Глава пятая «LIVELY UP YOURSELF» («Встряхнись»)

Глава пятая

«LIVELY UP YOURSELF»

(«Встряхнись»)

Если вспомнить ямайскую музыку начала 60-х, на слуху тогда были «Burning Spear», Джимми Клифф, Хортенз Эллис, Марсия Гриффитс и, конечно же, «The Soulettes» и «The Wailers». Одним из тех, кто внимательно следил за этой музыкой, был американский соул-певец Джонни Нэш, который часто ездил на Ямайку в поисках материалов для своей звукозаписывающей компании, «JAD Records». В январе 1967 года на растафарианской религиозной церемонии старейшина по имени Мортимо Планно представил Нэшу Боба, назвав последнего «лучшим сочинителем песен». Очевидно, Нэш согласился с этой оценкой, потому что позже сказал своему бизнес-партнеру Дэнни Симсу, что каждая из двух с лишним десятков песен, которые Боб для него сыграл, могла бы быть хитом.

Невилл Уиллогби, один из самых популярных ямайских радиоведущих, тоже рекомендовал Боба Джонни Нэшу. Когда Нэш и Дэнни Симс вернулись на Ямайку в том же году и разыскали нас, мы были готовы к встрече и к сотрудничеству. Наконец-то, думали мы, назревает что-то хорошее. В тот момент мы остро нуждались в переменах, потому что жизнь, казалось, замерла. Шэрон еще не доросла до школы, Седелла и вовсе лежала в пеленках (которые мне приходилось стирать каждый день), и мы по-прежнему обретались в одной маленькой комнате в доме 18А по Гринвич-парк-роуд, у тетушки. А в скором времени мы ожидали прибавления семейства, потому что я была беременна третьим ребенком — и очень надеялась, что это будет сын, о котором мы просили Джа.

И вновь надо поблагодарить тетушку, потому что мы хотя бы могли принимать американцев в приличном доме с верандой. Когда гости приехали, тетушка, как всегда, обрадовалась вниманию и общему оживлению. Она разносила напитки, крекеры и сыр, следила за детьми, так что мне не пришлось одновременно исполнять роли певицы, хозяйки и матери. Когда мы начали работать с «JAD» и у нас впервые появились американские доллары, я сказала:

— Вот видишь, тетушка! Я неплохо теперь зарабатываю, хорошие деньги получаю!

После этого ее тон слегка изменился — когда люди спрашивали ее обо мне, она отвечала:

— Из нее, конечно, получилось не то, на что мы рассчитывали, но все же она не пустое место.

Американцы умеют красиво говорить, могут что угодно расписать так, что получится конфетка. А нас, конечно, соблазняла перспектива изменить свою жизнь к лучшему, и вот наконец появились люди, которые могли это сделать, перенести нас с одного уровня на другой. Поначалу все выглядело более чем правдоподобно, потому что наши переговоры с людьми из «JAD» проходили в доме, которым владел Джонни Нэш, на горе в Рассел-Хэйтс, с видом на Кингстон. Наш первый визит в этот необыкновенный дом на вершине холма привел нас в полный восторг!

Маргарет Нэш, жена Джонни, сразу проявила расположение ко мне. Мы казались ей симпатичными, но странными, она даже сразу об этом сказала:

— Вы все такие необычные, с этими вашими дреда ми! И такие тихие-спокойные!

А мне показалось, что это она спокойная. Она была очень хорошенькая, светлая мулатка с примесью индейской крови, очень любезная и предупредительная. Посещая их дом, я стала замечать то, чего раньше видеть мне не приходилось. У Маргарет существовали проблемы, которые я себе даже представить не могла. Я думала — ну и ну, как американки это выдерживают? Бывали случаи, когда Джонни веселился с девицами-фанатками в одной комнате, а Маргарет вела деловые разговоры в другой, соседней! Позже я сказала Бобу:

— Так живут женатые люди в Америке? Это Вавилон, Боб! Ты видишь, что они вытворяют?

Я была по-настоящему шокирована и поклялась никогда не опускаться до такой жизни. У меня возникли большие сомнения по поводу всего предприятия, и я начала беспокоиться о том, во что же мы, собственно, ввязываемся. Меня привлекали переход на новый уровень и, конечно, доллары, но я чувствовала, что нам, растафарианцам, нужно быть осторожнее в такого рода контактах.

Однажды нам устроили фотосессию, и, когда я приехала, Маргарет заявила:

— Нет-нет, Рита, мы хотели бы видеть тебя другой. Ты слишком молода и красива, нужно приодеться, открыть твои сильные ноги!

Она дала мне одно из своих платьев-мини, и, к моему собственному удивлению, я пришла в полный восторг! Прическа у меня тогда была короткое «афро», Маргарет дала мне серьги, подходящие к платью, поставила меня перед зеркалом и сказала:

— Гляди! Это ты! Смотри, какая красавица!

И я посмотрела. Такой я себя не видела давным-давно, может быть, лет с семнадцати или восемнадцати, — с тех пор я стала настоящей растаманкой. И тогда я успокоилась, потому что поняла: некая часть меня не изменится, что бы я ни надевала. Потому что я по-прежнему чувствовала, что я — раста. И это помогло мне по достоинству оценить поддержку Маргарет, то, как она подбадривала меня, старалась мне напомнить, что я не уродина, всегда была внимательна ко мне. Когда ей казалось, что я устала, она говорила:

— Пойди-ка приляг в моей комнате. Невозможно во всем поспевать за парнями, Рита, ты же беременна!

Потому что «парни» бренчали на гитарах с шести вечера до шести утра. И я думала: «Вот это да, работа в полный рост!» — и удивлялась, как им это удается. Иногда Дэнни Симс раздавал так называемые «витамины». Я и не догадывалась тогда, что это были стимуляторы, мы узнали об этом позже. А тогда он нам ничего не сказал — каков подлец, это ведь так опасно! Он мог убить моего ребенка!

Этот ребенок, мой третий, родился дома в Тренчтауне, в нашей маленькой комнатке в пристройке у тетушки. Мы решили на этот раз не обращаться в больницу, а сэкономить деньги, пригласив местную акушерку, потому что я была уже достаточно опытна — все-таки не первые роды. Не помню, где был Боб, когда у меня начались схватки, но где-то рядом. Тетушка, поскольку заранее готовила Боба к этому событию, послала кого-то за ним, а мне велела:

— Покажи ему свою боль. С этим ребенком он тебе будет помогать. Пусть увидит, как это тяжело!

Когда Боб появился на пороге, она спросила:

— Ну что, Робби, ты морально готов?

И он ответил, очень определенно:

— Да!

— Ладно, тогда можешь помочь, — распорядилась тетушка. — Дай-ка мне чего-нибудь выпить.

Он налил ей «Винкарниса», себе пива, а мне тимьяно вого чаю, и они позвали акушерку. Конечно, никакой анестезии не было и в помине, я ахала и охала от боли, пока не пришла акушерка и не объявила:

— Она готова!

Тут тетушка велела Бобу:

— Пойди вырой яму во дворе, туда мы закопаем послед. И принеси воды и старых газет. Давай-давай, пошевеливайся, она же мучается!

Бедный Боб — он был такой бледный! Казалось, это он собирается рожать! Но мы поглядывали друг на друга в поисках поддержки, и в конечном счете он прилично помог с родами. А когда увидел, что родился мальчик, стал буквально сам не свой от восторга! Он выскочил из дома к друзьям, я услышала шум, а когда Боб вернулся, то улыбался не переставая. Он был так горд — всю ночь мы слышали, как он кричит друзьям:

— У меня сын, мужики, родился сын! Мальчик! Мальчик!

Когда тетушка с акушеркой и помощниками прибрали в доме и все разошлись, он стал упрашивать тетушку:

— Можно мне сегодня спать вместе с Ритой и ребенком? Ничего страшного не случится?

Тетушка к тому моменту была им довольна, потому что он действительно помог, к тому же ее тронуло его возбуждение.

— Конечно, — разрешила она, но потом добавила: — Только если ты не грязный.

Я сказала:

— Ну тетушка, ты же знаешь, что Боб не грязнуля.

— Точно, — сказал он, — но раз это важно, я пойду помоюсь. — И он пошел принимать душ.

Потом Боб вернулся, и мы вместе решили дать мальчику имя Дэвид — в честь царя Давида, разумеется. Но вскоре к мальчику прилепилось прозвище «Зигги» — такое прозвище было раньше у самого Боба, и так он начал звать сына три дня спустя, утверждая, что у ребенка «футбольные ноги». У них в компании этим словечком назывался хитрый маневр, с помощью которого игрок может любого обойти на поле.

К тому времени как началась наша работа с «JAD», Банни находился в заключении за курение марихуаны, поэтому на большинстве демо-записей того периода есть только Боб и я, и иногда Питер Тош. Когда мы наконец подписали контракт, я просиживала в студии часами. Мы работали на Ямайке до тех пор, пока «JAD» не сделала нам паспорта и визы для въезда в США. Мы купили себе и детям билеты в Уилмингтон, Делавэр, где собирались остановиться у матери Боба и ее семьи, а затем отправиться в Нью-Йорк. Для детей это была мечта — впервые увидеть бабушку и ее мужа Эдди Букера, и тетю Перл, и дядю Ричарда, и дядю Энтони. Увидеть семью Боба и пойти в школу в Америке! (В то время Седелла Букер содержала ясли и центр по присмотру за детьми, и моих малышей было задумано отдать туда же, чтобы я могла работать.) Так что планы у нас были грандиозные — новые впечатления для нас с детьми, наше первое путешествие в Америку.

Но потом мы задумались, как все это на самом деле получится, и получится ли вообще. Правильное ли это решение — собрать вещи и уехать? Моя позиция — и я не раз это говорила — состояла в том, что переезд пойдет нам на пользу. Невозможно оставаться на Ямайке с тремя детьми и без будущего в музыкальном бизнесе. Наша нищета уже переходила всякие границы.

Во время перелета в Делавэр Боб показал себя хорошим отцом, помогал менять пеленки, приносил мне бутылочки для кормления, следил за всем. Не знаю, что я без него делала бы, как справилась бы в одиночку с тремя детьми мал-мала меньше! После посадки и прохождения таможни (еще одно мучение для многодетной семьи) мы сели отдохнуть в зале ожидания, пока нас не встретят. Очень скоро Зигги, тогда еще грудной младенец, захотел есть. Естественно, я стала его кормить грудью. Боб куда-то отходил и как раз возвращался, когда обнаружил меня за этим занятием — и буквально вышел из себя!

— Что ты делаешь! — закричал он. — Скорее прикройся, в Америке так не делают!

Теперь настала моя очередь рассердиться. Я возмутилась:

— Да ты что, с ума сошел?!

— Как ты вообще до такого додумалась? — продолжал сокрушаться Боб. — Знаешь, если бы моя мать застала тебя в таком виде, она бы никогда… В Америке нельзя кормить детей у всех на виду, нужно отойти в сторонку или, может быть, в туалет.

Я не верила своим ушам. Это звучало абсурдно — кормить ребенка в туалете! Я сказала:

— Слушай, Боб, ничего страшного не случилось. Мой ребенок проголодался, а уж если мой ребенок хочет есть, я его накормлю в любом месте!

Через несколько лет женщинам в США пришлось устраивать манифестации, чтобы добиться права кормить детей грудью прилюдно.

Когда приехали Седелла и Эдди Букер, они были поражены, что мы справились — с детьми, вещами и всем остальным. Мало того: кроме наших вещей я привезла всевозможных ямайских продуктов, по которым, я знала, миссис Букер очень соскучилась, — жареных плодов хлебного дерева, манго, аки, всего-всего. Она только повторяла:

— Как тебе удалось? Как ты умудрилась?

Она еще больше была потрясена, когда получше ко мне присмотрелась, потому что, по ее словам, я была как две капли воды похожа на нее в молодости. Позже, когда мы оказывались рядом, люди спрашивали:

— Так кто же твой ребенок, Рита или Неста? — Как и все семейство Боба, мать называла его Неста.

Тогда я начала догадываться, почему он меня полюбил. Возможно, он на самом деле искал замену матери, которая оставила его и уехала в Америку. И когда он увидел меня, настолько похожую на нее и такую же целеустремленную, как он сам, он, наверное, подумал: «Вот то, что мне нужно, это моя девушка».

Это была любимая песня Боба, когда он старался привлечь мое внимание: «Девушка моя, девушка моя. / Она была девушкой моей…» Он часто пел ее мне, и я понимала, что у него кое-что на уме. Как у любой молодой пары, у нас были свои маленькие тайные способы сообщения. Единственное отличие заключалось в том, что музыка давала нам всё. Музыка была для нас и мерой вещей, и даром. Но мы ничего не ждали от нее, у нас не было грандиозных планов или фантазий о том, как мы станем богатыми и знаменитыми. Нас не манила жизнь суперзвезд, мы просто пытались утвердиться и стать независимыми единственным доступным нам способом.

После короткого пребывания в Уилмингтоне мы оставили детей Эдди и матушке (как я потом стала называть Седеллу Букер) и сели на поезд, идущий в Нью-Йорк. Должна признаться, я была напугана. Когда мы сошли с поезда в Нью-Йорке и направились на квартиру Маргарет и Джонни Нэша, где должны были остановиться, я буквально боялась идти по улице. Я повторяла:

— Не нравятся мне эти дома, они будто вот-вот рухнут нам на голову! Они слишком высокие! Я не хочу их видеть — это Вавилон, и он падет!

Но все мне говорили: не дрейфь, все обойдется. Но даже после того, как я перешагнула через свой страх, впечатление было настолько сильным, что я не верила своим глазам. Это была Америка. Все казалось идеальным — тротуары, витрины магазинов, одежда, которую здесь носили люди. Даже гостевая комната у Джонни и Маргарет — в ту первую ночь мы с Бобом занялись любовью, но побоялись запачкать кровать и предпочли кухонный стол!

Еще на Ямайке, когда Маргарет узнала, что мы приедем в Нью-Йорк, она очень обрадовалась этой перспективе. «Я тебя приодену как следует!» — пообещала она. Когда мы добрались, покупка одежда оказалась необходимой, потому что стояла зима, а я была недостаточно тепло одета. Даже если бы я знала, чего ожидать, я не смогла бы себе позволить такую одежду. Так что на следующий день Маргарет повела меня по магазинам. Мы отправились в «верхнюю» часть города — помнится, она специально мне об этом сказала.

По дороге туда я внимательно смотрела по сторонам. К моему удивлению, я замечала все больше людей, похожих на меня, черных. И до меня стало потихоньку доходить, что я многого не знаю об Америке. Она совсем не походила на то, что мы видели в кино, но это тоже была Америка. Я даже видела нищих на улице, да и бездомные нам встречались. В Америке! Я-то думала, что такое может быть только в Тренчтауне. Наверное, Маргарет повела меня туда не только за покупками, но и по другим причинам — в частности, чтобы показать мне, что из одного гетто я попала в другое (пусть даже мне там нравилось).

В течение полудня она одела меня с ног до головы, включая пальто, чулки и обувь. Потом она отвела меня еще куда-то, где меня научили краситься и привели в порядок мою прическу. Потом мы вернулись в квартиру, и Маргарет занималась со мной еще некоторое время. Думаю, ею владело такое же возбуждение, как и мной, потому что, помнится, она сказала:

— Сейчас мы им покажем класс!

Когда мы пришли в студию, Боб был поражен.

— Эй, Маргарет! — сказал он строго. — Что ты сделала с Ритой?

Я не только была одета по-другому, но даже брови подкрасила, чего никогда прежде не делала (да и после тоже очень редко).

Так что у меня был новый внешний вид — и, несмотря на трех детей, я удостоилась нового интереса со стороны мистера Марли. Позже, когда мы остались одни, он долго и внимательно меня разглядывал и наконец сказал:

— С ума сойти, у тебя просто новое лицо!

Прошло много лет, но я по-прежнему благодарна Маргарет за это лицо.

В прежние времена, когда я была девчонкой, все истории в журналах, которые я читала, говорили мне об одном: когда выходишь замуж, это раз и навсегда. Несмотря на то, что мои мать с отцом разошлись, тетушка развелась с мистером Бриттоном, да и Седеллу Букер тоже не миновали трудности, я была совершенно уверена — может быть, потому, что была еще молодая и зеленая, — что наш брак с Бобом будет крепким. Конечно, мы иногда ругались, обычно когда он начинал флиртовать с другими женщинами. Иногда, просто чтобы его попугать, я говорила: «Думаю, мне лучше пожить отдельно и подальше от тебя». (На этом месте я начинала плакать.)

Когда мы оказались в Нью-Йорке, в наши отношения добавился новый элемент: звукозаписывающая компания рекомендовала, чтобы фэны не знали о нашем браке. Как можно одновременно быть верным мужем и продавать пластинки? Я об этом не знала, пока не прочитала в газете. Боб давал интервью, и ему задали вопрос:

— Боб, мы слышали, что ты женат, — правда ли, что вы с Ритой муж и жена?

Ответ был:

— Нет, она моя сестра!

Я дождалась момента, когда мы остались наедине, и спросила его об этом интервью. В тот вечер мы сидели в гостиной и смотрели на огни Нью-Йорка. Газета лежала на столе. Я сунула ее ему в руки.

— Да, я уже видел, — отмахнулся он. Похоже, его это нисколько не занимало, а может быть, он думал о чем-то другом.

— И что это все означает? Почему ты говоришь журналистам, что мы не женаты?

— Это шоу-бизнес, — пожал он плечами. — И потом, зачем выставлять напоказ наши отношения? Ты моя и только моя!

Должно быть, у меня на лице не отразилось немедленного и полного удовлетворения, потому что Боб поднялся и взял меня за руку.

— Слушай, — сказал он, — не горячись, все по кайфу. — Это было его любимое выражение, «по кайфу».

— Потому что… Вот смотри, — продолжал он, — хочу тебе кое-что показать.

Он привлек меня к себе, так что мы оказались близко-близко друг к другу, на расстоянии поцелуя. Мы любили целоваться, это было одним из самых наших главных занятий! Так что я сказала себе: «Ой-ой, сейчас он меня поцелует, вот сейчас… сейчас…»

Но на этот раз он начал чертить на своей ладони что-то вроде круга.

— Смотри, Рита, — сказал он, — вот это как будто жизнь, где мы должны ездить в разные места, встречаться со всякими людьми. А внутри этого круга — там мы с тобой, ты и я. И вот эта линия вокруг нас — ее никто не сможет разомкнуть и войти сюда, здесь мы под защитой, ты, я и дети, все, кто нам дорог, находятся внутри этого круга. И все, что случается снаружи, не имеет настоящего значения и не может попасть внутрь. Так что не изводи себя, ты в безопасности, ты моя радость, моя жена, моя жизнь.

С тех пор я чувствовала себя спокойно и уверенно, я была как бы на особом положении. Только Боб мог так искренне выразить себя. Вдобавок он умел видеть, когда мне нужна уверенность, и дать ее мне. Поэтому я научилась не обращать внимания на то, что случалось вокруг, говорить себе, что это не имеет значения. И по мере того как Боб становился широко известен, я воспринимала себя его ангелом-хранителем — другом, партнером, а не владелицей; чувствовала большую ответственность, чем просто жена. Это отношение позже помогло мне пройти через трудные времена, когда история с «сестрой» зашла дальше, чем мне хотелось бы. Но и про себя я не забывала. Когда меня донимали расспросами:

— Боб говорит, что ты его сестра — это правда? — Я отвечала:

— Да, я его сестра. Лучше быть хорошей сестрой, чем затюканной женой.

Одним из неожиданных результатов нашей работы с «JAD» была поездка Боба в Европу, во время которой он чисто случайно повстречал моего отца. Дэнни Симс повез Боба в Стокгольм записать музыку к фильму «Want So Much to Believe» (в котором, так уж вышло, ни одна из песен Боба так и не была использована). Боб терпеть не мог холода, но добровольно переселился в холодный подвал дома, где остановился Джонни Нэш с командой, чтобы не втягиваться в их стиль жизни — наркотики, девки, все то, что Боб отвергал. Позже он рассказал мне, что едва не замерз там насмерть — и сказал себе: «Если я умру, то лучше уж здесь в подвале, чем там наверху, где они едят свинину и занимаются прочими непотребствами». Бедный Боб, ему там приходилось туго: ни друзей, ни кого-нибудь, с кем можно просто поговорить. Есть запись, сделанная в том доме, где он поет один под акустическую гитару — я так и слышу его одиночество в этих песнях, особенно в «Stir It Up».

Думаю, отчасти поэтому встреча с моим отцом показалась ему таким чудом. По-моему, они оба так это восприняли (папа годы спустя без конца пересказывал эту историю). В то время папа работал в Стокгольме таксистом и играл на саксофоне. Однажды вечером кто-то из его друзей, зная, откуда он родом, сказал:

— Тут один парень приехал с Ямайки, звать Бобом Марли. Живет где-то в городе, с этим американцем, Джонни Нэшем.

Папа был поражен:

— Чего? Боб Map-ли? Боб Марли! Да ведь это имя мне знакомо! Думаю, муж моей дочери как раз Марли! Хочу на него посмотреть!

Каким-то образом он связался с человеком, который готовил еду для Джонни Нэша, и попросил:

— Дай мне повидать этого Марли, мужик. Скажи ему, что отец Риты придет.

Когда он прибыл, Боб поднялся из своего подвала, и папа сказал ему:

— Рита моя дочь. Ты женат на моей дочери!

Боб говорил, что в этот момент его как будто выпустили на волю из тюрьмы, из заключения, которое он отбывал в холодном стокгольмском подземелье! В письме он писал: «Представь себе, я познакомился с твоим отцом, и он учит меня играть на гитаре!» Боб с трудом мог поверить, что такая встреча возможна — и притом чисто случайно. С тех пор папа заходил за ним по вечерам, и они отправлялись куда-нибудь поесть или покурить, и их дружба постепенно крепла. Именно мой отец научил Боба некоторым приемам игры на классической гитаре, приемам, которые он сам узнал в эмиграции. Это в дальнейшем помогло Бобу писать более развитую музыку и экспериментировать с интересными аккордами. Я помню, получив это письмо, была просто счастлива! Я написала Бобу: «Я тут страдаю и беспокоюсь за тебя, а ты, оказывается, тем временем тусуешься с моим папочкой!»

Во время работы с «JAD» я перестала быть менеджером по продажам и осталась только певицей, хотя нас с Бобом и кормили завтраками насчет контрактов. Но потом мы стали встречаться с юристами и бухгалтерами, да и я не могла совмещать запись в студии и торговлю пластинками. Довольно скоро мы обнаружили, что «JAD» использует нашу музыку для себя — «Stir It Up» была у них большим хитом, как и «Guava Jelly», которую исполняла также Барбара Стрейзанд. «JAD» эксплуатировала способности Боба как автора песен, но они хотели сделать звезду из Джонни Нэша, а не из Боба Марли. А Боб Марли хотел быть сам собой, человеком, которым он себя видел. Мы получали только минимальные роялти, потому что компания все устроила так, что ей принадлежали права на публикацию, копирайт и все остальное.

Незадолго до того, как сотрудничество с «JAD» окончательно развалилось, Боб застрял в Лондоне с Питером и Банни. После стокгольмской поездки Джонни Нэш вызвал остальных членов «The Wailers», потому что у него возникла идея подраскрутить их, устроив тур по Англии. Они сыграли несколько концертов, но ничего выдающегося не получилось, и однажды утром они проснулись в квартире без горячей воды и обнаружили, что их бросили: Нэш и Симс уехали во Флориду. Бобу в результате этого тура удалось завязать знакомства, которые помогли ему позже, но на тот момент вся польза от этих знакомств заключалась в том, что ребята смогли добыть деньги на билеты домой.

Из материала, записанного для «JAD», практически ни одна песня не увидела свет при жизни Боба, но после его смерти хлынул поток этих записей. Мы были так неопытны, нам не хватало подготовки и грамотных советчиков, нас обвели вокруг пальца. Но в то время мы считали, что опыт с «JAD» был нам полезен.

Потом контракт закончился, и мы не знали, удастся ли заключить новый или же придется опять ждать и затягивать пояса, пока мир соблаговолит обратить на нас внимание. Когда же фортуна все-таки повернулась к нам лицом, мир встретил Роберта Несту Марли с распростертыми объятьями. Вышло так, что я пела с ним в его лучшие, наиболее успешные годы. Не говоря уже о наших личных отношениях, работать с ним было всегда интересно. Все, кто с ним работал, со мной согласятся. Как сказал один друг, Боб «уникум, подлинный пророк, посланный нам… Не было нужды дожидаться его смерти, чтобы осыпать его цветами».