Глава 4
Глава 4
КОНСТИТУЦИОННЫЕ СТРАДАНИЯ
Новая Конституция России рождалась в обстановке ожесточенной политической борьбы, едва не переросшей в октябре 1993 года в гражданскую войну. Почему же именно вокруг этого кипели страсти, а слова "Конституция", "конституционное поле", "конституционный порядок", "легитимность" и т. п. стали наиболее популярными в политическом лексиконе?
Ответ прост. Россия никогда в своей истории не имела конституции в подлинном смысле этого слова. Царская Россия так и не дождалась много раз обещанной народу Конституции – и это было одной из важных причин крушения монархии в 1917 году.
В Советской России за семьдесят пять лет большевистского режима было несколько документов, называемых Конституцией. Но как мало они были похожи на Конституцию, т. е. на Основной закон, по которому живут государство и общество! Призывы, лозунги, декларации – все это превращало советские конституции в идеологическую ширму режима. Они так и остались своеобразными памятниками коммунистической идеологии.
Этим диктовалось и отношение людей к Конституции. Все знали, что она есть, но никто не ощущал ее действия и поэтому не воспринимал всерьез. Если сегодня спросить у большинства моих сограждан, что для него важнее: получить квартиру, купить машину и т. д. или иметь Конституцию страны, ответ однозначно будет в пользу квартиры или машины. Отсутствует понимание того что, пока в стране нет твердого конституционного порядка, никто не может быть спокоен ни за свою собственность, ни за свою жизнь.
Если вспомнить старую притчу о судье, спрашивающем ответчика, как его судить – по закону или по справедливости? – то и сегодня большинство моих соотечественников ответит однозначно: "По справедливости!" Они будут, конечно, не правы. Но неправыми будут и те, кто им возразит, что судить можно только "по закону". Мы слишком привыкли к тому, что закон может быть в любой момент заменен "революционным правосознанием" или подправлен с помощью инструкций и циркуляров. В общем, жизнь приучила нас к тому, что закон как дышло (как повернешь, так и вышло), что судьи независимы и подчиняются только райкому и т. д.
Был закон, по которому подростка, укравшего несколько колосков с колхозного поля, можно было осудить к лишению свободы на срок до 25 лет. Пусть это не ваш ребенок, а соседа, с которым у вас не очень хорошие отношения. Но неужели вы не поможете, если от вас это будет зависеть, спасти его от такого правосудия? А как быть законопослушному гражданину, если издается закон, по которому он обязан под страхом уголовной ответственности доносить на своих близких, включая родителей? И что делать с судьями, ни разу в жизни не выносившими оправдательных приговоров?
Антигуманное законодательство в тоталитарной стране постоянно ставит гражданина в ситуации, из которых нет выхода, вернее есть только один выход – избавиться от такого режима. Но как долго – целых семьдесят пять лет – мы шли к нему!
Закон в правовом государстве должен срабатывать как сигнал красного светофора, предупреждающий, что этого делать нельзя. В тоталитарном государстве закон, напротив, изощренно гибок. Во-первых, он постоянно приспосабливается к меняющимся установкам носителей власти (подобно анекдоту брежневского времени: на вопрос анкеты, были ли отклонения от генеральной линии компартии, ответ гласил – колебался вместе с нею!); во-вторых, он претендует на подсудность не только действия, но и мысли, т. е. того, что подсудно лишь суду совести, Божьему суду!
Для удобства пользования законом была возведена целая иерархическая лестница, наверху которой располагалась Конституция, под нею – слой законов, главным среди которых был Уголовный кодекс – антигуманный и жестокий. Еще ниже – пласт сиюминутных указов Президиума Верховного Совета и постановлений ЦК КПСС (что, впрочем, было одно и то же, так как любой указ рождался в недрах ЦК КПСС). А в самом низу законодательной лестницы – бесчисленное множество ведомственных инструкций, положений и правил, издаваемых местными органами, с которыми ежедневно сталкивался и по которым, по существу, жил каждый гражданин.
Конституция была лишь фасадом, рекламной акцией тоталитарного режима, поэтому ее нормы прямого действия не имели, т. е. гражданин не мог защитить свои права, сославшись на нарушение той или иной статьи Конституции. Под это была подведена и соответствующая теоретическая база в виде особых понятий: социалистическая демократия, социалистическая законность, социалистическое правосознание и т. д. Просто законности или правосознания коммунисты не признавали. Прилагательное "социалистический" в данном случае выражало главную суть этих понятий, используемых лишь в качестве инструмента диктатуры пролетариата, т. е. диктатуры тех, кто присвоил себе право выступать от его имени.
Конституция, если рассматривать ее не с формальной точки зрения, – это не просто Основной закон, главный юридический документ страны.
Сама идея Конституции относится к той ступени развития человечества, когда возникает объективная потребность в демократических структурах власти, в ограждении общества от произвола носителей власти, в необходимости защитить человека от государства, закрепив его фундаментальные права и свободы.
В демократически развитых странах Конституция приобретает значение учредительного правового документа, закрепляющего основные демократические ценности и принципы, а также организующего политическую и правовую систему жизни общества. Как колокола свободы звучали в XVIII и XIX веках первые конституции новой эпохи, возвестившие о начале перехода от режима неограниченной власти и бесправия личности к демократическому строю, в котором утверждаются начала народовластия, правосудия, естественных прав человека, господство закона.
Но истории человечества известно и другое: во всех странах с фашистскими, коммунистическими и другими диктаторскими тоталитарными режимами существовали документы, именуемые конституциями, а конституционного строя не было и в помине. Как, например, сталинская Конституция 1936 года и режим открытого террора, установившийся в это время в нашей стране. Проблема Конституции, конституционного строя гораздо сложнее, чем просто принятие определенного юридического документа.
До крушения коммунистической системы демократия в СССР сумела добиться только одного: была отменена пресловутая шестая статья Конституции, закреплявшая монополизм КПСС в сфере руководства обществом. Любопытно, что в сталинской Конституции 1936 года этой статьи не было. И ВКП(б) могла держать народ в тоталитарной узде без помощи конституционного закрепления собственного монополизма. Увы, коммунисты брежневского разлива были куда глупее и трусливее, чем сталинисты.
Режим дряхлел, и в конце семидесятых годов политическое полновластие коммунистической партии требовало искусственных подпорок. Закрепив в Конституции руководящую роль КПСС, коммунисты сделали советский Основной закон уязвимым. Из рекламной акции он превратился в подлинный Основной закон тоталитарного государства, перейдя от благих и недостижимых пожеланий и деклараций в область практического (а значит, и потенциально критикуемого!) законодательства. Брежневские идеологи просто не поняли по-своему "гениальный" замысел "отца народов". И тем самым своими руками подготовили почву к вполне земным атакам на свою Конституцию.
Этим воспользовались первые советские правозащитники – диссиденты конца 60-х и начала 70-х.
Историческая заслуга этих людей состояла в том, что они увидели слабое место режима и потребовали самого простого – соблюдения в Стране Советов советской же Конституции. Но судили их, разумеется, не по Конституции, а по Уголовному кодексу.
Коммунистический неофеодализм (как иногда называют советский строй некоторые политологи) пал по той же причине собственной негибкости, что и феодализм средневековый. С началом горбачевской перестройки встал вопрос об отмене шестой статьи брежневской Конституции. И она была отменена. Но гибкости режиму это уже не прибавило.
Другое дело, что и демократы оказались не готовы к принятию новой Конституции даже в конце 1991 года, после крушения коммунизма как государственной идеологии и после неизбежного вслед за тем распада СССР.
Поразительно, но факт: Борис Ельцин, сам возглавивший конституционную комиссию Съезда народных депутатов РСФСР, после своего избрания Президентом России уже не мог контролировать работу над новой российской Конституцией. Став главой государства, Ельцин вынужден был начать разработку собственного конституционного проекта. А некоторые из его вчерашних соратников очень быстро переметнулись в лагерь непримиримой оппозиции.
Впрочем, ничего удивительного тут нет. С падением коммунистической идеологии Съезд народных депутатов и его Верховный Совет оказались самой реакционной советской государственной инстанцией. Это еще одно подтверждение уже доказанного историей факта, что Советы как государственный институт – сами плоть от плоти коммунистической системы. Должен признаться, что в погоне за цивилизованной политической фразеологией все мы нередко называли парламентом и Верховный Совет СССР, и Верховный Совет РСФСР. История показала, как мы ошибались в своих оценках. Тактически было оправданным, что в 1989 году демократы, борясь с монополизмом компартии, выдвинули ленинский лозунг "Вся власть Советам!". Стратегически же это было не только ошибкой, но и политической глупостью. Ибо всего через три года система Советов стала базой для реставрации коммунистической идеологии и тоталитаризма. За прекраснодушие 1989 года страна заплатила "расстрелом парламента" в 1993-м, заплатила десятками убитых и раненых на московских улицах и площадях во время советско-фашистского мятежа.
Случилось так, что я начал свою политическую карьеру в роли народного депутата СССР, затем был избран депутатом Ленинградского Совета и стал его председателем.
Уже летом 1991 года, за два месяца до путча, я ушел из советской системы, став первым всенародно избранным мэром Ленинграда. Сегодня мне трудно сказать, почему я, юрист, оставил близкую мне законодательную область государственной деятельности и ушел в систему исполнительной власти. Могу лишь предположить, что вел меня не трезвый расчет, а именно политический инстинкт. Будучи председателем Ленсовета, я не мог не видеть, сколь не эффективны Советы как институт законодательной и представительной власти. Более того, кроме неэффективности и безответственности у советской власти есть еще одно не лучшее качество: закоренелая реакционность, претензия на монополизм и всевластие. Так неожиданно для себя – по логике политической борьбы – я оказался в роли борца за ликвидацию советской системы власти, потому что Советы, с коммунистами или без них (вспомним лозунг кронштадтских моряков в 1921 году: "За Советы, но без коммунистов!"), никакого отношения к демократии и правовому государству не имеют.
***
Итак, к августу 1991 года Россия подошла с брежневской Конституцией 1977 года – Конституцией Российской Советской Федеративной Социалистической Республики,- ставящей целью построение коммунизма и развитие социалистической демократии. В ней содержались положения об авангардной роли коммунистической партии, о том, что народ осуществляет власть исключительно через Советы народных депутатов, которые являются политической основой общества, и множество других аналогичных положений.
Вопрос о необходимости подготовки и принятия новой Конституции давно назрел. Еще в 1989 году Съездом народных депутатов СССР была образована Комиссия по подготовке новой Конституции во главе с М. Горбачевым. Но она так и не завершила свою работу до момента распада СССР. На Первом съезде народных депутатов России в 1990 году также была сформирована конституционная комиссия во главе с Б. Ельциным и поставлена цель – подготовить проект новой Конституции. Но лишь после провала августовского путча стало ясно, что именно конституционный вопрос будет центральным вопросом политической жизни и политической борьбы в России на ближайшее время.
После краха Советского Союза эта задача стала особенно актуальной. Но вместо ускорения работы над текстом новой Конституции Верховный Совет во главе с Р. Хасбулатовым взял курс не на принятие новой, а на "совершенствование" действующей Конституции путем внесения в нее бесчисленных поправок и дополнений. С этого момента вся политическая борьба непримиримой оппозиции против курса демократических реформ сосредоточивается вокруг вопроса о Конституции. Во что бы то ни стало сохранить действующую Конституцию и провозглашенную в ней власть Советов как политическую основу контрреформации – таковы главный лозунг и смысл борьбы непримиримой оппозиции.
Именно поэтому Ельцин, формальный председатель конституционной комиссии, вынужден был искать обходные пути для продолжения работы над проектом новой Конституции. В результате появляется на свет так называемый президентский проект новой Конституции.
Работа над проектом новой российской Конституции претерпела несколько этапов. Первый – подготовка проекта новой Конституции депутатской конституционной комиссией, созданной съездом. В течение 1990-1992 годов именно ею и был подготовлен официальный проект Конституции, получивший название "румянцевского" – по имени ответственного секретаря этой комиссии (человека молодого и честолюбивого, физика по образованию, который по иронии судьбы и прихоти истории занялся столь необычным для себя делом).
По сравнению с действовавшей (брежневской) Конституцией этот проект являл собой несомненный шаг вперед. Но, будучи малопрофессиональным, многословным и противоречивым, он сохранял в неприкосновенности принцип всевластия Советов. Сохранял прежнее псевдофедеративное устройство Российской Федерации, с разделением ее субъектов на привычные республики, области, округа с совершенно разными правами. Этот проект и был в основном одобрен в декабре 1992 года Седьмым съездом народных депутатов. Съезд рекомендовал продолжить работу над проектом новой Конституции, но отнюдь не спешил принимать ее.
Пока шли дискуссии вокруг нового проекта, Хасбулатов настойчиво на каждом очередном и внеочередном съезде продолжал курс на внесение в действующую Конституцию бесконечных поправок. Вследствие этого она превратилась в совершенно не работающий документ, очень удобный для оппозиции инструмент борьбы с Президентом и правительством. За три года работы Съезда народных депутатов России в Конституцию было внесено более 300 поправок (напомню, что за всю двухсотлетнюю историю существования американской конституции в нее было внесено всего 26 поправок). Некоторые принимались "с голоса", от микрофонов, без предварительного обсуждения и проработки текста соответствующих конституционных статей, с грубейшими нарушениями существовавшего порядка изменения конституционных норм.
Второй этап работы над подготовкой новой Конституции начался в 1992 году. Тогда наряду с официальным проектом конституционной комиссии были созданы и представлены для обсуждения альтернативные проекты Конституции. Первым из них стал проект, подготовленный по инициативе политсовета Движения демократических реформ. Когда в начале 1992 года стало ясно, что официальный проект новой российской Конституции, готовящийся в недрах Верховного Совета, ориентируется на сохранение и усиление роли просоветских структур, руководство Российского движения Демократических реформ, в которое входил и я на правах сопредседателя, приняло решение подготовить в кратчайший срок проект Конституции, который мог бы быть предложен в качестве демократической альтернативы. Мы уже знали, что на съезд могут быть вынесены также проекты, подготовленные коммунистическими и националистическими организациями, проекты, направленные на реанимацию коммунистической системы власти.
Подготовить проект поручили мне и известному российскому юристу академику Сергею Алексееву, которого я хорошо знал и с которым сотрудничал в течение многих лет. Мы быстро создали рабочую группу. В нее вошли известные в стране юристы: Ю. Калмыков, Н. Хохлов и другие. И целый месяц, забросив все свои дела, работали над этим проектом. Это была удивительно увлекательная работа, в ходе которой постоянно появлялись новые идеи, оттачивались в бесконечных дискуссиях новые формулировки и положения будущей Конституции. Трудно передать ту атмосферу подлинной творческой работы, которая возникает в среде единомышленников и диктуется сознанием громадной исторической важности дела, которое ты делаешь.
С самого начала мы задумали наш альтернативный проект как проект Конституции Человека, Конституции, обращенной к Человеку, Конституции, призванной утвердить права личности как права равноценные и равновесные с правами государства, освободить личность от постоянного вмешательства государства в ее дела. По нашему проекту Конституция должна была содействовать созданию устойчивой, стабильной, равновесной системы и структуры государственных органов, чтобы Россия быстрее одолела переходный период – период глубочайших изменений и искушений. В апреле 1992 года проект был опубликован и передан в Верховный Совет и Президенту. Этот проект в дальнейшем был взят за основу при выработке президентского проекта.
Благодаря этим проектам обсуждение конституционных проблем приобрело большую объемность, но главное – впервые предметом широкого обсуждения общественности и официальных органов стал вопрос о ликвидации советской власти, ликвидации Советов как политической основы российской государственности. Прокоммунистически настроенное большинство съезда под руководством Хасбулатова увидело реальную опасность своим позициям и активизировало борьбу за преобразование России в парламентскую республику, за ликвидацию поста Президента и за утверждение всевластия Советов во всех сферах жизни.
С этой целью в Конституцию были внесены изменения, в соответствии с которыми Верховному Совету были подчинены Центральный банк, Российский фонд имуществ, Пенсионный и иные страховые фонды. В результате была создана дублирующая система (наряду с правительственной) управления финансами и имуществом государства, что и привело в конце 1992 года к возникновению политического двоевластия.
Третий этап пришелся на первые месяцы 1993 года, когда борьба между парламентом и Президентом достигла небывалой остроты. По инициативе Ельцина проводится Всероссийский референдум о доверии правительству и Президенту. Непосредственно перед референдумом Президент публикует в печати основные принципы новой Конституции, которые затем и легли в основу президентского проекта. Можно сказать, что эта публикация во многом определила исход референдума, на котором Президент получил народную поддержку.
И наконец, завершающий этап – с мая по ноябрь 1993 года, когда было созвано Конституционное совещание, преобразованное затем в Общественную палату при Президенте Российской Федерации. Именно Общественная палата, включившая в себя представителей всех структур власти и слоев населения, осуществила детальную отработку проекта новой российской Конституции на базе всех альтернативных проектов, изучения более 10 000 поправок и предложений, поступивших от субъектов Федерации и различных организаций. Работа завершилась 12 июля 1993 года одобрением компромиссного проекта новой Конституции, за принятие которого высказалось подавляющее большинство участников Конституционного совещания.
После провала советского мятежа 3-4 октября 1993 года возникла новая политическая ситуация. Она позволила доработать проект Конституции, устранить некоторые компромиссные положения, включенные в него под давлением руководителей автономных республик и депутатского корпуса. Речь шла прежде всего о формулировках пятой статьи, которая определяет принципы федеративного устройства России. В проекте, утвержденном 12 июля 1993 года, говорилось: "Республика – суверенное государство в составе Российской Федерации". В окончательной редакции этот пункт изложен так: "Республика (государство) имеет свою Конституцию и законодательство. Край, область, город федерального значения, автономная область, автономный округ имеют свой устав и законодательство", а также добавлено: "Федеративное устройство Российской Федерации основано на ее государственной целостности, единстве системы государственной власти, разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации, равноправии и самоопределении народов в России".
В окончательном варианте проект новой Конституции России был утвержден в конце октября Общественной палатой и совещанием руководителей исполнительных и представительных органов всех субъектов Российской Федерации. После утверждения Президентом проект в окончательном варианте был опубликован 11 ноября – за месяц до проведения референдума.
12 декабря 1993 года всенародный референдум большинством голосов одобряет новую Конституцию, которая затем вводится в действие указом Президента Российской Федерации. Такова вкратце история работы над новой Конституцией и борьбы за ее принятие.
***
В истории России конституционная проблема возникла давно. Но царская Россия подошла к своему крушению в октябре 1917 года, так и не имея официально принятой Конституции. Таким образом, Россия на сотни лет отстала от ведущих европейских стран в решении конституционного вопроса.
О необходимости дарования самодержавной России конституционного порядка передовые умы русского общества задумывались давно. Конституционные проекты Сперанского завершились, однако, дарованием Конституции не России, а Польше. Конституционные разработки декабристов отправили их на виселицу и в Сибирь. На памяти у нас и великие реформы Александра II, которые; в частности, привели к возникновению конституционного строя в Финляндии и по горькой иронии судьбы едва не завершились введением в действие первого в России конституционного документа. Накануне убийства Александр II подписал Манифест об основных политических свободах россиян. Но после его убийства у сына – Александра III – так и не хватило духу ввести этот Манифест в действие. Нарушив последнюю волю отца, Александр III уже и не помышлял более ни о реформах, ни тем более о Конституции.
Следующий конституционный проект о введении в России ограниченной конституционной монархии родился уже в царствование Николая II. В октябре 1905 года под давлением революционных событий он был вынужден принять Манифест об основных правах и свободах граждан России. Именно этот Манифест и стал первым конституционным документом Российской империи. Государственная дума, просуществовавшая с 1906 по 1917 год, продолжала работу по подготовке новой российской Конституции и свода законов, но так и не успела ее завершить.
Можно предположить, что если бы Конституция России была вовремя принята Александром II, то он избежал бы трагической смерти от рук террористов. Если бы Николай II своевременно осуществил конституционные преобразования Российской государственности, то вряд ли большевики захватили бы власть. Если бы Горбачев сумел осуществить реформирование СССР из унитарного государства в подлинную федерацию или даже конфедерацию государств (на базе новой Конституции), то, вероятнее всего, он сохранил бы целостность страны.
Все эти исторические альтернативы реально существовали. Однако волею судьбы и случая каждый раз происходило иное, и каждый раз огромная Россия оставалась без столь необходимой ей Конституции. Именно поэтому можно говорить о том, что нынешняя Конституция России выстрадана ею в жесточайших испытаниях и политических битвах.
1992-1993 годы мы прожили в условиях возрастающей по накалу политической борьбы. Борьбу за сохранение остатков коммунистического режима, за сохранение системы советской власти оппозиционные номенклатурные и националистические силы вели, прикрываясь брежневской Конституцией как щитом. Эта Конституция стала основным инструментом Политической борьбы, той политической дубинкой, которой стороны пытались оглушить друг друга в каждой новой схватке. Слова "Конституция" и "легитимность " произносились столь часто, что порою создавалось впечатление, что в России уже и нет никаких других проблем.
Вокруг чего же шла основная борьба?
Брежневско-хасбулатовская Конституция была сформулирована так, что давала Верховному Совету и съезду широкие возможности изменения текста Конституции, вплоть до изменения основ государственного строя и решения любых вопросов жизни государства и общества. В то же время каких-либо механизмов воздействия на Верховный Совет и съезд – путем, например, их досрочного роспуска или отзыва и переизбрания – она не предусматривала.
Когда в демократическом государстве возникает конфликт между различными ветвями власти (примеров тому немало дает и современная история), то конфликт обычно разрешается легальным путем: либо это уход правительства в отставку, либо роспуск и досрочные выборы парламента, либо импичмент и уход в отставку Президента и т. п.
Особенность ситуации, сложившейся в России, состояла в том, что осуществить роспуск и назначить досрочные выборы Съезда народных депутатов мог только сам съезд. Однако депутаты, вкусившие прелестей власти, не только не были склонны к самороспуску, но и с завидной настойчивостью и постоянством выступали за продление своих полномочий дольше срока, на который они избирались. Умело управляемый Хасбулатовым депутатский корпус всей душой был за то, чтобы сделать должность депутата постоянной и тем самым законсервировать ситуацию всевластия Советов, которая формально была закреплена еще в сталинской Конституции 1936 года. Таким образом, возможность легального разрешения возникшего между исполнительной и законодательной властью конфликта была исключена.
Важно обратить внимание еще на одно обстоятельство: в действовавшем на тот момент тексте Конституции Президенту отводилась лишь роль высшего должностного лица, возглавляющего исполнительную власть. Он не назывался главой государства, хотя по своему положению всенародно избранного Президента фактически и был главой государства. К тому же формула четвертой статьи Конституции о том, что Советы являются политической основой Российского государства, давала возможность в любой момент поставить под сомнение полномочия Президента или даже ликвидировать саму президентскую должность, на чем и были сосредоточены усилия непримиримой оппозиции.
С настойчивостью Катона Старшего – римского сенатора, который любое свое выступление сопровождал словами: "Карфаген должен быть разрушен!",- оппозиция на каждом очередном и внеочередном съезде ставила вопрос об импичменте Президенту, о ликвидации самого президентского поста.
К моменту октябрьских событий 1993 года, когда политическая борьба достигла апогея, парламентским комитетом по законодательству был подготовлен и одобрен проект поправок в Конституцию, направленный на фактическое устранение поста Президента с сохранением за ним чисто представительских функций. Тем самым предполагалось низведение Президента России до уровня английской королевы, которая олицетворяет государство, но лишена возможности не только управлять государством, но и вмешиваться в деятельность законодательных и исполнительных структур государственной власти.
Глубокие внутренние противоречия, возникшие в политической жизни России, – между наследием прошлого коммунистического режима (система Советов и социалистической демократии) и новыми демократическими институтами власти – с введением поста всенародно избираемого Президента не могли не отразиться и в самом тексте Конституции. Брежневская Конституция утратила былую цельность как Конституция сугубо коммунистическая. Хасбулатовский съезд внес в Конституцию множество взаимоисключающих положений, которые сделали невозможным использование ее как конституционного документа. Каждый мог обнаружить в ней близкие его сердцу строки. Коммунисты и сторонники восстановления СССР с радостью читали положения о социалистической демократии и всевластии Советов, а также о том, что все граждане и должностные лица России должны безукоснительно соблюдать Конституцию и законы уже не существующего Советского Союза. Сторонники демократических реформ обнаруживали в ней принцип разделения властей, положение об избрании Президента народом и декларации о правах и свободах гражданина.
Не сомневаюсь, что если бы в мае 1991 года захваченные азартом борьбы с союзным правительством российские депутаты не пошли на учреждение должности Президента России (чем мы хуже других республик, рассуждали они, ведь там уже введены президентские должности), а этим первым Президентом не стал Б. Ельцин, то борьба за сохранение советской власти в новой России закончилась бы победой ее сторонников.
Здесь нужно подчеркнуть, что при подготовке проекта новой Конституции первым вопросом, на который должны были ответить ее составители, был вопрос о парламентской или президентской форме будущего Российского государства. И в соответствии с этим – вопрос о распределении полномочий между парламентом и структурами исполнительной власти.
Существующая конституционная практика современных государств знает разные формы соединения элементов парламентской и президентской республик. Удельный вес властных полномочий структур законодательной или исполнительной власти может быть различным, но государство при этом остается и демократическим, и цивилизованным. Для России вопрос о выборе президентской или парламентской формы правления был вопросом не только тактики проведения демократических реформ, но и вопросом о том, состоятся ли реформы вообще.
В этой книге не место для рассуждений о преимуществах или недостатках президентской или парламентской республики. Для утверждения в России парламентской республики просто не было необходимых политических предпосылок. Всего три неполных года как была формально отменена просуществовавшая почти семьдесят пять лет однопартийная коммунистическая Система. Естественно, что за столь короткое время еще не могла сложиться система устойчивых и влиятельных политических партий, которые могли бы стать основой существования парламентской республики.
Нельзя также забывать, что в сложных условиях переходного периода, когда основные институты власти существенно ослабляются и крушение государственного режима может перерасти в социальный распад общества, в анархию, в гражданскую войну, – в этих условиях установление парламентской республики неизбежно приводит к бесконечной борьбе партий и политических групп на самоуничтожение и на уничтожение народа и государственности. Достаточно вспомнить трагический опыт Югославии, Грузии, Таджикистана, в которых после крушения тоталитарного режима была провозглашена парламентская республика. И что же? В условиях политической нестабильности и политической неструктурированности общества это автоматически привело к утрате народом своей государственности, к гражданской войне, к бесконечным и неизмеримым страданиям народов этих стран.
К этому же вели дело в России Хасбулатов и Руцкой. В случае победы хасбулатовско-прокоммунистической оппозиции и утверждения в России парламентской республики мы неизбежно получили бы хаос в государственной жизни, гражданскую войну, а в конечном итоге – жесточайшую диктатуру, т. е. возврат к тоталитаризму в его худшем варианте. Именно в этом главное преступление Хасбулатова, Руцкого, Воронина и иже с ними перед своим народом. При этом о Руцком можно сказать, что он действовал по недомыслию: что взять с фельдфебеля, неожиданно для себя ставшего генералом. Это был человек, у которого амбиции опасно превышали амуницию. Иное дело Хасбулатов. Тот сознательно вел дело к установлению единоличной собственной власти, ориентируясь на пример незабвенного "отца народов и гения всех времен".
Историческим уроком, который мы должны постоянно иметь в виду, является путь, пройденный Германией, – путь от демократической, парламентской Веймарской республики к фашистской диктатуре. Именно поэтому все трезвомыслящие государственные люди России, которые думали не о своих корыстных интересах, а о судьбах страны, понимали, что у России нет выбора, что только сохранение сильной президентской власти способно удержать многонациональную Россию от повторения судьбы Советского Союза. Перед нами стояла историческая задача – возродить российскую государственность, поскольку с 1917 по 19 9 0 год России, как государства, просто не существовало. Для всех, кто думал о будущем России, вопроса выбора между парламентской и президентской республикой просто не было. Уж скорее мог стоять вопрос о том, что предпочесть – президентскую республику или конституционную монархию, если бы была реальная фигура претендента на престол (но тут уж большевики в свое время постарались, уничтожив царскую семью).
Поэтому, готовя проект Конституции, мы думали лишь о правильном и взвешенном распределении полномочий между различными ветвями власти. Но был еще один вопрос, от решения которого зависело все остальное (в том числе и форма правления Россией),- вопрос о национально-государственном устройстве России.
В наследство от большевиков мы получили формулу о праве наций на самоопределение, доведенную до абсурда. В ленинско-сталинском варианте эта формула сводилась едва ли не к единственному праву – праву на выход из состава Федерации. И это право с тем большей легкостью декларировалось, что оно представлялось коммунистическим вождям абсолютно неосуществимым не только практически, но даже теоретически. Достаточно вспомнить, как этот вопрос трактовался в трудах классиков марксизма-ленинизма и в официальной юридической науке.
В сфере национально-государственных отношений коммунисты преуспели также по части произвольного изменения исторических и национальных границ. Особенно тяжело это сказалось на территории России, которую в целях "усиления пролетарского влияния и советской власти" передавали по частям то Украине (в 1923 году пять новороссийских губерний России: Харьковскую, Одесскую, Донецкую, Херсонскую, Николаевскую, в 1958 году – Крым), то Казахстану (южно-уральские и сибирские губернии), то Литве (Мемель) и т. д.
В результате мы получили совершенно искаженную картину национально-государственного устройства страны. Отсюда и жажда приобретения государственных суверенитетов республиками, которая была тем сильней, чем менее реальной была возможность реализовать это право. В связи с этим нелишне вспомнить, что и сегодня более половины субъектов Российской Федерации (прежде всего национальных) являются дотационными, т. е. не в состоянии прокормить сами себя.
Национальная политика коммунистов была насквозь лживой. С одной стороны, провозглашался приоритет коренных национальностей и тем самым поддерживались живучие традиции национализма, а с другой – целенаправленно проводилась политика ассимиляции, особенно затронувшая малые народы, и переселения (иногда насильственного) русского населения в другие республики. Как не вспомнить правила нашего административного и семейного законодательства, которые требовали обязательного указания в паспорте гражданина СССР его национальности. Одновременно разрешалось указывать либо национальность одного из родителей, либо русскую национальность. То есть в русские можно было записаться, даже если оба родителя принадлежали к другим национальностям.
Моими соседями по лестничной площадке была семейная пара: муж – татарин, жена – чувашка. Хорошие, простые люди. Случайно я узнаю, что оба их ребенка по документам значатся русскими. Удивленный этим, я поинтересовался, зачем они это сделали. Ответ был бесхитростен и точен: русскими им жить будет легче.
В итоге такой политики после распада СССР более 25 миллионов россиян оказались за пределами России в качестве дискриминируемого и нежелательного населения, а в самой России – десятки миллионов гектаров пустующих земель, тысячи вымирающих и брошенных деревень. Одновременно создавалась совершенно ненормальная ситуация, приводившая к утрате национальной самостоятельности, национальных традиций и даже языка. Когда произошло отделение республик Балтии от Советского Союза, некоторые из моих коллег в этих республиках, занимавшие высокие государственные должности вплоть до должности министра, вынуждены были их оставить только из-за того, что они не могли писать на родном языке. Они, конечно, владели разговорным языком и в семьях говорили на родном языке, но поскольку вся официальная документация велась только на русском, письменный родной язык размывался, исчезал.
Фактически, хотя во всех документах Советский Союз провозглашался Федерацией, он был заурядным унитарным государством имперского типа. Это создавало и продолжает создавать до сих пор множество проблем, приводит к кровопролитным межнациональным столкновениям и настоящим войнам, подобным карабахской или абхазской.
Поэтому вопрос о национально-государственном устройстве в будущей Конституции рассматривался как ключевой. Споры велись вокруг трех проблем.
Первая проблема, на первый взгляд, чисто юридическо-техническая: включать ли Федеративный Договор в текст Конституции и рассматривать его как составную часть или оставить за пределами конституционного текста.
Казалось бы, это сугубо теоретический вопрос. Однако на самом деле он имеет колоссальное практическое значение, потому что при включении Федеративного Договора в Конституцию все его положения приобретают силу конституционных норм. А это значит, что они могут быть изменены или отменены только в том порядке, в каком изменяются или отменяются нормы самой Конституции.
Этого делать было нельзя, если учесть, что в Федеративном Договоре зафиксировано неравноправие разных субъектов Федерации, так как придано приоритетное значение автономным республикам в ущерб территориальным образованиям и национальным областям и округам, и что 89 административных единиц получили статус субъектов Федерации. Иначе говоря, Федеративный Договор просто воспроизвел тоталитарную иерархию в национально-государственном устройстве, которая была введена еще Сталиным и существовала в официальных документах и в сознании народа как непреложная истина: один народ имеет право на создание автономной республики, другой народ – только на автономную область, третий должен удовлетворяться статусом национального округа.
В основу такого деления были положены соображения чисто количественного порядка: размеры территории, численность коренного населения и его процентное соотношение с иными национальностями, но отнюдь не какие-то принципиальные соображения. Не обращалось внимания и на то, что такая национально-государственная иерархия противоречит исходному принципу равноправия наций и права наций на самоопределение.
Но в 1991 году, когда мы, стремясь юридически оформить новую российскую государственность, заключали Федеративный Договор, то понимали необходимость сохранения статус-кво в столь деликатном вопросе, как национально-государственное устройство. Однако это, конечно, не значит, что подобное положение будет сохраняться всегда и его нужно законсервировать, придав силу конституционных норм.
По этим соображениям Конституционное совещание отказалось от идеи включения Федеративного Договора в текст Конституции, на чем настаивали Хасбулатов и компания. Вокруг этой проблемы за последние два года было сломано столько копий, что я могу только с удовлетворением отметить: в окончательном тексте Конституции, принятой на референдуме, отражена наша позиция. А Федеративный Договор, как ему и подобает, занял свое особое место в системе государственно-правовых документов. Это открыло возможность более гибкого решения вопросов государственного строительства. Напомню, что конституционные нормы можно менять лишь в исключительных случаях, поэтому предусмотрена очень сложная процедура внесения таких изменений в Конституцию. Положения же Федеративного Договора, например об объединении субъектов Федерации или изменении их территориальных границ, можно менять по соглашению между участниками Договора.
Например, сегодня с Татарстаном и Башкортостаном заключены особые договоры, регулирующие их взаимоотношения с федеральными властями. И на сегодняшний день – это политическая реальность, обеспечивающая мирное, без конфликтов и кровопролития, сосуществование Татарстана в рамках России и в то же время особое положение, на которое Татарстан претендует. Таким же образом может решаться вопрос и о взаимоотношениях с другими народами России.
Гибкое национально-государственное устройство когда-то было характерно для дореволюционной России, где разные регионы имели разную степень включенности в состав Российской империи. Финляндия и Бухарский Эмират, Грузия и Хива, а также другие национально-государственные образования имели разную форму взаимоотношений с имперскими властями и даже разное законодательство. Например, в Курляндии, Эстляндии и Лифляндии действовало особое земельное и семейное законодательство. Польша и Финляндия, в свое время входившие в состав Российской империи, имели свои Конституции. Разнообразие оказалось основой устойчивости такой громадной по размерам и неоднородной по составу страны, как Россия.
Асимметричность в регулировании взаимоотношений между федеральными структурами и субъектами Федерации вполне оправданна и закономерна. Но подобная асимметричность не исключает другого важнейшего принципа федеративного устройства – безусловного равенства субъектов Федерации между собой и во взаимоотношениях с федеральными органами.
И это было следующей проблемой, требовавшей нового конституционного решения ввиду особого положения, в котором находились и на которое притязали автономные республики. Собственные конституции и президенты, свое правительство, особый Совет руководителей автономий при Президенте России, куда не были вхожи руководители территориальных субъектов Федерации, и т. п. На этом фоне другие субъекты Федерации, особенно территориальные, выглядели всего лишь дальними родственниками в чужом доме. Притом что по экономическому потенциалу, по населению и другим показателям многие территориальные субъекты, такие, как Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Красноярский край и т. д., просто несравнимы с автономиями. Достаточно сказать, что большинство из районов Петербурга имеют бюджет, превышающий бюджеты многих автономных республик. И тем не менее положение складывалось таким образом, что мы находились как бы на вторых ролях.
Ситуация особенно обострилась, когда в 1992- 1993 годах среди территориальных субъектов Российской Федерации возникло движение за республиканизацию и суверенизацию путем придания им статуса республик. Эта идея возникла и оживленно обсуждалась на Урале, в Сибири, Вологде и других регионах, выдвинувших концепцию создания Уральской, Сибирской, Дальневосточной и других республик. И это были уже не просто разговоры и пожелания, а конкретные проекты, обсуждавшиеся на совещаниях руководителей регионов. А в Екатеринбурге были подготовлены соответствующие документы, проведен референдум и областной Совет проголосовал за создание Уральской республики.
Опаснейший для судеб России сепаратизм обосновывался ссылками на то, что, если произойдет "республиканизация" всех территориальных субъектов, они уравняются в правах с автономиями. Подобные разговоры были чрезвычайно популярны среди руководителей областей и краев, многие из которых спали и видели себя президентами республик.
Поэтому и в нашем проекте Конституции, и на Конституционном совещании моя позиция была однозначной: только равенство всех, без исключения, субъектов Федерации между собой и во взаимоотношениях с федеральными властями может спасти Россию от повторения печальной судьбы Советского Союза, т. е. от распада. Должен отметить, что именно эта формула вошла в окончательный текст новой Конституции России.
Наконец, были еще проблемы гражданства, государственного языка и разграничения законодательства Российской Федерации и субъектов Федерации. Нельзя было допустить возникновения самостоятельного (отдельного) гражданства у субъектов Федерации (на этом настаивали представители автономных республик), так как это неминуемо превращало бы Россию из федерации в конфедерацию самостоятельных государств.
Еще более болезненной была проблема введения государственных языков у субъектов Федерации наряду с русским как общегосударственным языком. Русский язык стал для всех народов России и языком межнационального общения, и официальным государственным языком, который цементирует единство и целостность государства. Давайте вспомним пример Соединенных Штатов, где английский язык стал мощным катализатором быстрого превращения эмигрантов из всех точек земного шара в единую нацию.
Любые попытки ввести в России, где проживает более 140 национальностей, различные государственные языки могут лишь усилить отчуждение, сепаратизм и национализм. Для сохранения и развития национального языка, самобытности и культуры нации государственно-правовые атрибуты не столь уж необходимы. Куда полезнее сосредоточить усилия на развитии образования, культуры и традиций народа, чем использовать проблему национального государственного языка в виде козырей в политической игре. Поэтому я всегда выступал противником как допущения гражданства автономных республик наряду с российским гражданством, так и умножения числа государственных языков.