Глава девятая. «ВАМ НЕ ВИДАТЬ ТАКИХ СРАЖЕНИЙ!»
Глава девятая.
«ВАМ НЕ ВИДАТЬ ТАКИХ СРАЖЕНИЙ!»
«В истории кампании 1813—1814 годов Милорадович играет едва ли еще не более видную роль, нежели в войну Отечественную. Это был вполне достойный, блестящий представитель нашей армии в пределах иноземных государств»[1341].
Наполеон терял своих союзников, переходивших под руку Александра I весьма осторожно, порой даже втайне, чтобы не вызвать гнева недавнего своего сюзерена, хотя и пошатнувшегося, но могущественного. В этих условиях русским военачальникам нередко приходилось становиться дипломатами. В начале февраля Милорадович сообщал начальнику Главного штаба князю Волконскому: «Прусской службы полковник принц Бирон Курляндский[1342] объявил мне, что он прислан от его величества короля прусского, дабы сделать представление относительно нейтралитета одной части Шлезии и объяснить побуждающие к тому причины… Причины же, по которым король желал бы, чтоб в ту часть Шлезии не входило российское войско, суть те, что в оной расположены разных полков их депо, в кои ожидают ремонта лошадей и проч. Французы пропустили уже 6 тысяч ремонтных] лошадей, туда следующих, но могли бы захватить подобные ремонты, узнав, что российское войско заняло те места… Я тем охотнее согласился на предложение, мне сделанное, что оное нимало не мешает движениям нашим»[1343].
«16 февраля, после долгого колебания, Прусский король подписал союзный договор, по которому обязывался выставить 80-тысячную армию. Австрия хотя и медлила последовать примеру Прусского короля, но относилась к союзникам доброжелательно. Такой важный политический успех давал полную возможность решительно вести дальнейшие военные действия»[1344].
«По заключении союзного договора в Калише, король Прусский прислал к Государю генерала Шарнгорста[1345] условиться о военных действиях, основанием коих приняли следующее: …Милорадовичу, составлявшему авангард, двинуться вперед, обложить Глогау, и по прибытии на его смену пруссаков, сдав им блокаду, идти до Сагана и там остановиться»[1346].
Стоит ли уточнять, что наша армия, с боями дошедшая от Тарутина до Прусских земель, теперь существенно усилилась союзниками…
«13 [февраля]. Генерал-от-инфантерии Милорадович прибыл с авангардом в местечко Ярошево», — записано в «Журнале военных действий»[1347].
«В местечке Ярошеве, по случаю дурных дорог, войска расположились на кантонир-квартирах[1348], и Милорадович прожил в сем местечке десять дней»[1349].
«Сам генерал Милорадович большую часть времени проводит в чтении. Во все это время перечитывал он Плутарха. Он встречается с великими людьми его, как с давними знакомцами, и много занимается их делами и участью. "Найди мне, — сказал он однажды, — хотя несколько великих полководцев, которым бы отдали полную справедливость прежде смерти и которые умерли бы без огорчений, довольны жизнью и судьбою своей!" Правду сказать, что с таким условием трудно найти и одного. Неблагодарность народов, несправедливость государей, зависть, клевета и происки сопровождают великих от колыбели до гроба. Жизнь их есть беспрестанное борение. Где ж награда? — В потомстве, в истории!..»[1350]
«Необразованный», «малосведущий» — каких только характеристик нашего героя мы не встречали. Но Плутарха-то он перечитывает!
«После десятидневного заключения мы переменили квартиры, и все дежурство наше переехало в Ждуни. Это очень маленький, но очень красивый и чистый городок на самой границе Силезии. Завтра генерал едет в Калиш благодарить государя за пожалованные ему вензеля на эполеты»[1351].
Императорские «вензеля на эполеты» — отличие редкое, Михаил Андреевич получил его первым. «В царствование Александра I появилось еще одно почетное свитское звание — генерал, состоящий при особе Его Императорского Величества. Обычно оно давалось полным генералам и адмиралам»[1352]. «Граф Милорадович сказал мне, что одна из самых лестных наград, полученных им в его жизни, состояла из вензелей государевых… и письмо, по сему поводу писанное к нему Кутузовым»[1353].
«Генерал Милорадович прибыл 2-го числа в местечко Фрауштадт» — это рядом с крепостью Глогау[1354]. «Генерал Милорадович тотчас открыл осаду Глогау, с первого по десятое марта неприятель ежедневно делал вылазки из крепости, но каждый раз был прогоняем нашими казаками и стрелками. 14 числа неприятель сделал сильную вылазку тремя колоннами, из коих первая, имевшая намерение ворваться в Раушвиц, удержана была цепью стрелков Вятского пехотного полка, под командой капитана Зеленецкого, а другие две, с тремя батарейными орудиями, заняв высоты между Раушвицем, действовали по стрелкам нашим в селении Раушвиц и Эцкаю гранатами и ядрами, намереваясь овладеть первым из сих селений; но действием нашего конного орудия, поставленного по приказанию генерала Милорадовича на выгодном месте, батарея их была сбита и стрелки прогнаны, которые, хотя вторично устроив колонны и усиливались произвести намерение свое в действо, но русскими стрелками и артиллерией были совершенно опрокинуты и ретировались, быв преследуемы картечными выстрелами. В сем деле неприятель имел значительный урон. Того ж числа ночью, по приказанию генерала Милорадовича, подвезены были новые орудия к крепости, и сделано несколько выстрелов гранатами, отчего в крепости произошел пожар, и гарнизон всю ночь стоял в ружье. 19 числа генерал Милорадович открыл по крепости сильную канонаду из двух батарей… Действие оных было столь удачно, что подбито несколько орудий»[1355].
Война — войною, но кто поверит, что Милорадович жил только боевыми действиями? Так, 12 марта во Фрауштадте отпраздновали день восшествия на престол императора Александра I.
«Войска и жители без всякого предварительного условия приготовились к общему празднеству. С восходом прекрасного весеннего солнца движение и деятельность зашумели в городе… После развода все пошли в особый дом, где генерал Милорадович приказал приготовить великолепный обеденный стол на 200 особ. Русский полковой священник служил молебен. Кроме военных чиновников и почетнейшие из граждан присутствовали при оном. Я не могу описать восторга, который овладел сердцами, когда священник произнес молитву, чтобы Господь положил всех врагов под стопы государя нашего… При пении многие лета государю рота полковника Мерлина палила из всех своих пушек. Глогавцы также сегодня стреляли. Гром их пушек сливался с шумом нашего торжества. Эти осажденные, равно как и модлинцы, не щадят зарядов. Вскоре по отпетии молебна подпрефект, бургомистр и прочие чиновники города, с немалым числом окрестных дворян, вместе с военными сели за стол. Офицеры угощали их. Около двадцати генералов, украшенных блистательнейшими знаками отличия, возвышали присутствием своим сие торжество. Изобилие щедрой рукою потчевало гостей. В продолжение обеда окна в доме были отворены и музыка гремела. Народ большими толпами собрался на улице. Офицеры вздумали повеселить его: наменяли мелких полусеребряных денег и начали бросать, говоря: "Молитесь за здоровье Александра Первого! Ура!" — Громкие восклицания раздались по всем улицам; деньги беспрестанно сыпались, и народ неумолчно кричал: "Ура!" Тут же представили подписку для подцержания здешнего театра. В несколько минут авангардная щедрость ссыпала такую сумму, которая удивила и осчастливила бедных актеров… С наступлением ночи весь город запылал разноцветными огнями. Множество плошек украшало дома и улицы. По всем площадям и улицам играла музыка…»[1356]
«Император Александр выступил с Главной армией из Калиша в Дрезден… Милорадович сдал пруссакам обложение крепости Глогау»[1357].
22 марта. «Мы получили повеление идти в Бунцлау, за Одер, к Саксонии… Сегодня были в последний раз в театре. По окончании оперы "Сельский праздник" вдруг появились два гения, держащие щит, в котором вкруг вензеля генерала Милорадовича изображены были победы его в Отечественной войне и нарисован меч "за спасение Бухареста". Внизу пылали слова: "Честь и слава победоносному российскому авангарду и знаменитому вождю Милорадовичу!" Вслед засим появилась молодая актриса, прочла стихи и бросила генералу вязанку цветов с сими словами: "Незабвенному Милорадовичу!" Завеса поспешно опустилась, но громкие рукоплескания долго продолжались»[1358].
«В 8 верстах от города Бунцлау сделался пожар в 12 часов ночи. Милорадович захотел там быть, приказал седлать лошадей и поскакал со своим адъютантом. Сгорел дом крестьянина Вильгельма Сакса. Милорадович приказал казакам, с ним приехавшим, помогать жителям тушить пожар, говорил много с пострадавшим Саксом, дал ему горсть червонцев — и уехал»[1359].
«Авангарду Главной армии под командованием генерала Милорадовича отдан приказ выступить из района Бунцлау, где он стоял, с указанием двигаться через Дрезден в направлении Фрейберга. Три дня назад Главная армия также покинула свои квартиры, расположилась на следующий день в Силезии в районе Милича и 12/24 апреля прибудет в Дрезден»[1360].
Войска маневрировали, штабы изобретали новые планы. Планы составляли немцы, а потому они становились все более обширны и… удивительны. Вот, например, образец творчества генерала Шарнгорста — самые выдающиеся места отмечены особо:
«Мы становимся на позициях в окрестностях Альтенбурга или где-нибудь в другом месте (!), а граф Витгенштейн делает обходное движение влево для соединения с нами. Мы постараемся все сделать так, чтобы заставить неприятеля поверить (!), что мы хотим дать ему решающее сражение здесь на оборонительных позициях. Император, наверное (!), направит свои главные силы против этого пункта. Как только неприятель начнет свое продвижение от Эрфурта в направлении к главным силам, что, по нашим соображениям, может произойти около 22-го сего месяца, мы выставим против него цепь кавалерийских постов и, внезапно отойдя направо, соединимся с графом Витгенштейном. Затем, пройдя через Галле, двинемся против вице-короля и атакуем его в любом месте (!). Исход сражения не может подлежать сомнению (!)»[1361].
Удивительно: спланировано весьма приблизительно, однако неприятель должен всему поверить, а потому исход сомнению не подлежит!
* * *
«Союзной российско-прусской армии пехота корпуса Милорадовича только 8 апреля поутру в первый раз соединилась в общую колонну пред Дрезденом в парадном устройстве. Милорадович выехал пред нее с многочисленной свитой своей и другими персонами, прибывшими из императорской квартиры. Он был в полном духе восторжения своего и во всех орденах, густо покрывавших геройскую грудь его. Колонна стояла пред Нейштадтом, предместьем Дрездена правой стороны Эльбы. Наш 1-й егерский полк был в голове ее. Подъехав к полку нашему, он поздоровался с солдатами и сказал всем сопровождавшим его: "Не нужно мне сказывать вам, господа сослуживцы мои, что это и по отличиям военным первый полк армии нашей". Объехав все бригады свои, приветствуя обязательно полки, он возвратился пред голову колонны и повел нас чрез Нейштадтскую крепость и знаменитый в Германии всей мост каменный в самый Дрезден… Солдаты наши, идя по городу, великолепно устроенному и наполненному нарядным и от самой природы саксонским из всех красивейшим народом, стекавшимся отовсюду, чтобы поглядеть северных богатырей, одолевших "непобедимых", гордо смотрели на восторженные лица их»[1362].
«Генерал Милорадович устроил так, что авангард наш в течение трех дней разными отрядами проходил через Дрезден, дабы тем увеличить число войск в глазах жителей. Отряд графа Сент-Приеста[1363], кавалерия и пехота, в три разные дня имели три торжественных входа в город. Сам генерал Милорадович каждый раз выезжал навстречу войскам, сопровождаемый блестящим и многочисленным конвоем. Жители бегали толпами и кричали: "Ура!" Сие троекратное прохождение войск показало авангард наш весьма многочисленным»[1364].
Из «Журнала военных действий»:
«Апреля 13. Генерал от инфантерии Милорадович доносит, что авангард, ему вверенный, прибыл вчерашнего числа в Хемниц…
Апреля 17. Генерал от инфантерии Милорадович доносит, что он 17-го числа выступил по данному ему повелению в Пениг, партии его находятся около Лобенштейна, Зальфельда и Цвиккау под начальством генерал-майора Эммануэля… Генерал от инфантерии Милорадович прибыл вчерашнего числа с вверенным ему авангардом в Пениг, а передовой отряд его расположился около Гесинга.
Сего числа получено к неописанному прискорбию государя императора и всего войска известие о последовавшей апреля в 16-й день в городе Бунцлау кончине генерал-фельдмаршала Главнокомандующего всеми российскими и союзных держав армиями, бессмертного князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского, коего тело по высочайшему повелению отправлено в Санкт-Петербург, дабы быть погребено со всеми высокому званию его и навеки незабвенным Отечеству оказанным услугам подобающими почестями»[1365].
«Наконец сбылись мрачные предчувствия, оправдались печальные догадки: неумолимой судьбе или непостижимому провидению угодно было лишить нас великого человека!.. Его уже нет!.. В Бунцлау прекратилась жизнь мужа знаменитого. Давно ли, вызванный из глубокого уединения общим голосом народа, восстал он от бездействия и ополчился великим умом своим на защиту отечества? Давно ли грады и области называли его спасителем? Матери несли младенцев, и внуки вели дедов своих, чтобы удостоиться его лицезрения? Давно ли сам государь назвал его Светлейшим и фельдмаршалом? Еще не обсохла кровь врагов, пролитая им на полях Бородинских; еще не истлели трупы, которыми устлал он великое пространство от Оки до Немана; еще блестят трофеи, им собранные, зеленеют лавры, им пожатые; еще не успела обтечь круг земной слава, гремящая о нем… А его уже нет!»[1366]
Личность фельдмаршала светлейшего князя Голенищева-Кутузова-Смоленского вызывает немало споров и разноречивых оценок. Иные историки напрочь отрицают его заслуги, говоря, что изгнание Наполеона из России осуществлялось неправильно. Может, оно и так — но кто выполнил бы эту задачу лучше? Кто заменил бы Кутузова?.. Теперь же этот вопрос следовало решить.
«Надлежало назначить ему преемника; четыре генерала, по старшинству своему, могли надеяться получить главное начальство над войсками: граф Тормасов, Милорадович, Блюхер[1367] и граф Витгенштейн. Выбор пал на младшего из них, гремевшего тогда непрерывным рядом побед от Клястиц до Эльбы»[1368].
Мы уже не раз говорили о том, как много значило в русской армии понятие «старшинства». Назначение «младшего» через голову «старших» вряд ли могло привести к чему-то хорошему.
«Апреля 19. Генерал-от-кавалерии граф Витгенштейн доносит, что неприятель большими силами наступал на Лютцен, занял оный и, перейдя Флоссграбен, остановился»[1369].
«Весь корпус Милорадовича сосредотачивается в Альтен-бурге. Позиция между городом и рекой ужасна; наконец, решают расположиться на правом берегу Плейсе. Слышится канонада: это Винцингероде[1370] сражается в Лютцене с авангардом неприятеля»[1371].
Русская армия готовилась к первому сражению на землях Европы — первому без Михаила Илларионовича Кутузова.
«Диспозиция заключалась в следующем: "…Милорадовичу идти из Альтенбурга к Цейцу. Если неприятель предпримет нападение из Вейсенфельда на выдавшееся левое крыло наше, то Милорадовичу двинуться ему навстречу, в обход правого крыла его…" Корпус Милорадовича составлял 11500»[1372].
«Апреля 20. Войска под командой генерала от инфантерии Милорадовича прибыли в Цейц, а Главная армия под командой генерала от кавалерии Тормасова к окрестностям Пегау»[1373].
«С первым лучом зари выступили мы из Альтенбурга в Цейц. Едва прошли милю, как услышали пушечные выстрелы. Чем далее подавались вперед, тем слышнее становились они; наконец облака дыма на краю горизонта, блеск обширного зарева и все признаки великого сражения представились глазам нашим… Авангард наш, с поспешностью достигнув Цейца, стал в боевом порядке на выгодных высотах вокруг оного. Жители из города и окрестных деревень идут толпами к нам в лагерь, неся добровольно вареное кушанье и вина. Солдаты наши готовы сражаться за счастье таких добрых людей и за прекрасную землю их»[1374].
«Часу в 12-м император Александр и Прусский король прибыли на Лютценские равнины. Ровно в полдень Блюхер, убеленный сединами, но бодрый, как юноша, подъехал к графу Витгенштейну, преклонил саблю и просил позволения начать действие. "С Божией помощью!" — отвечал граф по-немецки»[1375].
«Неприятель был сильнее вдвое и имел в Наполеоне великого и искусного полководца, он по дыму и выстрелам видел бессилие и малочисленность противной стороны, но тщательно скрывал уже свой выигрыш и перевес сражения, все находился в оборонительном положении»[1376].
«Помню, когда в день Лютценского сражения, в тот момент, когда оно клонилось в нашу пользу, государь подъехал веселый к нашему полку с графом Витгенштейном… и изволил произнести: "Ребята, графу Витгенштейну — ура!", что немедленно было подхвачено всем полком»[1377].
Бой шел, но авангард Милорадовича в нем не участвовал, оставаясь в Цейце, на левом фланге позиции, в нескольких верстах от поля сражения. «Жители так мало ожидали тут сражения, что перед нашими линиями паслись стада, которые разогнали пушечными выстрелами с обеих сторон»[1378]. «Милорадович наблюдал все движение в зрительную трубку и беспрестанно взглядывал на карту; несколько раз объезжал полки свои, спрашивая солдат: "Хотят ли они сражаться?" — и всеобщий голос был: "Ура! Готовы вперед!"»[1379].
«С высоты древнего и величественного замка в Цейце смотрели мы на сражение, кипевшее за две отсюда мили. Долго гром рокотал на одном месте. Наконец дым и выстрелы начали отдаляться — и все сердца наполнились приятнейшим предчувствием, что неприятель отступает»[1380].
«Но с половины дня, вывевши из-за пригорков значительно сильные массы войск, [Наполеон] ударил быстро на правый фланг и, разгромивши оный, в короткое время начал его преследовать…»[1381]
«Я не знаю, для чего мы остаемся праздными свидетелями общего сегодняшнего дела: 15 тысяч лучших солдат, восемьдесят пушек и генерал Милорадович смогли бы сделать немалый перевес. Но говорят, что неприятель отрядил сильную колонну на ту дорогу, которую мы заслонили. Последствие все объяснит. Гром пушек опять усиливается, небо дымится!»[1382]
«Граф Витгенштейн не подвинул Милорадовича из Цейца и держал его там в резерве, намереваясь в сражении, долженствовавшем произойти на другой день, поставить его в первую линию. Милорадович, со своей стороны, полагал, наверное, что за ним скоро пришлют, и был в полной готовности идти в дело. Для поспешного следования хотел он везти часть войск на подводах, которые собрал, сколько мог, в ближайших селениях, и сам находился в ежеминутном ожидании желанного повеления двинуться вперед»[1383].
Но вот иное объяснение происшедшего: «Милорадович, стоявший с 12-тысячным корпусом в нескольких верстах от сего фланга, должен бы атаковать неприятеля, но не сделал сего, как слышно было, будто по личным неудовольствиям своим на Витгенштейна. Может быть, Милорадович и не догадался; но он был извинителен тем, что не обладал достаточными для того способностями ума, а виноваты, конечно, те, которые доверили ему начальство. Я немедленно поскакал к Дибичу[1384], чтобы донести ему о том, что видел, но Дибича не нашел и потому донес о том князю Волконскому, который, кивнув головой, сказал "хорошо" и более ничего»[1385].
В роли строгого судьи генерала Милорадовича и «тех, которые доверили ему начальство» — фельдмаршала Кутузова и государя Александра Павловича — выступает Муравьев-Карский. «Необходимо еще заметить, что когда эти места "Записок" были писаны, Н.Н. Муравьев был только прапорщиком, юношей, едва сошедшим со школьной скамьи»[1386]. Ну, тут уже прибавить нечего…
«Желая на другой день возобновить сражение, Главнокомандующий не употребил в дело корпуса Милорадовича, который простоял 20-го числа в Цейце. Храбрый ученик Суворова плакал, как ребенок, слыша в первый раз в жизни пушечные выстрелы и не участвуя в битве. Советовали графу Витгенштейну послать за его корпусом, но он не согласился, произнеся: "Сражаясь с Наполеоном, должно иметь за собой сильный резерв"»[1387].
А вот что свидетельствовал Михайловский-Данилевский: «Я застал его в совершенном расстройстве. Когда мы остались наедине, он сказал мне: "Я вчера плакал, как ребенок, в первый раз в жизни слышал я пушечные выстрелы и не участвовал в деле! Доложите государю, — продолжал он, — что я буду служить под чьей командой он прикажет, ежели не вверяют мне армии, пусть мне дадут батальон или роту; мне все равно"»[1388].
Новый главнокомандующий «…намеревался 21-го числа поставить Милорадовича в первую линию и, оставшись по окончании битвы на поле для распоряжений, приказал из парков Главной армии, только что в этот день поступившей под его предводительство, снабдить снарядами орудия. На это повеление генерал, в ведении которого парки находились, донес, что они далеко отстали и зарядов не имеется. Граф принужден был отменить свое намерение»[1389].
«На рассвете меня разбудили и послали к графу Витгенштейну узнать от него распоряжения его на наступавший день. Долго я ездил по полям: никто не знал, где Главнокомандующий, наконец, я нашел его на поле, сидевшего с большим хладнокровием. Узнав, зачем я был к нему прислан, он мне отвечал: "В армии находится император, и я ожидаю повелений его величества". Таким образом никто не давал приказаний, государь надеялся на Главнокомандующего, а тот на государя. После сего меня отправили к Милорадовичу с повелением ему государя принять начальство над арьергардом и прикрывать отступление»[1390].
«Войска готовятся к походу. Конница гремит по мостовым, проходя через город. Пехота еще в лагере. С наступлением ночи генерал Милорадович приказал развести большие огни, дабы внушить неприятелю некоторое опасение видеть на крыле своем новое войско. С нашей стороны огни в лагере, с противной — пылающие окрестности Лютцена все небо обагрили заревом. Лошади наши оседланы, мы готовы…»[1391]
«Милорадович должен был прикрывать обе колонны и, удерживая неприятеля, дать время армии совершить беспрепятственное движение к Эльбе. На подкрепление ему назначили принца Евгения Виртембергского, со всей пехотой, бывшей в сводном корпусе Винцингероде, от чего Милорадович усилился шестью тысячами и корпус его простирался до 18 тысяч человек»[1392].
«21 апреля союзники отступили, и Наполеон не замедлил приписать себе в этом нерешительном и случайном для него сражении победу, которая стоила французской армии 15 тысяч человек и 5-ти орудий»[1393].
«Победа была спорная и отнюдь не решающая. Из строя выбыло 30 тысяч человек, в том числе 12 тысяч французов. "Как! — с горестью воскликнул Наполеон, — такая бойня и никаких результатов! Ни одного пленного! Эти люди совсем ничего мне не оставят!"»[1394]
«Надо отдать честь Милорадовичу, что хотя и предшествующие его отступлению войска, шедшие почти ордой, и затрудняли его отступление, но он вел арьергард в отличном порядке и нес на плечах наступление французов и тем много способствовал общему отступлению к Эльбе»[1395].
«Авангард становится опять арьергардом, ибо армии отступают. Генерал-адъютант князь Волконский известил генерала Милорадовича, что государь поручает ему учредить вновь партизанскую войну для действий на сообщения неприятеля в гористом пространстве от Йены до Лейпцига. С этого времени не ожидай подробных описаний, мы в арьергарде; следственно, в беспрерывных трудах и опасностях. Не сходить по целым суткам с лошадей, валяться на сырой земле, не иметь сна и хлеба — вот что нас ожидает и что нам уже не ново»[1396].
* * *
«Французский авангард… 23 апреля настиг Милорадовича на берегах Мульды и с тех пор постоянно каждый день нападал на него. При Вальдгейме, Эндорфе, Носсене и Вильсдруфе происходили упорные дела, продолжавшиеся иногда часов по десяти. Нигде не могли французы одержать поверхность и произвести в отступавших войсках замешательства»[1397].
«24-го. На следующий день отступаем за Этцдорф, так как неприятель сосредоточил большие силы у Дёбельна, где должны были находиться пруссаки. Милорадович и Витгенштейн останавливаются в Носсене, и первый отдает приказ вновь идти к Вальдгейму. Корф пытается доказать невозможность этого и в конце концов сказывается больным; командование принимает принц Виртембергский»[1398].
Похоже, неожиданное поражение, связанное с еще более неожиданным назначением главнокомандующего, внесло нервозность в ряды русских войск — точнее, командного их состава. Впрочем, наш герой остается верен себе. Вот что вспоминал «принц Евгений Виртембергский, начальник пехоты арьергарда: "Под Носсеном я был исполнен удивлением к Милорадовичу. Он соединяет в себе столько свойств героя, что на поле сражения нельзя довольно ему надивиться. Его личная храбрость и присутствие духа превосходят всякое вероятие"»[1399].
Характеристика, созвучная прежним: «Генерал Милорадович был и отличался во всех сражениях того знаменитого времени. Являться первым в бою, водить бригаду свою в штыки; сражаться перед глазами всего войска с мужеством и преследовать неприятеля всегда с успехом, было обыкновенным делом его»[1400].
И вот еще одна характерная подробность того же времени — дневниковая запись датирована 24 апреля: «Неприятель остановился отсюда верст за пять. Генерал Милорадович, генерал Уваров, командующий кавалерией, английский генерал Вильсон, который ездит прогуливаться в сражения и не пропускает ни одного почти авангардного дела, все вместе заняли пространный, прекрасно убранный дом. Адъютанты всех генералов были тут же. Будучи послан далеко с приказаниями, я приехал несколько позже других. Все наши радовались светлой и покойной квартире. Одни играли на фортепианах, другие смотрели библиотеку…»[1401] В комфорте Михаил Андреевич отказать себе не мог — конечно, если была для того возможность.
«В одном прусском городе, на отведенной квартире, Милорадович спрашивает у хозяина, "кто он?" и на ответ "купец" прибавляет, без торговли, и тот говорит "и без денег". Милорадович в восторге, бросаясь к нему на шею, восклицает: "Как я рад! это нас сближает — вот и я ничего не имею; все промотано"»[1402].
«26-го. Ранним утром направляемся к Дрездену, где переходим Эльбу в полдень, не будучи преследуемы врагом. Мост взорвали слишком рано: арьергарды Милорадовича и Ланского переходят Эльбу по мостам выше и ниже по течению»[1403].
Общая неразбериха в войсках усиливалась, напряжение возрастало — и это, в конце концов, коснулось Михаила Андреевича. «Генерал Милорадович, после некоторых мне неизвестных личных сношений с графом Витгенштейном, низложил команду арьергарда в то критическое мгновение, когда неприятельская армия готовилась переправиться через Эльбу…»[1404]
Разумеется, в войсках говорилось, что он просто-напросто заболел. «Бессонница и заботы подействовали на его здоровье. Он заболел, известил о сем Главнокомандующего графа Витгенштейна, созвал всех генералов и сдал начальство над арьергардом старшему по себе князю Горчакову. Итак, мы на несколько дней будем покойны. Ночь и безмолвие уже повсеместны, свеча догорает, полно писать, задремлем, пока еще возможно!..»[1405]
Федор Глинка оказался излишне оптимистичным. Как вспоминали современники, «…на следующий день Милорадович, как только услышал пальбу, забыл болезнь свою, велел подать лошадь и поскакал в огонь»[1406].
Генерал Щербинин более откровенен: «Но, видя, сколь худые последствия сие произвело, видя беспорядок в войсках наших, уступивших неприятелю почти без защищения переправу, принял опять командование, прогнал неприятеля и снова вошел в Нейштадт, который уже был занят неприятелем… На другой день неприятель начал переправляться в больших силах и Милорадович отступил к Вейсенгиршу»[1407].
«Милорадович… заставлял французов дорого платить за каждый шаг. Наполеон столь негодовал на своих генералов, командовавших против Милорадовича, что несколько дней лично управлял движениями своего авангарда, но и его распоряжения не были успешны. Наш полководец действовал по своему произволу и как будто независимо от Главнокомандующего, ибо граф Витгенштейн, будучи моложе его в чине, из уважения посылал к нему приказания сколько можно реже. Мне случилось находиться при нем в одном арьергардном деле, когда адъютант графа Витгенштейна привез ему приказ, противоположный тому, который дан был прежде. "Объявите графу, — сказал Милорадович адъютанту, — что, когда он бывал под моим начальством, я не посылал ему противоречащих повелений", — и потом, оборотясь ко мне, сказал вполголоса: — "Вот все мое мщение!" Подчинив себя младшему генералу, он оказал редкий пример благородства, ибо кто не служил в армии, тот не может постигнуть, сколь прискорбно находиться в команде младшего, редкие могут на сие согласиться. Например, Тормасов уехал тогда в Петербург, не желая состоять в повелениях графа Витгенштейна»[1408].
Если обратиться к «Журналу военных действий», то можно выстроить длиннейший перечень арьергардных боев, ожесточенных и вполне успешных. Но мы ограничимся иной записью, которая пока что значит совсем немного:
«Мая 1-го. Генерал Барклай-де-Толли прибыл вчерашнего числа с 3-й Западной армией в Губен» — и добавим для большего удовлетворения: «Генерал Милорадович доносит, что вчерашнего числа артиллерия под предводительством генерал-майора Никитина действовала с блистательным успехом, а кавалерия истребила каре и взяла много пленных, в числе коих 2 офицеров…»[1409]
Итак, к действующей армии возвратился Барклай-де-Толли, который тоже официально оправился от болезни… Честь дороже самолюбия!
«Союзники отступили в расходящихся направлениях — русские войска были направлены в Дрезден. Наполеон лично с 90 тысячами вел преследование наших войск, но арьергард Милорадовича в течение 6 дней удерживал натиск целой армии. 30 апреля союзные армии соединились на укрепленной позиции под Бауценом и готовились снова вступить в бой»[1410].
Дневниковая запись Федора Глинки, датированная 2 мая: «Сейчас привезли генералу Милорадовичу высочайший рескрипт, в котором Его Императорское Величество за важные услуги Отечеству всемилостивейше жалует его и с будущим потомством графом Российской империи. Рескрипт наполнен лестнейшими выражениями, какими только может великодушнейший из монархов осчастливить вернейшего из подданных. Один Суворов получал такие рескрипты от Великой Екатерины, в блистательный век ее»[1411].
«Господину генералу от инфантерии Милорадовичу. Важные заслуги, оказанные вами России на полях чести, давно уже признаны благодарным отечеством, а знаменитое участие, которое вы брали во всех походах, царствование наше ознаменовавших, обращали на вас во всякое время особенную признательность нашу. Победа была неразлучна с вами в недрах отечества и в отдаленнейших странах от него. Настоящая война увенчала подвиги ваши новой славой, стя-жанной вами наипаче предводительством арьергарда армии, где каждый шаг земли заставляли вы неприятеля искупать кровью многих тысяч. В воздаяние всех таковых подвигов ваших возводим мы вас с будущим потомством вашим на степень графского Российской империи достоинства. Да узрит в сем отечество новое доказательство признательности нашей и новый залог, налагаемый на вас к вящей славе России. В прочем пребываем вам благосклонны
Александр»[1412].
«Весь арьергард обрадован был сим монаршим благоволением к начальнику его. Солдаты окружили Милорадовича и кричали ему ура!»[1413]
«Девизом к старинному гербу своему он взял "Ma droiture me soutient" — "Прямота меня поддерживает", и при возведении в графское достоинство не захотел переменить герба, а только заменил дворянскую корону, поместив графскую»[1414].
* * *
«Неприятель отбросил Милорадовича до Бауцена; наша кавалерия провела две хорошие атаки на неприятельскую пехоту. Эммануэль, находившийся в Нейкирхене, взял 500 пленных…»[1415]
«3 мая французы заняли высоту впереди Бауцена, оставленные арьергардом Милорадовича, и развили многочисленные свои колонны»[1416].
Вот удивительный, опять-таки, образец прусской штабной мысли: «Естьли неприятель в превосходных силах выше или ниже города Бауцена переправится чрез реку Спрее, то генерал граф Милорадович, удерживая его, отступает на высоту, между деревнями Ауритцен и Клейн-Иенкович лежащую. На оной держаться по возможности. Но буде неприятель форсирует его при деревне Ауритцен, то… Естьли неприятель переправится чрез реку Спрее и атакует правый фланг… Естьли бы неприятель всеми силами стал действовать в центр… Естьли, наконец, неприятель атакует оба наши фланга…»[1417]
Вариантов «естьли», как писано по старинной орфографии, предостаточно, все они передают инициативу противнику, уверенности нет ни в чем. Но тут французы проявили инициативу в совершенно неожиданном направлении.
«Коленкур отправился к авангарду, откуда в тот же день Макдональд[1418] прислал графу Милорадовичу следующее письмо: "Обер-шталмейстер герцог Виченцкий спрашивает: угодно ли его величеству императору Александру принять его, и в таком случае: где, когда и в котором часу? Прошу вас уведомить меня: могу ли надеяться на получение ответа в 24 часа?" Граф Милорадович представил государю отношение Макдональда и получил повеление отвечать ему письмом, которое примечательно особенно потому, что черновое писано было собственноручно государем. Графу Милорадовичу только оставалось переписать и подписать его. Письмо было следующего содержания: "Для совершенного удовлетворения вашего желания, должен я известить вас, что немедленно препроводил к его императорскому величеству ваше отношение, но, как император часто находится в разъездах по разным корпусам, то легко может статься, что донесение мое не дойдет сегодня до его величества. Следственно, можно предполагать, что не прежде, как завтра вечером или послезавтра поутру буду я в состоянии сообщить вам повеления, которые мне пришлют".
Так отринуто было императором желание Наполеона войти с его величеством в отдельные переговоры»[1419].
Раз предложение было отринуто, то боевые действия продолжались…
«8 мая в десять часов утра Наполеон двинул свою армию вперед. Она простиралась до 140 тысяч человек, но имела только 8 тысяч конницы и 400 орудий. Корпус Удино[1420] был направлен к Синквицу и Добршау, против левого фланга графа Милорадовича»[1421].
«Союзные войска были расположены на Бауценской позиции двумя линиями; в первой, или авангардной, стояли на левом крыле под начальством графа Милорадовича, корпуса принца Евгения Виртембергского и графа Сен-При, по обеим сторонам Бауцена, имея отряд в Бауцене…»[1422]
«В начале дела граф Милорадович, объезжая полки, говорил солдатам, чтобы они помнили, что сражаются в день святого Николая, что сей угодник Божий всегда испрашивал у Всевышнего русским победы и теперь взирает на них с небес; увещания сии не были тщетны: левый фланг, которым командовал граф Милорадович, сражался с отличной твердостью и мужеством»[1423].
«8-го числа неприятель атаковал в 9 часов утра аванпосты наши. Умножая силы свои, принудил он арьергард к отступлению. Генерал Клейст[1424], находившийся по правую сторону города Бауцена, первый оставил место. Корпус генерала Милорадовича, опиравший правый фланг свой к городу, будучи таким образом обойден неприятелем, ретировался к позиции»[1425].
«В 4-х корпусах Удино, Макдональда, Мармона и Бертрана[1426] было более 70 тысяч человек. Графу Милорадовичу, имевшему вместе с Клейстом 20 тысяч, нельзя было долго удержать неприятеля. Предшествуемые батареями французы стройно подходили к назначенному для каждого корпуса месту переправы»[1427].
«Из многих виденных мною сражений ни одно не можно более сравнить с маневром, произведенным на учебном месте, как это арьергардное дело. Все движения наши исполняемы были так точно и особенно так спокойно, что трудно было принять бой за настоящее сражение. К тому же местоположение, пересекаемое долинами, пригорками, деревнями, оврагами, кустарником, позволяло действовать войскам и развернутым фрунтом и колоннами и рассыпным строем. Сам Наполеон был при авангарде своем, а у нас Милорадович маневрировал с особенным искусством. Так как ему назначено было отступать медленно, то едва в каком-нибудь месте он замечал, что неприятели сильно напирали, как мгновенно их опрокидывал. Под вечер французы влезли на горы, к коим примыкало левое наше крыло, их согнали, и бегство их с крутых возвышений прекратило сражение. Часов в десять вечера император возвратился в Вуршен, где большая часть ночи прошла в догадках и заключениях о предстоящем дне»[1428].
«Огонь наших стрелков и пушечная пальба не остановили неприятеля, и Милорадович увидел себя в необходимости, оставив Бауцен, отойти к левому флангу главной позиции… Тогда, из опасения, чтобы Наполеон не отрезал союзных армий от Богемии, князю Горчакову велели по-
королем к Наполеону для переговоров. С 1809 года — комендант Берлина. После начала похода в Россию (1812) назначен командиром пехоты прусского вспомогательного корпуса в Курляндии. Во время сражения при Бауцене во главе слабого отряда (2 пехотных полка) успешно защищал от корпуса маршала Мармона переправу через р. Шпрее. Назначен командиром 2-го армейского корпуса, направленного в Силезию и Богемию к главной армии Шварценберга. Действия К. сыграли одну из решающих ролей в разгроме французов при Кульме (1813). Участвовал в сражениях при Вахау, Шампобере, Эно. Прославился своими действиями в сражении при Лаоне (1814). После заключения мира сопровождал короля в Англию, а затем принял командование над 3-м и с 1815 года над 4-м германским корпусом. В 1822 году — государственный советник. слать на помощь Милорадовичу войска Берга… Ночью Милорадович принял начальство над всем левым флангом, в состав которого поступили бывшие у князя Горчакова корпуса Берга и Маркова и 1-я гренадерская дивизия»[1429].
«Мая 9-го, в 6-м часу утра, Наполеон, готовя главное нападение на правое крыло союзников, где стоял Барклай-де-Толли, но желая скрыть прямую свою цель, возобновил битву атакой левого их крыла… Все другие приняли его атаку за истинную, и потому Милорадович получил еще новые подкрепления… Но, несмотря на то, что атака на Милорадовича была ложная, она была ведена весьма сильно, и нашим войскам стоило больших трудов отражать ее»[1430].
«При Бауцене, когда император находился на холме, граф Милорадович, видя, что ядра долетали до государя, спросил: "Уехал ли государь?" — "Нет! — отвечали ему, — он стоит под ядрами!" — "Вперед!" — закричал граф Милорадович, и колонны полетели вслед за ним. Никакая сила не в состоянии была остановить в сию минуту русских воинов, предводимых Милорадовичем, присутствие коего придавало им новые силы; раненые, увидя графа, возвращались назад и становились в ряды. Артиллеристы, у которых пыль и порох запеклись на лице, едва стоявшие на ногах, как бы ожи-вотворяясь новыми силами, быстро двигали пушки вперед. Офицеры кричали: "Вперед! Граф сам здесь!" — "Его ли здесь место?" — говорили другие, и цепи стрелков, перегоняя одни других, кричали: "Ура!" — и бежали вперед. Граф приказал остановиться. Окруженный конвоем, он долго разговаривал под страшным дождем пуль и картечи. "Стойте крепко! — кричал солдатам граф. — Государь на вас смотрит!" Они стояли, как каменная стена. Неприятель не мог выиграть ни аршина земли»[1431].
«Государь не съезжал с кургана до отступления армий, и перед глазами его была гора, на которой стоял Наполеон, не трогаясь с нее весь день. Вообще я не видал сражения, в котором бы войска обеих противных сторон менее маневрировали и где Главнокомандующие были бы менее деятельны, как в Бауценском. Оба императора, как я выше заметил, не сходили с курганов. Граф Витгенштейн не оставлял ни на минуту государя и не подъезжал ни разу к войскам, а начальник штаба его, а следственно, всех российских армий Доврай[1432] несколько часов на том же самом кургане спал. Все утро до десяти часов французы атаковали наше левое крыло, стоявшее на горах, и были всегда отражаемы. Граф Витгенштейн весьма справедливо сказал государю при сем случае: "Ручаюсь головой, что это ложная атака, намерение неприятеля состоит в том, чтобы обойти нас справа и припереть к Богемским горам". Он отгадал намерение Наполеона, но не сделал ни малейшего распоряжения, чтобы предупредить опасность. Ежели он был уверен в своем мнении, то почему он не согласился на неоднократные предложения Милорадовича, который, присылая ему сказать, что он опрокинул неприятельское правое крыло, требовал разрешения продолжать наступление. Всякий раз ему отвечали, чтобы он довольствовался только отбитием атаки неприятеля, а сам не действовал наступательно… Часу в одиннадцатом обнаружилось настоящее намерение неприятеля, он начал обходить правое крыло наше под командой Барклая… Барклай сражался мужественно и делал самые благоразумные распоряжения, превосходство сил неприятельских ни на одну минуту не поколебало его… Когда неприятели повели против него грозные силы, нам нечем уже было его подкрепить, слишком бы далеко было вести к нему войска от Милорадовича, а из центра нельзя было тронуть ни одного батальона, потому что стоявшая против средины нашей боевой линии во множестве французская конница, кажется, того только ожидала, чтобы напасть на наш центр, ежели бы мы хотя какой-либо частью войск оный ослабили. Сии причины побудили думать об отступлении»[1433].
«Сражение продолжалось упорно целый день с переменными успехами, наконец, к вечеру армия наша отступила (следовательно, проиграла дело)»[1434].
Наполеон «…в негодовании на генералов, не умевших приобрести значительной над нами выгоды, принял он лично команду авангарда и 10-го числа атаковал арьергард генерала Милорадовича. Сие послужило к вящей славе сего воспитанника Суворова. Державшись в продолжении 6 часов против всех сил неприятельских, он отступил в порядке на весьма малое пространство»[1435].
«Союзники отступили в полном порядке, не оставив французам, потерявшим под Бауценом около 18 тысяч убитыми и ранеными, ни одного трофея… Проливной дождь и сильная буря благоприятствовали отступлению. К 16 мая союзники, отступив по двум направлениям, стали собираться на позиции у Швейдница»[1436].
«Наполеон слабо преследовал правую и среднюю колонны; намеревался отрезать левую, предводимую Милорадовичем. Она должна была проходить у Кубшица открытую равнину, в виду неприятельской кавалерии, но вовремя подкрепленная несколькими батальонами 2-го корпуса, конной артиллерией храброго генерала Никитина и двумя гусарскими полками, приведенными туда самим графом Витгенштейном, остановила стремление Латур-Мобура[1437].
Таким образом кончено Бауценское сражение, данное с намерением выиграть время для переговоров с Австрией, уже склонявшейся на нашу сторону. Трофеев не было отбито ни одной из воевавших армий… Наполеон отправился к своему авангарду и повел его против союзников. Под Рейхенбахом произошло жаркое дело, но Милорадович, мужественно отразив яростные атаки французов, взял в плен одного ротмистра и более двухсот рядовых; потом тихо и в порядке отступил по направлению к Швейдницу. В этом деле пал любимец Наполеона Дюрок[1438], убитый ядром»[1439].
А вот как описывает дело под Герлицем — мы знаем, что нередко даже небольшие бои имели по несколько географических названий. — Федор Глинка: «В пылу самого жаркого боя Наполеон, раздраженный неуступчивостью наших войск, спросил с сердцем у своих: "Кто командует русским арьергардом?" — "Генерал граф Милорадович!" — отвечали ему. Он нахмурился и начал доказывать маршалам, что нас можно было отрезать. Но в сие самое время ядро, пущенное с батареи нашей, коснулось маршала Мармонта, вырвало живот герцогу Фриульскому и зашибло до смерти одного дивизионного генерала. Так рассказывали пленные, и то самое подтвердил после французский бюллетень. С нашей стороны ранен храбрый генерал князь Сибирский. В сей достопамятный день конница наша покрылась ранами и славой. Многие отличнейшие офицеры, в виду всех, водили отряды свои в атаку. Ротмистр Орлов[1440], с эскадронами разных полков, несколько раз делал смелые нападения, рубился с французскими офицерами и получил тяжелые раны. Другой брат[1441] его лишился ноги в битве Бородинской. Третий брат[1442] их — известный партизан; а четвертый[1443], адъютант его императорского высочества Константина Павловича, находился с нами при графе во всех арьергардных делах. Все эти Орловы, с прекрасным воспитанием и дарованиями, поддерживают славу имени своего»[1444].
Обратим внимание на последнего — по перечислению — из братьев и запомним его…
«Большое число лошадей досталось победителям, пространное поле сражения покрыто трупами и два эскадрона лучших гвардейских гусар, в богатых красных мундирах, взяты в плен. Сегодняшнее сражение, начавшееся в 6 часов утра, продолжалось почти беспрерывно до 10 вечера, следственно, 16 часов! Все мы третьего дня, вчера и сегодня были в огне, не сходя с лошадей, всякий день с лишком по 12 часов!»[1445]
«После боя у Бауцена, во время которого гренадерский корпус, снова бывший в резерве, спас от поражения войска Милорадовича, было заключено перемирие до 29 мая»[1446].
* * *
Граф Витгенштейн с ролью главнокомандующего не справился — это был не его уровень, чего не понял Александр I. Зато в историю Петр Христианович вошел как «Спаситель Петербурга», блистательный командир 1-го отдельного корпуса — и тем он был известен всей России. Однако государь не спешил признать и исправить свою ошибку, и тогда граф Милорадович вновь стал спасать армию.