Возвращение Есенина из-за границы
Возвращение Есенина из-за границы
Бениславской о приезде Сергея Есенина предварительно никто не говорил, но очень скоро до нее стали доходить слухи о возвращении поэта. Она не знала, что в это время Есенин был занят не столько своими творческими делами, сколько выяснением отношений с Айседорой, которые обострились еще за рубежом. После возвращения в Москву Есенин и Дункан смогли вместе прожить всего 12 дней. Вырвавшийся на волю, поэт ушел в разгул.
А. Дункан, чтобы поправить материальные дела школы, 15 августа выехала в турне по городам Кавказа, Крыма и Украины. Договорились, что Есенин приедет к ней в Кисловодск дня через три, но он не смог выехать из Москвы. Встреча не состоялась.
Есенин спешно писал для публикации в «Известиях» очерк об Америке «Железный Миргород». Близкое знакомство с актрисой Камерного театра Августой Миклашевской воодушевило его на создание цикла стихов «Любовь хулигана». Продолжал работать над «Страной негодяев». Выискивал возможности издания в России сборника «Москва кабацкая». И когда Дункан, не дождавшись мужа, стала присылать телеграммы с напоминанием о встрече, то Есенин в ответной телеграмме сообщил ей о своих планах, требующих его присутствия в Москве:
«Дорогая Изадора! Я очень занят книжными делами, приехать не могу. Часто вспоминаю тебя со всей моей благодарностью к тебе. С Пречистенки я съехал сперва к Колобову, сейчас переезжаю на другую квартиру, которую покупаем вместе с Мариенгофом. Дела мои блестящи. Очень многого не ожидал. Был у Троцкого (…). Благодаря его помощи мне дают сейчас большие средства на издательство…».
Хотел ли этим посланием Есенин успокоить Дункан или он искренне верил в намеченные планы, но фразой «дела мои блестящи» он желаемое выдавал за действительность. Ничего не получилось у него с изданием журнала «Россияне», хотя встреча с всесильным Л. Троцким состоялась. Купить квартиру не было возможности из-за отсутствия средств, так как кафе «Стойло Пегаса» приносило мизерный доход. Более того, и Г. Колобов, и А. Мариенгоф обзавелись семьями, поэтому жить у них Есенину было неуютно.
Встреча с Надеждой Вольпин внесла ясность в их отношения. Узнав, что Надя не была ему верна, Есенин отверг ее оправдания (Вольпин говорила: «Вы мне не дали права на верность»), рвет с ней отношения, так как измен не прощал.
Увлечение актрисой А. Миклашевской не выходило за рамки поэтического вдохновения. К тому же Августа не скрывала своих чувств к человеку, от которого родила сына.
Есенина стали преследовать бытовые неурядицы, недружественная критика резко отзывалась в печати о его творчестве, ежедневно он оказывался в окружении знакомых и незнакомых любителей выпить за его счет. И он не мог не вспомнить о Бениславской.
Как только Галина узнала о возвращении Есенина в Москву, она написала записку Сергею Покровскому: «Доброе утро! А Сергей Есенин приехал-то! Наконец. Узел безнадежно запутывается».
Бениславская присутствовала на литературном вечере поэта 21 августа 1923 года в Политехническом музее. «Я была в отпуску, — вспоминала А. Назарова. — Мы с Галей были на вечере в Политехническом, где Есенин читал «Москву кабацкую» и отрывки из «Страны негодяев».
Гале и Ане пришлось пробираться к входу через огромную толпу желающих попасть на встречу с любимым поэтом. Появившийся на сцене Есенин не скрывал своего волнения. Он долго не мог начать говорить. После паузы в восстановившейся тишине раздался неуверенный его голос. Говорил сбивчиво, произносил отрывисто фразы, нарушал строгую последовательность рассказа. Из зала стали раздаваться недовольные реплики. Есенин переключился на воспоминания о пребывании в Америке, но начал рассказывать о том, как их встречали американские журналисты, что у них с Дункан было пятнадцать чемоданов, как… Из зала кто-то крикнул раздраженно: «И это все ваши впечатления?» После небольшой паузы Есенин со смехом сказал: «Не выходит что-то у меня в прозе, прочту лучше стихи!».
С чтения первого стихотворения публика была в его власти. «Это был триумф, — вспоминал поэт Рюрик Ивнев, — небывалый триумф поэта, покорившего зал своими стихами. Все остальное, происходившее на вечере: выступления других поэтов, в том числе и мое, — отошло на третий план. После наших выступлений, снова читал Есенин.
Вечер закончился поздно. Публика долго не расходилась и требовала от Есенина новых и новых стихов. И он читал, пока не охрип. Тогда он провел рукой по горлу, сопровождая этот жест улыбкой, которая заставила угомониться публику. Так закончился этот памятный вечер».
Вскоре встреча Есенина с Бениславской состоялась. Прежние к ней чувства вспыхнули с новой силой. «После заграницы, — вспоминала Г. Бениславская, — Сергей Александрович почувствовал в моем отношении к нему что-то такое, чего не было в отношении друзей, что для меня есть ценности выше моего собственного благополучия. Носился он со мной тогда и представлял меня не иначе как: «Вот, познакомьтесь, это большой человек» или «Она — настоящая» и т. п. Поразило его, что мое личное отношение к нему не мешало быть другом; первое я почти всегда умела спрятать, подчинить второму. И поверил мне совсем».
Есенин по разным причинам попал в полосу безденежья. «В делах денежных после возвращения из-за границы, — вспоминала Г. Бениславская, — он очень запутался… Иногда казалось, что и не выпутаться из этой сети долгов. Приехал больной, издерганный. Ему бы отдохнуть и лечиться, а деньги только из «Стойла». Писать он не был в состоянии, т. к. пил без передышки. По редакциям ходить, устраивать свои дела, как это писательские середняки делают, в то время он не мог, да и вообще не его дело это было. (…) Его гордость не мирилась с неудачами, с получением отказа. Поэтому, направляясь в редакцию, он напрягал все нервы, чтобы не нарваться на отказ. Для этого нужно было переводить свою психику на другой регистр».
Поэта тяготила неустроенность в личной жизни, обострившаяся после ухода от Дункан. В Москве у него не оказалось собственной крыши над головой. «Есенин страшно мучался, — вспоминала А. Назарова, — не имея постоянного пристанища. На Богословском комната нужна была Мариенгофу, на Никитской в одной комнатушке жили я и Галя Бениславская. Он то ночевал у нас, то на Богословском, то где-нибудь еще, как бездомная собака, скитаясь и не имея возможности ни спокойно работать, ни спокойно жить. Купить комнату — не было денег»
Были предприняты попытки друзей помочь Есенину в получении жилья. Заместитель редактора газеты «Беднота» М. С. Грандов написал на официальном бланке газеты письмо в Президиум ВЦИК, а копии, для подстраховки, направил редактору журнала «Красная нива» А. К. Воронскому, у которого С. Есенин часто печатался, и в канцелярию Л. Троцкого. Вскоре пришли ответы, что ВЦИК переслал заявление для дальнейшего решения в Моссовет, а из секретариата Л. Троцкого позвонили и сообщили, что они выделением квартир не занимаются, поэтому переправили со своим ходатайством заявление в Московское управление недвижимым имуществом (МУНИ). Редактор А. Воронский вообще не отреагировал на просьбу.
В начале сентября Аня Назарова добилась приема у заведующего МУНИ Попова. В течение часа она пыталась рассказать о безвыходном положении талантливого поэта, но ее объяснения прерывались репликами Попова:
— Как вы наивны! Знаете, сколько в Москве поэтов? Неужели всем я должен давать квартиру? Ведь живет же где-то сейчас Есенин, на что ж ему квартира?
Эти вопросы злили Аню, но она сдерживалась, вновь начинала говорить о талантливом поэте, о невозможности ему творить, не имея пристанища. Попов и на это спокойно отвечал:
— Вот вы говорите, что Есенин бездомный. Вы что не знаете, что у него есть жена Дункан, которая живет в огромнейшем доме. Почему он там не живет?
Аня сменила тон, стала любезнее объяснять, что Есенин находится практически в разводе с Дункан, поэтому жить им под одной крышей нет возможности. Попов пошел на уступку. Передал Анне все официальные бумаги с просьбой о предоставлении жилья с дополнительной сопроводительной резолюцией: «В Краснопресненское РУНИ. Из имеющейся площади — в очередь — удовлетворить просьбу Есенина. Попов ».
Аня с радостным настроением вернулась домой, обнадежила Галину, что квартира скоро будет для Есенина выделена. Не тут-то было. В Краснопресненском РУНИ увидела огромную очередь просителей. Аня проявила хитрость. Подошла к распорядителю и заявила:
— Мне нужен заведующий!
— Кто вы?
— Я из секретариата Троцкого с ходатайством от ВЦИК о квартире для Есенина.
Пропустили. Заведующий не стал выяснять, тут же наложил резолюцию: «Зачислить в очередь на ноябрь».
Аня стала доказывать, что за такой длительный срок Есенин может от тяжелой жизни умереть, что ему нужно обязательно помочь. Заведующий сдался, переправил срок с ноября на октябрь. Аня заплатила за регистрацию 100 тысяч рублей и ушла.
Она потом часто приходила в Краснопресненское РУНИ, но каждый раз слышала один и тот же ответ: «Нет свободной жилой площади». Хотя всем было известно, что в этот же месяц прекрасные комнаты получили три «ответственных работника», жилищные условия которых были не столь удручающими, как у Есенина.
Сменился управляющий Краснопресненского РУНИ. Аня Назарова добилась приема. Чиновник стал разъяснять:
— В первую очередь мы удовлетворяем рабочих, потом ответственных работников, а потом уж простых граждан.
— Так когда же, вы думаете, дойдет очередь до Есенина? — перебила Аня.
— Не знаю, может быть в 24-м году.
— А может быть, и в 26-м? — съехидничала Назарова.
— Может быть, может быть, — ответил заведующий, давая понять, что прием закончился.
Дома чуть ли не со слезами Аня рассказывала о своих мытарствах. Ясно было, что своей квартиры Есенину в ближайшие годы не видать. В последний раз сходила в секретариат Л. Троцкого, там посочувствовали, даже позвонили в Краснопресненское РУНИ, но, получив ответ, хорошо известный Назаровой, только развели руками, дескать, теперь нужно только ждать.
Есенин начал попадать в неприятные истории. 15 сентября его пригласили на день рождения Ани Назаровой… Он обещал прийти, но неожиданно вместо него пришел Иван Приблудный со шляпой Есенина.
— А где Есенин? — чуть ли не в один голос спросили девушки.
— Вот шляпа, а его нет, — промямлил Приблудный.
— Как нет? Где же он?
— В милиции. Подрался в «Стойле». Его забрали и увели в отделение, — разъяснил Иван.
Галя бросилась к телефону, дозвонилась до милиции, спросила о Есенине.
— Да, есть такой, — ответил дежурный, — но не можем освободить, пока не проспится.
Стали выяснять у Приблудного, что же произошло в кафе.
— Сергей Александрович сидел в «ложе», — сбивчиво отвечал Иван, — Собирался идти к нам. Все посылал швейцара Александра за цветами на Страстной. Их был уже целый воз. Была там Катя. Пришла за деньгами. Сергей Александрович ждал, когда ему дадут деньги, чтобы отдать их сестре и идти на Никитскую. Пошел к кассе. По дороге его ли толкнули, толкнул ли он — но кто-то кого-то обругал. Есенин замахнулся и опрокинул бутылку на чьем-то столике. Сцепились. Вызвали милицию. Его забрали.
Вместо праздничного сидения за домашним столом Гале и Ане пришлось в напряжении провести всю ночь. Сидели то в «Стойле Пегаса», то в милиции в Леонтьевском переулке. Боялись, что Есенин, проспавшись, вновь что-нибудь учудит.
В отделении застали Есенина, смущенно улыбающегося, беседовавшего с милиционером, которому накануне грозился проломить голову.
Есенин ничего не помнил. Дали прочитать составленный накануне участковым Припутневым протокол № 1382: «Сего числа милиционер поста 228 Чудародов доставил неизвестного гражданина в нетрезвом виде и заявил следующее: Стоя на вышеуказанном посту услышал — раздались два свистка. Я побежал к этому месту, откуда были поданы свистки, и увидел следующее. Свисток давал дежурный дворник, находившийся у кафе «Стойло Пегаса». Когда я посмотрел в окно кафе, то увидел, что столы и стулья были повалены, я вошел в кафе и неизвестный гражданин бросился на меня, махая кулаками перед моим лицом, и ругал «сволочью», «взяточником», «хулиганом» и «мерзавцем», угрожал именем народных комиссаров, хотел этим запугать, но на все это я попросил его следовать в отделение милиции. Неизвестный гражданин продолжал меня ругать, тогда я уже взял его за руку и привел в отделение. Прошу привлечь к законной ответственности по ст. 176, 86, 88 Угкодекса».
Милиционеры с удивлением рассматривали стоявшего перед ними совершенно иного человека, не похожего на вчерашнего дебошира. Задержанный перед этим написал объяснение: «Я — Есенин Сергей Александрович, профессия — поэт. Учился до 1914 года, затем писал стихи, которые пишу и после Октябрьской революции. Родители: крестьяне. По существу дела сообщаю: «15./ 1Х с. г. в 11 ч 30 м. вечера, сидя в кафе «Стойло Пегаса» на Тверской ул. Дом 37, у меня вышел крупный разговор с одним из посетителей кафе «Стойло Пегаса», который глубоко обидел моих друзей. Будучи в нетрезвом виде, я схватил стул, хотел ударить, но тут же прибыла милиция и я был отправлен в отделение. Виноватым себя в нанесении оскорбления представителям милиции не признаю, виновным в хулиганстве признаю, в сопротивлении власти виновным себя не признаю… Больше показать ничего не могу… Сергей Есенин».
— Вот если бы вы вчера таким были… — сожалел дежурный по милиции.
— А разве вчера я хуже был? — с удивлением перебил Есенин.
Милиционеры хохочут, с подробностями вспоминая его вчерашние выкрики угроз и проявленную агрессивность. Отпускают с миром, после составления протокола.
«…С пожеланиями «всего хорошего» мы уходим домой, — вспоминала А. Назарова. — Сергей Александрович ложится. Нервное напряжение кончилось. Два дня лежанья в кровати — а там снова кутеж, снова пьянство всю ночь, и снова, больной и измученный, он лежит в постели, пока кто-нибудь из друзей не утащит его в «Стойло», чтоб выпить на счет Есенина».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.