НЯНИ В ПОГОНАХ и РУБЛЁВЫЙ СУББОТНИК

НЯНИ В ПОГОНАХ и РУБЛЁВЫЙ СУББОТНИК

Вроде бы это был самый обычный день шестого курса. Впрочем не совсем обычный - это был последний для нас субботник в Академии. Всякими землеустроительными и мусоросборочными работами шестой курс уже мало нагружали, поэтому на последний курсантский субботник мы шли как на праздник - своего рода прощание со ставшим уже привычным нашим бытом. Даже замполита проняло, правда истолковал он это как всегда дубово. Серпомолот увидел наши довольные морды и решил, что пылают они от возвышенно-патриотического настроя. Кононов едва не прослезился: "Вот сыны, не зря я вас воспитывал эти долгие годы - повзрослели к шестому курсу, цените момент всеобщего коллектевизма и получаете осознанное удовольствое от общественных работ!". Мда-а... Мы-то ценим, а вот ты каким шесть лет назад был, таким и остался. Дураком в смысле.

Построились, сделали поверку - то бишь перекличку по списку. Все в сборе, кроме Вовки Чернова. Ну и зря не пришел, сейчас мы соберем по рублю и пошлем гонцов - парочку в "Очки" за пивом "Колос", других на "Яйца" за пивом "Жигулёвское", а еще нескольких в "Сайгон". Вообще-то "Сайгон" по настоящему называется ресторан "Вечерний", небольшая забегаловка напровив громадного "Лобка", нашего Лабораторного Корпуса. Этот ресторанчик "Сайгоном" еще в шестидесятых окрестили во времена Американо-Вьетнамской войны - уж очень там любило подъедаться азиатское братство с Пятого Факультета. Так вот в днём в "Вечернем" можно было запросто заказать шашлыки на вынос. Подставляй кастрюлю, коробку или просто газетку, и тебе туда официант посдирает с шампуров аромтнейшего мясца. Шашлыки в "Сайгоне" были так себе, но на свежем воздухе пролетарской пасторали в голодные желудки созревающей военной интеллигенции вполне пойдут. Значит, кто участвует? Порядок - все участвуют! Собираем деньги на пикник, гонцы бегом по точкам, остальные на Факультет менять парадно-строевую форму на рабочее Х/Б. Впереди потно-весёлый праздник.

Это сейчас энтузиазм от бесплатной низкоквалифицированной физической работы звучит немножко странно, а тогда при правильном подходе и хорошей организации дела такое было не в диковинку. Работали мы с огоньком, и в общем-то с удовольствием. Не сказать, чтобы мы горели идти на субботник, но уж коли пришли, то "сачка давить" у нас считалось позором. И не в "совковстве" тут дело. Скорее в воинском коллективизме и... удали молодой, что-ли... Ну и в нелегальном пикнике, конечно.

От нашего взвода лететь на "Сайгон" за шашыком выпало Коле. Мы его наускиваем: "Миля, беги первым, чтоб потом ожидаючи не томиться, когда перед тобой гонцы с других взводов "шашлычную линию" на пол дня закажут. Тот было припустил, а от него, словно от тройки на Масленницу, звон бубенцов. Миля остановился и умоляет: "Мужики, ну дайте бумажных денег, чего вы мне железных рублей насыпали, карманы рвёт, да и неровен час порастеряю!" Железные рубли никто не любил. Помните такие здоровые кругляки с Лениным, чуть ли не по полкило весом? Народ упрямится, рад что от железа поизбавлялся - бегите, товарищ Миляев, и не рассуждайте. Тот вздохнул, ещё пуще зазвенел и побежал.

Пришли мы на указанное место, что сразу за Кафедрой Травматологии. Появился полковник Пяточная Кость и давай нам фронт работы показывать. Мы всё уяснили, козырнули, перекурили, и принялись поставленную задачу выполнять - подбирать мусор, сгребать старую листву в кучки, грузить всё это на носилки, таскать и сваливать в ещё бОльшие кучи. Чуть-чуть поработали, а вот и Коля прибегает. Глаза виноватые, как у побитой собаки. Мы сразу вопрошаем, что мол произошло. Тот в землю уставился и вздыхает тяжело: "Бейте меня, мужики, придется шашлыком делиться, я пять рублей по дороге потерял". Плачется, что всё мол из-за того, что мы, гады, не послушались и перед вылетом на "Сайгон" нагрузили его железом, как американский тяжёлый бомбардировщик Б-52. Бить мы его конечно не стали, обошлись устным выговором - мол когда бежишь, то как замполит говорит, "обязан слушать по сторонам", чтоб быть начеку, если по асфальту деньги зазвенят. А тот ни в какую вины не признает: "Какой там "по сторонам слушать" если мой карман гремит громче трамвая на перекрестке". Ладно, делать нечего, придётся обходиться урезанной шашлычной пайкой. А тут Сив с "Яиц" прибежал, потом Изя с "Очков". Зашли мы за кустики, по очереди прям из трехлитровой банки хлебнули пивка, подобрели и Колину недостачу простили.

Вдруг появляется Чернов. Да не один, а с Оленькой! Оленька была любимица нашего курса - все мы её знали и при всяком случае с ней заигрывали. Но Оленька была барышня крайне независимая и редко кому отвечала взаимностью. Мы не обижались, Олин снобизм терпели и всегда просили Чернова опять с ней приходить. А еще она была очень умной. И милой. И уже большой - ей уже два годика. Чернов, он ведь ещё на третьем курсе женился, вот к выпуску и подросла его дочка. Мы как обычно самого Чернова проигнорировали, и сразу давай его дочке глазки стоить. А Чернов так по папачески и говорит: "Оленька, Оленька, попроси дядю Лома, дядю Милю и дядю Сива с тобою часок поиграть. Видишь каким они делом нехорошим занимаются - вместо работы пиво пьют. Хоть обстановочка тут крайне антипедагогическая, но пусть лучше дяди на этом субботнике хоть одно полезное дело сделают - за тобой посмотрят, а я пойду зачёт по ОТМС сдам!"

Оказавается у Чернова "висел хвост" по Организации и Тактике Медслужбы. А на этой злючей и самой милитаристской кафедре должников не жаловали и никаких поблажек им не давали. Явиться туда сдавать зачёт с дочкой было а) невозможно, б) крайне противопоказано. Это на Детских Болезнях можно было препода своим отпрыском умилить. На ОТМС бы просто гаркнули и выгнали без разговоров. А у Чернова действительно ситуация дурацкая получалась - жена его только-только отучилась и пошла работать учительницей, и у них там в школе в этот день тоже какое-то профсоюзно-активистское мероприятие с ударно-комсомольским уклоном проходило, на котором молодой учительнице присутствовать надо было позарез. Вот и пришлось Чернову наплевать на субботник и остаться дома с ребёнком. Но висела ОТМС с назначенной на сегодня пересдачей, а уж такое проигнорировать никак нельзя, и пришлось как-то выкручиваться.

"У-тю-тю-тю, смотри Оленька, сейчас дядя Миля тебе покажет, как на бизоне кататься!" С этими словами Чернов посадил Оленьку на Колину холку, и пока довольный Миляев носился с ребенком по кустам, тот по-английски тихо смылся. Не успели мы оглянуться - папашки и след простыл, хочешь, не хочешь юнное создание на наших плечах в прямом и переносном смысле. Оленьке кататься на бизоне скоро надоело, а Коле захотелось ещё пива. Пока бизон пошел на водопой, Оленьку пересадили на меня: "Смотри, Оленька, какой дядя Лом длинный, это ты сейчас на жирафике кататься будешь!" И я побежал кросс по пересечённой местноси. Потом подошла очередь Сива: "Оленька, садись на ослика!" Потом эстафету перенял наш тяжелоатлет Поляков: "Видишь Оленька, дядя Поль какой хороший слоник!" Слоника сменили на коня-Студента, а его в свою очередь на бегемотика-Батю. Оленька спросила: "Где бегемотик?" Как где? Кто самый упитанный, тот и бегемотик! Батя кряхтя загрузил Оленьку на шею. Оленька запротестовала: "Бегемотик не так!" Мы оторопели. Ух ты какая умная - разбирается! Оленька, а как бегемотик?

Оленька задёргала ручками и ножками, требуя, чтобы её сняли. Затем она стала враскоряку, упёрлась ладошками в землю и довольная сказала: "Бегемотик так!" Батю вмиг поставили раком и опять водрузили Оленьку. Бегемотик мелкой рысью засеменил к ближайшей мусорной куче. Оленька пришла в восторг, но одной верховой езды ей показалось мало: "Бегемотик, а песенку?" Батя попытался отмазаться, что бегемотики песенок не поют, а лишь оглашают пол Африки страшным рёвом, но такие зоологические подробности Оленьку не удовлетворили. Дитё нервно заёрзало на Батиной спине и весьма твёрдо повторило: "Хочу песенку!" Батя, словно настоящий гиппопотам, стал в задышке широко раскрывать рот и запел: "Курсанта-медика не трожь, в руке пинцет, в кармане нож, а в голове густой туман..." Оленька прислушалась, а потом недовольно скривилась: "Песенка фу-у-у. Про плохих дЯдьков! Хочу другую песенку!" Батя из последних сил нежно заблеял Гимн ВМА: "А-а-академия родная, мы всегда горды тобой..." Дитё захныкало. Батя перешёл на крупный галоп с латынью: "Гаудеамус игитур, ювенес дум суумус..." Дитё блаженно заулыбалось. Мы принялись подпевать. Видя такое всеобщее внимание, Оленька удовлетворённо захихикала. Батя пел и всё также бежал на четвереньках, но боялся уронить ребенка и как мог выкручивал шею, пытаясь заглядывать себе на спину. Тут бегемотик и налетел на мусорную кучу. С разбегу Батина голова ушла в мусор по самые плечи, Оленька слетела со спины, но к счастью приземлилась прямо на дурно пахнущую, хотя мягкую вершину. Раздался мелодичный звон, а потом детский плач.

Батя вытащил голову из мусора, подхватил ребёнка и посадил его на носилки. К нему подбежал Сив, и они вдвоём принялись раскачивать носилки на манер качелей, всё также напевая по-латыни старый студенческий гимн, правда теперь на мотив колыбельной. Дитё перестало плакать. К мусорной кучи задумчиво подошёл Хут, осмотрел всё вокруг, потом поковырялся в разбросанных бумажках и извлёк оттуда железный рубль: "Вот что звенело!" К дальнейшим поискам присоединились Шлёма и Изя, и вскоре они тоже раскопали железный рубль. К соседней куче подошёл Орел и безцеремонно расскидал её. И там оказалась монета рублёвого достоинства. Орел аккуратно зажал рубль двумя пальцами за краешек и победно потряс им над головой.

Сив остановил носилки-качели и внимательно уставился на монету: "Это мой рубль! Видишь на нём тётка с мечом - Родина-Мать зовёт, а вот тут царапина. Монета редкая, юбилейная, я её полгода в кармане таскал, тратить жалко было, а сегодня Коле-Миле на шашлык сдал, так как других денег не осталось. Миляев, скотина, признавайся - ты на "Сайгон" через здесь бежал?!"

Подошёл Коля и подтвердил его догадку - чтобы срезать путь, он действительно побежал через стадион. Прямо через трибунки. Видать когда он по их лавочкам прыгал, то монетки вылетели вниз в траву, вот он звона и не услышал. Под этими сварными трибунками-этажерками было полно мусора, мы его оттуда выгребли, и заодно выгребли эти рубли. Теперь все накинулись на Колю, заставляя вспомнить точный маршрут его бега с препятствиями по трибуне. Он вспомнил. Добрая половина взвода снова полезла под трибуну. Вскоре ещё нашлись недостающие три рубля. Точнее, если судить по недостаче, то недостающими были только два рубля, а третий оказался "левым", да ещё и бумажным - его кто-то потерял без нашей помощи. Все обрадовались возвращению утерянных денег, а прирост капитала в виде одной ценной бумаги сочли законным банковским процентом. Миляеву же в назидание наказали сбегать ещё раз - теперь уже за пивом. Ну и опять же Сива к нему в помошники определили - пиво нести и контролировать, чтоб тот деньгами больше не разбрасывался.

Вскоре подошла машина, и мы загрузили вновь собранные мусорные кучи в её кузов. Потом пришли Коля с Сивом и принесли пиво. Мы выпили пиво и стали расходиться. А Чернова всё нет. И где этого папашку черти носят? Все вдруг вспомнили, что я у Чернова был свидетелем на свадьбе, а посему почти родственник - значит Оленька всецело передаётся в руки законного опекуна. Я взмолился и упросил Колю разделить со мною ответственность. Дитё захныкало и сказало, что хочет кушать. На счастье остался последний кусочек шашлыка и пива на донышке. Шашлык мы дали ребёнку, а вот поить пивом сочли несколько преждевременным. Оленька пожевала шашлык, а потом уставилась на Колю. Тот как раз допивал пиво. "Пить хочу, счастлык не хочу, хочу кашки!" Кашки у нас не было.

Тут видим из "Травмы" Авицена выходит. Авицена - это Малик Халмуратов, курсант с пятого курса нашего Факультета, на год нас младше. Я с ним у одного научного руководителя занимался и поэтому знал его очень хорошо. Мы замахали ему рукой. Подошел Малик к нам, поздоровался и уставился на Оленьку:

- Лом, это твоя что-ли? Ты вроде холост, нагулял что-ли?

- Ну как тебе сказать, временно вроде моя, а вообще-то это Вовки Чернова дочка. Законная.

- А-а-а...

- Авицена, у тебя конфетка есть? Угости ребёнка!

Авицена полез в портфель. В портфеле среди учебников торчала бутылка простокваши и на дне завалялась пара конфет. Малик протянул конфеты Оленьке. Та взяла конфетку и сказала: "Пасиба дядя Ависен! Дайте кифичику тоже!" У Авицены аж челюсть от удивления отвисла:

- Я ж педиатрию только сдал - точно знаю, не положено ещё ребёнку в таком возросте так разговаривать!

- Авицена, да она мутант - шибко умная. Или может Чернов ей какой препарат для усиленного развития мозга даёт - у неё мозги на три года остальной организм обгоняют.

- Да гонишь! Ну пусть умная, но не с опережением биологического возраста в три года. Так не бывает.

- А вот бывает! Спроси её что-угодно, скажет как пятилетняя и не поперхнётся!

Авицена задумался на момент, а потом со своим мягким узбекским акцентом твёрдо так отрезал - "что-угодно" не может быть, потому что "что-угодно" даже пятилетние не говорят. Мы же говорим, что скажет. Малик не согласен. Ну тогда спорим на трояк, что скажет! Малик достаёт зелёную бумажку и махает ей перед моим носом: "Не скажет!" Я тоже достаю три рубля: "Скажет!!!" Авицена погладил Оленьку по головке:

- Дэвочка, а дэвочка! Скажи "муха-цокотуха" и "сульфодиметоксин"?

- Муха-каца-туха и суль-фоль-диль-мель-токсин!

Малик ещё раз потрепал Оленькины волосы, отдал нам трояк с простоквашей и ушёл. Мы напоили Оленьку, ещё немного посидели и решили дожидаться Чернова возле "Лобка". Точнее я с ребёнком будем внзу дожидаться, а Коля побежит по этажам "Лобка" искать заучившегося папашку. Подошли к "Лобку", а оттуда нам на встречу Чернов бежит. Мы, значит, на него в гневе: "Доколе?" А он и отвечает: "Мужики, поняньчитесь ещё - отвезите дочь ко мне домой. Ну пожалуйста! Жена уже поди вернулась, а мне ещё часа три тут торчать придётся - препод заставил карты рисовать". И гад такой, на всякий случай нам ключ от своей хаты суёт и объясняет, чем ребёнка кормить, если жена всё же не вернулась. Ну ладно, ведь и вправду не повторно же заваливать практически сданный зачёт? Пошли мы к метро Оленьку домой везти. Перед тем как в метро зайти, как обычно решили перекурить. А папиросы кончились! Рядом с метро табачный киоск стоял. Коля стал в очередь на выигранный у Авицены трояк прикупить "Беломорчика".

Когда Коля подошёл к окошку, очередь застыла на месте - у киоскёрши инкассаторы забирали выручку. Наконец киоск опять открылся. Коля нетерпеливо протянул продавщице трояк: "Пачку "Беломора" и "Лигерос", пожалуйста". Киоскерша глянула на три рубля и обречённо вздохнула: "Курсантик, а мелочи у тебя нет - мне сдачу дать нечем, все деньги сдала". Мы порылись по карманам, мелочи не было. Продавщица высыпала остатки мелких монет из своей кассы и принялась их считать. На сдачу с трояка не хватало. Тогда продавщица жалобно посмотреля на Колю и умолящим голосом попросила: "Курсантик, на рубль возьми лоторею "Спринт", можь там тебе выигрыш!" "Спринтом" называлась только что вышедшая новая лоторея, где выигрыш узнавали сразу - он был напечатан на внутренней стороне хитро свёрнутого билета, для верности скреплённого специальным металлическим колечком. Киоскёрша положила билетик в чашку на кучу собранной мелочи. Коля гневно глянул на эту горку и разразился гневной тирадой: "Я с государсвом в азартные игры не играю - рубль давайте!" Ну чтож, хочешь рубль, тогда жди. Как назло у мужика, стоящего за Колей тоже мелочи не было, и ему была предложена таже самая лоторейка, так и лежавшая в тарелочке. Мужик похмурил брови, а потом махнул рукой и тут же разорвал билетик.

Киоскёрша без особого интереса бросила привычную фразу: "Ну в следующий раз повезёт". Мужик никак не прореагировал на эти слова и стоял не шевелясь, впившись глазами в билет. Киоскёрша поняла, что тут что-то не ладно, и по плечи высунулась из окошка своего киоска, а мы заглянули мужику через плечо. На развёрнутом билете красивыми буквами было напечатано "Ваш выигрыш автомобиль "Нива". Для получения выигрыша или его денежного эквивалента обратитесь в ближайшее отделение Сбербанка СССР". Вот это да! Мечта советского человека - малолитражный отечественный внедорожник, но уже в руках другого человека. Коля сглотнул слюну и грозно произнёс: "Мужик, это мой билет! Давай его сюда!!! Мне его первым дали!" Мужик медленно поднял глаза, а потом судорожно зажал билет в руках и со всей силы припустил прочь от киоска. Киоскёрша заверещала ему в след: "Гражданин, гражданин! Куда же вы?! А сигареты? А садчу?" Мужик побежал ещё быстрее и не оборачиваясь крикнул: "Курсанту отдайте!"

Коля со слезами на глазах рассовал по карманам "трофейные" сигаретные пачки, ссыпал сдачу и "навар" от убежавшего счастливца. Настоение упало, даже Оленька поняла, что дядя Миля только что совершил непоправимую глупость. Я уже устал её таскать и передал ребёнка Коле. Она смиренно замерла у него на руках, скрорчив обиженную рожицу, вот-вот готовая расплакаться. Мы, чтобы не обкуривать ребенка табачным дымом, перекурили в сторонке по очереди и медлено поплелись в метро. На эскалаторе Оленька ещё крепилась, а вот как сели в вагон, громко расплакалась. Причём такими стрёмными для нас словами: "Ой где же моя мамочка! Ой папочка, ой папочка! Ой где же моя мамочка!" Народ вокруг нисколько не сомневаясь, что Коля и есть её "папочка", сочувственно вздыхал и пытался Оленьку успокоить. Коля, чтоб развеять всякие подозрения, достаточно громко сюсюкал ей, что мол сейчас папочка привезет Оленьку к мамочке. Оленька перестала реветь и серьёзно уставилась на Колю: "Ты сёдня и деньги и масыну потеяй! Молси поэтому!" И я, и Коля, и все ближайшие пассажиры ещё раз удивились этому ребёнку и его понимаю окружающей действительности. А потом Коля излил душу случайной попутчице - рассказал историю с лоторейным билетом какой-то сидящей рядом бабке. Бабка повздыхала, но вот и её станция. Бабка встала и на прощание бросила Коле: "Зато у тебя ребёнок очень умный, а Бог если где-то даёт, то где-то берёт! Так что не расстраивайся, солдатик!"

Мадам Черновой дома не оказалось. Пришлость лазить по шкафам и холодильнику, искать овсянку и молоко, чтобы сварить ребёнку кашу. Наконец Оленька поела и почти сразу уснула - видать субботники утомляют всех, включая младенцев. Там же в Черновском холодильнике мы нашли пол бутыли водки и решили, что Чернов на нас не обидется, так как он наш должник, а нам с расстройства от потерянной "Нивы" выпить для успокоения нервов не помешает. Мадам Чернова заявилась как раз в тот момент, когда Коля, подняв стакан, стоял в пафосной позе, желая "цирроза печени, острого панкреатита, камней в почках и прободной язвы желудка тому козлу и чмошнику, что убежал с его машиной". Увидев нас на кухне, Чернова спокойно спросила, где её муж. "Лен, да ты не переживай - сегодня за него одного нас двое!" Ленка побледнела и мигом побежала в комнату к ребёнку. Оленька мирно спала, сытая, довольная и переодетая во всё чистенькое. Ленка вернулась к нам на кухню, спросила, что ребенок кушал, как писял и какал, а потом, уже окончательно успоковшись, выслушала наш рассказ о последнем курсантком субботнике. История с лоторейным билетом даже её проняла. Она достала маленькую рюмочку и чисто символически капнула туда водки: "Ну, Коля, машину ты потерял. Так выпьем же, чтобы тебе в жизни нашлось чего-нибудь получше, чем новая "Нива". Миля, скажи честно, ты чего хочешь иметь?" Коля не на шутку задумался и произнёс: "Оленьку! Ну, не твою, конечно, но такую же".

Чернова встала, нарезала хлеба, сыра и колбасы, наделала нам бутербродов на вечер. Всучила свёрток мне в руки, дежурно чмокнула каждого в щёку и выпроводила за дверь. А когда мы загремели сапогами по лестнице, она нам вслед громко сказала: "Жениться вам надо, мужики! Пора уже, пора!" И закрыла дверь.

На выходе из подъезда было три ступенки. На средней ступеньке лежал новенький металлический рубль. Коля остановился и гневно уставился на денежку. Потом поднял монету и злобно изрёк: "Ох и рублёвый сегодня день!" С этими словами он с силой зашвырнул находку в кусты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.