Глава шестнадцатая Annus Horribilis

Глава шестнадцатая Annus Horribilis

Из всех премьер-министров Елизаветы II Джон Мейджор обладал самым незаурядным происхождением. Его отец, отправившись пытать счастья в Соединенных Штатах, работал сперва на сталепрокатном заводе Питтсбурга, затем ушел в цирк воздушным гимнастом и выступал на подмостках Америки и Британии. После смерти первой супруги он женился на молодой танцовщице, а затем открыл фирму по продаже садовых украшений. Джон, четвертый ребенок в семье, родился, когда отцу было шестьдесят четыре и семья переживала финансовые неурядицы.

Мейджоры переехали в брикстонские трущобы, Джону пришлось в шестнадцать лет уйти из школы, чтобы помогать родителям. Он подрабатывал, чем только мог, пока не занялся банковским делом, где и добился успеха. Заинтересовавшись политикой, он дорос от муниципального совета до парламента и в 1987 году вошел в кабинет министров Тэтчер. Его ценили за “твердую руку”, дотошность, целеустремленность и проницательность.

Вступив в должность премьера, Мейджор первым делом постарался примирить враждующие фракции в партии тори. Через пять месяцев он упразднил ненавистный налог с избирателей, заменив его модифицированным налогом на собственность, исчисляющимся из стоимости жилья и количества проживающих. Он приумножил экономические достижения эпохи Тэтчер и выторговал выигрышные условия по Маастрихтским соглашениям 1991 года, позволявшим Британии остаться в составе укрепленного Евросоюза (бывшего ЕЭС), не теряя независимости в вопросах заработной платы, здравоохранения и безопасности и не отказываясь от фунта в пользу единой континентальной валюты.

В присутствии придворных королева обращалась с учтивым Мейджором так же, как с его резкой предшественницей. “Я не видел никакой разницы” (1), – утверждал один из ее старших советников. Мейджор перед аудиенциями “совершенно не волновался и не зажимался. После встречи, заходя к личным секретарям, он почти неизменно беседовал о крикете”.

Вскоре после прихода к власти нового премьера Британия вступила в коалицию с Соединенными Штатами и тридцатью другими странами, созданную для освобождения Кувейта от иракских войск, введенных туда в августе 1990 года. Британские силы сыграли ключевую роль в воздушной бомбардировке Ирака, начавшейся 17 января 1991 года, и последующей наземной операции, которая 28 февраля завершилась победой. Мейджор регулярно отчитывался перед Елизаветой II о ходе кампании, и, когда в воскресенье 24 января сухопутные войска перешли в атаку, королева выступила с первой речью о войне за все время своего царствования, заверив страну, что молится о победе.

Прекращение огня положило конец оккупации Кувейта, однако иракский диктатор Саддам Хусейн по-прежнему оставался у власти. Тем не менее войну провозгласили гигантской победой Мейджора и преемника Рейгана Джорджа Буша. Оба руководителя тесно сблизились как союзники, “которых многое объединяет” (2), – писал посол Буша в Британии Рэй Сайтц.

Три месяца спустя Буш принимал Елизавету II в Вашингтоне с третьим государственным визитом. Аристократы Буши без труда нашли общий язык с Виндзорами. Сорок первый президент США и герцог Эдинбургский были ровесниками, оба участвовали в тихоокеанских сражениях во время Второй мировой. Кроме того, два семейства сближали англосаксонские традиции и ценности, а также общие знакомые – например, гостеприимные кентуккийцы Уилл и Сара Фэриш. “Королева держится довольно официально, – вспоминал Буш. – Однако в ее сдержанности нет высокомерия. В двух словах не объяснить, но на самом деле с ней очень и очень легко. Беседа завязывается без труда” (3).

Елизавета II прибыла в Вашингтон во вторник 14 мая, когда еще не остыла признательность Штатов за помощь в войне в заливе. Буш устроил пышную встречу на Южной лужайке Белого дома – с военным оркестром, барабанно-флейтовым отрядом и одновременным залпом двадцати одной гаубицы в сквере “Эллипс”. Однако после цветистых речей в честь “друзей свободы” (4) и Буш, и его помощники забыли выдвинуть подножку на трибуне для миниатюрной королевы, выступавшей после высокого (метр восемьдесят пять) президента. Поэтому во время ответной речи Елизавету II почти не было видно за микрофонами, и телезрителям оставалось разглядывать лишь очки под широкой фиолетовой шляпой в белую полоску.

На скромном обеде в частных покоях Белого дома с членами семьи Буш, британским и американским послами и Фэришами “все от души посмеялись” над неувязкой с трибуной (5). Как свидетельствует Буш, “чувство юмора королевы помогло сгладить неловкость”. Кроме того, шестидесятипятилетняя Елизавета II впервые увидела старшего сына руководителя Штатов, сорокачетырехлетнего Джорджа Буша-младшего, будущего сорок третьего президента, который в то время заведовал бейсбольной командой “Техасские рейнджеры”. “Лукавая искорка в ее взгляде подсказывала, что можно не напрягаться, – вспоминает он. – К моей радости, королева действительно не старалась продемонстрировать превосходство” (6).

Буш-младший сообщил Елизавете II, что его ковбойские сапоги шьются на заказ и обычно на них выбито “Техасские рейнджеры”.

– И на этих тоже? – полюбопытствовала ее величество.

– Нет, мэм, – пошутил молодой Буш. – На этих “Боже, храни королеву!” (7).

– Вы, кажется, в семье белая ворона? – лукаво поинтересовалась развеселившаяся Елизавета II.

– Похоже.

– Ничего, они в любой семье есть, – обнадежила королева.

– А в вашей кто?

– Не отвечайте! – предостерегла первая леди.

Королева послушалась и изящно ушла от ответа.

После обеда президент повел гостью на балкон Трумэна – полюбоваться видом на приливный бассейн и Мемориал Джефферсона. На фасаде Белого дома обновляли краску, сняв двадцать слоев предыдущей до голого светлого камня и досок. На ближайшей колонне виднелась копоть от пожара 1814 года, устроенного в президентском особняке британскими войсками. “Я не удержался и поддел – мол, это ваши тут набедокурили, – вспоминает президент. – Мы заговорили о том, что эти отметины теперь останутся в веках” (8).

Вечером на торжественном обеде на сто тридцать человек президент, не утратив шутливого тона, отметил неутомимость ее величества на прогулке, “когда запыхались даже агенты спецслужб <…> Рад, что мое истерзанное сердце не подверглось испытанию этим марафоном” (9). Своими тостами хозяин вечера и гостья подтвердили англо-американскую дружбу, скрепленную недавно военным союзом. “Неудивительно, что я чувствую себя здесь как дома, – сказала королева. – Для британцев Америка никогда не была чужой” (10). Она выразила признательность Бушу за участие в недавней войне “делом, а не пустыми речами”.

Елизавета II втиснула в три дня пребывания в американской столице восемнадцать мероприятий, включая первое обращение британского монарха к депутатам обеих палат конгресса. Выступление она предварила фразой: “Надеюсь, сегодня меня всем видно” (11), встреченной дружным смехом и бурными аплодисментами. Кроме того, королева посмотрела первый бейсбольный матч высшей лиги между “Балтимор Ориолз” и “Оукленд Атлетикс”. Как прежде в подобных случаях, она подготовилась заранее, прочитав материалы о национальном американском спорте. Поприветствовав жующих жвачку игроков, выстроившихся у скамейки запасных, Елизавета II выслушала вводный курс от Буша, игравшего когда-то за университетскую команду Йеля, и проследовала с ним в ложу владельцев.

Самый забавный момент произошел во время визита в бедные кварталы города, где Елизавете II предстояло познакомиться с Элис Фрейзер, тучной шестидесятисемилетней темнокожей прабабушкой семейства, и посмотреть на недавно отстроенный дом, приобретенный в рамках совместной частно-государственной программы для малоимущих. Фрейзер энергично потрясла протянутую королевой руку, спросила: “Как поживаете?” (12) – и заключила гостью в медвежьи объятия. Елизавета II мужественно улыбалась поверх плеча Фрейзер, стиснутая могучими ручищами. “Американское радушие, – оправдывалась потом Фрейзер. – Не могла сдержаться” (13).

В короткие минуты отдыха Елизавета II и Филипп удалялись в пятикомнатные с двумя ванными апартаменты в Блэр-Хаусе. Завтракали в верхней библиотеке, где на стол подавал их паж, однако большей частью королева оставалась в своей комнате, а Филипп выключал везде лишний свет, ворча: “Не берегут электричество, совсем не берегут” (14). Как-то утром генеральный управляющий Блэр-Хауса Бенедикт Валентайнер, стоя в вестибюле, увидел королеву, спускающуюся на первое в этот день мероприятие. “Она застыла, – вспоминает Валентайнер, – как будто глядя внутрь себя, настраиваясь. Я просто восхитился. Вот как она поддерживает заряд. Никакой пустой болтовни, просто застыть и ждать, погрузиться в себя. Удивительный способ сохранения энергии” (15).

В пятницу Елизавета II с полусотней человек свиты и четырьмя с половиной тоннами багажа (ее чемоданы всегда помечались желтыми ярлыками с надписью “королева”) отправилась на “конкорде” “British Airways” в путешествие по шести городам Соединенных Штатов и трехдневный отдых в Кентукки. Они приземлились в Майами и десять часов ездили по городу, прежде чем пересесть на “Британию” в качестве хозяев торжественного ужина для пятидесяти высокопоставленных лиц, включая Рейганов и Фордов.

Особенно долгожданной была встреча с Рейганами, которые оставались преданными друзьями Елизаветы II и Филиппа. Годом ранее Рональд Рейган, узнав о кончине Бирманки, написал королеве письмо с соболезнованиями. В проникнутом благодарностью ответе на двух страницах Елизавета II рассказала, как еще накануне печального дня, гуляя с собаками, видела двадцативосьмилетнюю кобылу “мирно пасущейся” (16) на виндзорском лугу. На следующее утро Бирманка умерла от остановки сердца, “прожив долгий для лошади век”.

Елизавета II с удовольствием пообщалась на “Британии” с сороковым американским президентом, который порицал обременительные расходы на содержание большого правительственного аппарата. “Если две трети бюджета уходят на чиновников, – сокрушался Рейган, – и только треть на нуждающихся, дело плохо” (17). – “Все демократические страны сейчас на грани банкротства, – с нажимом ответила королева, – поскольку государственная служба располагает к стяжательству”. Слушая, как Рейган возмущается стремлением чиновников тратить, вместо того чтобы сокращать расходы, она согласилась: “Да, определенно <…> Мне кажется, следующему поколению придется очень туго”. Эти неподготовленные, но пророческие замечания, демонстрирующие согласие с политической доктриной Рейгана и Тэтчер, вошли в документальный фильм о королеве, снимаемый командой BBC.

Пройдя на “Британии” через острова Драй-Тортугас в Мексиканском заливе, королевская делегация высадилась на три часа в Тампе, где королева даровала почетный рыцарский титул генералу Норману Шварцкопфу, командовавшему коалиционными войсками в войне в Персидском заливе. Затем был перелет на “конкорде” в Остин и проезд единым махом через весь “Штат одинокой звезды” – ночевка в Остине, два часа в Сан-Антонио, семь часов в Далласе, две ночи и день в Хьюстоне. “Я невероятный человек! – воскликнула королева на торжественном обеде в ее честь в хьюстонском Музее изобразительных искусств. – Вчера я посетила четыре крупных техасских города! Проснулась в одном, заснула в другом, а между ними побывала еще в двух!” (18) В те времена гостей Хьюстона развлекали экскурсией в Центр управления полетами Космического центра Джонсона. Королева вдоволь пообщалась с восхищавшими ее астронавтами (19), любопытствуя, что видно через золотистые лицевые стекла шлемов и почему во время космического полета еда прилипает к тарелке, а не болтается по кораблю.

Филипп в четвертый раз отказался от визита в Кентукки и после утомительного девятидневного протокольного марафона вылетел домой. Когда Елизавета II приземлилась в Лексингтоне, чтобы остаться на выходные, Сара Фэриш встретила ее поцелуем в щеку (20) – демонстрацией дружеской признательности, которую королева редко позволяла себе на публике.

Суматошная, насыщенная событиями поездка оказалась безмятежным отдыхом по сравнению с тем, что ждало Елизавету II в Лондоне. Таблоиды в преддверии десятой годовщины брака Чарльза и Дианы строили теории одну скандальнее другой. Желтая пресса знала и о возвращении Чарльза к Камилле, и о романе Дианы с Джеймсом Хьюиттом. Дальше всех зашел Эндрю Мортон из “The Sun”, расписывая, какое это “унижение для Дианы, что муж предпочитает столько времени проводить с Камиллой, а не с ней” (21). За несколько недель до десятилетия свадьбы 29 июля принцесса начала тайно готовить с Мортоном “книгу откровений”, дав ряд интервью их общему другу доктору Джеймсу Колтхерсту, который выступил посредником, помогая автору и главной героине “остаться в белом”.

Эндрю и Ферги куролесили (22) по-своему, шикуя в новом пятикомнатном доме под названием Саннингхилл-Парк, на который королева потратила около трех с половиной миллионов фунтов. В 1990 году у них родилась вторая дочь, принцесса Евгения. Однако радости материнства меркли перед радостями лондонских ночных клубов, а также дорогим отдыхом в Марокко, Швейцарских Альпах и на юге Франции в отсутствие Эндрю. Особенный интерес таблоидов вызывали отлучки Ферги с тридцатипятилетним техасским миллионером Стивом Уайаттом.

Распущенность младшего поколения королевской семьи побудила редактора “The Sunday Times” Эндрю Нила написать резонансную критическую передовицу (23), эхо которой прокатилось по всем СМИ. К давнему мнению о разбазаривании государственных средств на августейших дармоедов добавилось новое: не пора ли королеве платить налоги со своих баснословных личных доходов?

На самом деле в Букингемском дворце тоже медленно, но верно двигались к тому, чтобы монарх вносил свою лепту. Главным инициатором выступал сорокадевятилетний Роберт Феллоуз, сменивший в 1990 году Уильяма Хеселтайна в должности личного секретаря. “Старый итонец” и бывший офицер Шотландской гвардии, Феллоуз обладал самыми необычными связями среди секретарей королевы. С одной стороны, он был двоюродным братом Ферги и состоял в свойстве с Дианой, а с другой стороны, его отец, майор сэр Уильям “Билли” Феллоуз, двадцать восемь лет прослужил у королевы управляющим Сандрингемом. “Мне еще не доводилось нанимать в секретари человека, которого я когда-то младенцем качала на руках” (24), – прокомментировала это назначение Елизавета II.

Феллоуз доказал свою компетентность и надежность, служа у королевы с 1977 года. Он был кристально честен, склонен к аскетизму (ездил на работу на велосипеде (25) и носил отцовский потрепанный портфель) и безгранично предан ее величеству. Тем неожиданней было видеть у этого сдержанного очкастого интеллигента настолько прогрессивные и радикальные взгляды, что приятели по мужскому клубу на Сент-Джеймс-стрит называли его “отъявленным либералом” (26). Вопрос о налогах Феллоуз со своим заместителем Робином Джанврином обсуждали еще до того, как эту тему начали муссировать в прессе.

Сперва королева высказалась против. Ей претило “выставлять всю кухню монархии напоказ” (27), как прокомментировал один из придворных. Останавливало ее и категорическое убеждение отца, что принцип налоговой неприкосновенности – это один из краеугольных камней монархии. Однако и королева Виктория, и король Эдуард VII платили налоги со своих доходов – лишь при Георге V налогообложение стали постепенно уменьшать, пока не свели на нет.

В 1992 году королева собиралась отмечать сорокалетие царствования. Празднование в таких случаях положено торжественное, однако Елизавета II решила в этот раз обойтись без фанфар и помпы – отчасти из-за неурядиц в жизни детей. Когда под Рождество Эндрю и Ферги сообщили, что подумывают о разводе, королева попросила их отложить расставание на полгода. Меньше месяца спустя “Daily Mail” опубликовала фотографии Ферги и Стива Уайатта на отдыхе в Марокко. Разъяренный Эндрю обратился к адвокатам (30), и королева приготовилась к неминуемому.

Пытаясь смягчить негативную огласку и переключить внимание на задачи монархии, Елизавета II позволила BBC в 1991 году снять о себе новый документальный фильм, призванный показать ее в работе. Получившаяся лента под названием “E II R” вышла в эфир в годовщину восшествия на престол, 6 февраля 1992 года. Этот день стал кульминацией худшего года ее царствования и самого бурного десятилетия ее жизни.

В фильме звучали закадровые наблюдения самой королевы – записанные ею уже после окончания съемок. Не интервью как таковое (31), а размышления о себе, сходные с брошенными вскользь ремарками о скачках и Содружестве, попадающимися в предыдущих фильмах. “Большинство людей ходит на работу, потом возвращается с работы домой, а здесь работа и жизнь – это одно целое, они практически неразделимы, – рассуждала Елизавета II. – Приходится прокручивать в мыслях все свои старания, а потом додумывать, что нам в них нравится” (32). Говоря, что привыкла “соблюдать традиции и заведенный порядок”, она добавила с грустью: “Наверное, для молодого поколения именно в этом главная трудность, в регламентированности”. В конце она подчеркнула, что ее работа – “на всю жизнь”, опровергая тем самым распространяемые друзьями принца Уэльского слухи о возможном отречении в годовщину восшествия на престол.

Отношения Дианы с прессой вышли на новый и весьма опасный виток: осознав себя центром внимания, принцесса сперва ловила это внимание, затем притягивала, а теперь научилась использовать его как оружие против Чарльза. В феврале во время турне по Индии она мастерски пристыдила супруга, позируя фотографам перед романтичным Тадж-Махалом “в печальном одиночестве”, как написала “Daily Mail”. Весь ее вид говорил о том, что “брак действительно на грани развала” (34), – комментировал биограф Чарльза Джонатан Димблби.

Эндрю и Ферги официально объявили о расставании в марте, бракоразводный процесс Анны и Марка Филлипса завершился 23 апреля, а в мае Ферги выехала из Саннингхилл-Парка. Однако богаче всего на потрясения оказался июнь – праздничный месяц, который при иных обстоятельствах был бы посвящен юбилейным торжествам в честь ее величества.

7 июня (35) “The Sunday Times” опубликовала первые два отрывка из скандальной книги Эндрю Мортона “Диана. Ее истинная история” (“Diana: Her True Story”). Она живописала серьезные эмоциональные проблемы принцессы, однако куда опаснее было изображение Чарльза черствым и неверным мужем (со всеми подробностями о романе с Камиллой) и равнодушным отцом, а остальных членов королевской семьи – высокомерными и холодными. На заданный несколько раз Робертом Феллоузом вопрос об участии в подготовке книги Диана солгала, отрицая всякую причастность. Несмотря на упорные слухи (36) о том, что принцесса все же приложила руку, Феллоуз поверил ей на слово и обратился в Комиссию по жалобам на прессу.

Обман со стороны Дианы раскрылся, когда Феллоуз сопровождал королеву во время государственного визита в Париж несколькими днями позже. Он немедленно подал в отставку в связи с дискредитацией комиссии, но Елизавета II настоятельно попросила его не уходить. Феллоуза, как человека принципиального (37) и не склонного к вероломству, ужаснуло и оскорбило двуличие Дианы. В результате принцесса испортила отношения не только с личным секретарем королевы, но и со своей сестрой Джейн Феллоуз.

Королева продолжила программу парижского визита, в перерывах разбираясь с нападками прессы, о которых ей докладывал сорокавосьмилетний пресс-секретарь Чарльз Энсон. “Я ни разу не видел даже намека на раздражение, – свидетельствует закаленный двумя десятилетиями дипломатической службы чиновник. – Двери открывались, и королева выходила к людям абсолютно невозмутимой” (38). Однако на самом деле ей было нелегко. На совещаниях с Феллоузом (39) и другими советниками она подчеркивала, что, несмотря на предательство Дианы, брак необходимо сохранить, хотя бы ради Уильяма и Гарри, а также во избежание конституционных последствий, которыми чреват развод наследника престола.

Второй отрывок “The Sunday Times” напечатала 14 июня, когда королева уже вернулась в Виндзор, а двумя днями позже, как раз на открытие Аскота, вышла вся книга целиком. Вечером Чарльз и Диана встретились в замке с родителями принца. Разговаривали на повышенных тонах (40), как свидетельствует Диана, обсуждавшая затем эту беседу со своим дворецким Полом Барреллом и соавтором Мортона Колтхерстом. Вероятность разъезда и официального развода рассматривалась, однако, согласно Барреллу, королева и Филипп настоятельно рекомендовали молодой паре не рубить с плеча, “научиться уступать, умерить эгоизм и постараться преодолеть свои трудности ради монархии, собственных детей, страны и народа” (41).

Чарльз с матерью в основном молчали, Диана в слезах жаловалась на мужа и Камиллу, а Филипп кипятился, выражая общесемейное мнение по поводу книги Мортона. Теперь принцесса, впервые с книгой, соврала мужу и его родителям, снова отрицая свое сотрудничество с автором. “Mama огорчалась все больше, – рассказывала Диана Барреллу. – А я всего лишь изливала ей свое отчаяние” (42).

Поскольку процесс переговоров налаживался, королева попросила Диану и Чарльза прийти назавтра снова. Однако Диана не только отказалась приходить, но и, собрав вещи, уехала из Виндзорского замка, вынудив Филиппа написать ей двухстраничное письмо с изложением своего разочарования и советами, как залатать расползающийся по швам брак. За этим письмом последовали еще четыре, написанные с июня по октябрь “в дружеской попытке разрешить ряд семейных проблем” (43), и на каждое был получен пространный ответ от Дианы.

Как глава семьи, Филипп пытался убедить невестку признать вместе с ошибками мужа и собственные ошибки, одновременно хваля ее успехи. Добиваясь компромисса, он подчеркивал то, что Диану с Чарльзом объединяло, и приводил в пример собственный опыт – как ему пришлось отказаться от личной карьеры, когда жена стала королевой. Роль супруги наследника престола, писал он, стараясь смотреть объективно, “заключается не только в том, чтобы завоевывать любовь народа” (44).

И хотя Диана называла письма своего свекра “обидными”, “резкими” и “гневными” (45), личный секретарь Филиппа, бригадный генерал сэр Майлз Хант-Дэвис, позже свидетельствовал под присягой, что “в переписке не было ни единого уничижительного слова” (46). Ответы Дианы начинались с “дорогой Па” (47) и заканчивались “с горячей любовью”. Она писала, что “тронута до глубины души его участием”, благодарила за “искренность” и восхищалась тем, “как мастерски он ищет пути решения этой крайне сложной семейной проблемы”. Когда Филипп написал, что “постарается всеми силами помочь ей и Чарльзу наладить отношения”, оговариваясь тут же, что он “правда, не семейный психолог!”, Диана возразила: “Нет-нет, вы недооцениваете себя как семейного консультанта. Ваше последнее письмо – образец такта и понимания”. Чувствовалась в посланиях Филиппа и рука Елизаветы II, поэтому в одном из ответов Диана приписала: “Огромное спасибо вам обоим”.

В конечном счете советы Филиппа пропали даром, поскольку, согласно подруге, читавшей эти письма, “сердце Дианы оставалось к ним глухо, ведь герцог апеллировал только к долгу, а не к любви” (48).

Осознав всю глубину двуличия Дианы, семья встала на сторону Чарльза. До выхода книги Мортона (49) Чарльз не рассказывал родителям о накопившихся проблемах. “Мне кажется, он долго приходил к осознанию, что вина здесь не столько его, сколько ее, – утверждает Патриция Брейберн. – Королева видела манипуляции Дианы, но в личной жизни трудно понять, где правда. У обоих участников имелся свой взгляд на происходящее, и нужно было как-то эти взгляды примирить” (50). Чарльз радовался неожиданному пониманию со стороны родителей – Филипп даже написал сыну длинное письмо, в котором хвалил за “ангельское терпение” (51).

В стан Чарльза переметнулся даже Эндрю, который ближе всех из братьев наследного принца успел сойтись с Дианой. Анна и прежде относилась к невестке прохладно, Эдвард тоже предпочитал держать ее на расстоянии. Из всей семьи Диана сроднилась лишь с принцессой Маргарет – на почве любви к балету и схожего чувства юмора. Маргарет сочувствовала незащищенности Дианы, а Диана вместе с ней печалилась о неудачах, преследующих старшую принцессу в личной жизни. Однако книгу Мортона Маргарет восприняла как выпад против сестры, поэтому все ее сочувствие к Диане мигом улетучилось.

Королева делилась переживаниями только с близкими, пытаясь, как выразился один из родственников, “сохранять лицо” (52). Обедая с Джоном и Патрицией Брейберн, она сказала сокрушенно: “Представляете, каково это – сразу две такие невестки?” (53) “Это обескураживало, – вспоминает Патриция Брейберн. – Просто непонятно, как вести себя, когда начинается подобная неразбериха. Хочешь помочь, но как?”

Джордж Кэри, уже год состоявший в сане архиепископа Кентерберийского, черпал информацию у двух фрейлин – Сьюзан Хасси и Риченды Элтон, жены 2-го барона Элтона. “Если мне нужно было разобраться, я обращался к ним, – говорит он. – По настроению королевы трудно что-то уловить, оно неизменно ровное. Поэтому я спрашивал: “Что ее тревожит?” – и мне рассказывали” (54).

Архиепископ склонялся к мнению, что разлад между Дианой и Чарльзом уже слишком глубок и повлиять на них не сможет никто. “Они чересчур разные по характеру, – утверждал Кэри. – Королева это понимала. Ей оставалось лишь поддерживать их и молиться” (55). Беспокоила Елизавету II и вероятность женитьбы Чарльза на Камилле. “Был у нас один очень откровенный разговор с ее величеством о разводе, – свидетельствует Кэри. – “История повторяется”, – произнесла она с сокрушенным вздохом, и я понял, что она имеет в виду герцога и герцогиню Виндзорских. Она боялась, что Чарльз бросит все и уйдет от Дианы с целью построить новую семью. Момент был тревожный, и для меня главным было успокоить ее величество”.

Королеве очень повезло в эти сложные времена с премьер-министром, являвшим собой образец спокойствия. Джон Мейджор часто опирался на ее взвешенное компетентное мнение и, в свою очередь, помогал королеве разбираться в запутанных семейных делах. Аудиенции по вторникам “превратились в сеансы взаимовыручки и поддержки” (56), – писал королевский биограф Уильям Шокросс. – Мейджор знал, как убивают Елизавету II скандалы”. “Люди представления не имеют, насколько она сильная, – отзывался Мейджор много лет спустя. – Мне кажется, своей тогдашней выдержкой она уберегла монархию от множества бед” (57).

Не удалось укрыться от семейных неурядиц и во время отпуска в Балморале, где сыр-бор разгорелся из-за Ферги, прибывшей по приглашению Эндрю. В четверг 20 августа (60) “Daily Mirror” опубликовала сенсационную подборку под заголовком “Незаконные поцелуи Ферги”. Дальше шли десять страниц фотографий, на которых тридцатидвухлетняя герцогиня Йоркская нежилась с голой грудью на пляже Французской Ривьеры с двумя дочерями и своим “финансовым консультантом”, тридцатисемилетним американцем Джоном Брайаном. На одном из кадров Брайан целовал пальцы ног Ферги, а на другом обнимал ее на глазах двухлетней Евгении.

Унизительное зрелище открылось взору королевской семьи, гостей и придворных за завтраком. “Овсянка давно остыла, – пишет Ферги в своих мемуарах. – Взрослые, разинув рты и округлив изумленно глаза, шелестели страницами “Daily Mirror” и остальных таблоидов (61) <…> Меня пропесочили по полной. Недостойная. Непригодная. Позор страны” (62). Ферги немедленно принесла извинения королеве, которая “негодовала” (63) по поводу вопиющей неосмотрительности невестки. “Вдвойне обидно было сознавать, что гнев ее справедлив”, – вспоминает Ферги. Выдержав три дня под ледяными взглядами родителей мужа, опозоренная герцогиня вернулась в Лондон. В Балморале она не показывалась с тех пор шестнадцать лет.

Филипп так и не простил Ферги ее выходки. “Я не вижусь с ней, поскольку не считаю нужным” (64), – объяснял он биографу Джайлзу Брандрету. Однако ее величество, как обычно склонная к всепрощению, не держала зла на невестку. Она даже договорилась, чтобы Ферги разрешили поселиться в особняке Вуд-Фарм на время рождественских каникул в Сандрингеме, чтобы ее дочери могли праздновать вместе с остальной семьей. “Королева любила свою невестку, несмотря на все ее частые оплошности, – говорит один из старших советников. – Ферги обезоруживала своей бесхитростной простотой и вся была как на ладони” (65). Совсем другое дело Диана – коварная и скрытная, – которую не так легко оказывалось простить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.