Глава вторая Рука и сердце

Глава вторая Рука и сердце

“Там был целый батальон симпатичных молодых людей” (1), – вспоминает леди Анна Гленконнер, чьи родители, граф и графиня Лестерские, были друзьями и соседями короля Георга VI и королевы Елизаветы по норфолкской резиденции Сандрингем. Однако Лилибет “определила свою судьбу и еще в юности отдала свое сердце принцу Филиппу. Он был идеалом – хорош собой и к тому же иностранный принц”.

В каком-то отношении ее выбор можно назвать традиционным, поскольку принцесса с Филиппом состояли в родстве, однако не настолько близком, чтобы вызывать осуждение. Они приходились друг другу четвероюродными братом и сестрой, имея общих прапрабабку и прапрадеда – королеву Викторию и принца Альберта. При этом в жилах Филиппа текло больше “голубой крови”, чем у Елизаветы, дочери обычной британской аристократки (пусть и дальней родственницы английских и шотландских монархов), поскольку его родителями были принцесса Алиса Баттенбергская (правнучка королевы Виктории) и греческий принц Андрей, потомок датского принца, приглашенного на греческий трон в середине XIX века. И у Лилибет, и у Филиппа имелась родня в большинстве правящих европейских династий, где столетиями практиковалось кровосмешение. Королева Виктория состояла в еще более близком родстве со своим супругом – двоюродном, по бабушке, вдовствующей герцогине Кобургской. Мать Виктории (тоже Виктория) и отец Альберта Эрнст были братом и сестрой.

С другой стороны, Филипп имел за плечами незавидную биографию и не тянул на выгодную партию. Королева Елизавета не скрывала, что предпочла бы выдать дочь за кого-нибудь из ее английских друзей-аристократов, например из семьи Стратмор – будущих герцогов Графтонских, Рутлендских и Бэклу, или Генри Порчестера, будущего графа Карнарвона. Филипп, в отличие от них, не мог похвастаться ни обширными владениями, ни состоянием.

Принц родился 10 июня 1921 года на острове Корфу, однако в Греции прожил не более года, поскольку вся королевская семья была изгнана из страны после переворота. Вместе с четырьмя старшими сестрами родители вывезли его в Париж, где их приютили в своем доме богатые родственники. Гордый кадровый военный, экстраверт и остроумец принц Андрей оказался не у дел, Алисе (официально титулуемой “принцесса Греческая”) приходилось тяжело с большим семейством, не в последнюю очередь из-за врожденной глухоты. И все же Филипп в эти годы не знал отказа в семейной, преимущественно женской, любви и заботе. Он ходил в американскую школу в Сен-Клу, научился свободно говорить по-французски и добиваться своего.

Безоблачное детство закончилось, когда восьмилетнего принца отослали в Чим, английскую частную школу-пансион. Год спустя у матери Филиппа случился нервный срыв, и она попала на несколько лет в лечебницу для душевнобольных, что привело в конечном счете к расставанию родителей. Алиса перебралась в Афины и основала там православный монашеский орден, посвятив себя служению Господу.

Принц Андрей тоже практически не участвовал в жизни сына, прожигая собственную в Монте-Карло с любовницей, насколько позволяло мизерное годовое содержание (2). Обучение Филиппа оплачивали благодетели из числа родных и знакомых. Четыре сестры Филиппа вышли замуж за богатых немецких принцев – в некоторых случаях связанных с нацистской партией – и принимали младшего брата на школьные каникулы, пока растущая гитлеровская агрессия не положила этим визитам конец. Дважды за отроческие годы Филиппу пришлось переживать смерть близких – сперва погибла в авиакатастрофе его сестра Сесилия с семьей, а годом позже рак свел в могилу его любимого дядю и опекуна Джорджа Маунтбеттена, 2-го маркиза Милфорд-Хейвена.

Филипп был обречен на бесконечные скитания по чужбине, без дома и родительской поддержки. Годы спустя на вопрос о том, каково было расти без корней, он ответил: “Семья развалилась <…> мне оставалось только смириться и жить дальше. Так надо. Ничего не поделаешь” (3). Покинув Чим в 1933-м, он провел год в Салеме, немецкой школе-пансионе под управлением прогрессивного педагога-еврея по имени Курт Хан. Посидев в нацистских застенках, Хан бежал в 1934 году на шотландское побережье Северного моря и основал там Гордонстоунскую школу, куда вскоре поступил Филипп.

В Гордонстоуне не только давали знания, но и воспитывали в учениках лидерские качества, ответственность и физическую выносливость (суровыми тренировками и холодными обливаниями). Достойно преодолев трудности, Филипп стал первым учеником (“старостой школы”). “Он был из числа тех, кто уже в раннем возрасте проявляет способности к бескорыстному служению и не требует положенных по крови привилегий” (4), – вспоминал Хан. В итоговой характеристике Хан называл Филиппа “прирожденным лидером” (5), которому нужна “соответствующая роль с суровыми требованиями, чтобы раскрыться во всей полноте”. Директор видел в нем “остроту ума и характер” (6) вкупе с “безрассудством”, а также отмечал, что лидерским качествам Филиппа “временами мешают нетерпение и нетерпимость”.

Оказавшись в Великобритании, Филипп попал под покровительство тамошних родственников – своей бабки Баттенберг, вдовствующей маркизы Милфорд-Хейвен, проживавшей в апартаментах Кенсингтонского дворца, а также младшего брата матери, Луиса “Дики” Маунтбеттена, впоследствии 1-го графа Маунтбеттена Бирманского, который усердно налаживал связи с королевской родней.

Высокий (метр восемьдесят ростом), синеглазый, светловолосый, с точеными чертами, Филипп выглядел настоящим Адонисом. Кроме того, он отличался спортивным сложением, галантностью, уверенностью и толикой дерзости. Он был находчивым, энергичным и деятельным, однако при этом скорее одиночкой, склонным, в силу своей недолюбленности, ощетиниваться чуть что. “Принц Филипп гораздо ранимее, чем кажется, – свидетельствовала его кузина Патриция Маунтбеттен, старшая дочь Дики. – У него было трудное детство, и жизнь заставила его нарастить броню, чтобы не пропасть” (7).

В статусе кузенов судьба сводила Филиппа и Елизавету дважды: сперва на свадьбе родственницы в 1934 году, а затем на коронации короля Георга VI в 1937-м. Однако лишь 22 июля 1939 года, когда король и королева привезли дочерей в дартмутский Королевский военно-морской колледж, тринадцатилетняя принцесса познакомилась с кадетом Филиппом ближе.

С подачи Дики Маунтбеттена, офицера британского флота, Филипп получил приглашение на ланч и чай с королевской семьей. Крофи видела промелькнувшую между ним и принцессой искру, написав впоследствии, что Лилибет “не сводила с него глаз” (8), хотя он “не обращал на нее особого внимания” – неудивительно, ведь он уже выходил в свет, а она едва переступила порог отрочества. Тем поразительнее глубина и сила чувств Елизаветы и ее решимость выйти замуж именно за Филиппа.

В годы войны Филипп время от времени навещал кузин в Виндзорском замке и переписывался с принцессами, уходя в море. Он служил в британском ВМФ на Средиземном море и Тихом океане, получил благодарность за проявленную отвагу после сражения с итальянскими силами у мыса Матапан в 1942 году. К декабрю 1943 года друзья и родные уловили романтические флюиды между Елизаветой и Филиппом, когда принц, отпущенный на побывку на Рождество, смотрел на игру семнадцатилетней Елизаветы в пантомиме “Аладдин” в Виндзорском замке. Вскоре после этого королева Мария писала своей подруге Мейбелл, графине Эрли, что кузены “влюблены уже полтора года. На самом деле, мне кажется, даже дольше” (9). Король проникся большой симпатией к Филиппу, отметив в разговоре с матерью, что молодой человек “умен, обладает чувством юмора и правильно мыслит” (10). Однако и король, и королева считали Лилибет слишком юной, чтобы всерьез задумываться о выборе спутника.

Летом 1944 года Филипп приехал в Балморал и после писал королеве Елизавете, какое удовольствие участвовать в “простых семейных радостях и развлечениях, в которые тебя с готовностью принимают” (11). В декабре этого же года, пока Филипп был на флоте, его шестидесятидвухлетний отец умер от остановки сердца в номере отеля “Метрополь” в Монте-Карло. Своему двадцатитрехлетнему сыну он оставил лишь несколько чемоданов одежды, помазок с костяной ручкой, запонки и перстень с печаткой, который Филипп затем будет носить не снимая (12).

Пока Филипп завершал службу на Дальнем Востоке, Лилибет наслаждалась свободой послевоенного периода. В августе 1945 года она вовсю радовалась балморалской вольнице, охотясь на оленей, устраивая пикники на вересковых пустошах и распевая “народные припевки” (13) с родителями. Единственной утратой, омрачившей это радостное время, стала смерть няни Елизаветы, Аллы, которая скончалась в декабре 1945 года после непродолжительной болезни во время первого семейного Рождества в Сандрингеме, только что открытом после шестилетнего перерыва.

Той осенью Лилибет получила в Букингемском дворце собственные апартаменты с золотисто-розовой цветочной отделкой (14) и видом на Биг-Бен, а также обрела личный маленький “двор”, состоящий из двух фрейлин, лакея (называемого также пажом), горничной и Бобо, которая теперь выполняла обязанности ее камеристки (приближенной, которую посвящают в личные дела). Одну из фрейлин, миссис Викари Гиббс (15), а также свою кузину леди Мэри Кембридж и нескольких гвардейцев Лилибет пригласила в Сандрингем, самостоятельно развлекала гостей за ужином, включала радио и участвовала в играх.

На приеме, который устроили Гренфеллы в своем особняке в Белгравии в феврале 1946 года в честь празднования мира, принцесса поразила Лору Гренфелл “абсолютной непринужденностью <…> Она располагает к себе остроумием и добрым юмором <…> Все рыдали от смеха, когда она рассказывала о часовом, сбившем штыком ружья собственную шапку, когда брал на караул” (16). Елизавета “перетанцевала все танцы” (17). Она “веселилась до упада”, а “гвардейцы в форме выстраивались в очередь”.

В марте 1946 года Филипп окончательно вернулся в Лондон. Он поселился в доме Маунтбеттенов на Честер-стрит, вверив свой потрепанный гардероб заботам дядюшкиного дворецкого. Филипп был частым гостем (18) в Букингемском дворце – лихо влетал через боковой въезд на своем черном спортивном “моррисе” и поднимался к Лилибет в гостиную на ужин, где Крофи выполняла роль дуэньи. Маргарет тоже неизменно оказывалась рядом, и Филипп принимал ее в бурные игры с мячом или салки по длинным коридорам. Крофи он подкупал своим шармом и простотой, которая сильно контрастировала с замшелой чопорностью придворного окружения.

Во время месячного визита в Балморал летом 1946 года Филипп сделал предложение Елизавете, и она сразу же его приняла, даже не спросив родителей. Отец дал согласие при условии, что помолвка останется тайной до следующего апреля, когда принцессе исполнится двадцать один. Как и принцесса, Филипп не был склонен демонстрировать чувства на публике, поэтому скрывать их оказалось несложно. Однако в трогательном письме к королеве Елизавете он излил их без утайки, спрашивая, заслужил ли он “все то хорошее, что со мной происходит” (19), особенно “эту огромную всепоглощающую любовь”.

Придворные, аристократические знакомые и родные королевской семьи относились к Филиппу с подозрением, считая его нищим втирушей. Он раздражал их своей непочтительностью к старшим. Но самое главное, они воспринимали его как иностранца, немца или, в моменты крайнего негодования, “гунна” – самое большое оскорбление для тех, кто только что пережил кровопролитную войну. И хотя его мать родилась в Виндзорском замке, сам он учился в Англии и доблестно служил в британском флоте, избавиться от континентального флера Филипп не мог, как не мог обрасти школьными связями “старых итонцев”. Кроме того, в датской династии, правившей в Греции, действительно преобладали немцы, в число которых входил и дед Филиппа по отцу, принц Людвиг Баттенбергский. Щекотливой темой оставались и немецкие мужья его сестер.

При этом никто не упоминал, что и британская династия с XVIII века получала неоднократные вливания немецкой крови. После “Славной революции” 1688 года, когда католик Яков II бежал из Англии, корона перешла к его дочери-протестантке Марии II Стюарт, которая правила вместе с супругом Вильгельмом III. Вслед за Марией на трон взошла ее сестра королева Анна и правила до своей смерти в 1714 году. Поскольку наследников она не оставила, в силу вступил Закон о престолонаследии 1701 года – парламентская мера, призванная обеспечить присутствие на троне протестанта. Закон обязывал передавать корону лишь по линии Софии Ганноверской, внучки Якова I. На момент смерти королевы Анны преемником оказался сын Софии, Георг Людвиг, ставший первым представителем ганноверской династии на британском престоле – королем Георгом I. Ни он, ни его рожденный в Германии сын король Георг II не говорили по-английски. Первым британцем в ганноверской династии стал король Георг III, взошедший на трон в 1760 году.

В XIX веке немецкую линию британских престолонаследников усилил брак герцога Кентского Эдуарда, четвертого сына Георга III, с принцессой Саксен-Кобург-Заальфельдской, в результате которого на свет появилась принцесса Виктория, занявшая трон после смерти дяди, короля Вильгельма IV. Затем королева Виктория еще раз укрепила немецкие позиции, выбрав в мужья принца Альберта Саксен-Кобург-Готского, взяв его фамилию и выйдя из ганноверской династии. Их внук Георг V, в свою очередь, женился на Марии, отец которой, принц Франц, герцог Текский, был немцем. Принцесса Виктория Мария Текская, хоть и родилась в Кенсингтонском дворце, всю жизнь говорила с легким немецким акцентом.

Во время Первой мировой войны, на фоне сильных антигерманских настроений в Британии, король Георг V принял стратегическое решение избавить королевскую семью от тевтонских ассоциаций. Королевским указом 1917 года он переименовал династию Саксен-Кобург-Готских в династию Виндзоров, в честь древнего фамильного замка, и переиначил на английский лад фамилии боковых ветвей семьи: Баттенберги стали Маунтбеттенами, Теки – Кембриджами и Атлонами.

Елизавету не смущали претензии к немецким корням Филиппа и дерзким манерам. Для предполагаемой престолонаследницы этот самодостаточный красавец был глотком свежего воздуха. Она понимала, что с ним будет непросто – однако он не даст ей скучать, в отличие от тех, кого прочила дочери в мужья королева Елизавета. Знакомый с понятием долга, Филипп в то же время не давал загнать себя в рамки и мог скрасить серые протокольные будни. Насколько жизнь принцессы была расписана до мелочей, настолько Филиппа ничто не сковывало, не связывали имущественные и прочие обязательства земельного британского аристократа. По свидетельству Патриции Маунтбеттен, принцесса чувствовала, что под защитной броней “у Филиппа бьется полное любви сердце, к которому нужно лишь подобрать ключ, и Елизавета этот ключ подобрала” (20).

В принцессу “нетрудно было влюбиться, – утверждала Патриция Маунтбеттен. – В такую красивую, остроумную, веселую. С ней приятно было танцевать и ходить в театр” (21). За семь лет, прошедших с их первой встречи, Лилибет (так теперь называл ее и Филипп, добавляя “дорогая”) превратилась в настоящую красавицу, а миниатюрное сложение только подчеркивало эту красоту – не классическую, скорее в духе очарования “пин-ап” (22), как выразились в журнале “Time”. Высокая грудь (как у матери), узкие плечи, тонкая талия и точеные ножки. Волнистые каштановые волосы оттеняли фарфоровое лицо с “сахарно-розовым” (23), как его назвал Сесил Битон, румянцем, живыми голубыми глазами и сочными губами, которые растягивались в ослепительной улыбке, переходящей в заразительный смех. “Смех как будто переполняет ее изнутри, – подметила кузина Елизаветы Маргарет Роудз. – Она смеется всем лицом” (24).

Елизавета не стремилась выглядеть броско и стильно. Почти до самой юности они с сестрой одевались в одинаковые детские наряды, прежде всего чтобы успокоить Маргарет, которая всегда “гналась за сестрой” (25), – объясняет Анна Гленконнер, близкая подруга младшей из принцесс. Лишь когда Лилибет исполнилось девятнадцать, она начала выбирать себе одежду сама, но даже тогда тяготела к консервативному стилю и пастельным тонам, которые предпочитала и ее мать, избегая даже намека на декольте. Крофи стоило немалых усилий уговорить ее на ярко-красное парадное платье с плиссированной юбкой и приталенный жакет с белым шелковым кантом – “один из самых обворожительных ее нарядов” (26), по свидетельству гувернантки. Принцессу увлекал процесс заказа одежды у придворного модельера Нормана Хартнелла – эскизы, модели, примерки. Однако вертеться перед зеркалом у нее не хватало терпения, любование собой было не в ее характере.

Пресса пронюхала о завязывающемся между кузенами романе еще в октябре 1946 года, на свадьбе Патриции Маунтбеттен с лордом Брейберном в Ромсейском аббатстве. Филипп в должности распорядителя встречал прибывшую в автомобиле королевскую семью. Принцесса обернулась, когда Филипп помогал ей снять шубу, и защелкавшие фотоаппараты запечатлели промелькнувший между кузенами нежный взгляд. “Наверное, в этот момент все подумали: “Ага!” (27) – вспоминает Патриция Брейберн. Однако официального подтверждения не последовало, Филипп и принцесса по-прежнему активно вращались в свете. Знакомые гвардейцы Елизаветы сопровождали ее в ресторанах и модных клубах вроде “400”, а Филипп вывозил Елизавету и Маргарет на приемы и в театр, оставаясь лишь одним из многих, с кем танцевала предполагаемая престолонаследница.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.