Дорога к премии

Дорога к премии

Братановский Яр, 15 октября. Шолохов проснулся очень рано — и с рассветом принялся за свой военный роман. Выписывал строки о приезде к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом которого был реальный генерал с многотрудной судьбой Лукин.

Через несколько часов так измочалился, что с радостью подумал о рыбалке. Вышел звать добровольцев вдохнуть уже студеного воздуха и позябнуть на берегу или в лодке.

Вдруг вдали углядел мчащуюся с серо-пыльным шлейфом машину. Кто-то из местных признал — едет секретарь райкома. С чего бы это? Тот подкатил к домику и, задыхаясь от волнения, оповестил об извещении Нобелевского комитета.

Шолохов слушал решение Королевской академии в своем рыбацко-охотничьем одеянии — ватник и старая шапчонка. В глазах райкомовца всемирный лауреат походил на простого колхозника. Первых поздравителей всего-то несколько человек.

Обком посылает самолетик — вылетайте, надо выходить на связь с Москвой. С ним прилетел телевизионщик. Лауреат уже готов к отлету, при параде: теплая куртка, серого цвета офицерские галифе, пыжиковая шапка и яловые сапоги.

Уральск. Шолохова препровождают в кабинет первого секретаря обкома. Поздоровался, принял поздравления и взялся за ручку — набросать телеграмму в Нобелевский комитет. Соединился с Москвой — попросил передать ее в Стокгольм и продиктовал: «Сердечно благодарю за высокую оценку моего литературного творчества и присуждение Нобелевской премии. Также с благодарностью принимаю ваше любезное приглашение прибыть в Стокгольм на Нобелевские праздники. Михаил Шолохов».

Закончил и будто мимолетно проговорил: «С опозданием присудили… Лет бы этак на двадцать пять…»

Из «Правды» звонок по правительственному телефону от главного редактора. Шолохов ему будто бы в шутку:

— Говорят, что не хотите дать интервью со мной, а я здесь всем отказываю — первое за «Правдой».

— Мы не знали, примете ли премию…

— Это же было обусловлено.

— Мы не знали… Если не возражаете, к вам прилетит Юрий Лукин… «Правде» очень нужно интервью нобелевского лауреата.

— Пусть летит самолетом, который идет на Гурьев. Здесь его встретят.

Устроили чаепитие для приуставшего с дороги гостя. Все разговоры вертятся вокруг премии, а Шолохов вдруг хозяину кабинета, главе обкома, совсем о другом: «Дорогой мой Коспанов, я убедительно прошу тебя обратить внимание на ваши Камыш-Самарские озера. Браконьеры губят их былую охотничью славу. И с воздуха, и с земли, и с воды бьют… Есть там ваш рыбопункт, он, по-моему, одними алкашами укомплектован… С вертолетов бьют сайгу — она у вас за границу ушла… Ходатайствуйте перед правительством об открытии на этих озерах заповедника…»

Добавил, припомнив свою недавнюю поездку в Финляндию: «У финнов в озерах, где вода не замерзает из-за текучих вод, утки зимуют, их подкармливают…» Закончил с горечью: «Неужели не научимся по-людски к природе относиться?!»

Вышел и оказался в осаде у журналистов, но держался твердо: «Первое слово для „Правды“». Один из газетчиков задумал поинтриговать:

— У меня из-за вас пропали командировочные.

— Почему пропали?

— Я же не взял интервью…

Шолохов под смех:

— Я отдам эти деньги, только не осаждайте сейчас меня!

Все-таки прилетел с правдинскими полномочиями старинный друг Юрий Лукин, тот, кто был с конца 30-х лучшим редактором у Шолохова. Началось надиктовывание интервью: «Разумеется, я доволен присуждением… Но прошу понять меня правильно: это — не самодовольство индивидуума, профессионала-писателя… Тут преобладает чувство, что я хоть в какой-то мере способствую прославлению своей родины и партии… И, конечно, родной советской литературы…»

Из Уральска вернулся с правдистом в свое глухое стойбище — надо собираться в Москву. Последняя охота и селезень к ногам Марии Петровны: быть полевой лапше!

Пока казан вскипал, Шолохов сочинил для Лукина шутливую пародию на охотничьи дневники Хемингуэя; ведь гость по страшной близорукости никакой не стрелок.

27 октября в Вёшках раздался по телефону голос Шолохова — сказал секретарю: «Прилетел вчера в Москву. Наши с Братановского выедут сегодня или завтра утром. Кабанятину дикую будешь есть? Жди через день…» Трубку, однако, не положил: «Протопите дом-то…»

Помолчал и с вопросом, странным для совсем не тщеславного человека: «Из ЦК приветствие есть от кого или нет?»

Не было — услышал в ответ. Телеграфное поздравление от ЦК и Совета Министров пришло только 30 октября.

На Дон прибыл через два дня. На станции в Миллерово ахнул — сколько ликующего народа встречает. Дома в Вёшках только скользнул взглядом по груде поздравлений. Перебирать их в этот день не стал.

Пригласил секретаря райкома. Когда выслушивал поздравления, проговорил с горькой усмешкой: «Запоздалая невеста».

Его затребовали в Ростов на пресс-конференцию. Зря потратил время — не состоялась из-за отсутствия столичных журналистов; нелетная погода для московских рейсов.

Возвращался на самолете с происшествием — незадолго до посадки «забарахлил» мотор. Почетный пассажир заметил сбой, но виду не подал.

Отобедали с любимым яблочным пирогом, и тут-то наконец взялся листать поздравления; вдруг хохотнул: «В Восточной Германии живут 18 миллионов немцев и ни одной просьбы, а одна русская оказалась среди них и запросила 400 рублей. Смех смехом, а это дурное воспитание — не от бедности просит».

Вечером уселся за ответные телеграммы.

«Сердечное спасибо виноградарям и виноделам Грузии, работникам „Самтреста“, тебе, дорогой друг, за добрый подарок. Ваше вино впитало в себя из многих чудесных качеств грузинского народа три отличных: крепость, нежность, стойкость. Кланяюсь земле грузинской» — это редактору сельской газеты Грузии.

«Прошу передать в адрес Шведской Королевской Академии господину Карлу Ригнару Гирову следующее: благодарю за приглашение на завтрак девятого и за возможность выступить с лекцией одиннадцатого. Все будет исполнено» — это для посольства Швеции.

С середины ноября зачастили гости из Швеции — журналисты-интервьюеры. Первой группе повезло. Хозяин захватил ее с собой на остров Островной порыбалить. Была ли рыбалка успешной, неизвестно, но то, что никто не замерз, благодаря предусмотрительно-горячительным стараниям Шолохова, — это точно. Второй группе повезло не меньше — так ухитрились обольстить хозяина, что он при всей своей нелюбви к интервью ответил на 47 вопросов. Среди ответов были такие, что и спустя десятилетия интересны:

— Были ли сомнения в получении премии?

— Нет.

— Были ли мысли о деньгах?

— Важно признание, а не деньги.

— Чувствуете ли вы себя стариком?

— В присутствии дам не скажу. Я бы сказал «нет», еще молод.

— Что вы можете сказать о модернизме в литературе?

— Литература должна обновляться эволюционно.

— Учились ли западные литераторы у русских, и наоборот?

— Толстой говорил, что учился у Стендаля. Русская литература не возникала из ничего. Также и Пушкин. И наоборот, творчество Толстого и Достоевского обогащало западную литературу.

— Какие качества должен иметь хороший роман?

— Художественную силу и честность, как сказано в решении Нобелевского комитета.

— Основное в работе писателя?

— Ум и труд.

— В чем прелесть охоты и рыбалки?

— В этом возможность отдохнуть на природе. А мысль продолжается все время.

— Многие думают, что западный и восточный мир сближаются?

— Это, признаться, не моя область знаний.

— Мы ждем критический роман о Советском Союзе тридцатых годов.

— За других сказать трудно, что у других писателей в портфеле. Я занят романом о войне.

— Какие лучшие качества русского народа?

— Они давно известны, их нечего повторять.

— В чем отличие русского народа от советского?

— Нет разницы. Я интернационалист.

— Почему вы не стали лириком?

— Видимо, талант у меня такого направления. Поэзию я люблю, но в ней совершенно бездарен.

— Как чувствуете себя, когда видите свой успех?

— Когда легко пишется, я бросаю писать, так как это подозрительно…

Было еще одно интервью. И в нем тоже встречается то, чего раньше писатель не высказывал. Увы, советские читатели этого не читали:

— Вы связаны с методом социалистического реализма?

— Что об этом думать, читайте, что я написал.

— Какую тему вам хотелось бы раскрыть в новом романе?

— Хотелось бы написать и о любви.

— У писателей всего мира должен быть «Круглый стол». Как вы себе его представляете?

— Идея «Круглого стола» не получила своего развития. «Круглый стол» — это регулярные встречи…

С горечью ответ, видимо, припомнилось, как ЦК прицыкнул на него, когда в 1956-м через журнал «Иностранная литература» высказал идею постоянных писательских общений.

— Ваше отношение к творчеству Солженицына?

— Не всякую мемуарную литературу можно отнести к художественной.

…Сборы в лауреатскую дорогу. Строптив станичник. Не хочет просить ничего лишнего.

Нужны деньги. Союз писателей запрашивает их в ЦК. На письме появляется помета после звонка в Вёшки: «Выделения дополнительных средств СП СССР не требуется, т. к. проезд оплачивается т. Шолоховым».

Нужен фрак — без него, оказывается, никак нельзя. Лауреат узнал об этом, кажется, всего за сутки до отъезда. С пометой «Весьма срочно» в ЦК идет записка из Союза писателей: «В связи с тем, что по существующему ритуалу тов. Шолохов при вручении премии должен быть одет в специальный фрак, а в наших условиях пошить установленный фрак в оставшиеся сроки не представляется возможным, тов. Шолохов просит выдать ему на приобретение в г. Хельсинки фрака и экипировки сопровождающих его лиц 3 тыс. американских долларов с последующим возвратом из Нобелевской премии…»

На второй день декабря Шолоховы — Мария Петровна и дети — выехали в Стокгольм через Хельсинки. С ними Юрий Лукин и тогдашний директор «Молодой гвардии» Юрий Мелентьев. Их в ЦК потребовал Шолохов.

По дороге лауреата стали знакомить с сообщениями прессы разных стран. Выслушал по абзацу из четырех газет.

«Уже давно было совершенно ясно, что Шолохов должен получить премию… Академия только исправила свою ошибку…» — это голос из Швеции.

«Решение Шведского жюри опоздало на 20 лет…» — это мнение из Италии.

«Величайший русский роман…» — это отклик из Англии.

«Идеальный лауреат…» — это эхо из США.

Он произнес: «Хвалят — это хорошо, а „облаивают“ ли?» Его не хотели огорчать. Он настаивал. Тогда раскрыли папку и взялись переводить.

«С таким же успехом премию можно было присудить секретарю КПСС…» — это шведская «Дагенс Нюхетер».

«Если шведские академики ставили задачу выдать политическое вознаграждение, то их выбор является идеальным…» — это «Вашингтон пост».

«Позорно… Шолохов — ярый советский коммунистический романист…» — это «Нью-Йорк геральд трибюн».

Прокомментировал, жалеючи слова: «Гм-гм. Занятно…»

На третий день декабря высадились в Хельсинки. Три дня прошли здесь в главной заботе — взять напрокат фрак. Он примерил новую для себя «спецодежду»:

— Ну, официант!

— У тех черная бабочка — у вас белая…

Мария Петровна с дочерьми тоже стали, как пошутили, «обмундировываться». Когда вернулись из магазинов, давай дефилировать перед лауреатом в роскошных платьях. Его Мария Петровна предстала истинной королевой: красива и величественна в новых нарядах.

Потом на небольшом автобусе, который выделил наш посол, помчались в портовый городок Або. Долго еще помнилось, как пели по дороге русские песни, казачьи тоже.

Потом погрузились на корабль «Свеа Ярл» и под мерные у борта всплески, по счастью, тихого моря устремились в столицу всемирного признания.