Дочь, цветы и «секреты» мастерства

Дочь, цветы и «секреты» мастерства

В марте из Вёшек пришло Левицкой такое письмо, что все московские друзья ахнули: «Мария Петровна моя ходит толстая-претолстая…» Это о том, что ждет прибавления семейства.

Продолжил от имени женской половины: «Есть у них к Вам и общая просьба: купите, пожалуйста, возможно больше цветочных семян…» Объяснил и причину: «Перебрались в новый дом».

Наконец-то у семьи всемирно известного творца есть возможность не тесниться: «То-то мне сейчас привольно! Сижу в своей мансарде, ребят не слышно, работать удобно». Одно огорчение: «Двор у нас пустой…» Щепетилен: «Деньги на покупку и пересылку посылаем». И «пощукарил» насчет своей персоны: «Старею. Скоро, наверное, брошу охотиться, вот тогда буду ходить с лейкой, поливать и холить всякую пахучую растительность».

Апрель… «Литературная газета» начала свою весеннюю посевную: агитировала сажать. Опубликованная 20 апреля статья «О бдительности» предупреждала: «Классовый враг стремится проникнуть и в советскую литературу…» Через 20 дней снова о врагах. На этот раз газета причислила к ним Сергеева-Ценского — назвала его контрреволюционером за рассказ «Поезд с юга». Но, как бы его ни порочили, Шолохов от него не отрекался.

Меж тем вёшенец пожинает плоды своей мировой известности. Сталин подписал постановление Политбюро «О международном съезде писателей в Париже». Утверждена представительная делегация: Горький, Алексей Толстой, Эренбург, Михаил Кольцов… И Шолохов. Всего 15 творцов и партиец Щербаков.

Еще один апрельский штрих из жизни писателя в этом году. Послал своим издателям письмо с просьбой перечислить гонорар за предстоящее переиздание «Тихого Дона». В издательстве, наверное, еще никогда не сталкивались с таким «обоснованием» срочной надобности денег: «…В уплату за грузовую машину, отпущенную Еланской средней школе Вёшенского района». Пояснил: «Дело, видите ли, такое: школа — одна из 10 лучших в Союзе, отпустили им машину, отгрузили ее, а у школы не оказалось презренного металла… Машину того и гляди продадут в другие руки. Вот я и выручаю школьников…»

Еще событие. В Вёшенскую пришел добрый сигнал от Серафимовича, явно желает примирения. По его просьбе к Шолохову в гости приехал молодой ростовский писатель и ученый-пушкинист Виталий Закруткин. Сей чрезвычайный и полномочный посол едва ли не с порога передал слова мэтра: «Я сам должен был ехать к Шолохову, он меня ждет. А тут, как на грех, чертовщина со мной приключилась. Окаянная температура лезет вверх, и лекари наши под страхом смертной казни запретили мне выходить из хаты… Обнимите так его по-казачьи и скажите, что старый станичник посылает ему низкий поклон и желает здоровья…» Гостевание у Шолохова запало в душу молодого писателя, и он опишет его в своей книге «Цвет лазоревый»; она появится после войны.

Шолохов, судя по всему, был рад примирению. Не случайно принимал парламентария с щедрой душевностью. Мария Петровна угощала стерлядкой, Михаил Александрович — рассказами о донской рыбалке и охоте. Закруткин потом назвал то, что услышал, — «короткими рассказами об охоте» (это еще одно упоминание о все никак не осуществляющемся писательском замысле!).

И конечно же шли разговоры о литературе, даже о Пушкине. Но хозяин не прост, поразил нежеланием обсуждать, как пишется четвертая книга «Тихого Дона»; он тут же перевел разговор на зарубежные впечатления.

Почему же не впустил в свою творческую лабораторию? Может, и потому, что отдавался работе без всякого остатка для других. Ведь как раз в это время сообщал в свое издательство: «Начал заново переделывать…»

Неудовлетворенность творца… Сохранились рукописные страницы, они позволяют заглянуть в «кухню творчества», — например, как преобразовывалась в романе глава V из восьмой части четвертой книги.

Шолохов вписывает в уже готовый текст — не боится, что пришьют очернительство: «А жизнь в Татарском была не очень-то нарядная. Казаки усердно поругивали Советскую власть за все те нехватки, которые приходилось им испытывать…» Далее добавил целую страницу о том, как оскудела жизнь без привычных раньше товаров. Вставка заканчивалась сценкой в сельсовете, куда старики пришли к Кошевому:

«— Соли нету, господин председатель, — сказал один из них.

— Господ нету зараз, — поправил Мишка.

— Без господ жить можно, а без соли нельзя».

Однако в окончательном виде заключительная фраза казака была изменена: «Извиняй, пожалуйста, это все по старой привычке… без господ-то жить можно, а без соли нельзя».

На этой же странице остались следы редактирования, в котором и эхо политики, и забота о стиле. Поначалу написал: «И не раз Мишка, по вечерам возвращаясь из ревкома, слышал, как курцы, собравшись на проулке в кружок и дружно выбивая из кремней искры, вполголоса матерно ругались, приговаривали после: „Ленин, Троцкий, дай огня!“» В книге же читалось: «Не раз Мишка, по вечерам возвращаясь из ревкома, наблюдал, как курцы, собравшись где-нибудь на проулке в кружок и, дружно высекая из кремней искры, вполголоса матерно ругались, приговаривая: „Власть Советская, дай огня!“»

Еще событие в писательской жизни Шолохова: напечатал в «Комсомольской правде» 21 июля небольшую статью «Героическая Подкущевка»; то результат его поездки на Кубань.

Дополнение. Написать статью Шолохова заставило письмо с Кубани. Два тамошних казака прочитали в «Известиях» отрывок из «Тихого Дона» и откликнулись просьбой: вставить в роман то, что в Гражданскую происходило у них на хуторе. Он выделил письмо и принялся за ответ. В нем, как в зеркале, отразилось отношение писателя к литературе и его читателям:

«С глубоким волнением и интересом прочитал я ваше письмо. Описанное вами, по сути, с лихвой дает материал на большое художественное произведение… Подкущевку и героическую борьбу ее населяющих нельзя включать в какую-либо книгу… Нельзя потому, что, как я уже сказал, там слишком много самостоятельного материала… Такой богатейший кусок жизни в „Тихий Дон“ не всунешь… Независимо от этого мне очень хочется повидать вас обоих и ваших соратников и замечательную Подкущевку… Тема гражданской войны не исчерпана. Мы — писатели — написали о гражданской войне много книг, но большинство этих книг уже забыто… Остались единичные произведения, которые наши читатели любят и помнят. Этих книг мало. Они не дают полной картины величия гражданской войны и наших побед и страданий».

Отметил: «О 1918–1920 гг. надо еще писать и писать лучше. Вот об этом мы при встрече и поговорим и что-нибудь придумаем…»

Придумал, когда неожиданно для авторов письма приехал к ним в Подкущевку и уговорил ветеранов начать работать над книгой воспоминаний, сам же пообещал написать вступительную статью.

Увы, книга не вышла. Через два года Шолохов узнал — одного из авторов письма арестовали: «враг народа». Пришлось биться за его освобождение. И добился своего.

Поездка на Кубань обогатила впечатлениями. Незаметно-незаметно, а художественная палитра пополнялась при встречах-беседах новыми красками. Они легли на полотно седьмой части «Тихого Дона». Здесь, к примеру, появился лукавый рассказ о том, как Прохор искал на Кубани — при отступлении — лекарство для своей благоприобретенной хворости: «Какой-то бывалый казак посоветовал ему лечиться отваром из утиных лапок». С той поры Прохор, въезжая в хутор или станицу, спрашивал у первого встречного: «А скажите на милость, утей у вас тут водят?» И когда недоумевающий житель отвечал отрицательно, ссылаясь на то, что поблизости нет воды и уток разводить нет расчета, — Прохор с уничтожающим презрением цедил: «Живете тут: чисто нелюди! Вы небось и утиного кряку сроду не слыхали! Пеньки степовые!»

Появились и приметы Новороссийска при описании последних дней разгромленных белогвардейцев: «Соленый, густой, холодный ветер дул с моря. Запах неведомых чужих земель нес он к берегу. Но для донцов не только ветер — все было чужое, неродное в этом скучном, пронизанном сквозняками, приморском городе…»