ОТЕЦ И СЫН

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТЕЦ И СЫН

Лука Сильвестрович Кедров побывал у артиллеристов и саперов, выступал перед ними с речью, передавал фронтовикам наказ колхозников - нещадно бить фашистских оккупантов. Хозяйский глаз старого Луки примечал все: добротную одежду на солдатах и офицерах, сколько черпаков супа или каши достается в солдатские котелки, какую порцию махорки отмеряет старшина каждому курящему.

Ночь захватила его на пути в штаб дивизии. Лука Сильвестрович ехал верхом на молодой, маленькой гнедой кобылке. Его сопровождали инструктор политотдела батальонный комиссар Артемьев и начальник клуба политрук Подгрушенский. Из троих всадников только передний, Артемьев, умел сидеть в седле. Он, в перехваченной ремнями шинели, широкоплечий, широкогрудый, походил на заправского кавалериста. Высокая рыжая лошадь шла под ним спокойно, чувствуя, что узда находится в твердых руках.

Кобылка Луки Сильвестровича чувствовала неуверенную руку своего седока. Она косилась по сторонам, на обступавший дорогу лес, прядала ушами и шаловливо разбрызгивала передними копытами грязь.

Луке Сильвестровичу было не по себе. Ему не приходилось ездить в седле, и фронтовой конь казался необузданным зверем. Собственно, он больше надеялся на благоразумие кобылы, а не на свое умение сидеть в военном седле. Но та не очень почтительно относилась к седоку. Она резво перемахивала через лужи и рытвины, высоко вскидывала при этом задом, все время пытаясь перейти на рысь. Лука Сильвестрович неуверенно опирался о стремена, что было сил сжимал колени, обхватывая ими кобылку, и цепко держался руками за седло. Ему казалось, что вот-вот он потеряет равновесие и седло скользнет под брюхо коня.

Политрук Подгрушенский ехал в хвосте этой небольшой кавалькады. Он, как и старый Кедров, мучительно переносил езду. Сугубо гражданский человек, недавно призванный в армию, Подгрушенский всем своим видом свидетельствовал о неприспособленности к военной службе. Об этом говорили его большие очки, плотно сидевшие на мясистом носу, вздувшаяся пузырем на спине шинель, сбившееся на бок снаряжение.

Батальонный комиссар Артемьев чуть пришпорил коня. Кобылка Луки Сильвестровича тоже перешла на рысь, и он, бросив узду, согнулся еще больше и двумя руками судорожно впился в гриву. Он терпеливо и молча переносил это испытание.

Подгрушенский взмолился:

- Потише, товарищ комиссар! Сейчас же выпаду в грязь...

- А ты за луку держись, - посоветовал Артемьев.

Старик Кедров опасливо покосился на Подгрушенского и, желая оказаться подальше от него, чуть пришпорил кобылу каблуками сапог. Она тотчас же перешла в галоп и оказалась впереди Артемьева. Артемьев понимал, что дело старика плохо, решил догнать его и остановить ретивую кобылу.

Что было дальше, Лука Сильвестрович толком не помнит. Он высвободил ноги из стремян и, изогнув их калачиком, сколько было сил прижал к бокам кобылы, невольно пришпоривая ее. А кобылица еще энергичнее прибавляла ходу, не желая, чтобы конь Артемьева обогнал ее.

Начальник клуба Подгрушенский капитулировал первым. Как только его высокая упитанная лошадь тоже ринулась вскачь вслед за передними, он не сумел сдержать ее и самоотверженно выбросился из седла на раскисшую дорогу.

Но вот Артемьеву удалось поравняться с кобылкой Луки Сильвестровича, ухватить ее под уздцы и остановить. Старый Кедров тут же решительно слез на землю и молча зашагал по обочине дороги. Никакие уговоры Артемьева снова сесть в седло не поколебали его.

Когда они приблизились к шлагбауму, перекрывавшему дорогу у землянок штаба дивизии, навстречу Луке Сильвестровичу бросился солдат.

- Митяй! Митюшка! - обрадованно воскликнул старик, узнав сына. Наконец-то...

Разговорчивый до этого, Дмитрий Кедрин не нашел нужным рассказать отцу, как попал он в руки фашистских разведчиков, как следопыты сержанта Платонова освободили его в ту самую минуту, когда гитлеровец Ганс Финке собирался прикончить Дмитрия и удрать вместе со своими двумя спутниками через ручей Чимишмуха.

На второй день, утром, проводив отца, Дмитрий Кедров возвращался в свою роту. Он проходил по знакомой тропинке над ручьем, настороженно прислушивался к дыханию фронта, к лесным шорохам и держал наготове свой карабин.

Совсем недалеко от переднего края, где сквозь кусты чернотала виднелись брустверы наших траншей, Дмитрий столкнулся с пулеметчиком Новоселовым.

- Кедров, ты?!

- Видишь, чего ж спрашиваешь?

- Вижу. Только у нас слух прошел, что ты пропал куда-то.

- Мало ли слухов ходит. Посторонись! - сказал Кедров и зашагал дальше.

Он совсем не хотел вступать в разговор, окончательно утвердившись в мнении, что излишняя болтливость не украшает солдата.