«Я осиротел…» Знаток похорон

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Я осиротел…» Знаток похорон

Трубку сталинского телефона поднял Александр Поскребышев. Чудов, заместитель Кирова, сообщил ужасную новость. Поскребышев попытался связаться со Сталиным, но не нашел его. Тогда он послал на поиски секретаря. Иосиф Виссарионович, согласно расписанию работы на день, должен был встречаться с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и Ждановым.

Сталин неожиданно позвонил в Ленинград и потребовал, чтобы допросили грузинского доктора Джанелидзе на грузинском языке. Потом позвонил еще раз и спросил, во что был одет убийца. В кепку? Не был ли он одет как иностранец? Генрих Ягода, который уже звонил в Ленинград и задавал местным чекистам этот же странный вопрос, приехал в кабинет Сталина в 17.50.

Прошло совсем немного времени, и у Сталина собрались Микоян, Орджоникидзе и Бухарин. Микоян хорошо запомнил, что сказал Сталин. Он сообщил об убийстве Кирова и, не дожидаясь результатов расследования, обвинил в нем сторонников Зиновьева, возглавлявшего до Кирова ленинградскую партийную организацию и левую оппозицию. Иосиф Виссарионович утверждал, что сторонники Зиновьева развязали террор против партии и ее лидеров. Самое сильное впечатление смерть Кирова произвела на его близких друзей, Серго и Анастаса.

Лазарь Каганович обратил внимание на то, что Сталин «сначала был шокирован». Но если вождь и был выбит из колеи, то он быстро взял себя в руки. Сталин приказал секретарю ЦИКа Енукидзе подписать указ, согласно которому процесс над террористами должен состояться в течение десяти дней. После вынесения приговора их следует немедленно расстрелять, апелляции не рассматриваются. Видимо, Сталин лично подготовил текст чрезвычайного указа. В историю этот указ, вернее два постановления, составленные в тот вечер, вошли как «закон 1 декабря». Он очень похож на гитлеровский «Закон о чрезвычайных полномочиях», потому что точно так же закладывал фундамент для проведения выборочного террора и полной отмены какого бы то ни было намека на законность. В течение трех следующих лет на основании «закона 1 декабря» были расстреляны или отправлены в трудовые лагеря два миллиона человека. Анастас Микоян, находившийся в тот вечер в кабинете Сталина, не сказал против драконовского закона ни слова. С той же легкостью, с какой члены политбюро снимали с предохранителя свои маузеры, они ввергли страну в чрезвычайное положение и менталитет времен Гражданской войны.

Если в тот вечер и прозвучали хоть какие-то возражения против страшного закона, то произнес их Авель Енукидзе. Но именно Енукидзе, самый добрый среди партийцев, не признающих абсолютно никаких норм морали, в конце концов и подписал его. Газеты сообщили, что закон был принят на заседании Президиума ЦИКа. Это означало, что Сталин завел Енукидзе после заседания в накуренную комнату и при помощи каких-то угроз заставил подчиниться. До сих пор остается загадкой, почему малодушный Калинин, бывший главой государства и тоже присутствовавший там, не подписал этот документ. Его подпись появилась позже, когда в газетах уже опубликовали сообщения о принятии акта. Через несколько дней после ЦИКа за «закон 1 декабря» единодушно проголосовало и все политбюро.

Сталин решил лично возглавить делегацию, отправлявшуюся в Ленинград для расследования убийства. В Ленинград хотел поехать и Серго Орджоникидзе, но вождь велел ему остаться. И вновь, как несколькими неделями ранее, он объяснил свой запрет больным сердцем Серго. Внешне все выглядело правдоподобно и логично. У Орджоникидзе на самом деле от горя произошел нервный срыв. Еще одного приступа его сердце могло и не выдержать. Через много лет дочь Серго, Этери Орджоникидзе, вспоминала, что видела плачущего отца один раз в жизни, в день убийства Кирова. Зинаида Орджоникидзе отправилась в Ленинград утешать вдову Сергея Мироновича.

Хотел поехать в Ленинград и Каганович, но Сталин сказал ему, что кто-то должен управлять страной. С собой вождь взял Молотова, Ворошилова и Жданова, а также Ягоду и Андрея Вышинского, заместителя Генерального прокурора, который тем летом привел Серго в бешенство. Правительственный поезд следовал на север в сопровождении сотрудников НКВД. Со Сталиным, конечно, были Паукер и Власик. Заглядывая вперед, можно сказать, что самым важным членом московской делегации, которого взял с собой вождь, был Николай Ежов, начальник отдела кадров ЦК. Ежов был одним из тех молодых большевиков, типа Жданова, на которых Сталин собирался опереться в надвигающихся страшных событиях.

На железнодорожном вокзале в Ленинграде поезд встречали перепуганные местные руководители. Сталин отлично сыграл роль Ланселота, благородного рыцаря, сердце которого разбила смерть любимого друга. Сойдя на перрон, он первым делом подошел к Медведю, начальнику ленинградской ЧК, и ударил по лицу рукой в перчатке.

С вокзала Сталин отправился через весь город в больницу, в морге которой находилось тело Кирова. Свой штаб вождь организовал в смольнинском кабинете Кирова. Там он и проводил собственное странное расследование, в ходе которого игнорировал любые улики, свидетельствовавшие против заговора зиновьевцев и его левой оппозиции. Первым был допрошен бедный Медведь. Его обвиняли в том, что он допустил убийство. За Медведем привели маленького и жалкого убийцу. Николаев был одной из трагических жертв истории, как голландец, который поджег Рейхстаг. У убийцы Кирова было много общего с поджигателем Рейхстага. Сначала Николаева, этого тщедушного тридцатилетнего карлика исключили из партии, потом восстановили. Он жаловался Кирову и Сталину на несправедливость аппаратчиков. Николаев, скорее всего, находился в состоянии шока. Он даже не узнал Сталина. Потом упал на колени перед вождем и зарыдал.

– Что я наделал? Что я наделал? – причитал он.

Никита Хрущев, который, правда, не присутствовал при допросе, утверждал, что Николаев опустился на колени и заявил, будто бы застрелил Кирова по приказу партии. Источник, близкий к Климу Ворошилову, говорил, что Николаев несколько раз пробормотал: «Но вы сами мне сказали…» Некоторые свидетели показывали, что во время допроса чекисты били его и пинали ногами.

– Уведите его! – хмуро приказал Сталин.

Хорошо информированный сотрудник НКВД Орлов, через несколько лет бежавший на Запад, написал в воспоминаниях, что Николаев показал на Запорожца, заместителя начальника ленинградского НКВД, и воскликнул:

– Почему вы спрашиваете меня? Спросите его.

Запорожца навязали Сергею Мироновичу Кирову в 1932 году. В вотчине Кирова он был человеком Сталина и Ягоды и не очень это скрывал. Что имел в виду Николаев, показывая на Запорожца? Скорее всего, что будущего убийцу уже задерживали в октябре, когда он бродил около дома Кирова с… револьвером в кармане. Но тогда Николаева по необъяснимым причинам отпустили, даже не обыскав. Он уже пытался однажды убить Кирова, но телохранители помешали ему выстрелить.

Через четыре года, когда судили Генриха Ягоду, бывший нарком признался, что приказал Запорожцу не трогать Николаева. Получалось, что убийство Сергея Кирова было санкционировано в Москве на самом высоком уровне. Однако Ягода на допросах признался во многом. Разобраться в том, что из сказанного им правда, а что ложь, непросто.

После Николаева в комнату ввели его жену, Милду Драуле. По версии НКВД, причиной убийства Кирова была ревность. Николаев якобы хотел отомстить ленинградскому руководителю за роман с его супругой. Эта версия тоже не выглядит особенно правдоподобной. Дело в том, что Сергею Мироновичу Кирову нравились хорошенькие балерины, тоненькие и совсем маленькие девушки. Драуле же была самой обыкновенной женщиной и не отличалась ни особой стройностью, ни красотой. Впрочем, сторонники версии убийства из-за ревности обращают внимание на то, что жена Кирова тоже не была красавицей. Конечно, разобраться в душе мужчины и тем более в его сексуальных пристрастиях непросто, но все, кто знал Сергея Кирова и Милду Драуле, говорили, что они были очень неподходящей парой. Драуле утверждала, что ничего не знала о намерениях супруга. Сталин вышел в приемную и приказал привести Николаева и врачей.

– Для меня уже сейчас ясно, что в Ленинграде действует хорошо организованная террористическая организация, – уверенно заявил вождь. – Необходимо провести самое тщательное расследование.

Тем не менее никаких попыток расследовать убийство Кирова с криминалистической точки зрения сделано не было. Сталин, конечно, не хотел, чтобы следователи вдруг выяснили, что убить Кирова уговаривали люди из НКВД (если это имело место).

Позже ходили слухи, что вождь посетил убийцу в камере и целый час о чем-то с ним проговорил. Многие полагают, что он убеждал Николаева дать показания против Зиновьева и обещал за это сохранить жизнь. Однако Николаев не без оснований боялся, что его обманут.

Таинственность все сильнее сгущалась в искусственно созданный туман. Произошла странная заминка. Иосиф Виссарионович решил допросить охранника Кирова, Борисова. Только Борисов мог дать вразумительный ответ, почему Киров оказался один на один с Николаевым. Поговаривали, что чекисты из Москвы намеренно задержали Борисова внизу, что ему было известно о кознях НКВД.

Телохранителя повезли в Смольный в черном воронке. В этих специальных машинах НКВД обычно перевозили арестованных. Борисов сидел в задней части. Пассажир на переднем сиденье неожиданно схватил руль и вывернул в сторону. Машина резко вильнула, вылетела на тротуар и зацепила боком стену здания. В этой очень непонятной автомобильной аварии Борисов погиб.

Потрясенный Паукер доложил об аварии Хозяину. Пройдет совсем немного времени, и очень похожие на эту подозрительные аварии прочно войдут в арсенал НКВД, станут главной опасностью для высокопоставленных большевиков, впавших в немилость. Для организаторов заговора, если, конечно, он существовал, Борисов представлял серьезную угрозу.

Когда Сталину сообщили об этой очень подозрительной смерти, он тут же обвинил во всем местную ЧК.

– Даже это не смогли сделать как надо, – презрительно процедил он сквозь зубы.

После убийства Кирова прошло почти семьдесят лет. Скорее всего, тайна его смерти никогда уже не будет раскрыта. Заказал ли Сталин своего «младшего брата»? Твердых доказательств того, что он повинен в смерти Кирова, нет. Но многие до сих пор считают, что вождь замешан в убийстве. Через много лет Хрущев утверждал, что Кирова приказал убить Сталин. Анастас Иванович Микоян, воспоминания которого во многом правдивы и которому меньше других соратников вождя приходилось доказывать свою невиновность, тоже считал, что Сталин каким-то образом связан с убийством.

Ясно одно – убийство ленинградского руководителя пришлось для Сталина очень кстати. Оно послужило отличным предлогом для уничтожения старых партийных кадров. То, что уже через считаные минуты после убийства у него был готов набросок текста «закона 1 декабря», говорит о многом. От этой оперативности так же дурно пахнет, как и от очень сильного желания свалить всю вину на Зиновьева. Иосиф Виссарионович знал о том, что Запорожец незадолго перед убийством Кирова неожиданно отправился в отпуск без разрешения Москвы. Не исключено, что чекисту было известно о плане и он заранее готовил себе алиби. В самом убийстве тоже много загадочного. Почему Борисова задержали у дверей в Смольный? Почему в Смольный так быстро приехали сотрудники НКВД из Москвы? Еще больше подозрений вызывает смерть Борисова. Не стоит забывать и то, что Сталину, почти всегда очень осторожному и осмотрительному, тем не менее не чужд отчаянный риск. Об этом можно судить по его реакции на поджог Рейхстага и чистку фашистской партии, устроенной Гитлером.

Конечно, при более внимательном анализе большинство из перечисленных выше подозрительных фактов становятся менее зловещими и вполне объяснимыми. Слабая охрана Кирова ничего не доказывает, поскольку самого Сталина тогда зачастую охраняли не больше одного-двух человек. Ухудшение отношений между Сталиным и Кировым тоже типично для повседневной жизни при дворе вождя. В его свите ни на секунду не затихала скрытая борьба. Фавориты обычно долго не задерживались на своем месте. Очень быстрая реакция Сталина на смерть Кирова и его странное расследование тоже не означают, что он организовал убийство. Когда в Польше 27 июня 1927 года убили советского посла Войкова, вождь отреагировал с такой же ошеломительной скоростью. И точно так же его не интересовали настоящие убийцы. Он заявил Молотову, что за преступлением стоит Британия, и немедленно приказал расстрелять десятки так называемых монархистов. Большевики всегда относились к правосудию как к орудию политической борьбы. Местный НКВД, отчаянно пытаясь скрыть свою некомпетентность, вполне мог по собственной инициативе убрать Борисова. Очень многие непонятные и таинственные факты можно объяснить обычными последствиями паники, которая всегда возникает после подобных событий в тоталитарных государствах.

Было бы наивно рассчитывать найти письменные доказательства вины Сталина в убийстве века. Мы знаем, что и при физическом устранении других врагов Сталин никогда не отдавал письменных приказов и указаний. Все распоряжения были только устными. Все они обосновывались инстанцией. Это слово оказывало на чиновников магическое воздействие.

Прямое участие Генриха Ягоды в убийстве Кирова тоже представляется маловероятным. Хотя бы потому, что он не был особенно близок к Сталину. Но в НКВД служило много чекистов, начиная от Агранова и кончая тем же Запорожцем, которые были не только слепо преданны вождю и коммунистическим идеалам, но и достаточно аморальны, чтобы сделать все, о чем попросит партия.

Дружба Сталина и Кирова, несмотря на всю внешнюю глубину, носила односторонний характер и была очень хрупкой. Железный Лазарь как-то сказал, что Сталин «просто любил» Кирова, но тут же добавил, что все у Сталина, даже дружба, подчинено политическим интересам. Его отношения с друзьями представляли собой причудливую смесь любви, восхищения и ядовитой зависти. Сталин является прекрасным примером, который как нельзя лучше объясняет крылатую фразу Гора Видала. Американский писатель однажды сказал: «Каждый раз, когда мой друг добивается успеха, во мне что-то умирает». Сталин обожал Николая Бухарина. Вдова Бухарина говорила, что Сталин мог любить и одновременно ненавидеть одного и того же человека. Любовь и ненависть рождают зависть, и они сражаются друг с другом в груди каждого. Может, Сталин считал, что Киров предал его искреннюю дружбу. Это предательство могло вызвать злобу вождя, похожую на гнев отвергнутой женщины. Ну а после смерти Кирова пришло чувство огромной вины. Все это, конечно, только предположения. Об истинных чувствах Иосифа Виссарионовича приходится лишь гадать. Даже с самыми близкими друзьями он был очень скрытным. Никто не мог похвастаться тем, что знал сокровенные мысли вождя.

Это может показаться странным, но Сталин всегда лучше относился к тем, кого знал не очень хорошо. Однажды он получил письмо от шестнадцатилетнего школьника. Сталин послал ему десять рублей и получил горячую благодарность. Нередко он был сентиментален, особенно с друзьями детства и юности. «Посылаю тебе 2000 рублей, – написал он Петру Капанадзе, другу по Тифлисской семинарии. Капанадзе стал священником, а в декабре 1933 года работал учителем. – Больше у меня сейчас нет. Твоя нужда – хороший повод отдать тебе мой (книжный) гонорар. Живи долго и счастливо». Это сентиментальное письмо Сталин подписал именем отца – «Бесо».

Теплоту по отношению к старинным друзьям подтверждает еще одно удивительное письмо, которое долго пылилось в архиве. В 1930 году Сталин получил интересное послание из далекой Сибири. Директор одного из сибирских колхозов спрашивал его, стоит ли принимать в колхоз бывшего царского полицейского, который утверждает, что якобы знал самого Сталина. Выяснилось, что старик действительно надзирал за Сталиным во время одной из сибирских ссылок. Вождь выкроил время и написал бывшему жандарму пространную рекомендацию. «Во время моей ссылки в Курейке в 1914–16 годах Михаил Мерзликов действительно был жандармом в этом селе. В то время у него был один приказ – охранять меня… Ясно, что я не мог дружить с Мерзликовым. И все же должен сказать, что, хотя наши отношения и не были дружескими, не было в них и той враждебности, какая обычно возникает между надзирателями и ссыльными. Пожалуй, мне следует объяснить, что Мерзликов исполнял свои обязанности надзирателя без обычного жандармского рвения, не шпионил и не преследовал меня, закрывал глаза на мои частые отлучки и нередко упрекал своих подчиненных за то, что не выполняли его приказы… Я считаю своим долгом рассказать обо всем этом. Могу засвидетельствовать, что в 1914–16 годах, когда Мерзликов охранял меня, он вел себя лучше других царских полицейских. Не знаю, чем занимался Мерзликов при Колчаке и советской власти, и тем более не могу знать, какой он сейчас».

Похоже, Сталин, убивавший лучших друзей, все же понимал, что такое настоящая дружба. Трудно сказать, уничтожил ли он Кирова, или Николаевым на самом деле двигала исключительно ревность. Ясно одно: Сталин очень ловко воспользовался этим убийством, чтобы устранить не только своих противников, но и наименее радикальных соратников.

* * *

Сергей Миронович Киров в темном френче лежал в открытом гробу в окружении красных знамен, десятков венков с трогательными надписями и многочисленных кадок с пальмами. Прощание с ленинградским руководителем было выдержано в типично большевистских традициях и проходило в неоклассической роскоши построенного князем Потемкиным Таврического дворца. 3 декабря, ровно в 9.30 вечера, Сталин и члены политбюро застыли в почетном карауле у гроба. Эта скорбная вахта тоже была непременным атрибутом большевистских похорон. Ворошилов и Жданов были искренне огорчены. На лице Молотова – каменная маска. «На удивление, спокойным и, как обычно, непроницаемым было лицо И. В. Сталина, – отмечал Никита Сергеевич Хрущев. – Казалось, он о чем-то глубоко задумался. Его глаза смотрели поверх Кирова, сраженного пулей убийцы».

Перед возвращением в Москву вождь назначил Андрея Жданова секретарем ленинградской партийной организации. Возглавив Ленинград, Жданов сохранил пост секретаря ЦК. В городе на Неве по приказу Сталина остался и Николай Ежов. Он должен был руководить расследованием убийства.

В десять часов члены политбюро во главе с товарищем Сталиным вынесли гроб с телом Кирова и установили его на орудийный лафет. Процессия медленно направилась в скорбный путь по забитым народом улицам к вокзалу. Там гроб перенесли на поезд, на котором Сталин возвращался в Москву. Украшенный разноцветными гирляндами поезд смерти растворился в полуночной темноте. В Ленинграде остался только мозг Кирова. Ленинградским ученым предстояло найти в нем признаки большевистской гениальности.

Поезд со Сталиным еще находился в пути, а Агранов, чекист, возглавлявший расследование, уже начал допрашивать убийцу. «Упрям, как мул», – доложил он Сталину.

«Кормите Николаева вкусно, покупайте ему курицу, – распорядился вождь, любивший куриное мясо. – Он должен быть сильным, чтобы рассказать нам, чьи приказы исполнял. Если он будет молчать, мы заставим его заговорить. Он все нам расскажет».

После прибытия поезда на Октябрьский вокзал в Москве гроб с телом Кирова вновь перенесли на орудийный лафет. Затем его отвезли в Колонный зал, где гробу предстояло простоять до похорон, назначенных на следующий день.

Через пару часов после возвращения в Москву Сталин собрал заседание политбюро. Он рассказал коллегам о своем странном и неубедительном расследовании. Анастас Микоян искренне любил Кирова и поэтому был очень расстроен. Но горе не помешало ему задать очевидные вопросы: как Николаеву, вооруженному револьвером, удавалось дважды избежать ареста и как погиб Борисов?

– Как такое могло случиться! – гневно поддержал Анастаса Сталин.

– Кто-то должен за это ответить! – воскликнул Микоян. – Разве председатель ОГПУ Ягода не отвечает за безопасность членов политбюро? Он должен отчитаться перед нами.

Иосиф Виссарионович не дал Ягоду в обиду в тот вечер. Ягода был ему тогда еще нужен. У Сталина имелась другая задача – воспользоваться случаем и разгромить старых большевиков во главе с Зиновьевым. Микояна, Куйбышева и Серго Орджоникидзе поведение Сталина сильно удивило. Анастас обсуждал «непонятное поведение» Кобы с Серго. Очевидно, это происходило во время прогулок по Кремлю, традиционном месте для таких опасных разговоров. Оба были поражены и не могли ничего понять. Орджоникидзе так переживал из-за смерти друга, что потерял голос. Валериан Куйбышев предложил провести расследование ЦК. Следователям из НКВД он, очевидно, не очень доверял. Конечно, маловероятно, что Анастас Микоян, который по-прежнему горячо восхищался Сталиным и верно служил ему до самой смерти, считал, что вождь виноват в смерти Кирова. Партийные руководители научились ловко находить выход из подобных запутанных ситуаций. Они просто внушали себе, что все ясно и понятно.

В ту ночь Павел Аллилуев так же, как после самоубийства Нади, еще раз сыграл роль сторожа при родственнике. Он остался со Сталиным в Кунцеве. Опершись на его руку, Сталин тихо и проникновенно сообщил, что смерть Кирова сделала его круглым сиротой. Он произнес эти слова так трогательно, что Павел не удержался и обнял его. Нет причин сомневаться в искренности горя вождя.

Улицу Горького перекрыли в десять часов утра 5 декабря. Так же, как после смерти Надежды Аллилуевой, Карл Паукер предпринял усиленные меры безопасности. Сталинская свита собралась в Колонном зале. Похороны видных большевиков всегда проходили очень экстравагантно: горящие факелы, шторы из алого бархата и знамена, свисающие с потолка до пола, густые заросли пальм. О том, что сейчас XX век, говорила толпа репортеров. Они, как сумасшедшие, щелкали затворами фотоаппаратов. Бесчисленные вспышки делали и без того сильное неоновое освещение зала еще ярче. Прощание сопровождалось траурной музыкой в исполнении оркестра Большого театра. Блестящие похороны павшим рыцарям умели устраивать не только нацисты. Большевики хоронили своих героев с не меньшей пышностью. Совпадали даже цвета – на похоронах доминировали красный и черный.

Сталин уже провозгласил Кирова своим самым близким товарищем. После смерти тот превратился в большевистского мученика. По стране прокатилась волна переименований. Именем Кирова были названы его родной город Вятка, Мариинский театр и сотни улиц в разных городах огромной страны.

Гроб стоял на алом кумаче. На виске покойного виднелся синяк зеленоватого оттенка. Он образовался в результате падения. Около гроба сидели вдова и сестры Сергея Мироновича, с которыми он не виделся и не поддерживал отношений в течение тридцати лет. Станислав Реденс, начальник НКВД Москвы, подвел свою беременную жену Анну Аллилуеву и чету Сванидзе к местам почетных гостей рядом с супругами членов политбюро. Наступила тишина. Ее нарушал только стук каблуков солдат, эхом разносившийся по огромному залу. Затем Мария Сванидзе услышала шаги «стойких и решительных орлов». В почетном карауле у гроба застыли члены политбюро.

Оркестр Большого театра заиграл траурный марш Шопена. К печальной музыке примешивалось жужжание многочисленных кинокамер. Сталин стоял сложив руки на животе. Рядом расположился Каганович, тоже в партийном френче, его внушительный живот перетягивал кожаный ремень. Когда солдаты начали прикручивать крышку гроба, Сталин так же, как на похоронах Нади, неожиданно остановил их и подошел к усопшему. Взгляды присутствующих были прикованы к печальному лицу вождя. Он медленно нагнулся и поцеловал Кирова в лоб. Это было очень трогательное зрелище. Весь зал зашелся от громких рыданий. Не стесняясь, плакали даже мужчины.

– До свидания, дорогой друг, – тихо попрощался Иосиф Виссарионович. – Мы отомстим за тебя.

Постепенно Сталин становился большим знатоком ритуала похорон…

Один за другим с Кировым прощались и другие большевистские вожди: бледный Молотов, печальный Жданов. Лазарь Каганович тоже нагнулся над трупом, но не поцеловал его. Анастас Микоян положил руку на край гроба и наклонился. Вдова упала в обморок. Докторам пришлось отпаивать ее валерьяновыми каплями. Для семьи Сталина потеря Кирова, «этого обаятельного человека, которого любили все», была неразрывно связана со смертью Нади. Вождь перенес всю боль и горе утраты жены на дорогого друга.

Руководители покинули Колонный зал. Гроб закрыли и увезли в крематорий. Павел и Женя Аллилуевы печально смотрели, как он медленно исчез в печи. Сванидзе и остальные вернулись на квартиру Ворошиловых в Кавалерском корпусе. Здесь, на месте последнего ужина Нади, состоялись поминки по Кирову. Молотов и другие руководители со Сталиным во главе собрались в Кунцеве.

На следующее утро Иосиф Сталин в старой шинели и форменной фуражке, Ворошилов, Молотов и Калинин проводили урну с прахом Кирова в последний путь. Ее провезли через Красную площадь. Там, по сообщениям советских газет, собрался миллион рабочих. В тот день было холодно. Изо ртов собравшихся шел пар. Произнести речь, как и на похоронах Нади, поручили Кагановичу. Затем под звуки труб все опустили головы и знамена. «Безупречный большевик» Серго поставил урну с прахом в нишу в кремлевской стене, где она находится и сейчас.

– Я думал, что Кирыч похоронит меня, – печально сказал Орджоникидзе жене, вернувшись домой. – А вышло все наоборот.

Практически одновременно с похоронами начались казни. 6 декабря шестьдесят шесть «белогвардейцев», арестованных за подготовку терактов еще до убийства Кирова, были приговорены к смертной казни. Смертные приговоры выносила Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха. Вскоре этот круглоголовый человек стал главным исполнителем воли Сталина, требовавшего расстрелов. Еще двадцать восемь человек были казнены в Киеве. 8 декабря из Ленинграда в Москву вернулись Николай Ежов и Агранов. Они три часа докладывали об охоте на террористов в колыбели революции.

Несмотря на трагедию и тревожные признаки того, что скоро расстреливать за убийство Кирова начнут не только террористов, но и большевиков, жизнь сталинского кружка продолжалась так же, как раньше. Разве что стала более мрачной и скучной. 8 декабря, после встречи с Ежовым, Молотов, Орджоникидзе, Каганович и Жданов, как обычно, пообедали со Сталиным, Василием и Светланой, Сванидзе и Аллилуевыми у него на квартире в Кремле. Светлана получила подарки. Девочка очень переживала потерю любимого «второго секретаря» Кирова. Сталин похудел и побледнел. В его взгляде появилась какая-то таинственность. Было очевидно, что он тоже сильно переживает смерть друга. Мария Сванидзе и Анна Аллилуева старались его утешить и ни на минуту не отходили. Алеша Сванидзе предупредил жену, чтобы она сохраняла дистанцию и не вела себя слишком фамильярно. Она не прислушалась к этому мудрому совету. Мария подумала, что муж просто ревнует ее к Сталину. Вождю показалось, что на столе мало еды. Он позвал Каролину Тиль и приказал принести что-нибудь еще. Сам Сталин почти не ел. Вечером он взял с собой Алешу Сванидзе, Светлану и Василия и поехал в Кунцево. Остальные пошли на квартиру Орджоникидзе.

Поскольку Сталин сразу после убийства Кирова обвинил в преступлении Зиновьева и его сторонников, неудивительно, что Ежов и НКВД быстро арестовали ленинградский и московский «центры» зиновьевцев. Списки людей, подлежащих аресту, вождь составил собственноручно. Главная цель многочисленных допросов Николаева – получить признание о его связи с Зиновьевым. Убийца Кирова молчал недолго. 6 декабря он во всем признался. Зиновьева и Каменева, двух ближайших соратников Ленина, арестовали. Бывшим членам политбюро не помогло даже то, что в 1925 году они встали на сторону Сталина в борьбе с Троцким и спасли его.

На заседании политбюро были зачитаны показания «террористов». Сталин лично приказал Вышинскому и Ульриху приговорить обоих старых большевиков к смертной казни.

После смерти Кирова «все изменилось», как говорил об этом Юрий Жданов. В первую очередь были значительно усилены меры безопасности. Это произошло в то самое время, когда казалось, что для поддержки безутешному вождю нужна простая жизнь его двора с весельем, экстравагантными поступками женщин и бегающими детьми. Но придворная жизнь изменилась навсегда.

5 декабря встревожился Ян Рудзутак. Этому гордому, почти необразованному, хотя и умному старому большевику показалось, будто Сталин показал на Рудзутака пальцем и обвинил в том, что он не мог быть выходцем из семьи рабочих, поскольку учился в институте. «Я бы не стал беспокоить вас подобными мелочами, – написал Рудзутак Сталину, – но я слышал о себе много сплетен. Очень печально, что они дошли и до вас».

Латыш Ян Рудзутак десять лет отсидел в царских тюрьмах. У него были усталые выразительные глаза. После долгих лет тяжелого физического труда в ссылке он слегка прихрамывал. В свободное время любил выезжать за город и фотографировать красоты природы.

Рудзутак входил в политбюро и был союзником Сталина, но сейчас все сильнее чувствовал, что в их отношениях появляется холодок. Он видел: вождь больше не доверяет ему.

«Вы ошибаетесь, товарищ Рудзутак, – холодно ответил Сталин. – Я показывал на Жданова, а не на вас. Мне хорошо известно, что вы не учились в институте. Я прочитал ваше письмо Молотову и Жданову. Они согласились со мной, что вы ошибаетесь».

Вскоре после убийства Кирова Сталин шел по Кремлю с одним морским офицером. В кремлевских коридорах теперь через каждые десять метров стояли охранники. Они провожали всех внимательными взглядами.

– Обратили внимание на солдат? – спросил Сталин своего спутника. – Идешь по коридору и думаешь: «Кто из них выстрелит?» Если вот этот, то он будет стрелять в спину. Если тот, то вы получите пулю в лицо.

21 декабря, вскоре после первой волны расстрелов, свита приехала в Кунцево отмечать пятьдесят пятый день рождения своего повелителя. Народу собралось много, мест не хватало. Мужчины со Сталиным во главе начали заносить в столовую дополнительные столы и стулья. Микоян и Орджоникидзе были тамадами. Сталин все еще оставался расстроенным смертью Кирова, но его настроение постепенно улучшалось. Несмотря на это, Алеша Сванидзе не разрешил жене прочитать стихи, которые она сочинила специально к этому дню. Ему показалось, что неумеренное восхваление Сталина или очевидное требование разрешить женщинам выезжать на Запад вновь испортит вождю настроение.

На первое в тот вечер был борщ, на второе подали телятину. Вождь принялся собственноручно, никого не пропуская, разливать борщ. Начал он с Молотовых и Поскребышева, который совсем недавно женился, а закончил Авелем Енукидзе и своими детьми. «Сталин ел борщ из глубокой тарелки, – вспоминает Артем Сергеев. – Он накалывал вилкой куски мяса».

В самый разгар праздничного ужина в Кунцево приехали Лаврентий Берия и его бывший покровитель, глуховатый Нестор Лакоба, руководивший теперь Абхазией.

Сталин предложил выпить за Сашико Сванидзе, сестру своей первой жены, Като, и Алеши. Этот тост вызвал ярость у жены Алеши, Марии. Между женщинами из окружения Сталина постоянно шла борьба за его благосклонность и внимание. Затем Сталин, как утверждает Артем, вспомнил про детей и налил ему, а также Василию немного вина. Заметив их нерешительность, вождь воскликнул:

– Не бойтесь! Выпейте вина!

Когда Анна Реденс и Мария Сванидзе так же, как Надя, заворчали, что детям не стоит давать вино, Иосиф Виссарионович весело рассмеялся:

– Разве вы не знаете, что вино полезно для здоровья? С его помощью можно вылечить много болезней!

Вскоре атмосфера за столом стала печальной. Во время похорон Кирова многие вспоминали Надю. Вот и сейчас, на празднике, появился дух Банко. Серго, который был тамадой, встал и произнес тост за Кирова:

– Его убил мерзавец, он отнял Сергея у нас!

Кто-то громко заплакал.

Затем кто-то предложил выпить за Дору Казан, жену Андреева, одну из любимых женщин Сталина, и ее учебу в Промышленной академии. Тост напомнил Сталину о Наде.

– Мы уже три раза говорили об академии, – сказал он, вставая. – Поэтому давайте выпьем за Надю!

Все встали, по лицам катились слезы. Один за другим гости молча подходили к грустному Сталину и чокались с ним. Анна Реденс и Мария Сванидзе поцеловали его в щеку. Марии показалось, что он стал «мягче, добрее». Когда все поднялись из-за стола, Сталин, как заправский диск-жокей, начал ставить на граммофон любимые пластинки. Начались танцы.

Наплясавшись, гости запели печальные грузинские песни. Сталин подпевал. Много лет назад он пел в церковном хоре, а сейчас стал всесильным дирижером огромной империи. Песни вновь настроили собравшихся на грустный лад. Чтобы встряхнуть гостей, Николай Власик, который не только охранял Сталина, но и исполнял обязанности придворного фотографа, предложил сделать групповой снимок. Так получилась замечательная картина двора Сталина накануне Большого террора.

Фотографирование стало причиной новых ссор между соперницами. На снимке Иосиф Виссарионович сидит в центре в окружении женщин, которые преклонялись перед ним. Справа от него расположилась бесцеремонная Сашико Сванидзе, дальше – Мария Каганович и сопрано Мария Сванидзе с высокой грудью. Слева сидит стройная и элегантная Полина Молотова. Мундиры перемешались с партийными френчами. Клим Ворошилов, нарком обороны, был в тот вечер в военном мундире. Станислав Реденс – в синей форме НКВД. На Павле Аллилуеве тоже военная форма комиссара. На полу сидят улыбающийся Серго Орджоникидзе, Анастас Микоян и Лакоба. Сюда же, практически улегшись на пол, сумели втиснуться Берия и Поскребышев.

У ног вождя, как и на другом снимке, где Сталина окружают только женщины, устроилась Женя Аллилуева. Словно Чеширский кот, съевший сметану, она улыбается в объектив фотоаппарата.