Плацдарм

Плацдарм

Советская Военная Энциклопедия слово "плацдарм" определяет как участок местности, захваченный наступающими войсками в ходе форсирования водной преграды или удерживаемый ими при отходе на противоположный берег… В зависимости от положения плацдармы могут иметь тактическое или оперативное значение. Мы еще не знали, какое будет иметь значение наш в три с небольшим глубиной и до четырех километров шириной клочок земли. Справа и слева от нас берег реки находился в руках противника. Правда, сплошного фронта обороны фашисты не имели. В основном свои усилия они сосредоточили на прикрытии населенных пунктов, выгодных в тактическом отношении высот и мест, наиболее удобных для форсирования. Однако, судя по вчерашнему широкому фронту огня артиллерийских и минометных батарей, враг держал под обстрелом большой участок. Прошедший бой позволил сделать еще один немаловажный вывод: гитлеровское командование имело в своем распоряжении резервы. Контратаки врага с каждым разом становились все ожесточеннее.

Район обороны батальона — в основном ровный участок местности, вытянутый в сторону Лесных Халуп, — простреливался насквозь ружейно-пулеметным огнем.

— Ну и язык, — сказал по поводу нашего расположения прибывший на НП батальона начальник штаба полка майор Модин. Николай Сергеевич прибыл уточнить район обороны батальона. — За что вы тут только зацепились?

— Как за что? — пожал плечами капитан Пресняков. — За его же вот эти окопы с ходами сообщения. Ну и кое-что сами смогли сделать, приспосабливая воронки от снарядов и бомб да складки местности.

— В перерывах между атаками, — подчеркнул я.

— Да-а, — покачал головой Николай Сергеевич, — на виду у немцев.

— А что поделаешь? — продолжил Пресняков. — Приходится приспосабливаться. Так сказать, сглаживать углы несовместимости. Терпеть до времени им — нас, нам — их. Правда, весь вчерашний день крепко бесились фрицы. Мы как могли огрызались, давали сдачи. — Капитан Пресняков помолчал, бросил взгляд на правый фланг: — А теперь, боюсь, будет нам досаждать вон та высотка.

Речь шла о высоте 131,4. Хотя и небольшая по размерам, однако она господствовала над окружающей местностью. С нее хорошо просматривался наш передний край, особенно подходы к Лесным Халупам. Недаром немцы в первый же день десанта начали спешно возводить по ее гребню и скатам инженерные сооружения. Мы пробовали домешать им ружейно-пулеметным и снайперским огнем, но он был малоэффективен, к тому же враг ответил минометным и артиллерийским. Да и, откровенно сказать, вчера нам было не до высоты. Еле успевали сдерживать натиск врага со стороны Лесных Халуп.

Опасность со стороны этой зловредной высотки подстерегала нас впереди. Предстояло расширять плацдарм. К утру 31 июля форсировали Вислу подразделения 828-го и 862-го стрелковых полков. Красовцы разместились на правом фланге, полк майора Кожевникова — на левом. Если же выражаться точнее, основная масса личного состава укрылась в траншее, ходах сообщения, окопах, занятых нашим батальоном в ходе вчерашних боев. Штабы батальонов, минометные роты, тыловые подразделения расположились по всему плацдарму. Естественно, такая скученность войск на небольшом пятачке была чревата последствиями: район обороны, как уже отмечалось, насквозь простреливался огнем. Нужно было захватить Лесные Халупы, которые давали возможность противнику скрытно сосредоточивать имеющиеся силы и огневые средства, маневрировать ими по фронту и в глубину.

Путь к населенному пункту лежал через ровный участок местности. Всего двести пятьдесят — триста метров! Но их нужно было преодолеть под фланговым огнем с высоты 131,4. Это-то и имел в виду адъютант старший батальона, обращая на нее внимание майора Модина.

— Та-ак, — протянул Николай Сергеевич, — значит, нужно сковырнуть прежде всего этот чирей.

Взяв у меня бинокль, Модин минут пять рассматривал высоту, морщил лоб, вздыхал, наконец оторвал бинокль от глаз:

— На высоту пойдут батальоны Красовского. Им сподручнее — рядом. Они начнут. Немцы увязнут, а тогда уж двинете и вы. Так и доложу командиру полка. Пусть связывается с комдивом и решает эту проблему.

Пока с начальником штаба полка обговаривали нюансы предстоящей атаки, не дремал и противник. Со стороны Гурно послышался идущий сверху гул. Нарастая, он заполнял округу, проникал в траншеи, окопы, блиндажи, заставлял бойцов и командиров отрываться от насущных дел и шарить по западной стороне небосвода глазами.

— Вот они! Идут, идут, стервятники!

Голоса находящихся рядом ротных пулеметчиков потонули в приближающемся реве авиационных двигателей. Модин бросил взгляд на фашистские самолеты:

— "Гости" жалуют.

— Да, непрошеные. Угостить бы их как следует.

— Пока, к сожалению, особенно нечем. — Майор помолчал, тяжело вздохнул и продолжил: — Ну я пошел к себе, комбат.

Пригибаясь в траншее, Николай Сергеевич двинулся на НП полка. Я продолжал следить за фашистскими самолетами. "Может, пролетят?" — пробую успокоить себя. Но — нет! Над Лесными Халупами они начали разворачиваться для атаки.

Вскоре первая волна стала стремительно приближаться. Навстречу ей лихорадочно, бегло и звонко по всему плацдарму рассыпались выстрелы. Несколько секунд спустя, тяжким воем прорезав трескотню выстрелов, разорвались первые бомбы. Дрогнула и колыхнулась земля. Волны сжатого воздуха, осколки пронеслись над нами.

— Двухсотками садят, гады! — сквозь зубы процедил Пресняков.

— Не меньше.

Мои слова утонули в новой серии взрывов. Бомбы падали, казалось, без перерыва. Все вокруг сотрясалось, стонало, ухало. Неприятный озноб охватил меня. Нет, о себе я не думал. За вчерашний день свыкся с мыслью, что осколки и пули меня минуют. Но вот выдержат ли люди в этом сущем аду грохота и свиста металла? Не сдадут ли у кого нервы? Мысленно пробегаю по лицам офицеров, старшин, сержантов, солдат. Почти с каждым из них за прошедшие сутки встречался и чуть ли не каждого видел в трудные моменты бешеных фашистских атак. "Старички" не подведут. Но вот новенькие…

Очевидно, не один я думал об этом. В углу блиндажа зашевелился комсорг батальона лейтенант Володя Баранов. Он стал что-то говорить Ивану Ивановичу. Елагин взглядом указал на меня.

— Разрешите, товарищ капитан, пойти к прибывшим сегодня на плацдарм ребятам? — обратился Баранов ко мне. — Как бы не оробели!

— Нет. Видишь, что делается? Не успеешь нос высунуть, напорешься на осколок, а то и под бомбу угодишь.

Но он продолжал просительно смотреть на меня. В этот момент в разрывах бомб возникла пауза. Я согласился.

— Слушаюсь! — вскинул руку к головному убору Баранов и, схватив автомат, бросился к выходу.

Почти одновременно в ходе сообщения появился солдат. Без пилотки, гимнастерка и брюки в земле и глине. Вероятно, пока бежал, не один раз пришлось спасаться от бомб. Боец тяжело дышал. На побледневшем лице тревога.

— Из новеньких? — не удержался от вопроса Пресняков. Солдат кивнул и, выплюнув сгусток грязи, отыскал глазами меня:

— Товарищ капитан, командир роты старший лейтенант Ковалев передает: в Лесных Халупах замечено скопление противника.

Я перевел взгляд на командира отделения связи. Старшина Иванов в свой черед вопрошающе посмотрел на телефониста, крутившего с ожесточением ручку индуктора. "Резеда", как слышишь меня? "Резеда"!" — повторял солдат. Однако трубка молчала.

— Не слышит он нас, — внес ясность старшина. — Порыв. Проверь связь с другими абонентами.

Голос его заглох в режущем слух нарастающем свисте и чьем-то надрывном крике "Ложись!". По привычке пригнулись, нас качнуло, раздался страшный грохот. Но еще за какую-то долю секунды до него в лицо и уши ударило чем-то раскаленным, резкая, нещадная боль прошла но всему телу, из глаз брызнули радужные искры, стало тяжело дышать. Тряхнул головой и открыл глаза. Лопнувшая в нескольких местах земля блиндажа медленно плыла к ногам. Повернулся к Преснякову. Капитан хватал открытым ртом воздух, ощупывая рукой затылок. Позвал Игоря Тарасовича, он не откликнулся, дотронулся до его плеча, но и тогда он не отреагировал. И только когда взял его за руку, Пресняков ошалевшими глазами взглянул на меня, вымученно улыбнулся, зашевелил побелевшими губами.

— Не слышу, — дотронулся я до ушей. — Кричи громче!

Игорь Тарасович в ответ качал головой, продолжая что-то говорить. Было ясно: нас контузило взрывной волной. Телефонисту досталось больше. Солдат ударился об аппарат и теперь захлебывался кровью у траншейной ниши. Связной от Ковалева лежал рядом. Старшина стоял на одном колене, закрывая лицо руками.

— Ух ты! — донесся до меня глухой, как из-под земли, голос. — Мать ты моя хавронья! Никак, у праотцов побывали?

"Бухарин", — мелькнула мысль. У моего заместителя по строевой части в критические моменты была поговорка "мать ты моя хавронья". Бросил ищущий взгляд вправо, влево, назад и наконец у обвалившегося входа в блиндаж увидел Николая Яковлевича.

Постепенно ко мне возвращался слух, хотя в ушах продолжало звенеть. Вскоре стал ясно различать звуки разрывов снарядов и мин, пришедшие на смену бомбовым ударам, визг осколков. У дальней стены заворочался и запричитал телефонист: "Паразит, что же ты делаешь, так ты меня до Берлина и вовсе ни с чем оставишь, зануда". Мы с Бухариным невольно оглянулись. Солдат, держа на ладони два выбитых зуба, в порыве ярости честил противника. Я хотел остановить связиста, но Николай Яковлевич удержал:

— Пусть отойдет, Александр Терентьевич, не нужно трогать. Тем временем старшина Николай Иванов выслал телефонистов на линию, а от командиров подразделений прибыли с докладами связные. Офицеры подтверждали донесение старшего лейтенанта Ковалева о сосредоточении противника в Лесных Халупах.

— Неплохо бы накрыть фрицев артогнем, — кивнул в сторону населенного пункта Пресняков.

Предложение это было заманчивым. Сорвать готовящуюся противником атаку или хотя бы помешать ему, ослабить ее — значит морально повлиять на немцев, заставить их задуматься о том, что не так-то легко с нами справиться. Позвонил командиру полка. Майор Павлюк поддержал нашу идею и в ее развитие предложил посло артналета на Лесные Халупы перенести огонь на передний край противника и самим перейти в атаку.

— Подумай, — произнес в трубку Валентин Евстафьевич, — обговори там с Пресняковым и Бухариным, посоветуйся с майором Кулябиным.

Подработал решение и доложил его Валентину Евстафьевичу. Он выслушал меня, утвердил наше решение, сообщил, что соседи окажут поддержку, дивизиону артполка поставлена задача подавить противника на высоте 131,4.

Минут через пять с правого берега Вислы ударили гаубицы. Затем к ним присоединились полковые минометные батареи. Над Лесными Халупами встали столбы пыли и дыма, немного погодя взвилось пламя — загорелись деревянные постройки. Немецкий артиллерийско-минометный налет, на наш передний край ослабел, а потом совсем сошел на нет.

Минут пятнадцать наши дивизионы и батареи молотили по скоплению противника, а затем ударили по его переднему краю. К артналету подключились минометные роты батальонов. Как самую лучшую музыку слушали мы этот грохот, вспоминая вчерашний день, когда в основном пришлось обходиться стрелковым оружием.

Пока артиллеристы и минометчики обрабатывали передний край фашистов, командиры подразделении отдавали последние распоряжения на атаку. С НП батальона хорошо было видно, как сновали посыльные по ходам сообщения, офицеры выводили взводы и отделения на исходные рубежи. Большинство подразделений прибыло на плацдарм ночью, светлого времени для организации атаки у командиров не было. Штурмовать же скопом передний край противника, где у него пристрелян каждый квадратный метр площади, — o значит нести потери.

Готовясь к предстоящей атаке, ни на минуту не упускал из виду противника. Важно предугадать возможные его действия. В этом отношении нужно отдать должное Валентину Евстафьевичу Павлюку. Модель предстоящего боя, его различные варианты он держал в голове, того же требовал и от комбатов. Бывало, вызовет на КП или прямо на НП, начнет расспрашивать о твоем замысле, то и дело заставляет тебя стать в положение противника: как бы поступил ты на его месте? И зачастую кардинально менялся взгляд комбата на выполнение предстоящей его батальону задачи.

Таким же был и начальник штаба полка майор Модин — человек рассудительный, спокойный, с острым аналитическим умом. Николай Сергеевич часто бывал на переднем крае, в солдатской плащ-накидке, пилотке обходил взводы и роты, беседовал с бойцами и младшими командирами, прислушивался к их мнению и советам. Если видел непорядок; промах, подсказывал, помогал исправить. Делал это тактично, не повышая голоса.

С командиром полка они дополняли друг друга. Павлюк — горячий, порывистый, скор на слово; Модин — спокойный, уравновешенный. В этом я еще раз вскоре убедился, придя в штаб полка. Но это было позже. Пока же учился у них.

Наблюдатели донесли о выдвижении фашистов из Лесных Халуп. Нужно отдать должное противнику: он сравнительно быстро сумел привести себя в порядок после артналета. Пришлось на время отложить атаку. То же сделали и соседи.

Гитлеровцы дошли до своего переднего края и тут попали под огонь батальонных минометных рот. Левее Лесных Халуп также встали фонтаны разрывов. Вероятно, немцы пытались контратаковать и там. Они рывком вырвались из-под обстрела. Здесь пехоту обогнали танки, а из садов Лесных Халуп показались самоходные установки. Короткие стволы орудий выплеснули струи огня. Тяжелые снаряды подняли на нашем переднем крае фонтаны разрывов Один снаряд угодил в пулемет. Видно было, как метра на четыре вверх швырнуло "максим", который тут же в воздухе начал рассыпаться: щит по касательной полетел в сторону траншеи, колеса с осью, перевертываясь, — в противоположную, кожух со стволом и замком опустился почти на позицию. Все произошло в какие-то секунды, и даже не все из нас, находящихся на батальонном НП, заметили этот эпизод. Лишь капитан Бухарин поморщился, коротко обронил:

— Шляпы! Куда ротный смотрит? Сейчас ему выдам.

Бухарин потянулся к телефону, но я остановил его:

— Обожди, Николай Яковлевич, сейчас не время, после. Нужно предупредить командиров рот: огонь открывать по нашей команде, отсекать пехоту от танков.

Перехвативший мои слова связист закрутил ручкой телефона, поочередно вызывая командиров подразделений. Капитан Бухарин начал передавать распоряжение.

События развивались с нарастающей быстротой. Основная группа противника, как говорят, не мудрствуя лукаво, нацелилась но проторенному вчера пути в стык 5-й и 6-й рот. Одновременно на правый фланг, а точнее, в стык с соседом из-за пригорка двинулось до роты фашистов при поддержке двух легких танков. Появились гитлеровцы и перед фронтом обороны первого батальона полка, и дальше на самом левом фланге — перед подразделениями майора Кожевникова, которые ночью форсировали Вислу.

— Густо идут! — резюмировал капитан Пресняков, наблюдая в бинокль за приближением немцев.

— Но не с таким нахальством, — ответил я Игорю Тарасовичу. — Вспомни, как вчера лезли.

— То было вчера. Сегодня другое дело. Порядком пощипали их в Лесных Халупах артиллеристы и минометчики. Спеси поубавилось. Вот к танкам и жмутся — за броней-то оно сподручнее.

Наш разговор прервал хлесткий выстрел сорокапятки. Ночью на плацдарм удалось перебросить три сорокапятки и два 76-мм орудия. Огневые позиции сорокапяток врезали в брустверы траншей, полковые пушки поставили на танкоопасные направления. И вот первый выстрел. Снаряд ударил в лоб переднему танку и огненной трассой скользнул в сторону.

— Рано! — констатировал адъютант старший батальона. — Поторопились.

— Не ко времени обнаружили себя, — согласился я с ним. — o Нужно было бы обождать.

Словно подтверждая мои слова, у самого бруствера орудия взметнулась земля. Сорокапятка подпрыгнула и как-то сразу присела.

Пресняков с досадой махнул рукой.

Однако почти тут же на огневой позиции зашевелился расчет. Ствол орудия пополз слева направо, отыскивая цель.

— Нет, Игорь Тарасович, жив расчет. У фрица, видно, поджилки трясутся.

Второй выстрел наших артиллеристов оказался точнее. Немецкий танк закрутился на месте, распластывая по земле гусеницу. Но и сорокапятка вновь подскочила и легла набок. Тяжелый снаряд самоходки опрокинул орудие, разметал расчет.

Сбоку ударило 76-мм орудие. Танк вздрогнул и присел. Над его кормой почти тут же вспыхнуло пламя: снаряд угодил в моторную часть.

Пока фашисты отыскивали новую огневую точку, наши полковые артиллеристы перенесли огонь на соседний танк. Очередным выстрелом своротили башню танка и завязали дуэль с самоходкой врага.

— Молодчага, Кичулкин! — не выдержал связист. — Так их, дави гадов! Знай наших!

Младший сержант Михаил Кичулкин по прибытии на плацдарм представился мне. Ниже среднего роста, худощавый, подвижный. После ознакомления с местностью он по-хозяйски доложил об основной и запасной позиции, обратился за помощью в оборудовании окопа для личного состава и ровиков под снаряды.

— Огневые позиции мы оборудуем сами, товарищ капитан, замаскируем их, комар носу не подточит, а вот с укрытием для себя и боеприпасов вряд ли управимся. Силенок маловато.

Мне понравились деловой тон командира орудия, его забота о людях. Выделил ему в помощь два стрелковых отделения. На рассвете младший сержант вновь появился на батальонном НП. Доложил об оборудовании огневых позиций и представил карточку огня, хотя и в карандаше, на изрядно помятом листе, но местность была схвачена точно, расстояния до ориентиров совпадали с нашими.

— Связь держать с нами и с командиром пятой роты.

— Уже доложил старшему лейтенанту Ковалеву. Вопросы взаимодействия увязали, сигналы целеуказания назначили.

Тогда я порадовался распорядительности Кичулкина.

И переживал за него теперь. Расчет производил два-три выстрела и тут же менял позицию. На наших глазах сумел поджечь самоходку противника.

— Твои истребители танков отличаются, — позвонил командир полка. Передай им мою благодарность да не забудь представить к наградам.

— Не забуду, товарищ майор. Только это артиллеристы Спасибо за усиление.

— То-то же, а говоришь, мало помогаем. Но все равно поблагодари их от меня.

Майор Павлюк помолчал, потом спросил:

— Почему не открываешь ружейно-пулеметного огня по противнику?

— Подпускаем поближе.

— Смотри, как бы не перехлестнуть. Немец-то, он ученый пошел. Понял меня?

— Понял, товарищ майор. — Я отыскал взглядом Бухарина: — Ракеты, Николай Яковлевич!

В руках заместителя по строевой части щелкнула ракетница. Разрывая воздух, с шипением вверх взметнулся заряд. Телефонист закричал в трубку: "Огонь! Огонь! Огонь!.." И тут же по всей линии обороны яростно застучали пулеметы, автоматы, винтовки, ударили, выискивая цели, противотанковые ружья, ухнула сорокапятка.

Немецкая пехота, словно наткнувшись на невидимую стену, замедлила движение. С НП было видно, как вражеские офицеры, размахивая руками, продолжали звать подчиненных вперед, пытались навести порядок в изломанной и поредевшей цепи. Но солдаты падали, ползли, сбивались кучами около танков, стараясь уйти иод защиту брони, не понимая того, что становятся уязвимее для нашего огня.

Стало ясно: немецкая атака провалилась. Перед фронтам батальона расчеты противотанковых ружей подожгли еще два танка. Наступала развязка, хотя одному взводу противника удалось прорваться на стыке чугуновской роты с 1-м батальоном. Но это уже была агония: напоровшись на кинжальный огонь станковых пулеметов с запасных позиций, фашисты были уничтожены.

Оставшиеся в живых мелкими, разрозненными группами стремились уйти в тыл. Наступал момент для нашей атаки. По телефону связался с 3-м батальоном. Трубку взял адъютант старший батальона Гудашников.

— Иван Васильевич, как прошло крещение?

— Нормально. До роты немцев положили. Теперь вот сами готовимся в гости к противнику. Сабантуй начинаем по вашему сигналу.

Иван Васильевич Гудашников, невысокого роста, с густой шапкой иссиня-черных волос, слыл в полку инициативным офицером. Правда, за излишнюю расторопность ему иногда доставалось, но кто не ошибается, если, как говорится, человек горит в работе. Он спокойно выслушивал замечания, делал из них выводы, продолжая оставаться веселым, жизнерадостным, энергичным, охочим до работы. Его уважали товарищи и подчиненные за ненасытность в деле, веселость характера.

О готовности к атаке известил меня и адъютант старший 1-го батальона.

Информация о подготовке и ходе выполнения боевых задач в полку была поставлена неплохо. Майоры Павлюк, Модин требовали от нас, комбатов, не только точных и своевременных докладов им, но и информирования соседей, командиров приданных и поддерживающих подразделений. Это и верно: знать, как идут дела у выполняющих вместе с тобой задачу людей, командиру необходимо. Этого требует устав. Но к сожалению, в ходе боевых действий кое-кто из офицеров об этом забывал, что иногда приводило к нежелательным последствиям. Мы старались не повторять ошибок. Это, на мой взгляд, и являлось залогом наших успехов в последних боях.

По отступающим немцам били полковые артиллерийская и минометная батареи. Батальонные минометчики сосредоточили свой огонь на первой траншее противника. Объективами бинокля веду по инженерным сооружениям врага, но тут слышится голос телефониста:

— Товарищ капитан, Первый на проводе. Взял трубку:

— Слушаю вас.

— Пора, — произнес Павлюк.

Я махнул рукой капитану Бухарину. Ракеты расчертили небо. Видно было, как бойцы выскакивали из укрытий и с оружием наперевес быстро шли вперед. Метров через двадцать — тридцать цепь выровнялась, четко обозначились роты, на стыке которых перебежками перемещались пулеметные расчеты.

— Пошли-поехали, — выдохнул с облегчением капитан Пресняков.

В это время упал один, за ним — второй, третий боец. Бросил взгляд вперед, стало ясно: фашистские пулеметы нам не удалось полностью подавить. В воздухе проскрежетали залпы немецких шестиствольных минометов. Разрывы вспороли землю и вырвали из цепи несколько человек. В создавшейся ситуации выход был один — броском вперед выскочить из-под огня. Бойцы рванулись вперед, но тут навстречу цепи хлестанули пулеметные и автоматные очереди. Фашисты вели огонь с правого фланга и с высоты 131,4, предварительно положив перед этим на землю роты нашего 3-го батальона. Подтверждались слова капитана Преснякова об этой высотке.

Почти рядом с нашим левым флангом залегла цепь 1-го батальона. Недалеко продвинулись вперед и подразделения 862-го стрелкового полка майора Василия Кожевникова. Они были прижаты к земле кинжальным огнем противника с высоты слева и дотов со стороны деревни Доротка.

Несмотря на наши попытки, поднять людей не удавалось. Атака захлебнулась. Батальоны несли потери. В этом критическом положении нужно было думать о том, как лучше сохранить личный состав, однако штабы полка и дивизии требовали решительных наступательных действий.

— Алтунин, что ты там застрял?! — начал на резких тонах разговор по телефону майор Павлюк. — Ближе других к Халупам. Осталось сделать еще рывок, и ты там. — И после паузы: — Труса твои орлы там не празднуют?

Это вытерпеть было уже трудно.

— Ничего не празднуют. Головы нельзя поднять. Людей гробим. Подавите противника на высоте справа.

— Там красовцы атакуют.

— Лежат под высотой красовцы!

В это время в трубке послышался голос начальника штаба дивизии:

— Что же, по-вашему, капитан Алтунин, можно предпринять в данной ситуации?

Федор Федорович Абашев спросил, как всегда, ровным голосом.

— Отвести людей, товарищ подполковник. Подавить противника огнем артиллерии, потом снова атаковать.

Я понимал, что своим предложением навлекаю на себя неудовольствие, а то и гнев начальства. Есть приказ. Лесные Халупы должны быть взяты. В этом направлении, и только в этом, обязаны мыслить все, от солдата до командира дивизии, и искать варианты, как лучше справиться с поставленной задачей. О том, что мы приступили к расширению плацдарма, знают не только в штабе корпуса, армии, но и, наверно, во фронтовом аппарате. От нас ждут хороших вестей, какой бы ценой успех ни был достигнут. А тут предлагается вернуться в исходное положение! И все-таки я решился.

Поднять роты под кинжальным огнем противника, когда они залегли и бойцы отыскали себе хоть какие-то относительные укрытия, трудно — слишком велика притягательная сила матушки-земли, — но можно. В крайнем случае придется обратиться к коммунистам. Они, как было не раз, встанут. За ними поднимутся и остальные. А дальше? Война без жертв немыслима — это истина. Но вести людей на бесполезную гибель никому не позволено… Тем более в сложившейся у нас обстановке, когда фашисты уже пришли в себя, сориентировались и только того и ждут, чтобы расстрелять цепи в упор.

— Ты понимаешь, что говоришь, комбат? — после небольшой паузы произнес Абашев.

— Понимаю. Если бы не понимал, не сказал бы. Вы спросили мое мнение. Вот я и ответил. Нельзя, товарищ подполковник, догматически подходить к выполнению приказа.

— Философию разводишь, Алтунин, а мы тут тебя… Эх!..

— Да не за себя волнуюсь! Прикажете, первым встану в атаку, но людей бессмысленно погубим, а у нас их и так негусто.

— Мыслишь отчасти верно. Но пойми и другое: люди разбросаны по плацдарму. Лежат. Не так-то легко их будет без потерь отвести.

— Но и лежать под огнем, ждать, когда к людям придет безразличие, тоже не резон. К тому же немец выбивает.

— Это понятно, — в раздумье произнес Абашев. — А может, все же попробовать поднять роты?

— Противник тут же сосредоточенным огнем прижмет к земле. Но если прикажете…

— Нет, приказывать не стану. И так слишком часто стали разбрасываться людьми. Слышишь меня?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Коль так, давай искать выход, как лучше отвести людей. Время не терпит.

— Нужен артналет по фрицам. Мы и отойдем на исходную.

— Разумно, Алтунин. Этот вариант я и имел в виду. Подключить сюда не только наши артиллерийские, но и ваши наличные огневые средства. Вы там ближе. Твои минометчики могут сделать больше, чем мы отсюда. Улавливаешь?

— Так точно, улавливаю.

— Но помни, капитан, — продолжал Федор Федорович. — Лесные Халупы за вашим хозяйством, а ты там на самом острие. Задача должна быть выполнена.

— Возьмем мы эти Лесные Халупы, обязательно возьмем. Начальник штаба дивизии положил трубку.

Под прикрытием артиллерийско-минометного огня роты начали отходить. Нам сравнительно легко удалось вывести личный состав на исходные рубежи, так как люди были уже знакомы с местностью. Труднее было 3-му батальону, бойцы и командиры которого еще не успели освоиться на новом месте. Попав под фронтальный и фланговый огонь, они растерялись, многие выбыли из строя. Большие потери понес и 1-й батальон.

Одной из причин нашей неудачи была спешка. Безусловно, всем хотелось расширить плацдарм, но одного желания в бою недостаточно для успеха. Желание должно подкрепляться многими компонентами, среди которых далеко не последнее место занимает подавление противника огнем артиллерии и минометов. Наш же налет оказался явно недостаточным.

После отхода люди приводили себя в порядок. Хмурые и злые, они ладили брустверы траншей, огневых позиций, очищали от земли полузасыпанные ячейки, ходы сообщения, окопы, наводили линии связи. Пулеметчики и расчеты противотанковых ружей оборудовали запасные огневые позиции. Специальные команды выносили в тыл раненых и убитых. Работали молча, без обычных шуток.

Вернулись из рот Елагин с комсоргом батальона Владимиром Барановым, а от пулеметчиков — капитан Бухарин. Николай Яковлевич молча прошел к тыльной стене окопа, опустился на ящик из-под снарядов, тяжело вздохнул, вытащил пачку папирос и, никому не предложив, что не было присуще его общительному характеру, закурил.

— Переживает, — кивнул в его сторону Иван Иванович, вытирая платком вспотевшее лицо.

Елагин спрятал в карман платок, поправил выбившиеся из-под пилотки волосы, подошел к Бухарину, присел рядом:

— Может, угостишь?

— Бери, — протянул тот пачку папирос.

Замполит чиркнул зажигалкой, вдохнул в себя дым и нарушил затянувшуюся паузу:

— Ну что, отцы-командиры, так и будем в молчанку играть? Досадно, обидно? Безусловно. А чего вы ожидали? Что противник на блюдечке еще и Лесные Халупы преподнесет? Нет, после захвата нами плацдарма он поумнел.

— Да брось ты, Иван, душу бередить, тут и так муторно. На белый свет тошно глядеть.

— Ну, ну, понес, — обернулся к Бухарину лейтенант Елагин. — У каждого из нас нервы на пределе. Однако киснуть мы, коммунисты, не имеем права. На нас смотрят люди. Какой это будет для них пример?

— О чем совещание на высшем уровне? — показался в проеме хода сообщения майор Модин.

Мы встали. В руках начальника штаба полка был планшет с толстой пачкой новых листов карт. Я бросил на них взгляд. Это не ускользнуло от внимания Николая Сергеевича.

— Решили побывать в батальонах, — пояснил майор Модин. — Павлюк пошел в первый, Кулябин — в третий, ну а я вот — к вам. Узнать, чем дышите и как живете-можете. Заодно и карты прихватил. Держи, Пресняков. Ротным раздашь. Да и самим пора уже заменить. Смотри, на что похожа ваша карта, до дыр на сгибах протерлась.

Игорь Тарасович принял листы карты и начал их рассматривать. Модин поинтересовался потерями, однако точно ответить можно было лишь после того, как появятся с последними данными командиры рот.

Модин уточнил район обороны батальона на месте, систему огня. Проделанной командирами и бойцами работой остался доволен. Посоветовал нам рассредоточивать людей.

— Самое опасное для нас сейчас — скученность, — сказал Николай Сергеевич. — В третьем батальоне снаряд вывел из строя шесть человек. Куда это годится! Видимо, пришла пора вернуться к "лисьим норам". Оборудовать их хотя и трудно, но они себя оправдывают. Лишь при прямом попадании снаряда или мины человек погибает. Но наша главная задача во что бы то ни стало расширить плацдарм. Нужно все время давить на противника.

— Наступать без танков, — воскликнул Пресняков, махнув рукой, — когда у противника есть и танки, и самоходки, — гибельное дело!

— Танков, к сожалению, пока не будет, — Модин огорченно развел руками, — никак не удается их переправить. Вчера мы предприняли несколько попыток перебросить танки на плацдарм…

Из рассказа Модина мы узнали, что в полдень в штабе полка раздался звонок. Командира на месте не оказалось. Николай Сергеевич взял трубку у телефониста, представился.

— Гордов у аппарата. Доложите обстановку.

Модин начал докладывать командарму о положении батальонов.

— К вам танки и артбригада подошли?

— Так точно, подошли.

— Сколько на западный берег переправили?

— Пока ни одной единицы.

— Почему?

— Переправочных средств нет, подручные не годятся. Груз тяжелый тонут.

— К вам прибыл понтонный батальон?

— Не получается у них. Понтоны тонут без нагрузки.

— Как тонут?

— Рассохлись в период выдвижения к Висле.

— Где комбат?

— Рядом со мной, товарищ командующий.

— Дай ему трубку.

Майор взял трубку. Минуты две генерал-полковник слушал сбивчивое объяснение командира понтонного батальона, потом оборвал его:

— Я виноват в том, что понтоны рассохлись, или вы? Потрудитесь объяснить свое головотяпство.

— Виноват, товарищ командующий.

— Виноватых бьют, а по законам военного времени за такие дела и…

Модин не расслышал последних слов, но по тому, как побледнел майор, понял, что разговор принял крутой оборот. Пот крупными градинами катился по исхудавшему лицу майора.

— Тебя спрашивает, — протянул трубку комбат.

— Слушаю вас, товарищ командующий.

— Начальник штаба, а почему вы не докладываете? Бездельников покрываете, а вместе с ним и свою нераспорядительность? Чего молчите? Сказать нечего? Так вот, завтра доложите, сколько единиц танков и бригадной артиллерии на западном берегу.

Командарм положил трубку. Наступила пауза. Майор ладонью отер лицо, облегченно вздохнул:

— Ну и ну! Пронесло. Пообещал, если завтра на западном берегу не будет танков и артиллерии, отправить в штрафную роту. Вон они какие, пироги-то. Но что я мог поделать? Жарища стояла вон какая. Рассохлось все к чертовой матери.

Было решено разобрать несколько сараев в находящейся рядом деревне Нешава. Саперы и выделенные им в помощь бойцы из тыловых подразделений полка и артбригады приступили к наведению переправы. Но приходилось то и дело прерывать работу: противник по малейшему скоплению людей открывал бешеный артиллерийско-минометный огонь.

Тем временем ночь прошла свой зенит и покатилась в зарю. Пала предрассветная темнота, густая, тяжелая, и восток начал сереть. Затем заалел край неба, и сразу как-то посветлело, река стала уже не черной, а голубоватой. Переправа резко и четко обозначилась на воде. Хорошо было видно, как на паром взошел танк. Первый паром двинулся.

— Товарищ капитан, танки, танки к нам идут! Ну теперь фриц, держись!

Мы выскочили из блиндажа. Я бросил взгляд на Вислу. К урезу воды подходила другая тридцатьчетверка, за ней виднелась третья боевая машина. Вот она, помощь! Но что это? Я невольно обернулся и взглянул в небо, откуда доносился гул немецких самолетов.

— Жалуют, стервятники! — недовольно произнес капитан Пресняков. Сейчас начнется свистопляска.

По самолетам противника ударили полковые зенитно-пулеметные установки. Но их строй не шелохнулся. Продолжая идти углом, с ходу срывались в пике на переправу. Водяные столбы вставали слева и справа от паромов. Но вот попадание. Видно было, как накренился и соскользнул в воду танк.

В эти минуты в небе на нашем участке не оказалось ни одного нашего самолета. Зенитное прикрытие переправы тоже было явно недостаточным. Возможно, кто удивится, мол, сорок четвертый год, а фашистские стервятники уходят безнаказанно. Дело в том, что многим передовым частям дивизии нашего фронта в эти дни была поставлена задача выйти к Висле и захватить плацдармы на ее противоположном берегу. Естественно, обеспечить батальоны и полки всеми средствами усиления, особенно авиационным прикрытием, было трудно, зенитные же подразделения и части были на марше.

Пока мы наблюдали за разыгравшейся на переправе трагедией, не в силах помочь или хотя бы облегчить участь танкистов и саперов.

Вскоре у Модина состоялся новый разговор с командующим армией. Генерал-полковника Гордова вновь интересовали результаты форсирования Вислы.

— Танкисты на западном берегу?

— Никак нет! — ответил Модин.

— Мне донесли, что понтонная переправа готова и вот-вот начнется!

— Была, товарищ командующий. Немцы разбомбили.

— Ночью?

— Нет, утром.

— Опять двадцать пять! Что мне с вами делать? Нужно было начинать форсирование в темное время суток. Так нет же, рассвета ждали и дождались. Что, переправа, что ли, была не готова?

— Так точно, еле успели к утру.

— Где он, этот сапер?

— Контужен во время налета, товарищ командующий. Медики сейчас приводят комбата в чувство.

— Жаль. Загремел бы он у меня.

Генерал-полковник замолчал, видимо обдумывая создавшееся у нас положение, а может, на время кто и отвлек его от телефонного разговора. Модин не бросал трубку, ждал.

Минуты через две-три Гордов спросил:

— Вы слушаете меня?

— Да, слушаю, товарищ командующий.

— Переправу продолжать наводить. Танки и артиллерия должны быть на том берегу. Плацдарм нужно расширять, а без них нам не обойтись. Передайте это командиру полка. Что-то его на месте не бывает. Вы поняли меня?

— Так точно, понял, товарищ командующий. Будем принимать все меры. Командир полка находится в батальонах.

— До свидания. Желаю вам успеха.

Генерал-полковник положил трубку.

* * *

Захваченному нами плацдарму, его расширению, как подытожил Модин, по-прежнему уделяется большое внимание. Вчера, сегодня ночью, утром штабы армии и корпуса непрерывно интересовались нашими делами. И хотя мы не были посвящены в замыслы и намерения высшего командования, но мне думалось, что будем принимать здесь не только дивизионные части, но и соседей.

Мы тогда еще не знали, что 29 июля армия своими флангами вышла к Висле и что помимо нашего был захвачен плацдарм в районе Виняры, а затем части армии зацепились за левый берег у Аннополя. Но еще раньше 162-я стрелковая дивизия 13-й армии нашего фронта захватила плацдарм южнее Баранува. Севернее этого города также был захвачен небольшой плацдарм полками 350-й стрелковой дивизии, на который вечером 30 июля начали переправляться части 1-й гвардейской танковой армии, а вслед за ними — и 3-й гвардейской танковой. В разных местах на западном берегу Вислы в эти дни развернулись ожесточенные бои, в которые втягивалось все больше и больше техники и войск различного предназначения с той и с другой стороны.

В этом разворачивающемся гигантском сражении наш плацдарм был всего лишь маленьким участком операции по разгрому врага на левобережье Вислы, хотя нам он казался самым важным и самым главным не только в армейском, но и во фронтовом масштабе. Не по ожесточенности и накалу боев, доходящих с первого дня высадки до предела человеческих возможностей, он отражал общую картину борьбы с врагом в последние дни июля, в августе и сентябре сорок четвертого года. И та и другая сторона ставила перед собой решительные цели, делая для их достижения все возможное, а порой и невозможное.

Бои, особенно в первые августовские дни, носили крайне ожесточенный характер. В иные сутки их было трудно отделить один от другого. Скорее всего, это был один бесконечный бой, в котором лишь менялись варианты использования техники, оружия, людей. Часами стоял грохот разрывов снарядов, бомб, мин. И выделить что-то, пронести разграничительную линию, тем более дать оценку тому или иному из них, нелегко. Расскажу, что мне особенно запомнилось и что воскресили в памяти архивные документы.

Несмотря на то что танки переправить на плацдарм не удалось, Лесные Халупы в один из первых августовских дней были взяты. Им предшествовала борьба за овладение высотой 131,4. Больше суток кряду батальоны 828-го стрелкового полка подполковника Николая Красовского штурмовали укрепления врага. Фашисты, отражая натиск, нередко сами переходили в контратаки. То в одном, то в другом месте создавалась критическая ситуация. Николай Викторович Красовский выслушивал сообщения офицеров штаба, комбатов, а то и командиров рот, помогал подразделениям, когда возникали трудности, требовал от офицеров искать ключ к взятию высоты.

Комбаты майоры Николай Иваницкий, Лев Левин, Григорий Головко — люди опытные, не раз бывавшие в трудных переделках, — выслушивая упреки командира полка, хмурились. Пока даже у таких организаторов боя, как они, чьи фамилии не раз упоминались в приказах по награждению, а слава далеко шагнула за пределы полка, ничего не получалось. Фашисты встречали каждый раз стрелковые цепи плотным огнем.

Но все же высота была взята. Правда, не без помощи дивизии. На острие очередной атаки полковник Федор Семенович Даниловский поставил специальную штурмовую роту. Она с фронта связала противника, заставила его стянуть сюда основные огневые средства и живую силу, ослабив фланги. Этим воспользовался Красовский. Его батальоны начали охватывать с флангов высоту. Командиры 7-й и 8-й рот старшие лейтенанты братья Александр и Иван Легковы со своими подразделениями сумели прорваться в тыл противника, замкнув кольцо окружения. Прикрывшись со стороны Гурно пулеметами, они ударили по узлу сопротивления.

Фашисты яростно отбивались. Из Цишиц и Гурно немецкое командование пробовало помочь гарнизону высоты. Но, встретив фланговый огонь батальонов нашего полка и пулеметных заслонов, шедшие на помощь подразделения врага вынуждены были залечь. Тем временем красовцы продолжали сжимать клещи вокруг высоты. Вой переместился в траншеи, ходы сообщения, блиндажи. Бойцы гранатами, а если была возможность, толовыми зарядами разрушали огневые точки противника.

Высота вскоре была взята, хотя немцы сопротивлялись до последнего. Лишь единицы сдались в плен, да и те контуженые или раненые. Однако дальше продвинуться батальонам полка удалось всего на сто — сто пятьдесят метров. Противник прижал стрелковые цепи к земле плотным огнем, а затем попробовал отбросать их назад. Красовцы отразили контратаку — к сожалению, с немалыми для себя потерями — и приступили к оборудованию новых позиций, хотя немцы не оставляли попыток помешать инженерным работам.

В ходе боя несколько улучшила положение наша 5-я рота. Старший лейтенант Ковалев сумел столкнуть с невысокого холма — остатка старой дамбы, прикрывавшего дорогу из Лесных Халуп, — немецкий пехотный взвод и сам закрепился на этом холме. Теперь ружейно-пулеметным огнем мы контролировали выход дороги из деревни и могли более свободно маневрировать силами и огневыми средствами.

Несколько продвинулся вперед и наш сосед слева — 862-й стрелковый полк. Блокировав четырехамбразурный дзот, он левым флангом охватил деревеньку Доротка, а батальон капитана Геннадия Макурина вплотную подошел к высоте 177,9 и завязал огневой бой за нее. Высота в тактическом отношении давала большие преимущества противнику. Находясь между Дороткой, Лесными Халупами и Цишицами, она господствовала над окружающей местностью. Фашисты прекрасно это понимали и заранее подготовили ее к обороне. Уже на подступах к Доротке они нанесли с нее большой урон батальонам майора Василия Кожевникова. Оттуда же гитлеровцы держали под огневым воздействием левый фланг нашего полка. Потребовалось немало усилий, чтобы выбить немцев с этой высоты.

Шаг за шагом, метр за метром мы расширяли плацдарм. Каждый бугорок, каждую лощинку штурмовали по нескольку раз. Помню, как поросший небольшим кустарником взгорок несколько раз переходил из рук в руки. То же было и с домами на южной окраине Лесных Халуп. Не успел взвод Чалаганидзе из 4-й роты закрепиться в них, как командир роты старший лейтенант Дмитрий Оде-гов доложил: противник выбил взвод Чалаганидзе из деревни.

— Одегов, приказ знаешь — назад ни шагу! — вскипел было я. — Мы донесли о взятии домов в штаб полка.

Офицер переступил с ноги на ногу, на его небритых щеках заиграли желваки.

— Возьму, товарищ капитан. Ночью ворвусь и возьму, чтоб их черт побрал, эти дома. Фрицы навалились, как саранча. Чалаганидзе бьет их, а они прут и прут, у него же людей негусто. Вот и пришлось отойти.

— Обожди, не кипятись, Александр Терентьевич, — тронул меня за плечо только что вернувшийся с передовой капитан Бухарин. — Я видел, как четвертая дралась. Одегов прав, фрицы лезли как оглашенные. Видно, взбучку от старшего начальства получили, не считались с потерями. Чалаганидзе положил там их порядком, пока не подошли к концу боеприпасы.

Николай Яковлевич раскурил папиросу и продолжил:

— Знаю, как отход будет воспринят в наших верхах, но ничего не поделаешь, одной злостью тут не возьмешь.

— Да возьму я эти дома! Честное слово, возьму! Пусть только немного стемнеет.

— Посмотрим, посмотрим.

— А что смотреть-то, товарищ капитан. Под покровом темноты подберемся и ударим по фрицам. Ночью они не слишком-то ввязываются в бой, тем более в рукопашный, боятся.

Командир роты коротко изложил план. С наступлением темноты взводы сосредоточиваются в кустарнике на южной окраине Халуп и по общему сигналу без артподготовки идут на штурм.

— Но допустит ли противник это? Он ведь наверняка не дремлет. К тому же на мины и проволоку можно нарваться.

— Пока перед передним краем у него ничего нет. Там у меня наблюдают за фрицами посты. Немцы лишь успели оборудовать на огородах несколько огневых точек да отрыть траншею по колено, и та не сплошная. Все это мы видели, когда недавно шуганули, их оттуда.

— Шуганули и отдали назад. Теперь-то они не сидят сложа руки, а продолжают зарываться в землю.

— По возможности, не даем.

— Это-то хоть хорошо.

Я помолчал, окинул взглядом. Одегова. Низкорослый, широкоплечий, в каске и перепачканном обмундировании, старший лейтенант выглядел намного старше своих лет, хотя по-мальчишески облизывал языком полопавшиеся губы, шмыгал носом.

— Ну вот что, дома за тобой. Готовься к атаке. В том, что предлагаешь, рациональное зерно есть. Конечно, с нашей поправкой. Пока сосредоточиваешься, мы тут на флангах пошумим, а затем и по тылам пройдемся. Как, не возражаешь?

— Да, я только хотел об этом вас просить, — сверкнул глазами Одегов.

— Ну вот видишь, мыслим одинаково. Думаю, что Ковалев с Чугуновым тебе помогут. Сейчас доложу о нашей задумке командиру полка.

— Разрешите идти! — приложил руку к срезу каски Одегов.

— Идите!

Майор Павлюк одобрил наш план, хотя и не без упреков по поводу отхода.

— Но раз вы сами решили исправить оплошность, — сказал Валентин Евстафьевич, — на этот раз ограничимся разговором. Тем более что сейчас не до этого. Ваша задумка входит в общее намерение на ближайшие часы. Лесные Халупы должны быть взяты. Сколько можно топтаться перед ними, слушать нарекания! В общем, ты со своим Одеговым начинаешь, мы подключаемся. Боевое распоряжение получишь через полчаса. Там будет все конкретизировано, в том числе и ваша задумка учтена.

В сумерках 4-я рота начала накапливаться для броска. От воронки к воронке, от бугорка к бугорку, по выгоревшему хлебному полю, прикрываясь кустарником и травой там, где они еще сохранились, бойцы под грохот разрывов снарядов гаубичных батарей на флангах и в тылу выдвигались к назначенному рубежу. Представитель от майора Валентина Березы — невысокий подвижный старший лейтенант, с выбившимися из-под пилотки огненно-рыжими волосами, корректировал огонь по ранее выявленным целям, то и дело радостно восклицал: "Все, вмазали, как в копеечку, теперь доворот…"

В перерывах между артиллерийскими разрывами слышно было, как лопаются мины, плеская по сторонам короткими сполохами огня. Старший лейтенант Пономарев надсадно кричал в телефонную трубку: "Фиалка", беглым — огонь!"

Правее и левее нас оборона противника также сотрясалась от взрывов. На северной стороне Лесных Халуп ярким пламенем горели какие-то постройки. Населенный пункт все больше и больше заволакивало дымом.

— Ничего себе сабантуй! — пробасил кто-то из находящихся на НП бойцов охраны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.