Брянская Краснознаменная
Брянская Краснознаменная
Третий год по родной земле катится вал войны — рушатся города, горят села, уничтожаются творения человеческого разума.
Третий год кровь и пот: кровь — на фронте, неимоверное напряжение — в тылу. Миллионы людей оторваны от привычных дел; гибнут в боях, мерзнут в окопах, мокнут на маршах…
Третий год по дорогам идут эшелоны с пополнением, военной техникой, оружием, боеприпасами, снаряжением, ранеными, а люди живут суровыми законами военного времени: недоедают, недосыпают ради одного — все для фронта, все для победы.
И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем…
В одном из воинских эшелонов осенью сорок третьего я убывал на фронт. Стучали колеса на стыках рельсов, мимо проплывали пожухлые поля, расцвеченные осенними красками леса, деревни и села, пристанционные поселки, города.
В раскрытые двери теплушек врывался ветер. Воздух еще не успел полностью остыть, был свеж, чист, приятно бодрил. Местами вдоль железнодорожной колеи лежал пестрый сарафан листьев. Красоты осенних пейзажей навевали воспоминания, уносили нас в родные места. Бойцы и командиры разговаривали о военных событиях, вспоминали мирную жизнь, говорили о самом дорогом, сокровенном, что осталось за чертой 22 июня 1941 года, раз и навсегда перечеркнувшего миллионы людских судеб.
Народ подобрался бывалый. Большинство успело, как говорят, но самую маковку вкусить "прелестей" фронтовой жизни, побывать в таких переделках, откуда не всегда, да и не все, возвращаются. Война для них стала работой трудной, опасной, но необходимой, — работой, без которой и мечтать нельзя было о победе. Поэтому если заводили разговор о военных делах, то говорили просто и понятно, рассудительно и с толком. Без излишних прикрас вспоминали бои и сражения, давали оценку противнику.
— Нет, не тот немец пошел, не тот, — свертывая самокрутку, ведет разговор с окружившими товарищами старшина Лузгин. На гимнастерке старшины бордовой эмалью отсвечивает орден Красной Звезды, поблескивают медали, видны нашивки за тяжелые ранения. — Помню, в сорок первом, сорок втором фриц лез напролом. Бывало, возьмешь в плен, хорохорится, руку тянет вверх: "Хайль Гитлер!" А как своротили ему скулу под Сталинградом да под Курском шею свернули — другую песню заводит: "Гитлер капут!"
Бойцы, окружившие старшину, смеются, отпускают колкости, соленые солдатские остроты в адрес Гитлера и верхушки рейха. Кто-то протяжным баском глубокомысленно замечает:
— Ко времени приспосабливаются, на Гитлера все валят, а сами-то где они были, да и теперь…
— Во-во! — подхватывает старшина. — И я только об этом "теперь" хотел сказать. Дерутся фрицы пока отчаянно, держатся до конца. Я это к чему? Да к тому, что кое-кто, возможно, думает, мол, теперь фрица шапками закидаем. Нет, шалишь. Недавно под Берестой — меня там еще осколок фашистской мины в плечо поцеловал — часа полтора наша артиллерия молотила немецкий передний край. Казалось, ничего живого там не осталось. Но только поднялись мы в атаку, как ожили фашистские огневые точки. Мы — туда, мы — сюда, а он чешет из пулеметов — и все тут. Пришлось поклониться матушке-земле, да и не один раз.
Подтянули артиллерию. Дело пошло сподручнее, но опять же огрызается фашист. Из каждой дыры приходилось выкуривать гада.
Чиркнув колесиком трофейной зажигалки, Лузгин прикурил и задумчиво произнес:
— Многих тогда ребят мы недосчитались. И каких ребят! Знающих, с фронтовым опытом. Горько об этом вспоминать.
Лузгин тяжело вздохнул и после небольшой паузы добавил:
— Думаю, и дальше немец будет упорствовать. После боя в штабном блиндаже наши разведчики нашли приказ, в котором помимо призывов умереть во имя фюрера и Германии была и угроза: оставление позиции карается смертью… Вот они какие, пироги-то.
Застучали буфера, заскрипели, состав сбавил ход, а затем и совсем остановился. От головного вагона раздался зычный голос дежурного по эшелону: "Из вагонов не выходи-и-ть! Не выходи-и-и-ть!" Но я уже выскочил. Поезд тронулся. Пришлось пересесть в соседнюю теплушку. Там встретился с невысоким, в ладно подогнанном обмундировании старшим лейтенантом Темирязевым, с которым за время следования уже успел познакомиться.
Присел на предложенный бойцом аккуратно обструганный чурбачок, прислушался. Политработник продолжал беседу. Речь шла о семье Пучковых, которую, с приближением франта, вместе с другими сельчанами фашисты выгнали из дома. В дорожных перипетиях умирает дочь. Мать гитлеровцы разлучают с сыном.
Трагедия фашистского нашествия… Подобных историй тысячи, десятки тысяч. Сколько горя враг принес на нашу землю! Бойцы и командиры слушают парторга, вздыхают. Возле меня пристально смотрит на отблеск солнечного луча сержант. В его больших серых глазах тоска и боль.
— Вот и мои где-то мыкаются, — шепчет. — Третий год под немцем. Ни слуху ни духу. Как они там? Живы ли?
Не выдержал, положил ему на плечо руку.
— Крепись, солдат, крепись. Не один ты такой. Скоро очистим нашу землю от фашистской нечисти, разыщешь семью, обязательно найдешь, и все наладится.
Состав трогается. Вначале медленно, затем все быстрее и быстрее катятся вагоны. На прощание нам моргает зеленым глазом семафор. Люди молчат, переживают услышанное.
Смотрю, Темирязев складывает газету, не торопится с комментариями. Да и что ему говорить? И так все ясно.
Теплое, хорошее чувство рождается у меня к этому пожилому человеку. Сумел так донести содержание статьи "Невольничий караван" до товарищей, что равнодушных нет. Лучшей агитации желать нечего.
Ветер свистит в дверном проеме вагона, упруго бьет в лицо, уносит махорочный дым. Желтые блики солнечных лучей пляшут по сосредоточенным лицам, гимнастеркам, шинелям, ватникам…
Слово за слово — вновь оживает разговор. Нить беседы в основном сплетается из последних фронтовых событий.
Разговоры переходят с общего на личное и вновь возвращаются к общей теме. Порой трудно отличить одно от другого: так тесно переплела и скрутила война судьбы отдельных людей с судьбой страны.
— Только начал жить, — делится мыслями с товарищами солдат с оспинами на широкоскулом лице. — Правление колхоза за ударную работу срубом на хату наградило. Отстроился. Хозяйство завел. А тут, понимаешь ли, война. И все пошло прахом. Ни двора ни кола не осталось. Все немец сжег.
— Та же история и у меня, Васильев, — вздыхает сосед. — Начисто все фашист спалил. Жена пишет: в землянке живет с Детьми, а моему младшему всего четыре года. — И после небольшой паузы: — Ничего, выдюжим. Назло всему выдюжим и заживем не хуже прежнего.
* * *
Позади остались Вязьма и Смоленск. Состав вошел в зону Белорусских лесов. По сторонам железнодорожной колеи потянулись сосны, ели, осины, синеватые блюдца воды в напоенных досыта осенними дождями низинах, речушки. Справа и слева на добрых пару сотен саженей, а го и больше, лес вырублен, а у переездов, стрелок, мостов, на возвышенностях — траншеи с укрытиями, амбразурами для пулеметов и автоматов, блиндажи.
— Фашисты понастроили, — кивает в сторону инженерных сооружений пожилой солдат. — Мне тут в партизанах пришлось воевать. Боялись немцы нашего брата. Ух как боялись! Вот и изводили лес, паразиты.
На откосах насыпи остовы сожженных вагонов, машин, почерневшие от огня, разбитые бронетранспортеры, танки, орудия и другая военная техника следы недавних боев. Чаще стали встречаться печные трубы на месте сед, деревень и хуторов.
Белоруссия — партизанский край. Я был наслышан о делах народных мстителей.
Два с лишним года в глубоком тылу врага белорусские партизаны громили фашистские гарнизоны, выводили из строя железные дороги, мосты, пускали под откос поезда, вели разведывательную работу. Как позже стало известно, к концу 1943 года во всех областях оккупированной врагом Белоруссии действовали подпольные обкомы партии, более 185 горкомов, межрайкомов, райкомов и других подпольных органов, объединявших сотни первичных партийных организаций. Имена партизанских командиров В. Е. Лобанка, В. З: Коржа, Р. Н. Магульского, деда Миная и многих других облетели страну.
Земля горела под ногами захватчиков. Враг зверствовал. Его карательные отряды рыскали по партизанским зонам, вешали и расстреливали сельчан, предавали огню хутора, деревни.
Смотреть на содеянное фашистами было нелегко. Там, где еще год-другой назад была жизнь, хозяйничал осенний ветер, наводил тоску и печаль. Пожарища, обвалившиеся воронки на месте погребов и кресты, свежие и уже потемневшие от времени и дождя… Не припомню, о чем мы тогда говорили между собой, да это и не столь уж важно. Виденное усиливало ненависть, жгучую, беспощадную, к врагу, принесшему нашему народу эти неисчислимые страдания.
Разгружались на глухом полустанке. Сеял мелкий дождь. Подступавшие к самым строениям деревья выглядели сумрачно, а уходивший в распадок частокол сосен, елей, берез, осин сливался в темную массу. Лохмотья грязного тумана ползли по самой земле. Тянуло сыростью. Бойцы и командиры неторопливо переговаривались, время от времени посматривали на далекие зарницы — там проходила линия фронта.
* * *
Часа через полтора на полустанок прибыли представители штаба 11-й армии генерал-лейтенанта И. И. Федюнинского. Началось распределение личного состава по частям. Меня вместе с группой офицеров направили в распоряжение командира 53-го стрелкового корпуса генерал-майора И. А. Гарцева. В отделе кадров корпуса получил назначение в 197-ю стрелковую дивизию.
На следующий день попутным транспортом прибыл на место. Представился начальнику отделения кадров капитану Таранову. Он расспросил меня о прохождении службы, сказал:
— Командира дивизии полковника Даниловского в штабе нет. Вместе с другими прибывшими офицерами вас примет начальник политического отдела.
Им оказался высокого роста, с впалыми щеками, глубокой морщиной между густых бровей, с большими серыми глазами подполковник.
— Петр Григорьевич Жеваго, — отрекомендовался он. — С прибытием вас, товарищи офицеры, в нашу Брянскую Краснознаменную дивизию.
Петр Григорьевич каждому из нас пожал руку, пригласил сесть. Коротко ознакомил с историей дивизии, с теплотой отозвался о ветеранах соединения, заметил: "Подробнее знакомиться будем в ходе боев. Дивизия со дня на день войдет в соприкосновение с противником". Поинтересовался, нет ли личных вопросов, на прощание пожелал нам всяческих успехов и отпустил.
Выходя из землянки, мы уносили с собой душевное тепло, вызванное этим, на первый взгляд суровым, человеком, и гордость за дивизию, в которой предстоит служить. Жеваго не призывал нас равняться на фронтовиков, нет. Но тон, которым поздравил с прибытием в Брянскую Краснознаменную, рассказ, вернее, даже информация о боевом пути одной из самых молодых дивизий были значимее высоких слов и призывов. Мы уходили с хорошим настроением, желанием найти себя в боевом коллективе.
В эти дни войска корпуса и армии вели бои на правом берегу реки Сож. Враг стремился задержать наше наступление. На многочисленных реках, в межозерных проходах и даже на болотах фашисты создали систему промежуточных рубежей, а деревни и хутора превратили в опорные пункты. На наиболее вероятных же направлениях нашего наступления противник сосредоточил танки и артиллерию, прикрыл подступы к своей обороне минными полями и инженерными сооружениями.
Для того чтобы понять причины упорства гитлеровцев, достаточно было взглянуть на карту: через Белоруссию можно кратчайшими путями выйти к Польше и Восточной Пруссии. Не берусь судить о других стратегических последствиях для немецко-фашистского командования в связи с потерей Белоруссии. О них хорошо оказано в исторических документах, мемуарах Маршалов Советского Союза Г. К. Жукова, А. М. Василевского и других военачальников.
Дивизия находилась во втором эшелоне корпуса. В штабе шла подготовка к предстоящему вводу ее в бой. За неимением вакантной должности командира батальона меня временно прикомандировали к оперативному отделению. Работа незнакомая. Но ничего не поделаешь, начал осваивать, знакомился с людьми, историей соединения.
Дивизия родилась 8 мая 1943 года на основании директивы Ставки Верховного Главнокомандования. Формировалась в Веневском районе Тульской области из частей 120-й Чапаевской и 147-й курсантской бригад.
22 июля в составе 53-го стрелкового корпуса Брянского фронта приняла боевое крещение на правом берегу реки Рессета. Началось испытание на мужество — суровый экзамен для всех — от рядового до командира дивизии. И они выдержали этот экзамен. За несколько дней освободили от немецко-фашистских захватчиков пятнадцать населенных пунктов, при этом сотни воинов соединения проявили отвагу и мужество.
Мне не раз довелось слышать о боевых делах батарейцев старшего лейтенанта Леонида Быкова, а спустя тридцать с лишним лет, работая над архивными документами, я с волнением прочитал о коллективном подвиге минометчиков. В одном из июльских боев старшие сержанты Виктор Жервин, Петр Дряжев, Николай Демидов, Прокопий Климов, Николай Коломийцев, сержант Афанасий Филимонов, красноармейцы Александр Рожков, Иван Матвеев, Андрей Лавров (всего в группе было одиннадцать человек) отразили контратаку превосходящих сил противника, при этом уничтожили до роты пехоты и вражеский танк.
В другой схватке, когда фашисты окружили наблюдательный пункт, старший лейтенант Быков вызвал огонь артиллерии на себя. За это отважный офицер удостоился ордена Красного Знамени.
В памяти однополчан навеки остался подвиг красноармейца 8-й стрелковой роты 3-го батальона 862-го стрелкового полка Николая Талалушкина. У небольшого местечка Клын рота штурмовала опорный пункт противника. Продвижению подразделения мешал фашистский дзот. Бойцы залегли под кинжальным пулеметным огнем. Несколько человек было ранено. Застонал сосед. Подтянувшись на руках, Талалушкин метнулся в находившуюся рядом небольшую выемку. Над головой запели пули. Одна очередь, вторая, третья…
Нахлынула злость. Рука машинально скользнула к сумке. Есть! Талалушкин вытащил гранату. К лицу прилила кровь, стало жарко. Он еще не знал, что предпримет, но и бездействовать больше не мог. Рядом гибли товарищи, с которыми еще сегодня пил, ел из одного котелка, рассуждал о жизни и которые делились с ним, чем только могли. Теперь они, его боевые друзья, лежали на сырой после короткого июльского ливня земле, и не было возможности поднять голову под пулеметным огнем врага.
Талалушкин бросился в сторону невысокого ракитника. Преодолел кустарник, рывком пересек небольшую ложбинку и с разгона упал в густой репейник. Пополз. С каждым метром все ближе и ближе дзот. Уже слышно, как дробью стучат отшвыриваемые от пулемета гильзы. Пора! Коротким взмахом, как учили, он швырнул гранату в амбразуру.
Получай, собака! Пулемет смолк. Но когда Талалушкин ужо собрался подняться, очередь полоснула вновь. "Ах ты, гад!" — сплюнул накатившуюся слюну солдат. Вновь вскипела ярость на фашистов, мешающих завершить атаку, и злость на себя — за то, что не сумел уничтожить дзот, хотя и не был в этом виновен: амбразура оказалась узкой, граната отскочила, разорвалась на склоне бруствера. Взрыв оглушил фашистов, а стеганувшие осколки заставили упасть на дно блиндажа. Но немцы почти тут же пришли в себя и вновь взялись за оружие. Животный страх за собственные жизни придавал гитлеровцам силы.
Совершенно другие мотивы руководили Талалушкиным — страстное желание спасти боевых товарищей, дать возможность роте, батальону и полку в — целом продвинуться вперед, освободить еще один клочок родной земли.
Он вскочил на ноги, рывком перемахнул расстояние, отделявшее его от клокочущего свинцом дзота. Мало кто видел этот стремительный бросок: не до того было товарищам, искавшим выход из создавшегося положения. Но когда оборвалась дробь пулемета и наступила тишина, многие увидели над неприятельской амбразурой распростертое тело солдата. Они тогда не подумали о подвиге. Нет. Просто кто-то из них должен был заставить замолчать пулемет. С криком "ура" бойцы рванулись вперед и овладели опорным пунктом.
Осознание совершенного Николаем Талалушкиным пришло к ним позже, когда командир построил батальон, всех поблагодарил за выполнение задачи, теплое слово сказал о погибших, откинул край плащ-палатки. Всем открылось лицо солдата. Оно было спокойным, лишь немного утомленным, как будто после трудной дороги боец прилег отдохнуть и сейчас встанет и пойдет вместе со всеми дальше. Спокойным и удовлетворенным, исключающим даже малую тень страха. Таким бывает лицо человека, до конца выполнившего свой долг.
— Смотрите, товарищи, вот кому мы обязаны сегодняшним успехом. Рядовой Талалушкин пожертвовал собой ради выполнения задачи, во имя Родины…
Бойцы и командиры, стоя с непокрытыми головами, смотрели на распростертое тело боевого товарища. И что таить, не у одного из них выкатилась скупая мужская слеза. Не могли сдержаться, хотя и понимали: законы войны суровы и в ней без жертв не обойтись.
Вскоре павших в этом бою похоронили. Прогремел залп прощального салюта. Многих из них за проявленное мужество и героизм посмертно наградили, а комсомольцу красноармейцу Николаю Степановичу Талалушкину Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза.
Тем временем подходили к своему логическому завершению бои на орловском плацдарме, в которых принимали участие войска Центрального, Западного и Брянского франтов. Вслед за Орлом были освобождены города Дмитровск-Орловский, Карачев и другие.
Советские войска подошли к оборонительному рубежу Хаген, созданному противником восточнее Брянска.
Враг упорно сопротивлялся. Это и понятно. "В итоге наступления наших войск он лишался (так оно в дальнейшем и было) крупного узла железных и шоссейных дорог, дававшего ему возможность маневра силами и средствами по фронту и в глубину, — Брянска. Следует отметить, что победило наше превосходство в искусстве ведения наступательных операций. Войска 50-й и 3-й армий нанесли удар в тыл вражеской группировке, в направлении Бежицы, а соединения 11-й армии подходили к Десне в районе самого города. Немецко-фашистское командование не сразу определило направление главного удара.
Противник был лишен возможности вести воздушную разведку, поскольку в небе полностью господствовала советская авиация. Под ее надежным прикрытием с 11 по 13 сентября дивизия вела ожесточенные бои с противником на ближних подступах к Брянску. Оборону врага приходилось буквально прогрызать. Сплошные минные поля, дзоты, доты, другие инженерные сооружения прикрывали подступы к дорогам, хуторам, деревням, селам. Раскисший от прошедших дождей грунт, насыщенные водой низины, пойменные луга, болота мешали маневру. Тем не менее полки продвигались вперед. В эти дни частями дивизии были освобождены поселки имени Володарского, Толстого, Воровского, Фокина.
Впереди был Брянск. Разрезанный рекой Десна и ее притоком Болва, город горел. Трудно было понять, что там могло еще гореть: деревянные здания начисто были сожжены в ходе боев сорок первого и во время вражеской оккупации. Эсэсовские факельщики постарались. От старинного города осталось лишь несколько кирпичных зданий. Дивизионные разведчики доносили, что поблизости не наблюдают ни одного строения. То же доложил и командир 889-го стрелкового полка майор Филипп Федорович Заяц. Мост через Десну был взорван.
Полковник Даниловский собрал в штабе командиров частей, повел речь о форсировании Десны и овладении городом Брянском. Глядя на развешанную на стене палатки карту с нанесенной на ней обороной противника, офицеры хмурились. Их беспокоила прежде всего река. Переправочных средств в наличии не было, да и появление их в ближайшие часы не ожидалось; корпус и армия ведут наступление на широком франте, везде водные переправы. Об этом знали, но все же каждый на что-то надеялся: а вдруг дивизионное начальство, связанное со штабами корпуса, армии, может, что и подбросит.
Между тем Федор Семенович Даниловский говорил:
— Вся надежда на вашу сообразительность. Используйте плоты, ищите рыбачьи лодки. У местного населения они должны быть, наконец, подумайте о приспособлении плетней, заборов. Единственное, чем могу помочь, — так это перед вашим выходом к урезу воды обозначить участок ложного форсирования. Мы тут присмотрели с начальником штаба участок местности для этого, кивнул он в сторону подполковника Абашева. — Выделили средства. Возможно, противник и клюнет на приманку, стянет туда артиллерию, минометы. Вы этим и воспользуйтесь.
Федор Семенович откашлялся и с хрипотцой в голосе продолжил:
— Форсировать нужно дружно. Промедление, разрозненность действий чреваты лишней кровью.
Остановившись на общих вопросах выполнения задачи, полковник Даниловский объявил решение на форсирование реки. Особое внимание обратил на организацию взаимодействия.
Совещание закончилось поздно вечером, а ночью полки начали выдвижение. На правом фланге гремел бой: там шло ложное форсирование. Скороговоркой заливались пулеметы, сыпали дробью автоматы, размеренно и монотонно ухали орудия, скрежетали немецкие шестиствольные минометы.
На направлениях основного форсирования пока было тихо. Гитлеровцы, изредка открывая огонь из пулеметов и автоматов, стреляли наугад. Полковые разведчики и саперы, высланные для подготовки мест переправ, не отвечали. И это, видимо, сбивало противника с толку. Враг не знал, что именно здесь развернутся основные действия. По показаниям взятых в ходе этого боя пленных, он начал перебрасывать на участок ложного форсирования пехотные подразделения, артиллерию и минометчиков.
На левом фланге передовые батальоны дивизии скрытно сосредоточились в складках местности, одновременно вышли к урезу воды и приступили к переправе на подручных средствах. Бойцы держались за бревна, бочки, толкали перед собой плоты, дощатые заборы, на которых были установлены пулеметы, противотанковые ружья, минометы, лежали ящики с боеприпасами.
В ряде мест удалось достичь противоположного берега бесшумно. Бойцы выскочили на сушу и вступили в рукопашные схватки с врагом. Вскоре берег Десны отозвался огнем. С противоположной стороны ударили наши орудия и минометы. Враг оказывал яростное сопротивление, контратаковал, стремясь сбросить в воду группы смельчаков, но к ним на помощь прибывали все новые и новые взводы и роты полков дивизии. Вскоре подошла артиллерия. Батальонные взводы сорокапяток, полковые батареи переправились по восстановленному саперами мосту.
Над переправами закружил немецкий самолет-разведчик и начал "вешать фонари". Но их мертвенный свет не мог пробить дым и пороховую гарь над рекой. Зачарованная Десна, как исстари ласково называют реку местные жители, бурлила, вздуваясь фонтанами разрывов.
Немецко-фашистское командование не рассчитывало на столь широкий фронт нашего наступления и оказалось не в состоянии наилучшим образом распорядиться силами и средствами. Под нажимом наших частей противник начал отходить. Большой успех выпал на долю батальона капитана Григория Головко. Почти без потерь он переправился- через Десну, стремительным броском захватил три траншеи и, сея панику среди немцев, начал громить артиллерию на огневых позициях и вражеские тылы.
Труднее пришлось 889-му стрелковому полку майора Филиппа Зайца. На направлении его наступления противник очень сопротивлялся. Но наши бойцы дрались отчаянно, командиры умело распоряжались имеющимися огневыми средствами. С каждым часом полк все больше и больше расширял плацдарм.
В грохоте канонады, в огне пожарищ части ворвались на улицы города и, не останавливаясь, устремились к центру Брянска. Командиры полков доносили в штаб дивизии о взятии зданий, улиц, кварталов. Фашисты продолжали упорствовать, порой даже контратаковали наши батальоны, но это были лишь попытки хоть как-то сдержать наступление дивизии. Не чувствовалось твердой, направляющей руки.
17 сентября дивизия совместно с частями 323-й стрелковой дивизии полковника Сергея Федоровича Украинца овладела Брянском. В тот же день бойцов и командиров облетела радостная весть. Приказом Верховного Главнокомандующего дивизии было присвоено почетное наименование — Брянская. В связи с этим на центральной площади города состоялся митинг.
— Брянцы! — обратился к воинам полковник Федор Семенович Даниловский. — Посмотрите на город, имя которого сегодня присвоено нашей стрелковой дивизии. Он весь в руинах. Фашистские варвары не пощадили ни жилых кварталов, ни школ и больниц, ни даже детских садов и яслей. Не нахожу слов, чтобы выразить свой гнев и возмущение гитлеровскими извергами. Призываю вас, мои боевые товарищи, беспощадно мстить коварному врагу, гнать его с нашей священной земли. Смерть фашистским оккупантам!
— Смерть, смерть, смерть!.. — вторили пехотинцы, артиллеристы, минометчики, саперы, связисты.
Представители местных партийных и советских органов горячо благодарили освободителей. Впервые за долгие месяцы на городских улицах вновь слышалась советская музыка, звенели песни, рассыпался дробный перестук русского перепляса. Жители Брянска праздновали освобождение.
Не сумев удержать Брянск, немецкая 9-я армия стала быстро отходить на запад, прикрывая свое отступление сильными арьергардами. Ее части стремились оторваться от наших войск и занять оборону по реке Сож, где, по планам немецкого командования, должно было быть окончательно остановлено наступление Красной Армии. Этот рубеж хотел использовать командующий 9-й армией генерал-полковник Модель для спасения своих войск от полного разгрома.
Перед Брянским фронтом была поставлена задача выйти на Сож 2–3 октября. В соответствии с ней получили задачи армия и корпус. Дивизия завязала бои на подступах к небольшому городу Почеп. Местность здесь изобиловала ручьями и болотами, низинами. Дороги же, как правило, оказывались заминированными. На обезвреживание мин пришлось бросить не только саперов, но и подготовленные в инженерном отношении стрелковые подразделения.
Почеп стоит на реке Судость. Здесь сходилось две железные и пять шоссейных дорог. Фашисты заранее подготовили город к обороне. Несколько траншей полного профиля между собой были соединены ходами сообщения, отсечными позициями. В траншеи были врезаны доты, дзоты, поставлены орудия прямой паводки. Перед передним краем противник поставил в несколько рядов проволочное заграждение. Наиболее уязвимые места в обороне прикрыла спираль "Бруно". Все это предстояло советским войскам преодолеть. Штабы корпуса и армии требовали решительных действий.
В лоб взять город оказалось делом весьма трудным. Командование дивизии решило сосредоточить усилия на флангах. Полки начали обходить город. Выше и ниже города передовые части приступили к форсированию Судости. Противник спешно начал снимать подразделения с участков фронта обороны и перебрасывать их к местам форсирования. Этим воспользовался полковник Даниловский. Полком второго эшелона был нанесен удар по центру вражеской обороны, который позволил не только сбросить врага с правого берега реки, но и зацепиться за крайние дома Почепа на левом. Завязались уличные бои. Схватки продолжались до утра 21 сентября. Последние группы противника сдались перед рассветом.
В Почепе и прилегающих к нему хуторах было захвачено немало боевой техники, оружия. Некоторые бронетранспортеры и автомашины оказались в исправном состоянии. Их заправили горючим, маслом, приспособили для сбора и перевозки трофейного имущества.
Противнику нельзя было давать передышки. Это хорошо понимали вышестоящие штабы. Они торопили командиров с организацией преследования. В дивизию прибыл командир корпуса, в составе которого действовала тогда дивизия, генерал-майор Перерва. Ознакомившись с обстановкой и в ожидании, когда на неширокой, но глубокой речушке — притоке Судости саперы закончат постройку моста (старый был начисто снесен фашистской бомбой), вел разговор с командиром дивизии.
— Теперь Унеча… — говорил Петр Васильевич полковнику Даниловскому. Крепкий орешек. По сведениям разведки, гарнизон там солидный, к тому же и для маневра у противника условия неплохие. Три железные дороги, не говоря уже о шоссейных. Тем не менее город нужно быстрее взять и выйти к Сожу.
Работа у саперов продвигалась споро. Бойцы тащили на себе ели, тут же обрезали до нужного размера, подгоняли и заводили под лаги. Командир корпуса время от времени посматривал на них, хмурился, наконец не выдержал:
— Вы лес-то берегите. Не один год растет это богатство.
— Товарищ генерал, — подбежал запыхавшийся командир саперного батальона, — берем лишь попорченные авиацией и артиллерией стволы, разбираем немецкие блиндажи.
— Значит, живете не только сегодняшним днем, капитан. Не от меня, от народа, которому здесь жить после наших с тобой дел, спасибо. — Перерва бросил взгляд в сторону моста: — Скоро?
— Минут через пять можно переправляться.
Командир корпуса встал, подал руку полковнику Даниловскому со словами:
— Жду от вас, Федор Семенович, решительных действии. Не давайте противнику оторваться, все время давите на него.
— Ясно. Будем жать, чтобы на его плечах ворваться в Унечу. Генерал-майор Перерва, пожелав командиру дивизии успеха, убыл. Минут через сорок приступили к преследованию противника.
Вскоре начало хмуриться небо. Погода явно ухудшалась. Части и подразделения шли ускоренным шагом. По сторонам железной дороги тянулись лесные вырубки, сожженные хутора и деревни. Гитлеровцы истребляли вдоль дорог лес, предавали огню жилье, расстреливали женщин, детей, стариков. Тяжелые картины опустошения родной земли вставали перед глазами бойцов и командиров, рождая у людей боль и гнев.
Ближе к Унече начались столкновения с противником. Боевые охранения полков все чаще и чаще завязывали перестрелки с отходящими группами гитлеровцев, саперы снимали мины, проделывали проходы в заграждениях. Отдельные заслоны врага приходилось сбивать при поддержке артиллерии и танков.
Но, как ни торопились части к Унече, перед городом пришлось остановиться. Дивизионные разведчики подтвердили поступившие раньше сведения о заблаговременной подготовке фашистов к обороне. Инженерные сооружения врат прикрыл огнем артиллерии, минометов и стрелкового оружия. Без соответствующей подготовки атаковать его было трудно.
В ночь на 22 сентября полки, отдельные батальоны и роты дивизии сосредоточились в трех километрах от Унечи. Лесной массив надежно укрыл людей и боевую технику. Глухо шумели вымокшие под осенним дождем деревья, осыпая людей крупными холодными каплями, из низин тянулся туман. Костров не разводили. Бойцы прятали в рукава шинелей или под плащ-палатками огоньки самокруток. Разожгли лишь тщательно замаскированные походные кухни.
На первый взгляд все кругом казалось вымершим. Но это было далеко не так. В частях шла интенсивная жизнь. Командиры подводили итоги, штабы готовили документы, политработники проводили собрания, беседы, инструктировали партийно-комсомольский актив. Глухими лесными тропами, оврагами уходили и возвращались разведчики. Транспортники развозили боеприпасы.
Работая над архивными документами, я обратил внимание на строки: "Обходным маневром дивизия овладела крупным железнодорожным узлом и городом Унеча…" Они меня заинтересовали. Пройти за сутки больше двадцати километров, да еще и с боями, — дело нешуточное, а тут еще и маневр. Не многовато ли?. Однако встреча с бывшим командиром дивизии генерал-майором в отставке Федором Семеновичем Даниловским рассеяла сомнения.
"Унечей овладели в ночь на двадцать третье сентября, — рассказывал Федор Семенович. — Еще до подхода к лесному массиву перед городом сформировали из подразделений 862-го стрелкового полка майора Кожевникова механизированную группу с задачей обойти город с юго-востока, 828-й стрелковый полк выделил часть сил для обхода противника с севера.
Перед принятием этого варианта мнения разделились. Начальник штаба подполковник Федор Федорович Абашев настаивал на маневре. Операторы во главе с майором Петром Васильевичем Румянцевым придерживались другого мнения. И они в какой-то мере были правы. Обходы не разведаны, люди устали. Задуманный плач может сорваться.
— Известный риск есть, — горячился Абашев. — Но к го на фронте не рискует! К тому же фрицы с самого Сталинграда боятся наших обходов как черт ладана. Они очень-то не будут разбираться, какими силами обойден город. Думаю, что игра стоит свеч.
— Что же касается людей, — поддержал Федора Федоровича начальник политического отдела подполковник Петр Григорьевич Жеваго, — они поймут. В группу выделим коммунистов, пошлем политотдельцев, поговорим с людьми, разъясним ситуацию. Овладеть городом малой кровью — дело заманчивое.
Весы склонились в сторону маневра.
Расчет строился на внезапности. Сделать же это было нелегко. В эфир выходить нельзя: противник может разгадать наш замысел. Решили действовать по времени. Тем не менее подготовили радиостанции. С началом боевых действий разрешили вести передачи, открытым текстом. Нужно сказать, связисты майора Алексея Овчинникова сработали отменно.
Где-то ближе к двадцати двум часам полки, обойдя с флангов противника, без артиллерийской подготовки пошли на штурм Унечи. Стрелковые цепи в тылу противника появились настолько внезапно, что фашисты в первые минуты не оказали особого сопротивления. Когда же немцы начали выходить из шокового состояния, стрелковые роты открыли по ним плотный огонь.
Завязавшаяся на флангах и в тылу перестрелка вызвала тревогу у гитлеровцев, находящихся в первых траншеях. Этим воспользовались подразделения 889-го стрелкового полка майора Филиппа Федоровича Зайца. Опрокинув противника, они ворвались на городские окраины. Продвижение было настолько стремительным, что из отдельных домов немцы выскакивали полураздетыми. Большая часть гитлеровцев сразу же сдалась, а те, кто пробовал бежать, попадали под ружейно-пулеметный огонь.
Привели ко мне обер-лейтеланта — без головного убора, волосы растрепаны, в исподней рубашке, дрожит. Смотрю на конвоира. Высокий, стройный сержант отвечает:
— Выскочил, товарищ полковник, из дома и давай тягу. Мы его тут и взяли, гуся. В таком виде к вам и доставили. Честное слово!
— Верю, спасибо, товарищ сержант!
Пленный, выбивая зубами дрожь, как попутай, тараторил одно лишь слово по-русски: "Котел, котел…" Я заулыбался, а начальник разведки дивизии даже не выдержал: "Боятся русских котлов, товарищ полковник, спят и видят в них себя. Вот и этот заладил. — И к немцу: — Для тебя уже не котел, крышка, понял меня?!", — чем вовсе перепугал обер-лейтенанта.
Конечно, не все время полки продвигались успешно, как вначале. Отдельные дома и улицы приходилось блокировать, брать штурмом. Особенно враг сопротивлялся на территории железнодорожного вокзала. Однако и здесь был вынужден уступить нашему натиску. Да и как не уступишь, когда даже сейчас, спустя много лет после войны, трудно кого-либо выделить из участников этого ночного штурма. Все дрались храбро. Недавно от одного из них, бывшего пулеметчика 828-го стрелкового полка рядового Чернышева, ныне жителя совхоза "Красный Октябрь" Павловского района Воронежской области, мне передали письмо. Алексей Семенович пишет, что в бою при взятии Унечи он был ранен, но не покинул, как и многие его товарищи, ротной цепи, продолжал вести огонь по врагу. К этому остается добавить, что подвиг был массовым".
В полночь город Унеча был полностью освобожден. Из подвалов, погребов, садов и огородов на улицы повысыпали жители. Повысыпали все — от детей до стариков. Унечцы обнимали бойцов и командиров, не скрывая слез радости. Два с лишним года фашистская пропаганда неустанно твердила: "Красная Армия уничтожена! Советам воевать нечем! Их место за Уралом — в Сибири". Но время шло. Война продолжалась. Вопреки геббельсовской стряпне доносились иные вести: Москва живет, фашистов разгромили под Сталинградом, Курском… Их приносили подпольщики, партизаны, иногда пробалтывались и сами фашисты. И вот фронт докатился сюда. Пришло долгожданное освобождение…
На пристанционных путях Унечи было захвачено несколько эшелонов с вражеской техникой, боеприпасами, продовольствием. Трофейные команды взяли все на учет. С разрешения командира тыловики по просьбе представителей партийных и советских органов приступили к раздаче горожанам продуктов.
В первой половило дня 23 сентября состоялся общегородской митинг. Выступившие на нем представители общественности рассказали о зверствах оккупантов. Большинство горожан понесли тяжелые утраты в ходе гитлеровского нашествия. У того фашисты расстреляли родных, у этого казнили друзей. Члены сотен семей оказались разлученными. Люди томились на немецкой чужбине, гнили в застенках гестапо, тюрьмах, фашистских концлагерях, из-за куска хлеба батрачили на гитлеровцев, их приспешников.
Решительные действия соединения при овладении городом и железнодорожным узлом Унеча были высоко оценены Верховным Главнокомандованием, партией и правительством. Указом Президиума Верховного Совета СССР дивизия была удостоена ордена Красного Знамени.
24 сентября части дивизии перерезали шоссейную дорогу Су-раж — Клинцы, ликвидировали опорные пункты противника в районе хуторов Старый, Гута, Гнилуша и к исходу следующего дня вышли на реку Ипуть, где встретили организованное сопротивление неприятеля.
Больше суток дивизия задержалась на этом рубеже. Лишь подтянув артиллерию, танки, переправочные средства, части форсировали водную преграду. Однако дальше продвинуться не смогли. Систему траншей, окопов, дотов и дзотов противник опутал сотнями километров проволоки, оградил сплошными минными полями. Сказались и усталость личного состава, большая нехватка людей: в ротах и батареях оставалось в строю по 25–30 человек, а то и меньше. Да и боеприпасов было негусто: тылы завязли в грязи раскисших от осенних дождей дорог.
Затяжные бои с переменным успехом продолжались несколько суток кряду. Днем и ночью полки штурмовали фашистские укрепления, оттягивая на себя значительные силы противника.
Тем временем войска армии и фронта продолжали освобождать Белоруссию. Вслед за районным центром Могилевской области Хотимском были очищены от врага Климовичи, Костюковичи, а 30 сентября — город Кричев. 2 октября войска фронта вышли на берег реки Сож, форсировали водную преграду и захватили плацдарм на правом берегу, тем самым создав благоприятные условия для дальнейшего наступления на гомельском направлении.
3 октября дивизия передала свой участок левофланговым частям 3-й армии и правофланговым — 63-й армии и снова вошла в состав 53-го стрелкового корпуса генерал-майора Ивана Алексеевича Гарцева.
К вечеру поступил приказ о передислокации.
Дивизия убыла в тыл, где личный состав начал приводить себя в порядок: чистил и ремонтировал обмундирование, обувь, мылся. Бойцы и командиры писали письма. Чуть ли не впервые после двухмесячного пребывания на передовой спокойно принимали пищу. И что говорить, радовались долгожданному отдыху. После грохота разрывов, свиста осколков, яростных рукопашных схваток, гибели товарищей, крови, после пережитого и увиденного отдых был необходим всем: и солдатам, и сержантам, и офицерам. Нужно было забыться, сменить обстановку, обсудить прошедшие бои, извлечь из них уроки и опыт на будущее.
Затем дивизия передислоцировалась под Рославль. 8 октября части определились на постой в деревнях, названия которых нанесены далеко не на всех картах: Шумячла, Верёщавичи, Федоровка, Роговой, Чернушки. Подразделения располагались в избах, палатках и землянках. Стало прибывать пополнение — люди приходили в основном из партизанских отрядов и освобожденных районов Белоруссии.
Началась боевая учеба. Шло сколачивание отделений, взводов, состоялись сборы сержантского и офицерского составов. Командиры взводов, рот, батальонов побывали на показных тактических учениях с боевой стрельбой взвода, роты, батальона, занятиях по обкатке молодого пополнения танками. Фронтовики делились с молодежью опытом боев, учили новичков применять оружие, преодолевать проволочные заграждения, атаковать противника. Бывшие партизаны рассказывали о борьбе с фашистскими захватчиками и их приспешниками в тылу врага — диверсиях, налетах.
В частях и подразделениях шла партийно-политическая работа; создавались партийные и комсомольские организации, проходили собрания, на которых подводились итоги прошедших боев. Командиры и политработники на политических информациях, в докладах и беседах рассказывали воинам об успехах Советской Армии на фронтах Великой Отечественной войны. Если кратко суммировать эти успехи только на нашем направлении, то следует отметить, что войска Калининского, Западного и Брянского фронтов сокрушили оборону врага на фронте до 400 километров, продвинулись на запад на 250 километров, вышли в верховья Днепра, вступили в восточные районы Белоруссии и в начале октября вышли на рубеж южнее населенных пунктов Усвяты, Рудня, Ленине и далее по рекам Проня и Сож до Гомеля. Радио и газеты ежедневно приносили радостные известия. Так что поговорить было о чем.
В начале октября решением Ставки Верховного Главнокомандования Брянский фронт был упразднен. Дивизия в составе корпуса и армии была передана Центральному фронту. Памятным событием для личного состава явилось вручение боевых знамен. В частях состоялись митинги. Дивизионная газета "Чапаевец", рассказывая о подъеме среди солдат, сержантов, старшин, офицеров, вызванном вручением знамен, призывала: "Краснознаменцы! Герои Брянска и Унечи! Освободим родную Белоруссию!" И это было кстати. На центральном участке советско-германского фронта развернулись большие события.
Как стало известно из газет и передач радио, войска Калининского во взаимодействии с войсками Прибалтийского фронта наступали на витебском направлении, охватывая с севера белорусскую группировку врага. С востока, в направлении Орши и Могилева, прорывали оборону противника войска Западного фронта. С юга, на Гомель и Бобруйск, наступали соединения правого крыла Центрального фронта.
Личный состав дивизии еще не знал, что придется действовать на этом самом правом крыле и что ему уже отведено место в соответствующих планах командования.
…Сумрачным октябрьским днем части дивизии покидали места дислокации. Маршрут пролег через населенные пункты Рославль, Ворга, Корсики, Сураж, Клинцы, Новозыбков. Шли по шоссейным и проселочным дорогам. Погода испортилась. Небо затянули тучи, зарядил обложной осенний дождь. Речки, ручьи, озера взбухли, вода затопила низменные участки, мосты и переправы, дороги превратились в сплошное месиво.
Пехотинцы, артиллеристы, минометчики, связисты, медики толкали машины, орудия, повозки с боеприпасами и шанцевым инструментом, кляли на чем свет стоит "небесную канцелярию" со всеми ее атрибутами. Над батальонными и полковыми колоннами слышались надрывные голоса: "Раз, два — взяли! Еще раз — взяли! Пошла, поехала, милая!" Буксовали в жиже машины, гудели, на самых высоких тонах выли, тряслись как в лихорадке автомобильные двигатели. Лошади напрягались, храпели, рвали постромки. Выдерживали лишь люди, хотя подчас и выражались так, что высказанное не укладывалось ни в какие правила грамматики, но продолжали идти. И не просто идти, а тащить на своих плечах автомобили, повозки, санитарные фургоны.
Трудно было всем, однако в полную меру тяготы разбитых дорог, заболоченных пойм, местных переправ испытали на себе артиллеристы, толкая тягачи с боеприпасами, на руках выволакивая из непролазной грязи орудия. Командир 261-го артиллерийского полка донес в штаб дивизии: "Выбился из графика движения". Подобное донесение вскоре было получено и от командира 418-го истребительно-противотанкового дивизиона.
Участник тех событий, заместитель командира 889-го стрелкового полка по политической части подполковник запаса Николай Афанасьевич Кулябин вспоминает об этом марше: "Погода словно решила испытать нас. Проливной дождь не прекращался ни на минуту. Люди шли, проваливаясь по колено, а то и выше в болотистый грунт, помогали вытаскивать застрявшую технику, несли в руках ящики с патронами, гранатами, минами… Все исправно делали свое тяжелое солдатское дело. Словно так должно и быть, так надо. Цепляли тросами увязшие в грязи машины, повозки, выпрягали выбившихся из сил лошадей, впрягались сами и тащили все на себе, спасая оружие, боеприпасы, имущество. Бросались в мутную жижу и нередко скрывались в ней с головой.
В ходе марша не раз ловил себя на мысли, что неисчерпаема сила воли советских людей. Где и в чем истоки того, что позволяет им преодолевать сверхчеловеческое напряжение? Энтузиазм, окрыленность идеей, нашими успехами на фронтах? Это все так. Нельзя умолчать здесь и о партийно-политической работе. Многое было сделано, многое делалось в ходе выполнения задачи командирами, политработниками, партийным и комсомольским активом. Но, на мой взгляд, было еще одно, без чего нельзя рассуждать о возможностях советского солдата, его известных и неизвестных свершениях во имя Отечества. Имею в виду отличительное качество нашего народа — бодрость и крепость его духа".
Поздним утром 1 ноября 1943 года стрелковые полки дивизии сосредоточились в лесах излучины Ипути, рядом с небольшим белорусским городком Добруш. Штаб расположился в городе. Отставшие артиллерийский полк и отдельный истребительно-противотанковый дивизион прибыли лишь поздним вечером.
Началось обустройство. Подразделения ставили палатки, рыли землянки и блиндажи, оборудовали их, возводили накаты, стены обкладывали сушняком, полы выстилали вечнозеленым еловым лапником и можжевельником. Связисты тянули нити цветного кабеля, саперы распускали бревна на доски ручными пилами, сколачивали походные столы, дверные рамы. Дымились воинские кухни, возле которых группировались штабные писаря, кладовщики, шоферы подразделений обеспечения и прочая, как они себя именовали, солдатская интеллигенция.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.