Глава одиннадцатая. НЕ ЩАДЯ ЖИЗНИ (1942, ДЕКАБРЬ — 1943, СЕНТЯБРЬ)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава одиннадцатая. НЕ ЩАДЯ ЖИЗНИ (1942, ДЕКАБРЬ — 1943, СЕНТЯБРЬ)

История с Курилехом — единственный случай на Северном флоте, когда человек, избрав путь морского офицера, став командиром корабля, вдруг оказался неспособным не только выполнять свои обязанности, но хотя бы понять свою ответственность. Понять, что наряду с широкими (а на боевом корабле в море, да еще в условиях военного времени, по существу, безграничными) полномочиями командира на нем лежит ответственность примера. Личного примера для подчиненных. Тем более в критические минуты, которые могут быть для командира последними в его жизни. И что на это командир идет заранее, сознательно — в силу гражданского долга, по своим обязанностям командира, по соответствующей, нерушимой статье устава, наконец, по морским традициям. И что смотреть в лицо смертельной опасности командир должен со всем самообладанием и достоинством настоящего волевого человека.

Поступок Курилеха больше чем личная трусость; это преступление командира, презревшего свой долг — священный долг: думать не о себе, а прежде всего о корабле и людях.

Немало горьких размышлений вызвала у меня, да и не только у меня, история с Курилехом. Как говорится, ведь не бывало таких у нас в роду. То есть не было на Северном флоте ничего подобного с первой минуты войны. Анекдотический случай с бывшим командиром одной из «малюток» Лысенко, допустившим ошибки в счислении, вылезшим в подводном положении на камни и полагавшим в панике, будто противник вытягивает лодку магнитами на поверхность, не может идти в сравнение

[153]

с поступком Курилеха. Тот случай, в результате которого мы убедились, что Лысенко вообще стал подводником по недоразумению, произошел 20 июля 1941 года, в дни, когда у подводников, как и у моряков надводных кораблей, еще не было боевого опыта, когда опасность и враг мерещились на каждом шагу. С тех пор и до трагедии «Сокрушительного» не знаю ни одного факта растерянности или трусости командира корабля — надводного или подводного. Наоборот, был противоположный факт, известный всем североморцам, когда подорвалась на мине, причем у самого вражеского берега, в районе Нордкапа, видяевская «щука» — подводная лодка «Щ-421», которой командовал капитан 3 ранга Федор Алексеевич Видяев.

Положение «щуки» после аварии оказалось не менее катастрофическим, чем положение разломанного надвое эскадренного миноносца; однако Видяеву не пришло в голову покинуть лодку, пока на борту ее оставались другие люди. Он не пожелал сойти с обреченного корабля хотя бы предпоследним и уступить свое право тому же командиру дивизиона Колышкину, который был обеспечивающим в первом под командованием Видяева походе. Нет, капитан 3 ранга Видяев показал себя настоящим советским командиром: он покинул «Щ-421» позже всех, вместе с Колышкиным, но после него.

Командир подводной лодки «Щ-21» А. Ф. Видяев докладывает командующему флотом о подробностях боевого похода

В дневнике у меня история с видяевской «щукой» записана на основании докладов трех командиров: самого Видяева, затем И. А. Колышкина и В. Н. Котельникова, который вовремя подоспел на помощь товарищам.

...«Щ-421» подорвалась на мине в момент всплытия. Перед тем она удачно атаковала конвой противника и потопила вражеский транспорт. Умело уклоняясь от преследования, Видяев взял направление в открытое море, чтобы там перезарядить торпедные аппараты и зарядить аккумуляторную батарею. Лодка шла на глубине шестидесяти метров и уже начала всплытие, когда под кормой раздался взрыв. Забортная вода стала быстро заполнять седьмой отсек сквозь трещины в прочном корпусе и через кормовые торпедные аппараты.

В этот критический момент полное самообладание проявили командир и инженер-механик: они продули все цистерны и тем дали возможность лодке мгновенно всплыть. Весьма кстати пришелся снежный заряд, в котором очутилась всплывшая лодка: это на какое-то

[154]

время избавляло ее от преследования и скрывало от огня противника.

Осмотр определил катастрофическое положение «Щ-421». Взрывом изуродовало корму, оторвало винты, деформировало и разорвало кормовую переборку. Хотя поступление забортной воды в седьмом отсеке удалось прекратить усилиями личного состава, но лодка оказалась без хода. Выбыла из строя и рация, поврежденная взрывом. Все-таки радист, старшина Рыбин, сумел передать единственную короткую радиограмму о происшедшем, составленную по всем правилам: «Подорвался на мине, хода не имею».

Район, где находилась лодка, был известен. Поэтому, получив радиограмму, я тут же распорядился приготовить к выходу в море на помощь «щуке» два эскадренных миноносца и направить к ней с позиций другие лодки. В первую очередь «К-22» под командованием капитана 2 ранга Котельникова, которая находилась ближе всех к месту аварии. Такое же приказание было передано еще двум «катюшам», а в адрес Видяева и Колышкина послан ответ: «К вам вышел Котельников».

Пока последний разыскивал «Щ-421», прошло немало времени: около суток. За это время лодка, конечно, переместилась. По инициативе комдива Колышкина были подняты оба перископа, заменившие в данном случае мачты, а в качестве парусов использованы чехлы с дизелей. Ветер и течение (был отлив) сперва помогли маневру. Лодка стала уходить в море под этими импровизированными парусами, причем со скоростью 3,5–4 узла, как определил штурман. Таким ходом она шла три часа, и все уже радовались, уверенные, что уйдут за пределы видимости с берега. Увы, через три часа изменился ветер, прекратился отлив, и «Щ-421» опять поволокло к норвежскому берегу, занятому противником.

Учитывая сложность положения, командир дивизиона и командир «Щ-421» решили в случае необходимости взорвать корабль, если возникнет угроза захвата его фашистами. Решение было объявлено экипажу. Все приняли это как должное. Подготовили корабль к взрыву, сделали по морскому обычаю приборку, навели чистоту, подготовили к действию все оружие, вплоть до ручного, чтобы дорого отдать свою жизнь, если придется схватиться с противником в неравном бою. В это же время

[155]

состоялось открытое партийное собрание, на котором несколько моряков были приняты в ряды ВКП(б). С того момента весь экипаж лодки состоял из коммунистов.

Снова показался норвежский берег, на котором были расставлены вражеские посты. Только снежные заряды, часто проносившиеся над морем, мешали гитлеровским наблюдателям обнаружить потерпевшую аварию лодку. Положение осложнялось, и все на борту «Щ-421» продолжали оставаться на боевых постах, готовые к действию, как только последует приказ командира. В том, что Котельников найдет их, они не сомневались, но дрейф мог опередить его. Ветер свежел, волнение моря усиливалось, берег приближался.

Котельников нашел «Щ-421» через сутки. Четыре попытки взять изуродованный взрывом корабль на буксир, предпринятые экипажами обеих лодок, не увенчались успехом: волнение моря уже было таким, что всякий раз лопались буксирные концы, заводимые на «щуку», и даже вырвало кнехты.

Все это происходило на виду у противника, возле берега.

После четвертой попытки, в минуты, когда над лодками появился фашистский самолет-разведчик, Котельников предложил экипажу «Щ-421» перейти на борт «К-22». Колышкин, Видяев и механик не согласились с этим предложением: они еще надеялись спасти корабль. Тогда Котельников доложил мне обстановку, и я поручил ему передать Колышкину и Видяеву мой приказ: «Личному составу «Щ-421» перейти на борт «К-22», аварийную лодку подорвать торпедой и затопить...»

Видяев расплакался, когда докладывал о последних минутах своего корабля. Его взволнованность передалась всем, кто присутствовал при докладах возвратившихся подводников, и я в этот момент больше, чем когда-либо, убедился, что передо мной и настоящий советский командир, и настоящий моряк. Хотя Видяев родом откуда-то из-под Курска, но еще подростком связал свою жизнь с морем, с Заполярьем. Это, безусловно, моряк по призванию.

Он последним покинул «Щ-421». Предпоследним ушел Колышкин.

Как только оба они оказались на борту «К-22», Котельников увел «катюшу» на положенную дистанцию и выстрелил в поврежденную лодку торпедой. После этого,

[156]

зафиксировав гибель «Щ-421», он направился в базу, преследуемый некоторое время вражескими самолетами, которые были наведены разведчиком, умело ушел от них и благополучно возвратился в Полярное.

Такова эта история, которой могут гордиться североморцы, хотя она также связана с гибелью корабля.

Гибель гибели рознь. Война без потерь немыслима, и все дело в поведении людей, особенно в поведении командира.

Пример Видяева и Колышкина — это пример не только для подводников, но и для всех на флоте.

* * *

Дата за датой мелькают передо мной на страницах дневника. Вот записи, сделанные на протяжении девяти месяцев с лишним: с конца декабря 1942 года, то есть с момента прекращения поисков «Сокрушительного», и вплоть до осенних происшествий 1943 года на коммуникациях в Арктике, точнее, в Карском море. Срок большой, произошло за это время немало всякого, есть о чем вспомнить и порассуждать наедине с дневником. Например, о случае с Курзенковым, который, несомненно, останется в истории Северного флота. 28 февраля 1943 года, то есть полярной ночью, самолет Курзенкова был подбит над вражеским аэродромом и загорелся. Раненный осколком при разрыве снаряда, летчик сумел довести горящий самолет до нашей территории, почти до своего аэродрома, после чего выбросился, не раскрывая парашюта, чтобы не попасть под удар падавшего самолета, представлявшего собой пылающий факел. Пролетев около двух тысяч метров, Курзенков открыл парашют, ощутил сильный рывок, сорвавший унты и меховую перчатку (на земле в это время было около тридцати градусов мороза), но не почувствовал, что скорость падения замедлилась. Иссеченные осколками ремни парашюта не выдержали рывка и оторвались вместе с парашютом. Короче говоря, Курзенков достиг земли с непогашенной парашютом скоростью падения. Спасло его только то, что при падении он попал в глубокое ущелье, занесенное снегом. Тем не менее у него от удара были травмированы внутренние органы, выбита из сустава рука, повреждена нога, разорвана почка. И все-таки он нашел в себе силы достать пистолет и дважды выстрелил в воздух, чтобы привлечь внимание. Его нашли, доставили в госпиталь и доложили мне. Узнав, что

[157]

произошло, я обратился к Д. А. Арапову, который находился в Полярном. Торпедный катер тут же доставил главного хирурга флота в госпиталь, куда был перевезен Курзенков.

Четырнадцать суток Дмитрий Алексеевич Арапов дрался со смертью за жизнь Курзенкова и сделал почти невозможное. И победил. В июле Курзенков вышел из госпиталя здоровым человеком. Здоровым, если не считать ограничений, связанных с тем, что осталось на всю жизнь в результате травмы внутренних органов. Свое он уже отлетал, а все, что успел сделать, дало ему право быть Героем Советского Союза, которым он и стал 25 июля 1943 года.

Морской летчик Герой Советского Союза С. Г. Курзенков

Командир бригады Виноградов вторично доложил о том, что «К-1», находящаяся на позиции у Новой Земли, не отвечает на вызовы. Думы о подводниках не выходят из головы. Снова и снова я вчитываюсь в короткие записи о действиях подводных лодок в текущем году, дополняю их подробностями, которые запали в память; и вновь записи, обогащенные деталями, оставшимися за пределами дневника, напоминают мне о самоотверженности, даже больше, о подвижничестве и героизме североморцев-подводников — экипажей и командиров.

Центральный орган нашей партии газета «Правда» сказала об этом кратко, но с предельной ясностью:

«В плеяде славных почетное место по праву принадлежит нашим отважным подводникам-североморцам. Ни тяжелые препятствия, ни упорное противодействие врага с его сетевыми и минными заграждениями, ни огонь вражеской артиллерии — ничто не останавливает подводников при выполнении боевого приказа».

Не щадя жизни — только так следует оценивать поведение подводников Северного флота с первых же дней войны. Каждая запись подтверждает это, свидетельствуя о личном примере командира, тем паче в наиболее трудные, критические минуты.

Вот одно из политдонесений, в котором приводится характеристика действий командира «М-172». Стоит процитировать это донесение:

«Особо отмечаю мужество и отвагу Героя Советского Союза капитан-лейтенанта Фисановича. Прорвав сильное, состоявшее из двух сторожевых кораблей и трех тральщиков охранение, он удачно атаковал вражеский транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн, затем погрузил-

[158]

ся и начал уклоняться от преследовавших его кораблей противника. Через шесть минут после атаки, произведенной «малюткой», корабли противника сбросили на «М-172» тридцать две глубинные бомбы. Взрывы были настолько сильными, что на подводной лодке вышло из строя освещение, заклинило горизонтальные и вертикальные рули, повредило глубиномеры и другие приборы, от сильного содрогания корпуса не работали компасы. Положение сложилось угрожающее для подводной лодки и ее экипажа. Командир не растерялся, приказал вручную расходить заклиненные рули и по указателю эхолота удаляться под прикрытие своих артбатарей. С аварийным фонарем он в критический момент обошел все отсеки и призвал личный состав, не теряя самообладания, бороться за живучесть корабля до тех пор, пока атаки противника не прекратятся. Люди видели спокойствие командира и самоотверженно боролись на своих боевых постах. В течение десяти часов не прекращались атаки противника. Одиннадцать заходов сделали вражеские корабли. Были сброшены 324 глубинные бомбы, из них 208 бомб в непосредственной близости от подводной лодки. Они причинили «М-172» серьезные повреждения. Огонь береговых батарей отогнал противника, и лодка всплыла. Заметив ее на поверхности моря, корабли противника начали артиллерийский обстрел и выпустили сорок снарядов. Тогда береговая батарея снова открыла огонь по противнику, после чего тот поставил дымовую завесу и скрылся в море. Но враг не отказался от намерения уничтожить подводную лодку и ее мужественный экипаж. «М-172» была атакована самолетом. С высоты ста метров он обстрелял ее из пулеметов и сбросил четыре фугасные бомбы, которые причинили «малютке» дополнительные повреждения. Экипаж стойко переносил все испытания, исправил частично повреждения и с большими трудностями, зарядив аккумуляторную батарею, вернулся с победой в базу. Коммунисты «М-172» — товарищи Фисанович, Шумихин, Тихоненко, Строганов, Бутов, Дмитриев — показали себя стойкими бойцами за наше правое дело в борьбе с фашистскими захватчиками...»

Добавлю к этому, что «М-172» под командованием Фисановича в течение одного только месяца, с 22 января по 23 февраля текущего года, дважды выходила на позицию полярной ночью и возвращалась похожая на плавучую ледяную гору. Вся надводная часть корпуса с антен-

[159]

ной, рубкой и прочим неизменно была покрыта наростами льда от обледеневших и намерзших слоями морских брызг. В одном из этих походов «малютка» потопила транспорт противника.

В таких условиях воюют все подводники-североморцы в зимнюю пору. Воюют действительно не щадя жизни ради общего дела — нашей победы. И во имя жизни. Пожалуй, нигде так не силен дух коллективной готовности к самопожертвованию ради благополучия всех, как у подводников.

«М-172» в течение одного месяца дважды выходила на позицию полярной ночью. В одном из этих походов экипаж потопил вражеский транспорт, его тоннаж — 10000 брт. Правда, лодка возвращалась в базу похожая на плавучую ледяную гору. В таких условиях в зимнюю пору воевали все подводники-североморцы…

… Да, в таких условиях воевали все подводники-североморцы в зимнюю пору. Воевали действительно не щадя жизни ради нашей победы

Не ошибусь, если приведу в качестве примера яркого проявления такого духа эпизод, связанный со спасением подводной лодки «Л-20» под командованием капитана 2 ранга В. Ф. Таммана, потерпевшей аварию на глубине более ста двадцати метров. Эпизод, уже имеющий название: «Подвиг тринадцати». Суть его в том, что тринадцать человек из экипажа лодки десять часов провели в затопленном из-за повреждений отсеке и все это время не прекращали ни на мгновение борьбу за живучесть, от которой зависела судьба корабля и всего личного состава. Трудно даже вообразить условия, в каких находились эти люди, обыкновенные люди, наши подводники, но каждому понятно, что значит провести десять часов без света в металлической, заполненной водой закупоренной коробке, где тринадцати человекам тесно даже без воды, где на тринадцать человек просто-напросто не хватает воздуха. Десять часов впотьмах в холодной воде заполярного моря, заполнившей отсек... Как ни обессилели за это время тринадцать подводников, никто из них не поколебался выполнить приказ командира лодки, прозвучавший в переговорной трубе: «Открыть клапан аварийного осушения в затопленном отсеке!..» Для того же, чтобы открыть этот клапан, надо было глубоко нырять в сплошной темноте, рискуя захлебнуться под ногами у товарищей. Первыми устремились к аварийному клапану старшины Острянко, Доможирский, Чижевский и старший краснофлотец Фомин. Каждый из них неоднократно нырял в студеную воду, отыскивая клапан, все больше открывая его, затем присоединяя шланг, по которому должен был пойти сжатый воздух запасной торпеды. Общими усилиями они выполнили приказ командира и тем спасли корабль, экипаж, себя.

Тут я должен сказать и о тех, кто пришел к нам не столь давно, но сразу же включился в боевую жизнь флота, совершив перед тем дальний поход через два океана

[160]

и шесть морей. Пять новых боевых коллективов — экипажи пяти подводных лодок, переданных нам Тихоокеанским флотом, — вступили в поредевшую за истекший год семью подводников-североморцев. Первая из этих лодок прибыла на рейд Полярного 24 января, после четырехмесячного плавания от Петропавловска-на-Камчатке, пройдя 17 тысяч миль в боевых и штормовых условиях. Три следующие лодки пришли тем же маршрутом в конце марта. Пятая лодка закончила свой поход в самых последних числах мая, а шестая вообще не дошла: атакованная на переходе еще в Тихом океане неизвестной подводной лодкой, она погибла вместе с экипажем.

Дальнее, плавание через обширные морские театры военных действий послужило не только проверкой боевой готовности экипажей и командиров этих лодок, но и дополнительной тренировкой их. К нам тихоокеанцы прибыли без всяких жалоб на усталость и трудности действительно сложного, нелегкого похода. Никаких просьб об отдыхе не слышали ни командир бригады Виноградов, ни я. Наоборот, люди были готовы немедленно идти в море, идти воевать. Время, предоставленное им для отдыха, они целиком использовали на то, чтобы все на лодках привести в исправность и в порядок, после чего начали свои боевые действия на Северном морском театре. Особенно хорошо проявили себя экипажи подводных лодок: «С-55» под командованием капитан-лейтенанта Л. М. Сушкина, «С-56» под командованием капитан-лейтенанта Г. И. Щедрина и «С-51» под командованием капитана 3 ранга И. Ф. Кучеренко.

Сушкин, например, оказался мастером удара по двум целям одним залпом. Вот уже третий раз он остроумно и своеобразно действует против вражеских конвоев: выжидает момент, когда два судна противника начинают створиваться форштевнем и ахтерштевнем (то есть представляют собой на известный срок одну цель), и посылает все торпеды из носовых аппаратов в направлении этой единой цели. Дважды такой прием обеспечил успех атаки, предпринятой Сушкиным, а 30 апреля в третий раз я отметил в дневнике:

«...Вернулся с позиции Сушкин («С-55»). Атаковал конвой, шедший на запад. Накануне, 29-го забрался в середину конвоя. Выпустил торпеды в два створившихся форштевнем и ахтерштевнем транспорта. Дистанция — семь кабельтовых. Взорвались три торпеды. Считает, что

 [161]

потопил оба транспорта, но я засчитал ему один. О втором должно быть подтверждение разведки.

После атаки вражеские корабли усиленно преследовали «С-55». Должно быть, той бомбой, которая взорвалась под лодкой, оторвана носовая часть легкого корпуса. Это уже второй случай, когда лодки возвращаются без носа.

Пришел Сушкин в базу к празднику: в момент торжественного заседания, посвященного Первомаю...»

Не меньшее удовлетворение вызывают и оставляют действия Щедрина. Впрямь прирожденный подводник. А ведь он, как и Лунин, не так давно был моряком торгового флота. Общего в них, однако, только прошлое штурманов дальнего плавания и совместная учеба в так называемом подводном командирском классе. В остальном разница весьма заметна, прежде всего по характеру.

Щедрин быстро освоился с нашим трудным театром (сказалась практика в северных морях Тихого океана), хотя начал с неудачи. Выйдя в первый поход, «С-56» форсировала минное поле и намотала на винт часть минрепа длиной около восьмидесяти метров. Пришлось возвращаться в базу[40]. Несколькими часами позже лодка вторично вышла в море и на этот раз выполнила задание до конца: высадила где положено разведывательную группу, затем атаковала и потопила два транспорта, шедших в составе конвоя. Когда Щедрин докладывал, я обратил внимание на его способность мгновенно ориентироваться в обстановке и принимать самое правильное, хотя и наиболее трудное решение. Обнаруженный еще перед атакой, подвергшись нападению кораблей охранения, которые довольно точно сбросили глубинные бомбы, он не отступил, не воспользовался правом уйти в сторону, только бы избежать бомбовых ударов. Отнюдь нет. Едва фашистские сторожевики сбросили над лодкой первую серию глубинных бомб, Щедрин увел «С-56» не в сторону от конвоя, а к нему: сперва под вражеский транспорт, послуживший для лодки защитой от глубинных бомб, затем по другую сторону его. Пока корабли противника сбрасывали бомбы над тем местом, где обнаружили лодку, Щедрин вышел в атаку с противоположного борта транспорта,

[162]

выстрелил торпедой и потопил его. В базу «С-56» возвратилась, уничтожив два судна противника.

Что хорошо характеризует Щедрина — это его правильное использование опыта других командиров. И не только самих командиров. Причем он, перенимая опыт, вкладывает в него свое, новое. Это, по складу ума и по действиям, — подводник-новатор, и в дальнейшем росте его я не сомневаюсь. Тем более что он не только сам совершенствует свое мастерство, но и воспитывает подчиненных в духе совершенствования, то есть правильно представляет обязанности командира. Весь экипаж «С-56» пришел к нам с хорошей выучкой, в чем мы с Виноградовым убедились в первые же дни знакомства со Щедриным и его людьми. Дальнейшее показывает, что мы не ошиблись в оценке командира и экипажа новой на флоте лодки: почти из каждого похода, вот уже шестой месяц, «С-56» возвращается с победой.

Командир подводной лодки «С-56» Г. И. Щедрин докладывает командующему флотом о выполнении очередного боевого задания

Отлично зарекомендовал себя Кучеренко. Подводная лодка «С-51», которой он командовал, прежде чем получить новое назначение, уже известна самой крупной на флоте победой из всех возможных для одной лодки в одном походе. Находясь на позиции у берега противника, на исходе июля, то есть в условиях круглосуточного полярного дня, Кучеренко обнаружил два вражеских конвоя. Их прикрывала, помимо кораблей охранения, большая группа самолетов. Правильно маневрируя, «С-51» сумела прорвать охранение, атаковала и потопила два транспорта, после чего ушла от преследования, но для того чтобы вторично выйти в атаку и уничтожить еще два транспорта.

Герой Советского Союза И. Ф. Кучеренко. Подводная лодка «С-51» под его командованием пришла на Север с Тихого океана. Четыре уничтоженных фашистских транспорта — таков результат в итоге одного похода

Четыре потопленных фашистских транспорта в итоге одного похода — такого результата до сих пор не имел никто из подводников[41]. Из предыдущих походов «С-51» тоже возвратилась с победами, так что успех Кучеренко не случаен.

Словом, тихоокеанцы вполне пришлись к нашему североморскому двору, и Кучеренко первый из них стал по праву командиром дивизиона. У него, как и у Щедрина, все качества растущего командира[42]. Пополнение достойное и кстати. Оно как бы возмещает наши потери, хотя

[163]

ничто и никто не может возместить потерю товарищей по оружию, плечом к плечу с которыми пройден самый тяжелый период войны. Может лишь как-то сгладиться острота потери, но возместить ее в сознании соратников, в их памяти ничем нельзя. Тут даже время бессильно.

Потери неизбежны, как ни тяжело, мириться с ними. Давно истекли сроки возвращения Виктора Николаевича Котельникова, опытного подводника, ушедшего в последний поход вместе с начальником политотдела бригады Р. В. Радуном, прекрасным человеком, отличным политработником... Пропал без вести Малофеев... Не вернулся из очередного поиска наш общий любимец Видяев — самоотверженный, скромный человек, бескорыстный, верный товарищ. Приняв командование новой лодкой — «Щ-422», он за несколько месяцев увеличил счет ее побед с четырех до одиннадцати и сумел сделать многое для того, чтобы она стала гвардейской. Совсем недавно, перед его уходом в этот последний поход, я вручил ему третий орден Красного Знамени. Вручил перед строем экипажа, на пирсе. Колышкин тогда подсчитал, что Видяев с начала войны провел триста дней в море. Триста суток... И вот — остался в нем навсегда... Гибель Видяева, Малофеева, Котельникова несомненна. Теперь же, несмотря на вызов, посланный 30 сентября, трое суток назад, не отвечает Хомяков («К-1»).

И опять не хочется думать о худшем. Опять повторяется то, что уже было не раз: долго не расстаешься о надеждой. Минует срок возвращения той или иной лодки, не отвечающей на многократные вызовы, но все еще надеешься на лучшее. Что, если просто-напросто оказалась неисправной радиоаппаратура и лодка не в состоянии дать знать о себе до прихода в базу?..

А время отсчитывает день за днем, и уже ясно до горечи, что случилось непоправимое.

Война берет свое. Не щадя ничьей жизни.

[164]