Дон Кихот на Тихом океане

Дон Кихот на Тихом океане

«Для оценки деятельности и заслуг покойного Миклухо-Маклая не наступило еще время», — писал в 1888 году В.И. Модестов[996]. С тех пор прошло больше столетия, и теперь можно высказать некоторые суждения, хотя их затрудняют многообразие деятельности путешественника и плотная пелена легенд, преданий и просто небылиц, которая заслоняет его подлинный облик. «В газетах печатают интервью, которые он не давал, — подчеркивал в июле 1886 года корреспондент немецкоязычной петербургской газеты. — И пишут о нем, что угодно: одни — что он людоед, поедающий каждый день на завтрак кого-нибудь из своих подданных, другая крайность — авантюрист, который вообще не был на Новой Гвинее. Внешность описывают по-разному, а возраст произвольно — от 30 до 60 лет. Эти газетчики вообще не видели Миклухо-Маклая»[997]. Даже почтенный датский литературовед Георг Брандес, который посетил больного путешественника в ноябре 1887 года, не удержался от нелепой выдумки, написав в книге, изданной по возвращении из России, что на «своем» острове таморусс имел гарем из 147 туземных жен[998].

Волна вздорных вымыслов коснулась и вдовы «белого папуаса». В марте 1899 года петербургская газета «Народ», ратующая за неограниченное самодержавие, оповестила читателей, что «17-го марта скончалась Татьяна Ивановна Миклухо-Маклай, вдова известного путешественника и естествоиспытателя Н.Н. Миклухо-Маклая. Покойная была еще не старою женщиною. Она сопровождала своего мужа в его путешествиях, делила с ним все труды и опасности»[999]. К счастью, Маргерит, которая почти на полвека пережила своего супруга[1000], едва ли узнала о своих «похоронах».

Итак, кто вы, доктор Миклухо-Маклай?

«Тамо русс» — один из последних в истории мировой науки известных натуралистов широкого профиля, который не только поставил в центр своих исследований человека и проявления его культуры в рамках географической среды, но и активно работал в отраслях естествознания, непосредственно не связанных с этой проблематикой (океанография, геология и др.). Разумеется, за столетие далеко продвинулись вперед все науки, которыми занимался «белый папуас», так что его труды представляют теперь интерес главным образом для историков этих научных дисциплин. Зато жизненный путь и сама личность Миклухо-Маклая характеризуют его как одного из самых замечательных людей богатого талантами XIX века. «Время убирает ненужное, — резонно считает известный медик и литератор, профессор М.И. Буянов, — поэтому образ этого человека сейчас интереснее, чем его труды»[1001].

Русский эмигрант Лев Мечников (брат знаменитого физиолога) — друг и соратник Элизе Реклю и Петра Кропоткина и сам один из теоретиков анархизма — в 1888 году назвал Миклухо-Маклая «самым симпатичным из современных Дон Кихотов»[1002]. «Донкихотством» предпочел расценить в сентябре 1886 года проект путешественника по созданию русской переселенческой колонии на Новой Гвинее Н.К. Гире в конфиденциальном разговоре с британским послом[1003]. Да и сам Николай Николаевич полушутя-полусерьезно уподобил себя еще в 1877 году в связи с безуспешными попытками учредить зоологические станции в Юго-Восточной Азии «illastrissimo Hidalgo de la Mancha» («достославному идальго Ламанчскому»), то есть пресловутому Дон Кихоту[1004].

Конечно, во всех этих случаях имелся в виду не герой Сервантеса, а определенный социально-психологический тип личности, названный в середине XIX века в русской литературе и публицистике, с легкой руки Герцена и особенно Тургенева, именем Дон Кихота. При всех различиях в трактовке этого образа можно все же выделить некоторые присущие ему черты. Это бескорыстный, наивный мечтатель с фанатическим упорством, но безуспешно стремящийся приносить пользу человечеству в соответствии со своими идеалами.

«Дон Кихот проникнут весь преданностью идеалу, для которого он готов подвергаться всевозможным лишениям, жертвовать жизнью, — писал Тургенев, — самую жизнь свою он ценит настолько, насколько она может служить средством к воплощению идеала, к водворению истины и справедливости на земле. <…> Кто, жертвуя собою, вздумал бы сперва рассчитывать и взвешивать все последствия, всю вероятность пользы своего поступка, тот едва ли способен на самопожертвование. <…> Дон-Кихот глубоко уважает все существующие установления, религию, монархов и герцогов, и в то же самое время свободен и признает свободу других»[1005].

В биографии Николая Николаевича действительно можно найти эпизоды, отдающие «донкихотством». Но с годами, к концу жизни, у него стали проявляться другие черты: нарастающий практицизм, забота о приобретении материальных благ, стремление к сближению и дружбе с сильными мира сего. Характерно, что, выдвинув проект русской вольной переселенческой колонии, Миклухо-Маклай, не особенно надеясь на то, что правительство одобрит публично защищаемый им проект, разработал запасной план, предусматривавший создание Русского Тихоокеанского товарищества под эгидой московских толстосумов. Судя по сохранившейся «Памятной записке», это должна была быть крупная привилегированная компания, которая не просто занималась бы меновой торговлей на островах Океании с принадлежавших ей судов, но и учреждала бы на них торговые фактории, а также плантации для выращивания тропических культур с использованием труда местного населения. «В устроенных Товариществом торговых факториях, — говорилось в «Памятной записке», — русские военные суда будут запасаться топливом, производя исправления и починки судов, покупать необходимые запасы провианта и материалов. Ввиду этого Товарищество с своей стороны может рассчитывать на содействие правительства: на приобретение от него тех или других выгод и привилегий. Полагаю, что мы окажемся не менее счастливыми и энергичными, чем англичане и немцы, и возьмем свою долю пользы с колониальной торговли далекого востока»[1006]. Но дальше «Памятной записки» дело не пошло: обострившаяся болезнь и смерть поставили крест на этом и других проектах Миклухо-Маклая.

Приметив эволюцию во взглядах и социально-психологических установках «белого папуаса», австралийский историк О. Спейт в 1984 году впал в другую крайность — он назвал путешественника «неудавшимся раджой Бруком», уподобив его английскому авантюристу Дж. Бруку, ставшему наследственным правителем Саравака[1007]. Нелегко предсказать, каким бы стал Миклухо-Маклай, проживи он еще два десятилетия. Но к 1888 году эта эволюция только начиналась, а потому — при всей условности подобных сопоставлений — сравнение, сделанное Мечниковым, ближе к истине, чем то, которое сделал Спейт.

Для правильного понимания идей и поступков тамо русс Маклая важно учитывать особенности его личности. Это был человек романтического склада, фантазер и мечтатель с непоколебимой верой в общественное предназначение науки. Смелый и решительный в чрезвычайных ситуациях, он был непрактичен в обыденной жизни и нередко страдал от излишней доверчивости. Эти качества сочетались с необыкновенным упорством, с которым он, несмотря на неудачи, стремился к поставленной цели, не всегда сообразуясь с реальностью. Не сведущий в хитросплетениях европейской политики и тонкостях дипломатического этикета, он действовал часто необдуманно, порой наивно, попадая при этом в щекотливые ситуации. Подобно герою Сервантеса, «белый папуас», выражаясь фигурально, нетвердо сидел в седле и, случалось, сражался с ветряными мельницами, думая, что воюет с грозными великанами.

Миклухо-Маклай оставил в скрижалях истории яркий, неоднозначный, но в целом позитивный след. «А все-таки без этих смешных Дон-Кихотов <…>, — подчеркивал Тургенев, — не подвигалось бы вперед человечество и не над чем было бы размышлять Гамлетам»[1008].

Через столетие эту мысль продолжила поэтесса Юлия Друнина:

Ах, донкихоты! Как вы ни смелы,

Геройства ваши — тема для острот…

И все-таки, да здравствуют орлы,

Бросающиеся на самолет![1009]