Глава восемнадцатая. СНОВА НА БЕРЕГУ МАКЛАЯ

Глава восемнадцатая.

СНОВА НА БЕРЕГУ МАКЛАЯ

«Я чувствовал себя как дома»

Контр-адмирал Копытов сначала отнесся к путешественнику с некоторым предубеждением. Он много слышал от морских офицеров о бесцеремонности и эксцентричности «белого папуаса», о его нежелании подчиняться строгому распорядку, существующему на русских военных судах. И действительно, находясь в крайнем возбуждении, Миклухо-Маклай повел себя довольно надменно. На «Скобелеве» не было свободной каюты, так как адмирала сопровождали несколько офицеров его штаба. Однако путешественник категорически отказался поселиться вместе с одним из них и требовал предоставить ему отдельную каюту. Копытов, как умный и практичный человек, нашел выход: на палубе под полуютом для Николая Николаевича оборудовали просторное помещение с брезентовыми «стенами». «Кроме подвешенной офицерской койки, служившей мне постелью, — вспоминает Миклухо-Маклай, — стол, стул и кресло были помещены в моей временной каюте, которая, находясь на палубе, была прохладна и светла»[801].

Свежий морской ветерок при небольшом волнении на море благотворно подействовал на Маклая. Он успокоился, перестал «ершиться» и охотно подолгу беседовал с Копытовым, рассказывая ему о своих прошлых экспедициях и, главное, об островах, которые им предстоит посетить. Уже через три дня после ухода из Батавии Николай Васильевич написал жене: «Без Миклухо-Маклая я бы мог выполнить чрезвычайно поверхностно свое дело. Теперь же, имея его с собою, мне будет все вдесятеро легче. Он же сам по себе человек чрезвычайно интересный, проделавший вещи почти невероятные во время жизни с дикарями и при различных путешествиях по всем углам Тихого океана. Слушать рассказы о его приключениях доставляет мне много удовольствия и часто не верится, чтобы такой маленький и слабенький человек мог бы делать такие дела. <…> Думая найти дикаря, убежавшего от людей на Новую Гвинею, я встретил человека, у которого теперь учусь светскости и общественности»[802]. Как видим, путешественник не утратил способности быстро очаровывать нужных ему людей.

Посетив по пути Макасар и Амбоину, «Скобелев» 17 марта вошел в залив Астролябия и стал на якорь в бухте Константина. Началось третье, весьма непродолжительное пребывание путешественника на Берегу Маклая.

Подготавливая в 1887 году к печати свои дневники, Николай Николаевич лишь кратко, в очерковой форме, описал последнюю встречу со старыми друзьями, ситуацию на заветном берегу, а также работу, которую провели там русские моряки. Полевые записи, которые он использовал при подготовке рукописи и письма, написанные им в этот период, содержат немного полезной информации. Но сохранились в архиве репортажи Копытова и другие материалы экспедиции на «Скобелеве», а также его подробные и частые письма жене, в совокупности похожие на дневник, которые позволяют довольно полно представить последнее пребывание нашего героя на Новой Гвинее.

Очерк, продиктованный Миклухо-Маклаем, окрашен в элегические тона. «Я чувствовал себя как дома, — писал он, съехав на берег возле деревни Бонгу. — <…> Каждое дерево казалось мне старым знакомым»[803]. Николай Николаевич обнаружил, что два квартала в Бонгу полностью обезлюдели: их открытые площадки поросли травой и на развалинах окружающих хижин рос кустарник. По знакомой тропинке он отправился в Горен-ду и был поражен увиденным: «Вместо значительной деревни оставались только две-три хижины; все заросло до неузнаваемости. Мне стало почему-то так грустно, что я поспешил выйти к морю и отправиться обратно на корвет»[804].

Сами бонгуанцы объяснили убыль населения болезнями, насланными колдунами из предгорных деревень, и переселением многих людей из «зачумленной» местности в другие прибрежные и островные селения. Николай Николаевич не застал в живых нескольких тамо боро, в том числе своего друга Туя. «Многие, — писал он, — показались мне совершенно незнакомыми: в мой последний приезд они были еще юношами, а теперь у них самих были дети»[805]. За шесть лет, истекших со времени предыдущего пребывания Миклухо-Маклая, бонгуанцы немало натерпелись от своих врагов из предгорий; они опасались и европейцев, несколько раз высаживавшихся на их берегу. «Всем хотелось, — вспоминает путешественник, — чтобы я по-старому поселился между ними, но на этот раз уже в самой деревне; хотели также знать, когда я опять вернусь и что им делать, если "тамо инглис" снова появятся»[806].

Миклухо-Маклай не оставлял надежды прочно осесть на «своем» Берегу. Но, видя упадок и уныние, овладевшие бонгуанцами и их соседями, убедившись в непрекращающейся вражде между папуасскими деревнями и племенами, путешественник глубже осознал тщетность попыток создать здесь единое независимое самоуправляющееся сообщество. Теперь он мыслил Папуасский союз как некую управляемую им территорию, находящуюся под протекторатом одной или нескольких европейских держав, причем не обязательно России.

Николай Николаевич искренне стремился помочь своим темнокожим друзьям. Чтобы разнообразить их пищевой рацион и прекратить их хроническое недоедание, он привез в Бонгу несколько домашних животных, семена и саженцы неизвестных им культурных растений. Среди них — хлебное дерево, манго, апельсин, лимон, ананас. Матросы и слуги путешественника расчистили в зарослях земельный участок и развели огород, причем Миклухо-Маклай попытался объяснить бонгуанцам, как выращивать и употреблять в пищу эти растения. Кроме того, Николай Николаевич привез зерна кофе, который лучше растет в более сухом и прохладном климате. Он вручил этот ценный подарок своему старому знакомому Саулу — там о боро Бонгу и посоветовал использовать зерна в меновой торговле с обитателями горных деревень, причем просил сообщить горцам, что Саул получил их от таморусс Маклая.

Путешественник привез бонгуанцам бычка и телку индийской породы, козла и двух коз. Папуасы видели таких животных лишь на палубе «Изумруда» и тогда же, как мы помним, назвали бычка «буль боро рус» — «большой русской свиньей». Козла и коз поместили в одной из хижин, и матросы показали папуасам, как их доить. Но бонгуанцы не отважились попробовать козье молоко. Судьба этих животных была печальной — после ухода «Скобелева» козла и коз зарезали перед большим пиром, чтобы приготовить из их мяса вкусное угощение. Что же касается бычка и телки, то их поместили на огороженной поляне на краю деревни. Бык вел себя очень беспокойно и после нескольких неудачных попыток сумел перескочить через изгородь. За ним последовала телка, и эта, по выражению Миклухо-Маклая, «интересная парочка» убежала на покрытые лесом холмы; поймать ее не удалось[807]. Но большинство культурных растений, привезенных путешественником, прижилось и обогатило пищевой рацион обитателей Берега Маклая[808].

В отличие от первых двух посещений залива Астролябия Миклухо-Маклай не только общался с бонгуанцами и их соседями, но и активно помогал Копытову и его офицерам провести работы, предусмотренные инструкцией Морского министерства. Еще в 1872 году он обнаружил удобную гавань между архипелагом Довольных людей и «материком» Новой Гвинеи и в письме-отчете о своем втором пребывании в этих местах назвал ее в честь великого князя Алексея Александровича[809]. Именно на нее он обратил внимание Шестакова. Но перейти на корвете из Порт-Константина в Порт-Алексей оказалось нелегким делом из-за опасных отмелей и коралловых рифов. Опираясь на советы своих друзей с архипелага Довольных людей, Николай Николаевич помог Копытову найти безопасный проход в Порт-Алексей. Эта гавань очень понравилась адмиралу. В рапорте Шестакову он написал, что Порт-Алексей «представляет по своим гидрографическим условиям не только хорошую угольную станцию, но и прекрасный опорный для крейсеров порт», что, учитывая уровень развития и численность местных жителей, занятие примыкающих к порту островов не представит «никаких затруднений»[810]. В соответствии с инструкцией русские моряки на гребном судне приступили к точной описи берегов и промеру глубин в разных местах порта.

20 марта Николай Николаевич вместе с мичманом В.Л. Баршем совершил на паровом катере поездку к «материку» в район, где обитали людоеды племени эремпи, а на следующее утро отправился туда в каноэ вместе со своим старым приятелем Каином — тамо боро острова Били-Били. Путешественник проплыл несколько миль по речке и посетил деревню Эремпи, где приобрел копье, лук и стрелы, отличающиеся от тех, которыми пользовались другие обитатели Берега Маклая. Эта речка на карте, составленной офицерами «Скобелева», названа рекой Миклухо-Маклая.

Как подметил Копытов, климат на архипелаге Довольных людей, где бросил якорь «Скобелев», суше и здоровее, чем в бухте Порт-Константин — месте стоянки «Витязя» и «Изумруда». Но, помня, что десятки моряков на этих судах заболели «перемежающейся лихорадкой», Николай Васильевич решил поскорее покинуть берега Новой Гвинеи, пока у него на борту не появились заболевшие этой коварной болезнью.

Миклухо-Маклаю понравился необитаемый островок Маласпена, покрытый пышной растительностью. Путешественник решил закрепить его за собой — на всякий случай. Узнав о скором отплытии корвета, Маклай через Каина спросил 22 марта у владевших Маласпеной жителей острова Сегу, «согласны ли они дать мне этот остров для того, чтобы поставить там дом в случае моего возвращения». «Все оказались не только согласными, но даже очень довольными, — рассказывает он, — услышав, что я поселюсь недалеко от них»[811]. Никакого столба или знака на Маласпене, подтверждающего его «права», путешественник не поставил. Впрочем, островитяне едва ли поняли истинный смысл его вопроса. При расставании Миклухо-Маклай обещал своим друзьям не оставлять их в беде и «со временем» поселиться в этих местах. На рассвете 23 марта «Скобелев» покинул Берег Маклая.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.