В Западной Европе
В Западной Европе
Уже через шесть дней, 16 декабря 1882 года, Миклухо-Маклай присутствовал на заседании Берлинского общества антропологии, этнологии и первобытной истории, руководимого Вирховым. На этом заседании он выступил в прениях по докладу немецкого орнитолога и этнолога Отто Финша с сообщением об океанийской керамике[786]. Финш вернулся из длительного путешествия по островам Океании, имевшего не только научный, но и разведывательный характер. Николай Николаевич еще не подозревал, что Финшу предстоит сыграть зловещую роль в истории Берега Маклая.
Полностью расплатившись в Амстердаме со своим главным кредитором X. Я. Анкерсмитом, Миклухо-Маклай отправился в Париж. Здесь он встретился с Александром Мещерским, Наталией Герцен и семейством Моно. Габриэль Моно был президентом Парижского исторического общества, при котором в мае 1882 года основал клуб, названный «Кружком Сен-Симона». Клуб, занимавший особняк в одном из аристократических кварталов французской столицы, сразу стал важным центром интеллектуальной жизни Парижа. Здесь в непринужденной обстановке собиралась элита — известные политики, ученые, деятели литературы и искусства. Профессор Моно попросил Миклухо-Маклая посетить «Кружок Сен-Симона» и рассказать там о папуасах Новой Гвинеи. Председательствуя 28 декабря на этом торжественном приеме, Габриэль познакомил присутствующих с русским ученым, рассказал о его путешествиях, причем зачитал обширные выдержки из своей статьи о Миклухо-Маклае, напечатанной в «Нувель ревю». Николай Николаевич тихим прерывистым голосом произнес довольно путаную речь[787]. Затем состоялся банкет, на котором, как тогда выражались, шампанское лилось рекой.
Куда более прозаическим и даже печальным был визит, который Николай Николаевич в сопровождении Мещерского нанес на следующий день тяжелобольному Ивану Сергеевичу Тургеневу. Писатель жестоко страдал от болезни и мало верил в успех ожидавшей его очередной урологической операции. Тургенев вспомнил их первое знакомство в Веймаре, расспросил Миклухо-Маклая о его путешествиях и планах на будущее, подробно рассказал о своей болезни. После ухода Мещерского разговор перешел на отвлеченные темы. Путешественник не очень тактично поднял вопрос о старости и природе счастья, и Иван Сергеевич ответил, что в некотором роде счастлив, несмотря на смертельный недуг, так как на закате своих дней уже почти что ничего не желает.
Накануне визита Миклухо-Маклай дал знать Тургеневу, что хотел бы достать брошюры, написанные коммунарами о их жизни в ссылке на Новой Каледонии, и Иван Сергеевич тут же послал записку старейшине русских эмигрантов в Париже П.Л. Лаврову с просьбой срочно доставить ему эти брошюры. Вероятно, Миклухо-Маклай, получив письмо крестьянина Киселева, продолжал обдумывать план создания русской переселенческой колонии в Океании, и ему важно было учесть опыт ссыльнопоселенцев на Новой Каледонии, которые, как он убедился в 1879 году, сумели адаптироваться к непривычному для них тропическому климату и успешно занимались различной хозяйственной деятельностью. Но ко времени посещения Тургенева путешественником эти брошюры не были доставлены, и остается неизвестным, выполнил ли Лавров просьбу писателя и тем более дошли ли эти материалы до Миклухо-Маклая.
Николай Николаевич впоследствии написал воспоминания о визите к Тургеневу, которые были обнаружены в его бумагах Л.Б. Модзалевским и впервые опубликованы в 1933 году. Воспоминания написаны сдержанно и раздумчиво, с огромным пиететом к великому писателю[788]. Что же касается Тургенева, то он дал в своем дневнике такую оценку «знаменитому путешественнику», которая несказанно оскорбила бы и обидела Миклухо-Маклая, если бы он о ней узнал: «Черт знает почему мне кажется, что ведь этот господин — пуф и никакой такой работы после себя не оставит»[789]. Биографы Миклухо-Маклая либо умалчивали об этой оценке, либо приписывали ее крайней раздражительности терзаемого болезнью Тургенева, бестактному поведению путешественника во время беседы или недостаточной осведомленности Ивана Сергеевича. Последний аргумент не выдерживает критики, так как Тургенев постоянно интересовался деятельностью Миклухо-Маклая и получал подробную информацию от Мещерского и Наталии Герцен, с которыми часто виделся в Париже. Похоже, писатель знал, что Маклай нередко «разбрасывается», не доводит до конца начатые предприятия и до сих пор не ознакомил читающую публику с основными результатами своих путешествий и исследований. Мудрый старик предположил, что Николай Николаевич может уйти из жизни, не сумев сказать свое слово в науке.
В январе 1883 года Миклухо-Маклай провел больше недели в Англии. В это время здесь находился сэр Артур Гордон, который принял путешественника в своем родовом поместье в Эскоте и посоветовал не мешкая приступить к реализации «Проекта развития Берега Маклая». Из Лондона путешественник отправился поездом в Шотландию, в город Абердин, для встречи с банкиром и судоходным магнатом Уильямом Маккинноном, рекомендованным ему коммодором Уилсоном в качестве одного из возможных спонсоров «Проекта». Такая встреча состоялась, но нам неизвестно конкретное содержание их бесед. В архивном фонде Маккиннона в департаменте рукописей Национальной библиотеки Шотландии автор этих строк не нашел упоминаний о Миклухо-Маклае. Судя по дальнейшему ходу событий, конкретных договоренностей достигнуто не было. Но встреча оказалась все же небесполезной: Маккин-нон снабдил гостя бесплатным билетом в каюте первого класса от Порт-Саида до Брисбена на пароходе принадлежащей ему компании.
«Я виделся с разными личностями в Англии и Шотландии, — писал Николай Николаевич младшему брату, — и полагаю, что мои шансы относительно Берега Маклая осуществятся, но за него я могу взяться серьезно не ранее двух лет»[790]. Путешественник надеялся, что за это время успеет подготовить к печати обобщающие труды, обещанные совету РГО и лично Александру III. Но его подготовительные меры по созданию Папуасского союза входили во все большее противоречие с обязательствами по подготовке научных трудов и участием в экспедиции на «Скобелеве».
Миклухо-Маклай едва ли рассказал русским дипломатам в Лондоне о своих усилиях по привлечению британских бизнесменов к финансированию «Проекта». Между тем в посольстве получили указание поднять престиж путешественника в лондонских «коридорах власти» и обеспечить благожелательное отношение правительства Гладстона к деятельности русского путешественника в Австралии и Океании. Еще 3(15) ноября, не зная об отсрочке отъезда Миклухо-Маклая из России, Остен-Сакен отправил советнику посольства Алексею Петровичу Давыдову депешу, в которой говорилось: «Поручаю особому вниманию Вашего Превосходительства известного путешественника Миклуху-Маклая, отправившегося ныне в Лондон, и покорнейше прошу Вас, милостивый государь, оказать Ваше содействие к представлению его Ее Императорскому Высочеству великой княгине Марии Александровне, герцогине Эдинбургской. Ввиду того же, что г. Миклуха-Маклай отправляется опять в далекое путешествие в Тихий океан, не оставьте также рекомендовать его великобританским властям, которые смогут оказать ему свое содействие в дальнейших его путешествиях»[791].
Аудиенция у сестры Александра II, вышедшей в 1874 году замуж за второго сына английской королевы Виктории, привлекла внимание высшего света к русскому путешественнику. Давыдов организовал также прием Миклухо-Маклая министром колоний лордом Дерби, который заверил его в том, что британское правительство не помышляет о территориальных приобретениях в Океании. Алексей Петрович ведал в посольстве «деликатными делами», в том числе контактами с агентурой и живущими в Лондоне соотечественниками, которые, не состоя на службе в русской разведке или охранке, готовы были оказывать разные услуги. Через одну из вращавшихся в высшем обществе россиянок он сумел еще до приезда путешественника в Англию привлечь благосклонное внимание к Миклухо-Маклаю самого премьер-министра Уильяма Гладстона.
Как сообщает известный историк разведки Ричард Дикон, в 1870-х годах царское правительство отправило в столицы нескольких государств группу очаровательных русских дам. Они стали теми, кого разведчики называют «агентами влияния». Например, в США успешно действовала Анна Попова. В Англии такую роль выполняла Ольга Новикова[792].
Ольга Алексеевна Киреева (1840 — 1912), сестра известного славянофила А.А. Киреева, молоденькой девушкой вышла замуж за генерала И.П. Новикова. Их семейная жизнь не заладилась, и через несколько лет супруги разъехались, не оформив развода. Хорошо образованная, свободно владеющая несколькими европейскими языками, Ольга стала литератором и публицистом славянофильского направления и придерживалась ультраконсервативных взглядов. По отзывам современников, Ольга Алексеевна была очень хороша собой и одинаково умело использовала свое перо и женские чары. Она вела свободный образ жизни, имела много любовников, среди которых был император Александр II. Именно ее с санкции царя отправили в Лондон с ответственной миссией защищать и пропагандировать всеми доступными ей средствами русскую политику на Ближнем Востоке, прежде всего на Балканах, восстанавливать британских политиков и общественное мнение против Оттоманской империи, неустанно клеймя турецкие зверства в Болгарии, и тем самым в меру сил торить дорожку к «вратам Царьграда», то есть к Константинополю и проливам, овладение которыми оставалось главной задачей русской дипломатии на протяжении всего XIX века.
Ольга Новикова выпустила несколько книг на английском языке, публиковала или инспирировала статьи в газетах и журналах, пользуясь услугами продажных писак. Она числилась корреспондентом газеты «Московские новости», издаваемой М.Н. Катковым, и посылала туда статьи, придерживаясь политической линии этого апологета самодержавия. П.Н. Кропоткин, живший в те годы в Лондоне, утверждает, что Новикова была не только рупором и единомышленником Каткова, но и наблюдала за русскими эмигрантами, то есть была связана с охранкой[793].
Впрочем, этим не ограничивалась многогранная деятельность Ольги Алексеевны в Лондоне. Будучи уже не первой молодости, она сохранила свою сексапильность и обаяние. От нее без ума были некоторые высокопоставленные английские джентльмены. Уступая их ухаживаниям, она ненароком узнавала важные новости и обрабатывала своих воздыхателей в пророссийском духе. Среди почитателей Ольги Новиковой был сам Уильям Юарт Гладстон. Ричард Дикон, специально изучавший этот вопрос, не нашел явных доказательств того, что Ольга была любовницей британского премьера. Но биографы Глад стона отмечают многолетние приятельские отношения, установившиеся между ним и русской красавицей: они часто встречались в неофициальной обстановке и находились в постоянной переписке.
Давыдов поручил Новиковой соответствующим образом подготовить Гладстона к приезду Миклухо-Маклая, и она выполнила это поручение с присущей ей элегантностью, благо появилась такая возможность. В Лондон поступил свежий номер «Нувель ревю» со статьей Моно, восхваляющей Миклухо-Маклая, и Ольга Алексеевна послала премьер-министру экземпляр журнала с запиской, в которой просила обратить внимание на описанные в статье деяния и особенности личности «белого папуаса».
Ответ не заставил себя ждать. В письме, посланном Новиковой 5 декабря 1882 года, с которым автор этих строк ознакомился в архивном фонде Гладстона, содержится любопытная характеристика нашего героя:
«Моя дорогая мадам Новикова,
Возвращаю "Обозрение" («Нувель ревю». — Д. Т.). Статья очень интересна, но еще больше — человек, которому она посвящена. Прилагаю книжку, в которой, если Вы соблаговолите прочесть <главу> "Епископ Паттесон", который был одним из самых благородных порождений английской расы в XIX веке, Вы найдете материал об аборигенах и торге людьми, неправильно называемом торговлей свободным трудом. Боюсь, что у Миклухо-Маклая мы не найдем христианский элемент, который питал героизм Паттесона. И все же существует братство между ними.
Искренне Ваш У.Ю.Г.»[794].
Нужно отдать должное широте взглядов Гладстона. Глубоко верующий человек, автор богословских трактатов, он, не колеблясь, поставил рядом миссионера Паттесона и агностика, если не атеиста, Миклухо-Маклая, так как оба боролись с работорговлей и другими злодеяниями европейских моряков и торговцев и искренне старались помочь островитянам. Разумеется, Гладстон и раньше слышал о русском путешественнике, но мифологизированный образ «белого папуаса», возникающий при чтении статьи Моно, побудил премьер-министра с большей симпатией отнестись к реальной деятельности Миклухо-Маклая.
Подготовительная работа, искусно проделанная Давыдовым, позволила посольству выполнить и вторую часть директивы Остен-Сакена. 18 января 1883 года русский посол барон
А.П. Моренгейм обратился к английскому министру иностранных дел графу Гренвиллу с нотой, в которой просил, чтобы министр колоний граф Дерби выдал Миклухо-Маклаю, «одному из самых выдающихся исследователей», письма губернаторам английских колоний в Австралии и Новой Зеландии. 5 февраля, когда Николай Николаевич плыл по Красному морю на пути в Австралию, Моренгейм получил ответную ноту, к которой были приложены рекомендательные письма для Миклухо-Маклая. Неизвестно, дошли ли эти письма до путешественника. Но одновременно Дерби послал их копии губернаторам в Австралию и Новую Зеландию, и эти рекомендации оказались весьма кстати для русского ученого.
Посетив на французском судне Геную и Неаполь, где Миклухо-Маклай на сей раз встретился с Дорном, путешественник в конце января прибыл в Порт-Саид, где пересел на английский пароход «Чайбаса», билет на который ему предоставил Маккиннон. В итальянских портах и Порт-Саиде Николай Николаевич получил несколько писем, в том числе долгожданное послание от Маргерит — ответ на его предложение руки и сердца, посланное из Александрии в июле 1882 года. Письмо любимой не застало его в России и лишь теперь нагнало адресата. Маргерит сообщала, что согласна стать его женой.
Путешественник мог прибыть в Сидней не ранее 20 марта. А в конце марта — согласно плану, разработанному в Петербурге, — за ним должен был прийти туда русский военный корабль. Неужели ему придется почти сразу покинуть невесту и еще до свадьбы отправиться в новое плавание на острова Океании? В Порт-Саиде Миклухо-Маклай написал новое письмо Шестакову.
В этом письме он утверждал, что за время путешествия по Западной Европе и плавания по Средиземному морю его здоровье еще более ухудшилось. «Доктора, с которыми мне пришлось встретиться, — писал Миклухо-Маклай, — советовали мне заняться серьезно состоянием моего здоровья <…> и находили необходимым: продолжительный отпуск, известную диэту и, если возможно, употребление Карлсбадских вод на месте (т. е. в Карлсбаде) или по крайней мере в Австралии. <…> Они советовали мне ни в коем случае не подвергаться некоторое время, т. е. пока не поправлюсь достаточно, продолжительному пребыванию под тропиками, который "эксперимент" может, по их мнению, кончиться для меня весьма трагически»[795].
Кроме того, продолжал Миклухо-Маклай, если русский корабль придет за ним в Сидней в соответствии с планом, у него останется меньше двух недель «для устройства моих дел в этом городе». За этими невнятными словами явно скрывались взаимоотношения с Маргерит, переговоры с ее отцом и возможная подготовка к свадьбе. Так к его и без того едва ли стыкующимся, далекоидущим планам прибавился новый, личный элемент.
В заключение Николай Николаевич заверил Шестакова, что только плачевное состояние здоровья может заставить его отказаться от экспедиции на острова Тихого океана, и просил дождаться его телеграммы с условными словами, одно из которых (decided) будет означать готовность присоединиться к экспедиции на присланном за ним судне, а другое (defered) — невозможность участвовать в этом предприятии, ввиду чего отпадает необходимость в заходе корабля в Сидней[796].
По пути в Австралию «Чайбаса» 22 февраля бросила якорь на рейде Батавии. Согласно расписанию рейса пароход должен был простоять здесь несколько дней. Путешественник хотел использовать заход в столицу Нидерландской Ост-Индии для решения нескольких дел: во-первых, получить свои коллекции, которые находились до уплаты долга в закладе у фирмы «Дюммлер и К?»; во-вторых, возобновить утраченные права на аренду земельного участка в местности Кема (остров Целебес), так как в его мозгу, затуманенном многими проектами, высветилась мысль — позаботиться о повышении благосостояния семьи. С борта «Чайбасы» он написал два письма брату, окончившему Горный институт и обдумывавшему свое будущее. Николай Николаевич предложил Михаилу приехать на Целебес и заняться в Кеме выращиванием тропических сельскохозяйственных культур, то есть сделаться плантатором, сообщив заодно слух, что в «реках Целебеса много золота»[797]. Человек нерасчетливый, визионер, Миклухо-Маклай как будто вознамерился погнаться за несколькими зайцами, но, как гласит пословица, «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь»[798].
Впрочем, случай внес коррективы в намерения и надежды Миклухо-Маклая. Когда пароход «Чайбаса» встал на якорь в аванпорте Батавии, путешественник увидел на рейде хорошо знакомый ему военный корабль. Это был корвет «Скобелев», на который перенес свой флаг новый начальник отряда русских судов на Тихом океане контр-адмирал Н.В. Копытов.
Николай Васильевич Копытов (1833 — 1901) принадлежал к элите российского флота и пользовался полнейшим доверием генерал-адмирала и управляющего Морским министерством. Он познал все тонкости морской службы и подобно Шестакову глубоко изучил хитросплетения мировой политики, будучи русским военно-морским агентом в Лондоне. Не случайно именно его назначили командовать маленькой русской эскадрой на Тихом океане, когда возросла напряженность в этом регионе. Посвященный в секретный план экспедиции, разработанный в Петербурге, Николай Васильевич готов был отправить в Сидней один из клиперов своей группы, чтобы забрать Миклухо-Маклая, а если тот сообщит о невозможности участвовать в экспедиции — без него посетить Берег Маклая и другие указанные в секретной инструкции острова.
Поэтому Копытов очень обрадовался, когда путешественник на нанятой лодке прибыл с визитом на милый его сердцу «Витязь», на котором почти ничего не изменилось после переименования. Николай Васильевич предложил Маклаю не мешкая отправиться на «Скобелеве» в плавание по известному ему маршруту. Но путешественник ответил, что «частные дела» вынуждают его, задержавшись на несколько дней в Батавии, не покидать «Чайбасу», чтобы поскорее прибыть в Сидней. Понадобились долгие уговоры, лесть, а возможно, и скрытые угрозы. Наконец, исследователь сдался, выговорив себе комфортные условия размещения на судне. Что заставило путешественника уступить настояниям Копытова и тем самым отсрочить по крайней мере на полгода встречу с невестой? Прежде всего — боязнь лишиться царских милостей и дальнейшей поддержки. Но несомненно, была и другая причина: уже на следующий день он отправится на «Скобелеве» к своим друзьям на Берег Маклая!
Неизвестно, как путешественник объяснил Маргерит свое — внезапное для нее — участие в дальней морской экспедиции. В архивном деле, в котором собраны материалы плавания на «Скобелеве», имеется любопытное письмо Миклухо-Маклая великому князю Алексею Александровичу, написанное вскоре после ухода корвета из Батавии. В противоположность Копытову, который в рапорте генерал-адмиралу и в письме жене сообщал, что ему с трудом удалось уговорить Миклухо-Маклая отправиться в круиз прямо из Батавии, Николай Николаевич утверждал, что сам предложил этот вариант контр-адмиралу. В письме не говорилось ни слова о грозных предостережениях врачей, якобы рекомендовавших ему до прохождения курса лечения карлсбадскими водами воздерживаться от пребывания в тропиках. Наоборот, путешественник сообщил, что «здоровье мое, бывшее плохо при выезде из Европы, значительно поправилось».
Столь противоречивые оценки состояния здоровья были не только лукавством. Как не раз случалось в жизни «белого папуаса», он в ответственный момент сумел на нервном подъеме приглушить свои недуги, чтобы отправиться, как он чувствовал, в последнюю в своей жизни большую морскую экспедицию. Письмо генерал-адмиралу заканчивалось такими словами: «Обстоятельство, что не заходя в Сидней, где у меня много разного рода дел, мне приходится отправляться на острова Тихого океана, представляет для меня лично очень много серьезных неудобств, но все эти соображения я заставил отступить на второй план перед возможностью <…> способствовать таким образом к более скорому и более успешному исполнению задачи, которой осуществление может принести со временем отечеству нашему, весьма вероятно, немаловажную пользу»[799].
Миклухо-Маклай понимал, что его пересадка в Батавии на русское военное судно не останется незамеченной в Сиднее и Лондоне — хотя бы из попавших в газеты рассказов пассажиров «Чайбасы». Чтобы развеять возможные подозрения правителей Туманного Альбиона, он одновременно с письмом русскому генерал-адмиралу отправил письмо своему приятелю Джону Уилсону, произведенному в контр-адмиралы и переведенному на службу в британское Адмиралтейство. Путешественник сообщил, что, встретив в Батавии Копытова, совершающего на корвете «Скобелев» плавание по островам Тихого океана, он воспользовался его любезностью, чтобы посетить залив Астролябия. Миклухо-Маклай просил передать сэру Артуру Гордону, что он действует так, следуя его совету безотлагательно начать подготовку к осуществлению «Проекта развития Берега Маклая»[800]. Было бы неправильно расценить это письмо лишь как дезинформацию: отправляясь на «Скобелеве» в залив Астролябия в соответствии с планом приискания местностей, пригодных для устройства русской военной базы, Николай Николаевич не забывал о своем «Проекте». Он хотел ознакомиться со сложившейся там обстановкой, чтобы быть готовым приступить к практической реализации «Проекта», пусть в модифицированной форме, если «кривая вывезет», то есть позволит ход событий.
24 февраля 1883 года корвет «Скобелев» ушел с батавского рейда и взял курс на Новую Гвинею.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.