В те романтические годы
В те романтические годы
В октябре 1995 года пермяки провожали в Москву начальника Пермского областного УВД Валерия Федорова, назначенного заместителем министра внутренних дел России. На прощание я срифмовал ему несколько строк:
В те романтические годы
На самом сквозняке свободы
Фундамент пермской демократии
Такая заливала братия…
Далее шло перечисление той самой братии…
Ключевыми словами этого четверостишия, как и моей «внешней среды» времен Горбачева – Ельцина, были «романтические годы», проведенные иногда «на сквозняке», а, бывало, в эпицентре «урагана» свободы.
На предыдущих этапах моего жизненного пути влияние «внешней среды» ощущалось как-то опосредованно: где-то далеко наверху аукнется, смотришь – и у меня внизу откликнется. «Сквозняки» и «ураганы» романтических лет подняли меня довольно высоко. Теперь даже незначительные изменения в верхних слоях российской политической и экономической атмосферы отражались на моей жизни довольно ощутимо, нередко в реальном масштабе времени. По этой причине в этот период мои «внешняя» и «внутренняя» среды довольно часто сливались воедино. Что не могло не найти отражения в содержании этого раздела.
Избрание М. С. Горбачева генеральным секретарем, первым лицом страны, особых ураганов не предвещало. Просто потянуло свежим ветром. Вместе с ним появлялось чувство приятного удивления.
Радовало, что и нашей страной может руководить не маразматик, а здоровый нормальный человек. Оказывается, Генеральный секретарь КПСС может пытаться что-то изменить По-крупному. А как приятно убедиться, что у генсека «мозги повернуты» в ту же сторону, что и у меня, что у него хорошо смотрится жена. Даже некоторые минусы (не те ударения, непривычная для нас активность Раисы Максимовны) пока работают на «плюс». Ты сам убеждаешься, что за рубежом на нас уже не смотрят, как на прокаженных. «Горбачев», «перестройка», «гласность»… Эти русские слова не требуют перевода в любой стране мира так же, как «Гагарин» и «спутник» в начале шестидесятых.
Запомнился приезд в Пермь члена Политбюро ЦК КПСС Александра Яковлева. Он присутствовал на отчетно-выборной областной партийной конференции, на которой в отставку ушел партийный патриарх, первый секретарь обкома Борис Коноплев. Бразды правления принял вернувшийся из Москвы заведующий отделом ЦК КПСС Евгений Чернышев. Через пару лет ему предстоит войти в историю Пермской области в нелестном качестве последнего первого секретаря обкома.
На конференции Яковлев выступил с умной и нетрадиционно честной речью. Он говорил о болезнях нашего общества, о необходимости коренных перемен в партии, в государстве. Произвел он на меня колоссальное впечатление. Если такие вещи вслух говорит член Политбюро, можно надеяться на лучшее!
В разгар перестройки стало очевидно, что без реальной экономической заинтересованности коллективов, отдельных исполнителей ничего путного не получится. Рыночные отношения для плановой системы – это было «слишком» отчаянно. Но теплилась надежда, что средством решения экономических проблем может оказаться хозрасчет.
Не был забыт и региональный хозрасчет. Для Урала было решено параллельно разрабатывать два варианта концепции регионального хозрасчета.
Разработкой одного в качестве заведующего Пермским отделом Института экономики УрО АН СССР руководил я, другого – старший научный сотрудник челябинского отдела нашего института, а потом депутат, федеральный министр, сенатор Александр Починок. Эта работа требовала постоянных рабочих контактов не только с областным, но и союзным руководством и оказалась хорошей школой – не столько познаний в экономике, сколько искусства бюрократии.
В те же годы в экономический отдел ЦК КПСС был переведен из Челябинска мой давний коллега, профессор Геннадий Празднов. По старой памяти он иногда приглашал меня к себе – посоветоваться, посмотреть свежим «провинциальным» взглядом на тот или иной проект документа. Однажды, общаясь с кем-то из руководства Пермского обкома, он порекомендовал официально оформить институт консультантов экономического отдела обкома, назвав меня в качестве одного из них.
Месяца через три на бюро обкома в этом качестве были утверждены трое или четверо (среди них профессор университета Р. Коренченко). Нам были вручены удостоверения с красными корочками, изготовленными из натуральной кожи с надписью «Пермский обком КПСС». Подобно партийным билетам Владимира Ильича Ленина и Леонида Ильича Брежнева, номер моего удостоверения был «001». Корочки обеспечивали беспрепятственный доступ в горком, обком и даже ЦК КПСС.
Но не только. Теперь на законных основаниях я посещал обкомовскую столовую (благо, она была в ста метрах от месторасположения моего отдела на Комсомольском проспекте). И это еще не все! Во время командировки в Москву к концу рабочего дня в цековском буфете можно было раздобыть палку финского сервелата и упаковку кубиков растворимого бульона. Мелковато? Что поделать: как настоящему марксисту, «ничто человеческое мне не было чуждо».
Явлением стали первые в истории послереволюционной России истинно демократические выборы 1989 года. Это были выборы народных депутатов СССР. Вот где были откровения и романтика! Во-первых, мы реально увидели, что, действительно, практически любой советский гражданин может не только быть выдвинут кем-то, но и сам себя может предложить в кандидаты. Последнее особенно было непривычно нашему поколению, которому всю жизнь талдычили о вреде личной нескромности, имея в виду рекомендацию «не высовываться».
Более того, ранее мало кому известные люди конкурировали на этих выборах с первыми секретарями обкомов, с промышленными «генералами» и зачастую… вышибали их.
То же самое происходило и на следующих выборах – в народные депутаты РСФСР весной 1990 года.
Во вторых выборах я принимал участие уже как кандидат. После я прошел еще три избирательные кампании: две – в областное Законодательное собрание (1994 и 1997) и одну – в Государственную думу (1999). Сравнивая их, с уверенностью могу сказать, что «перестроечные» были на порядок демократичнее и… наивнее. Их можно было выиграть, не имея богатых спонсоров, почти задаром, практически «нераскрученному» кандидату. Может быть, не самому достойному. Может быть, демагогу. Но – истинно сильнейшему, уловившему, чем дышит избиратель, какие сладкие (и не всегда правдивые) слова ласкают его слух.
Особенно мне запомнилась встреча с избирателями на обойной фабрике Пермского бумажного комбината весной 1990 года. Собралось человек сорок, большинство – молодые, симпатичные женщины. Я им добросовестно рассказывал не только о светлом рыночном будущем, но и об огромных трудностях, которые придется преодолеть на пути к нему. Как водится, пошли вопросы. Их тон был предельно доброжелательным. И, когда уже следовало закругляться, чуть ли не самая молодая из работниц не спросила, а просто сказала:
– Вот вы, наверное, правду нам говорите, я вам верю, но правда-то грустная.
Вы что-нибудь сегодня можете нам пообещать хорошего?
– Могу, но тогда придется соврать.
– Ну и соврите!
Не знаю, как дальше сложилась жизнь у этой милой женщины. Очень бы хотелось, чтоб хорошо. А ее совет я вспоминал не один десяток раз и, увы, так и не мог исполнить. Видимо, правы были мои недруги, заявлявшие, что политик я «не очень». Тот, который «очень», как правило, врет не задумываясь. Лишь бы нравилось избирателю. Непревзойденный отечественный образец – Владимир Жириновский.
Потом появится целая PR-индустрия, светлые и черные выборные технологии. И то и другое – требующее огромных денег. Может быть, когда-нибудь в Перми поставят памятник депутату Законодательного собрания Пермской области второго созыва Михаилу Касимову. Как последнему кандидату, выигравшему выборы почти без денег…
На смену романтикам пришли прагматики. Но все это будет потом.
А сейчас М. Горбачеву не удалось избежать того самого танцевального «два шага назад…»
Если бы каждый день советским людям на фоне М. Горбачева демонстрировали дряхлых Л. Брежнева и К. Черненко, то, сравнивая, мы бы не так строго относились к Михаилу Сергеевичу. Но он, показав нам прелесть движения к свободе, вдруг стал не очень изящно пятиться назад. И это не на фоне дряхлого Брежнева, а задорного, отчаянного Б. Ельцина, который, не оглядываясь на старый политический хлам, неуклонно рвется вперед.
Свободные выборы на Съезд народных депутатов СССР, атмосфера, которая царит там, – это предел мечтаний! Но на этом празднике вдруг свалившейся на тебя свободы главную положительную роль играют совсем не те, на кого рассчитывал постановщик этого спектакля.
Телевизионный и радиоэфир заполнили новые герои: члены межрегиональной группы Борис Ельцин, Анатолий Собчак, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Юрий Черниченко, Святослав Федоров… В унисон с ними играли изысканные, хорошо организованные «прибалты».
Не слабые солисты были и в противоположном лагере: Виктор Алкснис, Егор Лигачев, Альберт Макашов… Хотя уже почти десять лет в Государственной думе нет талантливого демагога, «рабочего академика» В. Шандыбина, многие его еще помнят. А вот его политического «близнеца» – харьковского таксиста Сухова – уже подзабыли.
Уровень политизированности общества зашкаливал. Радио не только часами транслировало заседания съезда, но люди его слушали, не выключали! Как-то я возвращался поездом из командировки в Свердловск. Шла трансляция заседания съезда. Как только я достал транзисторный приемник, вокруг собралось человек десять. И часов пять, пока мы были в зоне слышимости, ни один не покинул «боевого поста». Да и после этого более часа вагонный «филиал съезда» продолжал дискуссию. Теперь уже между собой.
Вскоре стало ясно, что детище М. Горбачева – Съезд народных депутатов СССР – на полную мощность работает против своего «родителя». Сложилась ситуация, подобная той, которую я позднее наблюдал при регулировании (дележе) бюджета. Вроде бы Центр (областное руководство) выполняет благородную миссию: забирает кое-что у тех, кто побогаче, и отдает это «кое-что» тем, кто победнее. Однако города и районы-доноры недовольны, что у них слишком много забирают. А районы-реципиенты (дотационные) недовольны, что им слишком мало дают. В итоге благодетеля не жалуют ни те, ни другие. То же происходило и на съезде: для демократов М. Горбачев становился тормозом затеянных им же реформ, для консерваторов – могильщиком КПСС и СССР. Надеюсь, что не погрешу против истины, если скажу, что действия М. Горбачева соответствовали выражению, популярному на съезде: «Пытаться немного забеременеть».
Если в политике, в демократии, несмотря на все минусы, Михаилом Горбачевым было сделано очень много, то в экономике, кроме благих намерений, – почти ничего. Даже робкие шаги в сторону рынка (например, создание кооперативного движения) противоречили догмам социалистической экономики, крепко засевшим в умах сподвижников М. Горбачева, и не позволяли им (и ему) сотворить что-либо радикальное.
Года через три, в годы начала гайдаровской реформы, я придумал для «собственного употребления» тест для проверки, насколько мои собеседники понимают суть рыночной экономики. Я находил повод использовать термин «спекулянт» или «спекуляция» при обсуждении наших общих проблем. Процентов шестьдесят моих соратников при этом загорались гневом и начинали клеймить «презренных кровососов».
Думаю, что и первый экономист страны Николай Рыжков в то время мыслил так же. Не исключаю, что оставался он «при своих» и даже тогда, когда в начале 1990-х возглавлял один из региональных банков. Я знал несколько его коллег с прекрасной «советской родословной», которые искренне считали, что их банк, покупая и продавая валюту, «играет на курсах», а вот конкуренты «спекулируют, обирая трудового человека».
В подтверждение этой версии предлагаю вспомнить, как трудно «врубался» в рыночные правила игры даже такой талантливый человек, как Виктор Степанович Черномырдин после назначения председателем правительства.
Не очень помогло адаптации руководства страны «вживление» в него представителей экономической науки. В начале 1990 года академик Леонид Абалкин был назначен заместителем председателя Совета Министров СССР, директор свердловского Института экономики УрО АН СССР Валерий Чичканов – заместителем председателя Совета Министров РСФСР. Да и ваш покорный слуга был призван «во власть» под флагом этого явления. С одной стороны, «академики» сами не очень были готовы к радикальным переменам в экономике. С другой, если они даже представляли, что следует делать в решении той или иной проблемы, то в этом еще надо было убедить своих коллег, первое лицо.
Лично для меня, – думаю, что и для моих коллег «научного происхождения», – существовала еще одна проблема. Посетив передовое оборонное предприятие, я, как экономист, понимал, что прежнего объема военного заказа в ближайшие десять лет оно не получит. Что для выживания ему необходимо отказываться от двух третей соответствующих мощностей, сокращать людей, избавляться от «социалки». Умом я это понимал, но, видя отличное производство, квалифицированных людей, вместо жесткого и правдивого «делайте только так» все равно пытался «войти в положение», чем-то помочь и этим только продлевал агонию. Так, увы, поступало большинство. Это был тот самый случай, когда доброта хуже воровства…
На памяти моего поколения выборы в народные депутаты СССР были первыми свободными и… какими-то непонятными. (В первую очередь это относится к выборам по спискам КПСС, профсоюзов и т. п.)
Выборы в российские депутаты уже не были экспромтом. Они оказались более демократичными: все без исключения депутаты проходили через выборное ситечко без всяких списков.
Если выборы в народные депутаты СССР я наблюдал из «зрительного зала», то в спектакле «российские выборы 1990 года» я оказался на сцене. И не на последних ролях.
Атмосферу этой весны я до сих пор воспринимаю, как пребывание в крепко просоленном море, когда плотная жидкость, независимо от твоего желания, настойчиво выталкивает тебя наверх.
Первым «толчком» было выдвижение меня кандидатом в депутаты. Роль соляного раствора выполнил Ленинский райком КПСС, членом бюро которого я в ту пору был. На бюро обсуждались результаты союзных выборов. Суть выводов была следующая: выдвигали не тех (по старинке, без учета популярности среди избирателей), были избраны тем более «не те». Вывод: выдвигать способных победить в острой борьбе. Я был причислен к этой категории. И… покатилось.
Еще один пример эффекта «непроизвольного всплытия».
18 февраля 1990-го в Перми состоялся многотысячный предвыборный митинг. Я с интересом наблюдал за этим, ранее неведомым мне, действом из гущи народной. Один за другим на трибуну поднимаются кандидаты в депутаты, герои как «минувших дней», так и «нового времени». Одни клеймят прогнивший режим и некогда любимую партию. Другие предупреждают об опасности смуты. По сути дела не дали выступить председателю облисполкома Виктору Петрову. Зато хорошо встретили чрезвычайно популярного тогда «союзного» депутата Сергея Калягина. Он толково, не называя конкретных лиц, говорил о том, какими должны быть новые депутаты. Народ требует назвать фамилии. В числе нескольких положительных «персонажей» Сергей Борисович называет меня. Стоящий рядом со мной мужчина кричит:
– А Сапиро-то здесь! Давай его к микрофону!
Народ идею поддержал. Пробираюсь к трибуне, лихорадочно думая, о чем говорить. В тот момент, когда подошел к микрофону, раздается зычный голос:
– Так это тот Сапиро, который против Ельцина![56]
Раздается рев. Мобилизуя весь свой «горловой» профессорский потенциал, ору в микрофон:
– Дорогие товарищи! Я говорю «дорогие» не потому, что все мы дорого стоим. А потому, что если будем так слушать друг друга, относиться друг к другу, всем нам это дорого обойдется!
Как ни странно, шум утих. Что говорил потом – не помню.
Но реакция была положительная, как у новых, так и у прежних лидеров.
На другой день позвонил В. Петров и предложил встретиться. До этого один на один у нас контактов не было. Беседовали около часа. В основном, о «текущем моменте». В конце беседы он спросил, как у меня организована агитационная работа. Узнав, что перемещаюсь исключительно на общественном транспорте, поднял трубку и распорядился по заявке предоставлять мне «разгонный» автомобиль…
Уже в самом начале избирательной кампании стало ясно, что выдвижение от КПСС голосов не прибавит, скорее наоборот. Формально я был выдвинут «группой граждан». Да и фактически КПСС от участия в этих выборах устранилась. Чаще всего – не из-за того, что не хотела, а потому что уже не могла.
Просуществовавший десятилетия партийный контрольно-пропускной режим в кандидаты был снят, и народ, окрыленный победными результатами ранее не известных фигур на союзных выборах, дружно «ломанулся» в депутаты. В большинстве избирательных округов насчитывалось от 10 до 15 претендентов на депутатское кресло.
Попытаюсь дать свою классификацию кандидатского корпуса весны 1990 года на примере Пермской области.
Первую, самую многочисленную группу я назвал бы «самотечной». У редакторов печатных изданий издавна в ходу термин «самотек». Это когда материал поступает не от корреспондентов, не в плановом порядке, а инициативно, стихийно. В нашем случае кандидатами были мало известные в областном масштабе люди, решившие попробовать сыграть в большую политическую рулетку. Они в первый и последний раз появились «на большой публике», но, набрав не более трех процентов голосов, не попали даже во второй тур.
Вторая группа – «реабилитационная». В нее вошли те, кто ранее занимал довольно высокое положение, но был «отодвинут» или надолго «заморожен». Теперь они получили шанс на реванш, но воспользоваться им не смогли. Наиболее выдающейся фигурой в этой группе был директор отраслевого института Александр Малофеев, побывавший до того и первым секретарем Пермского горкома КПСС, и председателем облисполкома. К этой же группе можно отнести начальников областных управлений Николая Бердоносова и Виктора Почернея.
Третья – «самоутвержденцы». Это известные в области фигуры, занимающие достаточно высокое и прочное положение. Депутатский мандат не только позволил бы им закрепить и упрочить имеющиеся позиции, но и повышал политический вес. Однако выборная фортуна от них отвернулась. Возглавлял список неудачников бывший председатель облисполкома, а на ту пору секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР Степан Чистоплясов. Компанию ему составили первый секретарь обкома КПСС Евгений Чернышев, председатель Пермского горисполкома Владимир Парфенов, первый секретарь Пермского горкома КПСС Валерий Суркин, первый зампред облисполкома Борис Мазука, генералы Василий Сныцарев и Дмитрий Вохмянин, партийные и советские руководители городов и районов области, начальники областных управлений…
Успешно выдержали этот трудный экзамен председатель облисполкома Виктор Петров, председатель областного агропрома Александр Белорусов, генеральные директора Вениамин Сухарев, Юрий Антонов, Юрий Булаев, Анатолий Ожегов, Геннадий Миков, руководители областной и городской милиции Валерий Федоров и Петр Латышев, Иван Четин (Коми-Пермяцкий округ), Петр Карпов.
Четвертая группа – «метеоры». Они, неожиданно появившись и ярко блеснув на политическом небосводе, довольно быстро ушли за его пределы. К ним бы я отнес преподавателя пединститута Николая Андреева, заводского социолога Игоря Аверкиева, инженера Татьяну Снитко, редактора газеты Ирину Залевскую, директора школы Владимира Кислицина. Впрочем, по отношению к И. Аверкиеву слова «скрылся за горизонтом» не совсем справедливы: он нашел свою, правозащитную, нишу и до сих пор достойно ее занимает.
Ваш покорный слуга, опередив десять конкурентов, вошел во второй тур, но в финале уступил Петру Латышеву. Однако своим выходом «в свет» (областной, федеральный) обязан именно этим выборам.
Весной 1990 года избирались не только народные депутаты РСФСР. Одновременно с ними получили свои мандаты депутаты городских и областных Советов. Среди них оказались будущие сенаторы первого созыва Виталий Зеленкин и Сергей Левитан, депутаты Государственной думы Владимир Зеленин и Андрей Климов.
Вспоминая об этом периоде, нельзя не сказать хотя бы пару слов о последних днях КПСС. Если в Москве вокруг этого кипели страсти, телегеничный Руцкой долбал невзрачного Полозкова, то в Перми было относительно тихо. Как в популярном анекдоте о перестройке:
Это – как ветер в тайге. Верхушки деревьев раскачиваются, а внизу тихо-тихо.
Последняя областная отчетно-перевыборная партийная конференция прошла в 1991 году чуть энергичнее, чем раньше, но без революций. Хотя несколько выступавших (запомнился, например, профессор университета Орлов) требовали соблюдения чистоты марксизма, призывали вернуться к прежней КПСС, требовали крови изменника Горбачева.
Я как зампред облисполкома удостоился чести не только стать делегатом конференции, но и был включен в список членов обкома. При обсуждении кандидатур выступил рабочий из Березников (фамилию не запомнил). Он посчитал, что присутствие в руководящем партийном органе демократа и рыночника Сапиро, к тому же ратующего за многопартийность, будет ошибочным. И предложил мне поискать место в другой партии.
Мне дали слово. Сказал я примерно следующее:
«Я тридцать лет в партии, и куда-то перебегать не собираюсь – пусть это делают те, кому я не нравлюсь; я хочу, чтобы партия, в которой я состою, была сильной, конкурентоспособной, пользовалась поддержкой большинства народа; если мы пойдем по пути, который предлагают профессор Орлов и мой оппонент из Березников, убежден, что наша партия обречена на поражение».
При голосовании человек 50 проголосовали «против». Что не оказалось рекордным результатом.
И сегодня я не отказываюсь от этих слов. Прекрасно понимаю отсутствие оригинальности в истине, что история не имеет сослагательного наклонения. И, тем не менее, иногда задумываюсь о том, как бы повел себя, если бы КПСС пошла по социал-демократическому пути, повинилась за многое из постыдного прошлого… Наверняка остался бы в ее рядах. Хотя бы по той причине, что почитаю такое качество, как верность. И в личной жизни, и в работе. Да, чувства могут поостыть, но сдавать людей, с которыми много лет работал, дело, которым занимался с полной отдачей всю сознательную жизнь, – для этого нужны особые, форс-мажорные обстоятельства. Нерешительность и непоследовательность М. Горбачева этот форс-мажор создали. И все-таки я не поддался модному тогда соблазну – хлопнуть дверью, выйти из КПСС. Дождался августа 1991 года. И об этом тоже не жалею.
Весной 2002 года ушла из жизни символ английской монархии – королева-мать. Информационные агентства передали: «Умерла во сне». Пермская партийная организация тоже ушла в мир иной «во сне». Как член обкома последнего созыва, я входил в комиссию, возглавляемую вторым секретарем Валерием Суркиным. Собирались мы не часто, но даже эти редкие встречи запомнились как бессодержательные. Особенно это было заметно на фоне перегруженного работой (и реальными проблемами) облисполкома. Дело совсем не в Суркине, которого я знал энергичным, конструктивным первым секретарем Пермского горкома. Просто у обкома к этому времени полностью исчезли рычаги управления. Исчезла власть. Не осталось ни кнута, ни пряника. Так что не правы те, кто утверждает, что кончина КПСС в августе 1991-го произошла в результате катастрофы. Ее сердце остановилось во сне. По крайней мере, у нас, в глубинке.
А как же ГКЧП?
Конечно, это было событие. Но не из разряда «причин». Это было «следствие» явления по имени «перестройка».
Я бы сравнил членов ГКЧП с реанимационной бригадой, которая могла бы продлить жизнь больному по имени КПСС лет за пять до этого. Пока выпущенный М. Горбачевым вирус свободы не распространился по всей стране, пока миллионы людей не попробовали ее на вкус и, главное, еще не ощутили слабости коммунистического режима.
Жесткими мерами, «электрошоком» в 1986 году приступ свободолюбия еще можно было остановить. Больной все равно бы остался инвалидом, но пару десятков лет вполне мог протянуть (например, в северокорейском варианте). Из-за полного отторжения в руководящих рядах собственных дэн сяо пинов вариант рыночного коммунизма нам не грозил, так что рано или поздно нашего больного все равно бы доконала неконкурентная экономика.
В 1986 году реаниматоры приняли инфаркт за насморк и на вызов вообще не поехали. В 1991 бригада приехала пьяной и вместо аппарата искусственного сердца подключила телевизор с танцем маленьких лебедей. Уронив при этом больного.
Я сознательно ухожу от важнейшей причины развала СССР – национальной, парада суверенитетов. Если бы экономические преобразования, либерализация экономики начались сразу после избрания Съезда народных депутатов СССР, если бы в этом руководство страны не боролось с реформаторами (включая прибалтов), а бежало впереди их паровоза, то… Имеется небольшая, но вероятность, что обновленный Союз сохранился бы.
Но все это – «сослагательные наклонения», которые историей в расчет не принимаются.
На практике же после ГКЧП Борис Ельцин, не претендуя на хорошие манеры, отодвинул нерешительного водителя Горбачева, крепко взял руль в руки и, включив прямую передачу, нажал педаль газа до пола.
Начиналась его эпоха.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.