Перманентные потрясения

Перманентные потрясения

17 апреля 1959 г. в зале Хуайжэньтан, в одном из самых живописных уголков бывшего «запретного города» императоров минской и цинской династий, состоялась сессия Всекитайского собрания народных представителей 2-го созыва.

С самого утра сюда устремились сотни делегатов. Пестрая одежда национальных меньшинств Синьцзяна, Внутренней Монголии, Тибета, Сычуани яркими пятнами мелькала среди традиционных кителей из темного сукна и синих ватников — типичной одежды китайских кадровых работников и активистов. Сюда же направлялись десятки журналистов, кино- и фоторепортеров. Многим впервые довелось пройти через «ворота нового Китая» и попасть в огромный зал со стенами, покрытыми красным лаком. Все в зале были явно взволнованы: им предстояло переизбрать председателя Китайской Народной Республики — Мао Цзэдуна.

Это было неожиданно. Это было странно и необъяснимо. В Китае считалось само собой разумеющимся, что Мао Цзэдун будет и впредь оставаться во главе государства. Почему же он уступает высокий пост председателю Постоянного комитета ВСНП Лю Шаоци? Что за этим кроется?

До последнего момента среди депутатов ходили слухи, что Мао Цзэдун все же изменит свое решение и по настоянию авторитетного собрания будет вновь избран на этот пост. Но вот на трибуну поднимается заместитель премьера Чэнь Юнь. Он предлагает избрать председателем Китайской Народной Республики Лю Шаоци. Через 15–20 минут объявляются результаты голосования; «за» высказались 1156 человек, «против» — 1. После этого к Лю Шаоци первым с поздравлением подошел Мао Цзэдун и долго жал ему руку. Весь зал разразился рукоплесканиями и стал шумно скандировать: «Десять тысяч лет товарищу Мао!»

Лю Шаоци имел основания для определенного личного торжества, которое он мог рассматривать и как торжество защищаемой им политики. Мог ли он думать, что через несколько лет его, официального главу Народной Республики, объявят «черным бандитом» и будут публично предавать анафеме под крики и улюлюканье разбушевавшейся толпы! Вряд ли это могло прийти в голову и кому-либо из 1156 делегатов, собравшихся для торжественного акта в зале, который по иронии судьбы носил название «милосердного». И лишь один человек (не ему ли принадлежал единственный голос, поданный против избрания нового председателя КНР?), вероятно, уже вынашивал свои далеко идущие замыслы…

Ушел ли Мао с этого поста добровольно и каковы были его дальнейшие планы? Анализ его высказываний, а также обстановка в период ликвидации пагубных последствий курса «большого скачка» и «коммун» наводит на следующую мысль: Мао ушел сам, но под давлением неблагоприятных обстоятельств. Это был маневр, вынужденная уступка, чтобы успокоить страсти, достигшие большого накала.

Об этом прежде всего свидетельствует та забота, которую он проявил о выгодном ему толковании своей отставки среди широких масс. Он говорил (1958 г.): «До сентября нынешнего года надо подготовить людей (!) к тому, что я покину пост председателя Китайской Народной Республики. Сначала среди кадровых работников различных ступеней, затем на заводах и в кооперативах следует организовать разовое широкое обсуждение, чтобы выяснить мнение на этот счет кадровых работников и масс и добиться согласия большинства. Я оставлю пост председателя республики, чтобы быть только председателем партии. Это даст мне возможность высвободить время для выполнения дел, которых от меня требует партия. Это также соответствует состоянию моего здоровья. Если в ходе обсуждения окажется, что массы не поддерживают, не одобряют этого предложения, им можно разъяснить, что в будущем, в случае крайней необходимости (I), партия примет соответствующее решение и я снова смогу занять этот руководящий государственный пост. Имея в виду все это, прошу разъяснить кадровым работникам и массам, дабы не создалось ложного мнения по данному вопросу».

Мао не исключает возможности снова вернуться на этот пост! И, главное, он очень озабочен, чтобы в массах не возникло и тени сомнений о сохранении его особого положения в партии и государстве.

С. Шрам полагает, что после провала «большого скачка» и «народных коммун» Мао остался не только председателем партии, но и харизматическим вождем китайской революции. Однако в 1959–1960 годах, после того как экономическая политика приняла более осторожный и разумный характер, Мао ограничил свою деятельность исключительно сферой международных отношений¹.

Это неточно. Мао и не думал уступать область внутренней политики Лю Шаоци или другим руководителям. Он и не собирался отказываться от особого положения в партии и государстве. Он просто использовал «метод обезьяны», который уже не раз помогал ему в трудные периоды: отойти в тень, создать видимость уступки, а затем снова перейти в наступление. Что это именно так, свидетельствуют его высказывания десять лет спустя, когда противники «скачка» и «коммун» были окончательно повергнуты. Вот что он говорил 24 октября 1968 г.: «Что касается вопроса об уходе с должности, то „культ“ надо создавать в любом случае. Группа нуждается в руководителе, Центральный Комитет нуждается в первом секретаре. Если бы не было мельчайших частиц как основы, не было бы дождей. Если сумятица начнется лишь после моей смерти, то лучше, чтобы она началась уже сейчас, пока я еще жив.

Так уж странно устроен мир. Можно подниматься ввысь, но не дано сойти вниз. Надо учитывать, что, может быть, одна часть будет согласна, а другая нет. Массы могут не проявить должного понимания и сказать, что все выбиваются из сил, а ты в самый разгар боя уходишь. Надо объяснить со всей ясностью, что дело обстоит не так, что я не ухожу; лишь когда мы перегоним в соревновании Америку, я предстану перед Марксом».

Оставим пока без внимания его примечательную фразу о том, как и когда он «предстанет перед Марксом». Но очевидно, что и в момент ухода с высокого государственного поста «право на культ» он оставляет исключительно за собой. Он хорошо понимал, что это право дает ему куда большие прерогативы власти, чем должность председателя КНР. Странно, но провал «скачка» и «коммун» не только не ослабил культ Мао, а даже как-то подхлестнул его.

Это был далеко не стихийный процесс. Мао искусно воспользовался согласием ЦК КПК предоставить ему возможность «сосредоточиться на теоретической работе» и высвободить больше времени для… постепенного укрепления своих позиций и подготовки к переходу в генеральное наступление против всех, кто еще осмеливался ему перечить.

Выступая на 9-м пленуме ЦК КПК, фактически зафиксировавшем отказ от политики «скачка» и принявшем курс на «урегулирование», Мао весьма прозрачно дал понять, что считает принимаемые пленумом решения сугубо временными. Более того, по его настоянию пленум принял решение о продолжении и усилении преследования всех недовольных той самой политикой, на ликвидацию катастрофических результатов которой были направлены все разработанные пленумом экономические меры. Развернувшееся затем новое «движение за упорядочение стиля городских и сельских кадровых работников» было направлено против «врагов» и «плохих элементов», которых Мао в целом по стране насчитал в количестве 10% от всего населения (т. е. от 600 млн. человек!). Как установившаяся закономерность движение, унаследовавшее многое от яньаньского «чжэнфына», дало толчок очередной кампании по чистке КПК, сопровождавшейся массовыми репрессиями (вплоть до расстрелов) и высылкой кадровых работников на «трудовое перевоспитание» в деревню.

Одновременно Мао Цзэдун сосредоточил усилия на превращении армии, где недовольство экономическими последствиями курса «трех знамен» приобрело сравнительно большие масштабы, в свою надежную опору, Уже в 1960 году по инициативе Линь Бяо, сменившего Пэн Дэхуая на посту министра обороны, началась кампания «за превращение армии в школу идей Мао Цзэдуна», сопровождавшаяся движением за «упорядочение» и «исправление стиля» в партийных организациях НОА. Только за семь месяцев этого движения — с июля 1960 по февраль 1961 года — из КПК было исключено 1200 армейских работников.

Со второй половины 1962 года, как только наметились первые признаки стабилизации экономического положения в стране и ослабла висевшая над Китаем угроза голода, Мао Цзэдун и его сторонники приступили к осуществлению целой серии антидемократических кампаний, направленных на раздувание культа «вождя» и военизацию жизни страны, которые с начала 1964 года приняли особенно широкие масштабы и проходили под общим лозунгом «учиться у Народно-освободительной армии Китая». С целью пропаганды культа Мао в 1963–1965 годах одно за другим развертываются движения «за социалистическое воспитание», «за революционизацию», «за изучение произведений Мао Цзэдуна», в ходе которых распространялись «указания Линь Бяо» о том, что чтение или изучение той или иной работы Мао Цзэдуна является священной обязанностью всех военных кадров.

С 1963 года началась систематическая проработка отдельных групп и лиц из партийной и творческой интеллигенции. В июле 1964 года было распространено «указание» Мао Цзэдуна о необходимости «революционизации» творческих союзов китайской интеллигенции, поскольку-де «их работники… последние годы находятся на грани перерождения в ревизионистов». В 1964–1965 годах было проведено «перетряхивание» руководства всех творческих союзов, входивших во Всекитайский союз работников литературы и искусства.

К этому же периоду (лето 1964 г.) относится появление впервые на политической арене небезызвестной читателю Цзян Цин, ждавшей своего звездного часа почти 30 лет. В сложившейся обстановке она сочла необходимым взять на себя труд по «реформе» китайского классического театра и его репертуара.

Впрочем, внешне (как это уже не раз бывало) Мао усиленно создавал видимость самоограничения своей активности. Семидесятилетний председатель КПК в беседах с представителями коммунистических и рабочих партий, с иностранными делегациями, с зарубежными послами все чаще жалуется на здоровье. Он утверждает, что отошел от практических дел, что перестал конкретно заниматься вопросами экономического и культурного строительства, а интересуется исключительно теоретическими проблемами. Он демонстрирует свое неучастие в полемике между китайскими и советскими коммунистами.

В печати западных стран стали все чаще мелькать сообщения, что Мао Цзэдун тяжело болен, что он уступает место другим, более молодым деятелям.

Основоположник даосизма Лаоцзы считал идеальным способом управления государством «недеяние», что означает такой способ управления, когда правитель активно не вмешивается в естественный ход событий, а полагается лишь на моральное воздействие. Почему бы и Мао Цзэдуну не полагаться главным образом на влияние своих идей, своего верховного авторитета, а остальное предоставить другим деятелям партии и государства?..

Эдгар Сноу, который встречался с Мао в 1965 году, специально интересовался вопросом о его здоровье. Сноу говорил, что Мао Цзэдун вообще-то человек крепкого здоровья, хотя незадолго до встречи он перенес серьезную болезнь.

Один из личных врачей председателя КПК сказал Сноу, что у Мао нет никаких органических нарушений и что недомогание, которое он переживает, типично для людей его возраста. Сноу имел продолжительную беседу с Мао, который даже проводил его до машины и медленно пошел назад, опираясь на руку сопровождавшего его человека.

В беседе со Сноу, которая длилась четыре часа, Мао много говорил о смерти. Он рассказывал о том, что оба его брата были убиты, жена казнена, сын погиб в корейской войне, но что, как это ни странно, «по-видимому, в нем смерть не нуждается»… «хотя бывали случаи, когда в бою он весь был покрыт кровью бойцов, умиравших рядом с ним».

Его собственная смерть представлялась ему как умерщвление самой революции. Он считал возможным даже такое развитие событий, что молодое поколение «пойдет на сговор с империализмом, вернет в Китай остатки клики Чан Кайши и примкнет к контрреволюции».

Логика его мысли состояла, видимо, в том, что он один остался гарантом революционности Китая и его жизнь бесценна для страны…

В дальнейшем сведения о состоянии здоровья Мао Цзэдуна становятся все более противоречивыми, поскольку публичные его выступления были редкими. Многие на Западе высказывали предположение, что у него болезнь Паркинсона.

Так ли это, трудно сказать, скорее всего дело объяснялось новым периодом занимательной игры Мао в «дипломатическую болезнь». Одно бесспорно: в начале 60-х годов, после провала «скачка» и «коммун», великий мистификатор на время несколько уходит в тень. Но он и не собирается уходить с политической арены. Напротив, он лихорадочно готовит идеологическую платформу для нового наступления на своих противников и на саму партию, которая молчаливо согласилась с его поражением в Ухане и поддержала новую линию, предложенную Лю Шаоци и другими деятелями.

Это легко заметить, когда читаешь инспирированный им сборник «Да здравствует ленинизм!» (1960 г.), которым началась едва завуалированная полемика с КПСС и другими компартиями. Это видно из таких документов, подготовленных под руководством Мао, как «Указания по социалистическому воспитанию в деревне и другим вопросам» (1963 г.), «Против бюрократизма» (1963 г.), «Исторические уроки диктатуры пролетариата» (1964 г.) и др. Наконец, это видно из серии статей, опубликованных в китайской партийной печати после Совещания коммунистических и рабочих партий 1960 года, в которых пересматривалась совместно выработанная на совещании генеральная линия мирового коммунистического движения.

В этот период формируются основные тезисы последующей кампании «великой пролетарской культурной революции»: об обострении классовой борьбы в социалистическом обществе; о диктатуре пролетариата как механизме подавления не только враждебных новой власти элементов, но и членов партии, «идущих по капиталистическому пути», так называемых «каппутистов»; о неизбежности периодических кампаний типа «чжэнфына»; «о борьбе против бюрократизма и обновлении аппарата власти».

Уместно в этой связи вернуться к решениям 8-го Пленума ЦК КПК от 16 августа 1959 г. Само это решение было по своей сути направлено на пересмотр политики «большого скачка» и «народных коммун», на урегулирование экономики и обратную реорганизацию «коммун» (при сохранении их названия) в кооперативы. Но в решении не только нет и намека на критику автора отвергнутого курса — Мао Цзэдуна, а, напротив, поются новые дифирамбы его вновь продемонстрированной мудрости. «Король умер — да здравствует король!» В Китае эта формула была сильно модифицирована: «Мао потерпел провал — да здравствует Мао!»

Само название упомянутого решения еще раз подтверждает нашу мысль о связи между борьбой с «правыми» элементами и экстремистской политикой Мао. Это название звучит так: «В защиту генеральной линии партии: за борьбу против правого оппортунизма».

В 1963 году Мао пишет обширный документ, который носит название «Против бюрократизма»: «Я попытался обобщить проявления бюрократизма в следующих 20 пунктах», — говорит Мао. Далее он подробно описывает различные формы бюрократизма, укоренившегося, на его взгляд, в партийном и государственном аппарате Китая. Какова же направленность этого документа? Вот что мы в нем читаем: «…Если возник бюрократизм, то неизбежно появляется сепаратизм по отношению к высшим инстанциям». Бюрократизм — это «непомерно раздутое самомнение и самообольщение»; «чиновничья спесивость, почитание лишь одного себя…»; «чрезмерная забота о насыщении своей утробы…»; «стремление использовать своих людей, сколачивать клики»; «пристрастие лечиться от несуществующих болезней».

Поверхностно описывая те или иные проявления бюрократизма, Мао неожиданно делает вывод (ради которого, по-видимому, и написан весь документ) о том, что важнейшим источником бюрократизма внутри Китая является «империализм, который объединился с „ревизионизмом“», намекая на СССР и другие социалистические страны. Между тем главный источник бюрократизма в Китае — режим личной власти, порождающий произвол в решении крупнейших социальных проблем, — остается вне критики. Поэтому все филиппики против тех или иных мелких проявлений бюрократизма выглядят как критика «сверху вниз», с вершины власти в направлении отдельных неугодных лиц, которые могут быть ошельмованы как бюрократы.

Лозунг борьбы против бюрократии, который не мог не находить живого отклика в массах, оказался чрезвычайно удобной платформой для последующих нападок Мао на тех или иных руководителей КПК, которые отдавались на публичное поругание хунвэйбинам.

Новое наступление Мао в области идеологии ознаменовалось и первым изданием его «цитатников». Они были выпущены типографией политотдела армии в мае 1964 года (до этого печатались только произведения в целом) и должны были отныне играть основную роль в массовом воспитании. Культ Мао получил новые стимулы роста.

Немалую роль в его насаждении играл Линь Бяо. Приведем любопытный документ, дающий психологическую картину механизма насаждения идейного влияния Мао. Речь идет о телефонном разговоре между Мао и Линем (1964 г.), о котором стало известно из публикаций хунвэйбинов в период «культурной революции»:

«Линь Бяо: Сейчас вся страна углубленно изучает произведения Председателя Мао.

Мао Цзэдун: Я не хочу, чтобы меня просто копировали и пересказывали. Нужно выдвигать основное, не нужно суеверного преклонения, нужны новые концепции, новое творчество.

Линь Бяо: Нужно, чтобы идеи Мао Цзэдуна были основным ядром.

Мао Цзэдун: Хорошо!

Линь Бяо: Не следует ограничиваться хозяйственным строительством, нужно и духовное строительство».

Мао как будто даже слегка сопротивляется «суеверному преклонению» перед собой, но под «давлением» напористого маршала все же быстро соглашается с тем, чтобы его идеи стали «основным ядром» во всех областях жизни и деятельности китайского народа.

Новая кампания по изучению «идей Мао» внутри страны переплелась с развертываемой одновременно полемикой китайского руководства против линии международного коммунистического движения.

Известно, что после революции политика КНР на мировой арене шла в общем русле политического курса всего социалистического содружества. Крутой поворот во внешней политике фактически совпадает по времени с переходом к политике «большого скачка» и «народных коммун».

Первым симптомом пересмотра курса на мирное сосуществование было обострение обстановки в Тайваньском проливе в августе 1958 года после артиллерийского обстрела прибрежных островов, занятых гоминьдановцами. Эта акция была предпринята в нарушение советско-китайского договора от 14 февраля 1950 г. без консультаций с Советским Союзом.

Другим симптомом пересмотра курса мирного сосуществования был китайско-индийский конфликт весной 1959 года.

Можно предположить, что цели Мао и его окружения состояли не только в стремлении укрепить влияние КНР на этом континенте, но и в попытках обострить международную обстановку в период ослабления напряженности в мире.

Выступив на деле против политики мирного сосуществования, Мао и другие китайские руководители стали круто менять свое отношение к другим странам социализма и к коммунистическим партиям.

В сборнике «Да здравствует ленинизм!» (1960 г.) была впервые изложена особая линия КПК по коренным вопросам современности. Важнейшие проблемы войны, мира, революции, коммунизма толковались в духе «идей Мао». Развернув кампанию против КПСС и других марксистско-ленинских партий, Мао преследовал и внутриполитические цели. Он стремился ослабить позиции интернационалистов в КПК.

Совещание представителей коммунистических и рабочих партий, созванное в Москве в 1960 году, сумело преодолеть разногласия с КПК и выработать общую платформу. Небезынтересно отметить, что делегация КПК была представлена Лю Шаоци, Пэн Чжэнем, Лу Дини и другими деятелями, которые впоследствии подверглись суровым преследованиям в Китае. Представители КПК пытались провести в Заявлении, принятом Совещанием представителей коммунистических и рабочих партий, тезисы и формулировки, отражающие особую позицию китайского руководства. Однако делегация КПК все же согласилась подписать Заявление. Это было важным достижением в борьбе за сохранение единства коммунистического движения.

Но уже в 1961–1962 годах по инициативе и под личным руководством Мао в печати КПК началась публикация статей, которые были направлены на пересмотр Заявления. Затем группа Мао уже открыто отказалась от совместно принятых документов коммунистического движения, выдвинув пресловутые «25 пунктов предложений к генеральной линии коммунистического движения». Этот документ целиком противопоставлял программу Пекина по всем важнейшим вопросам войны, мира, революции и социалистического строительства общей линии марксистско-ленинских партий.

Мао Цзэдун и его сторонники навязали 10-му пленуму ЦК КПК (сентябрь 1962 г.) решение об усилении борьбы против «современных ревизионистов», под которыми лидеры КПК подразумевали СССР, другие социалистические страны и марксистско-ленинские партии. В коммюнике пленума впервые говорилось о необходимости отстаивать не Декларацию (1957 г.) и Заявление (1960 г.) московских совещаний представителей коммунистических и рабочих партий, а «революционные принципы» Декларации и Заявления.

Особенно ясной стала политика Мао по нагнетанию международной напряженности в период карибского кризиса осенью 1962 года. Заявления Пекина носили в ту пору явно подстрекательский характер. Пользуясь тем, что внимание всего мира было отвлечено от других районов, Китай возобновил военные действия на границе с Индией. После преодоления карибского кризиса Мао развернул новый тур антисоветской кампании. В конце 1962 — начале 1963 года китайское руководство опубликовало серию директивных статей (их автором впоследствии был назван Мао Цзэдун), направленных против политики КПСС и других компартий.

В редакционной статье, опубликованной в «Жэньминь жибао» 8 марта 1963 г., был поднят вопрос об Айгуньском (1858 г.), Пекинском (1860 г.), Петербургском (1881 г.) договорах, которые определяют почти всю линию советско-китайской границы. Пекин выдвинул претензии на «право наследования» всех территорий, когда-либо захваченных монгольской, маньчжурской и другими династиями, правившими в Китае.

В 1964–1965 годах пекинское руководство заявило о том, что Китай якобы имеет право примерно на 1,5 млн. кв. км советской территории.

Пекин пошел на резкое ограничение всех форм межгосударственных отношений с СССР и другими социалистическими странами. В начале 70-х годов экономическое сотрудничество КНР с большинством из них было свернуто по всем направлениям (удельный вес социалистических стран во внешней торговле КНР упал с 68% в 1959 г. до 20% в 1967 г.). Китайские наблюдатели перестали участвовать в работе постоянных комиссий Совета Экономической Взаимопомощи. КНР отклонила предложение о совместном изучении и использовании социалистическими странами космического пространства; вышла из Объединенного института ядерных исследований; односторонне денонсировала соглашение пяти социалистических стран о проведении совместных научно-исследовательских работ в районе Тихого океана. Со многими социалистическими государствами был сокращен до минимума или прекращен вовсе научно-технический, культурный и спортивный обмен.

Подготавливалась почва для «великой пролетарской культурной революции». Кто был ее инициатором? Какие цели она преследовала?

В разгар «культурной революции», в ноябре 1967 года, в газете «Жэньминь жибао» была опубликована статья, где, кажется, впервые рассказывалось о событиях, которые непосредственно предшествовали развертыванию этой кампании.

«В 1962 году, — говорилось в статье, — на расширенном заседании ЦК КПК пролетарский штаб во главе с Председателем Мао начал ожесточенную схватку с буржуазным штабом… Близкий соратник Председателя Мао товарищ Линь Бяо, высоко держа великое красное знамя идей Мао Цзэдуна, подтвердил на этом совещании, абсолютный авторитет Председателя Мао и идей Мао Цзэдуна, а китайский главный ревизионист (имелся в виду Лю Шаоци. — Ф. Б.) на совещании развернул бешеное наступление на Председателя Мао и идеи Мао Цзэдуна. Он вне себя от злобы восклицал: „Выступать против Председателя Мао — значит выступать лишь против отдельного человека…“

После совещания китайский главный ревизионист собрал своих антипартийных выучеников и с удесятеренным бешенством активизировал свою заговорщическую деятельность по контрреволюционной реставрации, тайно подготавливая общественное мнение к узурпации власти в партии и в государстве»².

Дальше в статье сообщалось, что выступавший на совещании Пэн Чжэнь «всеми силами распространял контрреволюционную ересь о том, что великий вождь Председатель Мао должен сойти со сцены».

Даже если в этих словах и содержится преувеличение фактов, все равно можно видеть, какой остроты достигла борьба в КПК еще задолго до «культурной революции».

После описанной вспышки, о которой стало известно только спустя пять лет, ожесточенная борьба, хотя и в скрытой форме, нарастала. В китайской печати стали появляться сообщения о преследованиях или «разоблачениях» тех или иных лиц из среды интеллигенции и партийных работников среднего звена. Главные же участники борьбы до поры до времени оставались в тени.

Здесь мы сталкиваемся с первой характерной особенностью «культурной революции». Это была заранее задуманная акция по устранению противников Мао Цзэдуна. В зарубежную печать проникли сведения о том, что уже на секретном заседании ЦК КПК Ц сентябре 1965 года Мао Цзэдун провозгласил программу развертывания «культурной революции», состоявшую из нескольких этапов. На первом из них предполагалось нанести удар по определенной части деятелей литературы и искусства. На втором этапе намечалось осуществить чистку в партии, государственном аппарате и других звеньях управления. На третьем этапе предполагалось полностью утвердить «идеи Мао Цзэдуна» в КПК, а возможно, и возобновить политику «большого скачка» в экономике, а также усилить экстремистскую внешнюю политику.

В ноябре 1965 года шанхайская газета «Вэньхуэй бао» опубликовала статью Яо Вэньюаня «О новой редакции исторической пьесы „Разжалование Хай Жуя“». Автор пьесы У Хань был обвинен в стремлении «опорочить линию Мао Цзэдуна». То был первый выстрел «культурной революции». Следующим объектом нападок явился секретарь пекинского горкома КПК Дэн То, прежде занимавший пост главного редактора «Жэньминь жибао». Летом 1966 года было организовано новое крупное «дело»: подвергнуты разгрому «группы монархистов во главе с ректором, секретарем парткома» в Пекинском университете. Вот как описывает очевидец расправу с ректором университета, а также со многими профессорами.

…На голову «критикуемому» надевают бумажный колпак или же канцелярскую корзину для использованной бумаги. На колпаке (корзине), а также на плакате, который прикрепляется на груди, пишутся обвинения. В таком виде «критикуемый», стоя на коленях, предстает перед разъяренной толпой или собранием, причем каждый присутствующий стремится физически оскорбить его (толкнуть, схватить за руку, ударить). Ораторы, выступления которых то и дело прерываются возгласами участников митинга: «Защитим Мао Цзэдуна!», «Выметем дочиста ревизионистскую нечисть!» и т. п., перечисляют все грехи «критикуемого», ему самому слово не дается, и он должен молча (иногда в течение двух и более часов) воспринимать критику. Если же он теряет над собой власть и начинает рыдать, то это лишь ожесточает его мучителей³.

Позднее подобные расправы стали проводиться по всей стране. Результатом их нередко бывали убийства «критикуемых» разъяренной толпой или последующее самоубийство людей, которые не выдерживали издевательств.

По мере развертывания в Пекине кампании становилось ясным, что она направлена и против первого секретаря пекинского горкома, члена Политбюро и секретаря ЦК КПК Пэн Чжэня. В июне 1966 года было принято решение о реорганизации пекинского горкома КПК. Пэн Чжэнь был фактически отстранен от всех постов.

Следующей жертвой из среды партийных работников явился Чжоу Ян, заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПК. На протяжении ряда лет именно он выступал с наиболее усердными разоблачениями «советского ревизионизма». Однако в ходе проработки он был обвинен в том, что критиковал культ Мао Цзэдуна.

Вскоре был найден «козел отпущения» и в среде партийных экономистов. Директор Института экономики Академии наук КНР Сунь Ефан, который раньше занимал видные посты в Госплане и в статистическом управлении, был объявлен «верховным жрецом экономизма». Выяснилось, что его главный грех состоял в том, что он позволял себе размышлять над проблемой увеличения производительности труда и оптимального использования ресурсов страны и призывал применять в этих целях опыт СССР и других стран социализма.

Волны раздуваемой кампании поднимались все выше и выше, подкатываясь непосредственно к подножию политического олимпа КНР. После отстранения Пэн Чжэня «стихийная» кампания все более умело направлялась в одну цель: против «главарей черной банды», под которыми имелись в виду председатель республики Лю Шаоци, генеральный секретарь ЦК КПК Дэн Сяопин и ряд других членов руководства партии и страны.

Особенность «культурной революции» заключалась в том, что проводилась она меньшинством, хотя и возглавляемым лидером партии, против большинства в руководстве ЦК КПК. Не случайно кампания началась исподволь: Мао не решался дать бой своим противникам в рамках обычных партийных норм.

Только в августе 1966 года был созван 11-й пленум ЦК КПК для рассмотрения вопроса о «культурной революции». Но и он был проведен без соблюдения элементарных норм партийной демократии. В связи с созывом этого пленума в зарубежной печати фигурировало сообщение о том, что около половины членов ЦК КПК не присутствовали на заседании, поскольку многие из них уже стали жертвами хунвэйбинов. Зато здесь присутствовали «революционные учащиеся» и военные, не входившие в состав ЦК КПК-

Во время работы пленума, 5 августа 1966 г., Мао Цзэдун опубликовал свою дацзыбао под названием «Огонь по штабу», в которой обвинял «некоторых руководящих товарищей в центре и на местах» в том, что они «осуществляли диктатуру буржуазии и пытались подавить бурное движение великой пролетарской культурной революции».

Эта дацзыбао, по Сути дела, призывала к разгрому центральных и местных партийных органов, объявленных буржуазными штабами. 8 августа пленум принял решение «О великой пролетарской культурной революции», в котором говорилось: «В настоящее время наша цель заключается в том, чтобы разгромить тех, кто находится у власти и идет по пути капитализма».

Пленум произвел важные изменения в составе руководства КПК. Из пяти заместителей председателя ЦК КПК (Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ, Чэнь Юнь и Линь Бяо) на этом посту был оставлен один Линь Бяо. Изменился состав Политбюро и Секретариата ЦК; после пленума они вновь подверглись чистке, а Секретариат фактически перестал функционировать. Таким образом, хотя Мао Цзэдун не смог на пленуме полностью избавиться от оппозиции (впоследствии он говорил, что его поддержали лишь немногим более половины участников), именно против Лю Шаоци и его сторонников был направлен основной удар. Постепенно все яснее обнажался замысел Мао Цзэдуна и его группы: покончить со всякой оппозицией.

Решения 11-го пленума были прямой ревизией не только решений 10-го пленума ЦК КПК (сентябрь 1962 г.), но и решений VIII съезда КПК, причем как 1-й, так и 2-й его сессий.

В резолюции пленума содержалось беспрецедентное даже для нравов КПК положение, согласно которому «революционные учащиеся» освобождались от ответственности за все совершенные в «ходе движения преступления и правонарушения, кроме убийств, отравлений, поджогов, вредительства, хищения государственных тайн и контрреволюционных преступлений».

…18 августа 1966 г., выступая на митинге на одной из площадей Пекина, Мао Цзэдун официально перед сотнями тысяч молодых людей объявил о создании организации хунвэйбинов. Он сказал, что она имеет не только общенациональное, но и интернациональное значение.

Этот митинг был снят на пленку. Фильм, основанный на этом событии, показывали в Китае и за рубежом. Зарубежные зрители были потрясены фильмом. Его сравнивали с фашистским фильмом такого же накала — «Торжество воли» — о Гитлере в Нюрнберге.

Мао Цзэдун шел медленно, держась за руку десятилетней девочки; движения его казались скованными. Он вышел вперед и заговорил о создании нового союза людей — союза бессмертия мужчин, женщин и детей, вступающих в вечно революционный процесс.

Многие представители Запада присутствовали на последовавшей за этим демонстрации детей от 13 лет и старше. Дети были экзальтированы, наэлектризованы, возбуждены.

Западные обозреватели более или менее единодушно полагают, что организация хунвэйбинов была запланирована и вылеплена опытными скульпторами заблаговременно. Но для простых китайцев возникновение этой организации было преподнесено как результат революционного творчества масс.

Через каких-то несколько дней сотни тысяч юных участников организации буквально наводнили всю страну, объявив беспощадную войну «старому миру».

С 18 августа по 26 ноября 1966 г. в Пекине состоялось восемь массовых митингов хунвэйбинов с участием Мао Цзэдуна, на которых присутствовало около 11 млн. человек. На них выступали также Линь Бяо, Чжоу Эньлай, Цзян Цин.

Хунвэйбины писали в своем манифесте: «Мы — красные охранники Председателя Мао, мы заставляем страну корчиться в судорогах. Мы рвем и уничтожаем календари, драгоценные вазы, пластинки из США и Англии, амулеты, старинные рисунки и возвышаем над всем этим портрет Председателя Мао».

Кто непосредственно был инициатором этого движения хунвэйбинов? На этот счет нет никаких сомнений. Движение было инспирировано самим Мао Цзэдуном.

Хунвэйбины росли в условиях невиданного прославления Мао Цзэдуна, фанатичного преклонения перед ним. С самого раннего возраста этих юношей и девушек воспитывали в духе воинствующего национализма, пренебрежительного отношения к культуре, традициям и опыту других народов. Они идейно формировались в обстановке непрекращающейся антисоветской кампании и имели извращенные представления о социалистическом строительстве в других странах, о самих идеалах социализма. Их можно было легко обмануть и увлечь демагогическими лозунгами.

Хунвэйбины разгромили многие книжные магазины в Пекине, Шанхае и других городах; отныне они могли торговать исключительно произведениями Мао Цзэдуна. На улицах многих китайских городов запылали костры, в которые были брошены книги, «не соответствующие идеям Мао Цзэдуна». Памятники А. С. Пушкину в Шанхае и Сунь Ятсену в Нанкине были разрушены.

Хунвэйбины установили обязательную повинность, согласно которой все жилые здания и общественные помещения должны были быть украшены портретами и плакатами с изречениями Мао Цзэдуна. Они останавливали автобусы, трамваи и троллейбусы, если на них не было подобных украшений.

Подвергая разгрому семьи и дома противников «идей Мао Цзэдуна», хунвэйбины помечали дома «преступников» специальными знаками, совсем как во время печально знаменитой Варфоломеевской ночи.

Вскоре фразы о «социалистическом воспитании трудящихся», о «новой пролетарской культуре» были отброшены в сторону. С предельной откровенностью заявлялось, что «великая пролетарская культурная революция вступила в этап борьбы за всесторонний захват власти».

Были разогнаны партийные комитеты, руководящие органы комсомола, Всекитайская федерация профсоюзов. Затем маоисты стали захватывать руководство в центральных и местных органах печати, в провинциальных органах власти. Наконец, дело дошло до ЦК КПК; 2/3 его состава, избранного VIII съездом в 1956 году, были ошельмованы и отстранены от практической деятельности. Одиннадцать из пятнадцати членов и кандидатов в члены Секретариата ЦК КПК, в том числе генеральный секретарь Дэн Сяопин, были объявлены «черными бандитами», а более половины членов и кандидатов в члены Политбюро также объявлены «врагами идей Председателя Мао» и подверглись травле. В опале оказались и восемь из девяти китайских маршалов.

Только трое из семнадцати членов Политбюро избежали критики и преследований — это, разумеется, сам Мао Цзэдун, затем Линь Бяо и Чжоу Эньлай. Командовала хунвэйбинами «группа по делам культурной революции», которую возглавили Чэнь Бода, Кан Шэн, прозванный в свое время «палачом партии», и супруга Мао Цзян Цин, работавшая до этого в министерстве культуры. Неожиданно она была назначена секретарем Постоянного комитета Политбюро ЦК, хотя до этого не входила даже в состав ЦК КПК. Она особо специализировалась на преследованиях деятелей культуры и «чистке» репертуара театров, кино, учебных программ в университетах.

Хунвэйбины устроили публичное судилище над Пэн Чжэнем, Лу Дини — кандидатом в члены Политбюро и секретарем ЦК КПК, Ло Жуйцином — заместителем премьера и начальником генерального штаба НОА и многими другими крупными руководителями. Сохранилась фотография, как хунвэйбины схватили Ло Жуйцина, ноги которого после попытки покончить самоубийством были в гипсовом лубке, его притащили на хунвэйбиновское судилище; он стоит перед яростной толпой с заломленными назад руками и искаженным от боли лицом.

Более хитрая тактика была применена к председателю КНР Лю Шаоци и генеральному секретарю ЦК КПК Дэн Сяопину. До осени 1968 года их имена не назывались открыто в печати. Лю Шаоци именовался «самым крупным лицом в партии, идущим по капиталистическому пути», хотя все уже знали, о ком идет речь. Но «массам» (так назывались судилища) их так и не «показывали».

После соответствующей подготовки и организации специального «подготовительного комитета» началось «наступление на Лю Шаоци». Ежедневно несколько тысяч человек в течение недели наводняли улицы Пекина и провинциальных центров, пугая жителей выкриками, лозунгами, песнями и барабанным боем, неся плакаты с карикатурами, направленными против Лю. Толпа требовала его казни. Вначале его обвиняли только в том, что он выступает против «культурной революции», а также позволяет себе делать намеки на культ личности Мао.

Вскоре список обвинений пополнился тем, что предки Лю были помещиками, что он пролез в ЦК нечестным путем, что он плохо обращался со своими многочисленными женами.

Накал страстей вокруг Лю достиг того, что хунвэйбины похитили одну из дочерей Лю и заставили ее выступить против своего отца. Двадцатилетняя дочь Лю была студенткой университета. Не выдержав нажима, она уступила и подтвердила перед толпой, что ее отец «более двадцати лет» был в оппозиции к Мао; она назвала свою мачеху «монархисткой».

Хунвэйбины схватили сына Лю Шаоци, и он прошел через те же испытания. Сын Лю Шаоци окончил авиационный институт в Советском Союзе. На собрании в Пекине его заставили потребовать, чтобы его «отец — собачья голова — безоговорочно уступил Председателю Мао и склонился перед волей народа, иначе ему придет конец».

Дальнейшая судьба Лю Шаоци неизвестна. Председатель КНР, один из самых видных организаторов Коммунистической партии Китая, участник гражданской войны, известный деятель международного освободительного движения просто исчез — исчез бесследно и, видимо, навсегда. У Лю Шаоци были свои ошибки в разные периоды деятельности в КПК, но, разумеется, вовсе не те, о которых трубили со всех амвонов в период «культурной революции»: он никогда не выступал за «реставрацию капитализма» в Китае.

В начале 1967 года, когда было официально объявлено об установлении военного контроля над партийными и государственными органами, эра хунвэйбинов подошла к концу. Их миссия была выполнена, и с ними быстро и безжалостно расправились.

В течение этого года Мао несколько раз выступал с замечаниями в адрес хунвэйбинов. Он говорил, что их действия «граничат с анархией», что учащиеся и интеллигенция по-прежнему заражены «буржуазной идеологией», что они «левые» только по форме, а по содержанию— «правые» и т. п. Выступая на одном из митингов в июле 1968 года, Мао, «не скрывая слез», по словам одного западного обозревателя, говорил хунвэйбинам: «Вы предали меня и, более того, в вас разочаровались рабочие, крестьяне и солдаты Китая!».

В печати появилось пространное сообщение о том, что Мао прислал корзину плодов манго рабочим и крестьянам, пропагандирующим его «идеи» среди студентов Пекинского университета. Получив этот нехитрый подарок, «люди радовались, рыдали и выкрикивали изречения Мао». Как выяснилось, за этим крылась некая символика: корзина фруктов была преподнесена не студентам университета, а рабочим и крестьянам. Как ни странно, но таким путем Мао дал понять о закате эры хунвэйбинов и о поощрении бригад из рабочих и крестьян, занятых пропагандой маоизма.

Впрочем, эти бригады состояли из рабочих и крестьян только номинально. В действительности и здесь командовали военные, задачей которых было взять под жесткий контроль деятельность хунвэйбинов.

Что же стало с 25 млн. хунвэйбинов, которые служили верной опорой Мао в 1966 году? Активисты, около 7 млн. человек, были сосланы на физические работы в отдаленные провинции в соответствии со следующим указанием Мао: «Образованных молодых людей крайне необходимо направлять в деревню, чтобы крестьяне-бедняки и низшие середняки могли перевоспитывать их». Если верить китайской печати, то Линь Бяо утверждал впоследствии, что переселение имело иную причину: ликвидировать безработицу среди лиц с высшим образованием; хунвэйбинов, по его словам, «сначала обманули и в конце концов превратили в пушечное мясо».

Молодежь отвечала на это снижением общественной активности. «Культурная революция.» создала атмосферу страха, ненависти, взаимных обвинений в среде молодежи. На митингах и собраниях люди задыхались, кричали, и никто уже не мог понять, во имя чего и против чего. Поэтому еще в период «культурной революции» стало усиливаться стремление части молодежи отойти в сторону от общественной жизни.

Эти «китайские хиппи» становились все более типичным явлением по мере того, как свертывалось движение хунвэйбинов.

Так была перечеркнута «романтическая» страница «культурной революции» — резко пошло на спад движение хунвэйбинов, лозунги которых нередко до сих пор находят отклик среди анархиствующей молодежи Запада. На авансцену снова вышли подлинные организаторы всей этой кампании со своими далеко не романтическими планами и замыслами.

Среди загадок «культурной революции» едва ли не самой трудной является лозунг «захвата власти», выдвинутый Мао Цзэдуном в начале 1967 года. Захват — кем и у кого?

С 1949 года политическая власть в Китае находилась в руках КПК, возглавляемой Мао. Зачем же ему понадобилось на 18-м году пребывания у власти в стране и на 32-м году руководства партией вновь «захватывать» власть?

Одно из двух: либо он почувствовал реальную угрозу своей власти, либо он хотел утвердить ее в новых, еще более авторитарных формах. Оба эти объяснения в сознании Мао, в сущности, должны были сводиться к одному знаменателю: он мыслил свою власть только как власть Правителя Китая.

Во всяком случае, несомненно, что угроза была достаточно серьезной. Необузданная полемика в период «культурной революции» выплеснула на поверхность многочисленные факты идейно-политической борьбы внутри КПК на протяжении длительного периода.

Эта борьба в Китае в течение многих лет велась в скрытой форме. Общественность не имела возможности судить о различных позициях ее участников. Но вот завеса несколько приоткрылась.

Как мы уже выяснили раньше, задолго до «культурной революции» в КПК сложились две конфликтующие группы. Одна выступала за планомерное строительство социализма в Китае с учетом международного опыта социализма, другая — возглавляемая Мао, — за насаждение «военного коммунизма» и разрыв с СССР и другими социалистическими странами.

Это не значит, что оппозиционные силы в КПК следует рассматривать как единую группировку. Напротив, сейчас видно, что они представлены различными течениями. Особое место занимали такие ветераны партии, как Гао Ган, Чжан Вэньтянь (Ло Фу), Пэн Дэхуай и др.

Их позиции отличались большей последовательностью в марксистской теории, искренним интернационализмом. Как раз среди них мы находим людей, которые разрабатывали обоснованную альтернативу политике Мао, способную обеспечить развитие Китая по социалистическому пути. Иное течение представляли такие деятели, как Лю Шаоци, Пэн Чжэнь, Ло Жуйцин. Они долгое время сами насаждали культ Мао Цзэдуна, пытались «сочетать» интернационализм с национализмом. И только после провала «большого скачка» и «коммунизации» они выступили с инициативой «урегулирования» и стали скрытно вести борьбу против экстремистской линии Мао.

Идейные разногласия внутри оппозиционных сил, по-видимому, и послужили одним из источников их слабости перед лицом наступления маоистов. Очевидно также, что борьба внутри КПК и ее руководства обострялась по мере усложнения задач, встававших перед партией и страной, и по мере усиления попыток Мао Цзэдуна силой навязать свой курс, укрепить режим личной власти.

Почему же и каким путем сумел победить Мао — проводник экстремистской политики внутри и вне Китая? Победить, несмотря на то что эта политика уже была испытана на деле («большой скачок», «народные коммуны»), скомпрометирована и даже отвергнута партией? Победить в условиях, когда его власть в партии сильно заколебалась?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.