Конец императрицы

Конец императрицы

Старушка милая жила

Приятно и немного блудно,

Вольтеру первый друг была,

Наказ писала, флоты жгла,

И умерла, садясь на судно.

Пушкин

Случилось это вдруг и до обидного не по-царски. Пятого ноября 1796 года шестидесятисемилетняя русская императрица Екатерина II поднялась с постели в семь утра – немного позже, чем обычно. Погрелась у камина, сварила себе кофе и, сидя на краешке постели, полчашечки через силу проглотила. Тянуло прилечь, поддаться лени, опустить тяжелую нынче голову на мягкую подушку. Но императрица испугалась, что в последние дни ее часто клонит на боковую, а это верный признак болезни (мысль о старости она гнала прочь), и резко поднялась, заставила себя приободриться, притворилась веселою. Тщательно причесалась, натерла лицо румянцем и выбрала платье: длинное, сбегающее с груди к ногам, скрадывающее ее полноту и короткие ноги. Но прежде чем облачиться в утренний наряд, Екатерина в легком пеньюаре пошла за ширмы, в отхожее место. Вдруг ощутила под сердцем легкий толчок, глаза потухли, и всероссийская самодержица рухнула наземь рядом с нужником. Тупо зашумело в голове, Екатерина, собравшись с силами, кликнула Захара Зотова и попыталась подняться на ноги, чтобы ни камердинер, ни примчавшиеся ему на помощь гвардейцы не застали ее в срамном виде.

Но встать почему-то не удавалось, почему-то не суетились вокруг гвардейцы, и даже Захар не шел на зов.

Страх все крепче сжимал сердце. Предали? Бросили? Когда стих первый приступ ужаса, императрица, наконец, догадалась, что едва шевелит губами, оттого и нет переполоха. Там, за дверями спальни, – Захар, лакеи, вельможи, гвардейцы. Все ждут звонка ее колокольчика и гадают, кого она первого одарит беседой в любимый утренний час. Все надеются… И ни один не может догадаться, как больно и страшно ей, как нужны сейчас люди! Екатерина вошла в гнев на своих подданных, не чувствующих, в каком она оказалась положении. Но скоро кричащая жалость к себе притупила и боль, и злобу.

Штурм Очакова 6 декабря 1788 года. Художник Януарий Суходольский. 1853

«Я одна, совсем одна. За все тридцать четыре года царствования не было дня, да что дня – минуты, чтобы я не чувствовала вокруг людей, готовых угождать мне, ищущих повода прислужить. А теперь – никого. Как же так? Где их долг? присяга? честь? Я же императрица. Мне надо помочь. Надо помочь России… Здесь холодно… Твердо… Я могу умереть. Но тогда со мной умрет и Россия. Мне обязаны помочь».

От страха одиночества и смерти тело государыни зашлось в судороге, по щеке поползла слеза, пальцы мелко задрожали на холодном каменном полу.

Час спустя дворцового истопника, вошедшего подложить дров в камин государыни, испугал глухой животный хрип, и он замер с охапкой поленьев в руках. Тут-то, в просвете между ширм, на полу увидел пухлую, унизанную драгоценными перстнями руку и закричал. Дверь распахнулась, вбежал растерянный Захар Зотов, а за ним, спешно обнажая сабли, ворвались четверо караульных гвардейцев.

Захар, взглянув на истопника, сразу понял, почему матушка государыня так долго его не звала, и, приказав одному из солдат встать в дверях, с тремя остальными поднял тело. Императрица оказалась до удивления тяжелая, и они решили не вздымать ее на постель, а положить на пол посередине спальни, подсунув под тело сафьяновый матрас.

Лекаря принялись за дело. Захар Зотов вышел объявить о легком недомогании императрицы придворным, уже пронюхавшим про несчастье и нахлынувшим во дворец со всего Петербурга. Они толпились в просторных залах, ожидая с понурыми, но настороженными лицами слухов, сплетен, домыслов. Лишь несколько сановников посчитали возможным для себя войти в спальный покой императрицы и воочию наблюдать агонию великой самодержицы.

Придворные, собравшиеся в других залах, стали громко говорить о том, что…

– По причине пены изо рта отец Савва не приобщил государыню к святым тайнам, ограничившись чтением отходных молитв.

– Не далее как вчера блестящая звезда отделилась от небесного свода и упала в Неву.

– Всего два дня назад императрица смеялась с Львом Нарышкиным над смертью сардинского короля.

– Три месяца назад в Шлиссельбургскую крепость заточили монаха, предсказавшего кончину государыни до ее тезоименитства, должного праздноваться двадцать четвертого ноября.

– К концу своего царствования Екатерина всецело занялась «платонической любовью» с молоденьким Платоном Зубовым, а тем временем силы страны истощились до предела, катастрофически увеличились внешние задолженности, упала цена бумажных денег.

– Платошку Зубова Павел теперь прикажет пытать уткой – наложит на голову толстый канат и, пропустив под него кол, будет закручивать, пока светлейший князь не выхаркнет проглоченных миллионов.

– Когда Зубов упал в обморок у постели государыни, великий князь Александр Павлович сказал: «Что здесь лежит? Уберите это бревно с дороги».

– По великим делам своим и бессмертной славе императрица достойна была иной кончины.

– Семирамида севера была столь тщеславна, что никогда не подпускала к трону умных людей.

– В гвардии упала дисциплина, служба в ней стала походить на ряд развлечений, за которые обязана рассчитываться казна.

– Пора ей настала умереть – вишь, сколько нацарствовала.

– Всегда казалось, будто государыня на сцене, будто играет роль для зрителей.

– Она была мечтательницей, желавшей научить жить по книгам Монтескье всех: и московского митрополита Платона, и казанского муллу Мансура Ибрагима, и наказного атамана донских казаков Платова.

– Многое из нашей жизни можно объяснить тем, что русский Петр Великий хотел сделать из нас немцев, а немка Екатерина Великая задумала превратить нас в русских.

– В те дни, когда она читала выборному дворянству свой знаменитый «Наказ» о равенстве и свободе, во всех российских церквях повторяли подписанный ею указ, что впредь, если кто из крепостных отважится подать недозволенную челобитную на помещика, то и челобитчик, и составитель жалобы будут сосланы в Нерчинск в каторжные работы.

– Не было зрелища более величественного, чем императрица во время приемов, и более домашнего, чем она же в кругу друзей.

– Раньше государи нами правили, а эта все больше заискивала славы.

– Дел она начала много, но ведь ни одного не довела до конца.

– Когда Екатерина взошла на престол, в империи доходов было шестнадцать миллионов. Теперь – семьдесят. Душ было – пятнадцать миллионов. Теперь – тридцать пять.

– Щедрая за казенный счет, государыня раздала «на зубок новорожденному», «для увеселения», «за верную службу» сотни тысяч свободных хлебопашцев.

– Все кончилось: и она, и наше счастье.

– Александра Павловича не пускают к государыне, опасаясь, что по любви к внуку она передаст ему престол.

– Пять миллионов рублей уплывает ежегодно за границу для покрытия процентов по внешнему долгу.

– С каждым годом государыня все повышает и повышает подати и налоги. Народ-то потерпит-потерпит, а потом опять, как при Пугачеве, за вилы – и нам в бок.

– За границей резко упал курс русского рубля.

– Россия всегда побеждала в войнах, но на разорительных условиях для своего народа.

– Государыня никогда не умела наказывать, и потому ей приходилось много тратиться, чтобы удержать власть.

– Я видел ее, говорил с нею и теперь до конца своих дней буду счастлив. Екатерина – наша опора, наша мать.

– О, матушка, как благодарить тебя за милости? Помни же, что всегда готов умереть за тебя. И таких тысячи.

– Зубов-то за женой Александра Павловича весь последний год ухлестывал. Теперь ему дадут укорот.

– Граф-то Шереметев вслед за шведским королем отказался от Александры Павловны. Оттого у государыни и удар приключился – подданный, а дерзить посмел.

– Федор Ростопчин поклялся, что перегонит Николая Зубова по дороге в Гатчину и первым сообщит Павлу о кончине государыни.

– Наконец-то у нас будет царь, а не баба.

– Павел строгость любит, от него милостей и снисхождения не жди.

– Господь отнял язык у государыни, потому что она задумала назначить наследником, минуя сына, внука.

– Что-то теперь будет!..

В пять часов утра б ноября велено было смениться дворцовому караулу без церемоний – барабан не бил, трубы не играли.

Пульс у государыни все слабел.

Большинство придворных считало, что Екатерина умерла еще накануне вечером, но политические причины заставляют скрывать ее смерть. Между тем, государыня была в состоянии, похожем на летаргию, и скончалась лишь в десять вечера. Когда доктор Рожерсон оповестил об этом, граф Салтыков поднялся со стула, на котором просидел, за малыми отлучками, около полутора суток, вышел в дежурную комнату, наполненную придворными, и объявил строгим голосом – без излишнего сожаления, но и без игривости:

– Милостивые государи! Императрица Екатерина скончалась, а государь Павел I изволил взойти на родительский престол.

Михаил Вострышев