Звезды НЭПа

Звезды НЭПа

Период смены экономической политики отмечен появлением большого количества новых заметных имен на эстраде.

Леонид Утесов, Изабелла Юрьева, Николай Смирнов-Сокольский, Тамара Церетели, Вадим Козин приобретают широкую известность именно в конце 20-х.

Потрясающим успехом пользовались романсы в исполнении бывшей звезды кабаре «Летучая мышь» Лидии Николаевны Колумбовой:

Восемнадцати лет Коломбина

Расцвела точно маковый цвет…

Ей в спину дышали молодые «звездочки» Тамара Церетели, Изабелла Юрьева, Кэто Джапаридзе, Рина Терьян, Екатерина Юровская, Мария Наровская и Клавдия Шульженко.

«Я впервые выступила в Ленинграде, в Мариинском оперном, в 29-м. В концерте ко Дню печати. Пока шла из-за кулис на сцену, дрожала как заячий хвост. А спела — и такие грянули аплодисменты, что даже запомнила, что на „бис“ вызывали трижды. С того момента и посыпались предложения выступать… И вскоре зритель пошел уже „на Шульженко“. Что же я пела?…Любимую „Челиту“, „мою личную хабанеру“, потом „Записку“, конечно же, буржуазные „Кирпичики“…» — вспоминала Клавдия Ивановна Шульженко (1906–1984).

Вообще репертуар будущих советских «суперстарс» был на рассвете их славы очень разным и не всегда идеологически верным.

^{Вадим Алексеевич Козин.}

В концертной программе молодого Вадима Алексеевича Козина (1905–1994) пользовалась особой популярностью «Песня беспризорников», написанная Евсеем Дарским. Ее иногда поют и сегодня:

Кыш, вы, шкеты, под вагоны,

Кондуктор сцапает вас враз,

А едем мы от сажи черные,

А поезд мчит Москва — Кавказ…

Николай Павлович Смирнов-Сокольский (1898–1962), начинавший карьеру «рваного» еще до революции, прикрываясь псевдонимом суперпопулярного тогда Сергея Сокольского, после 1917 года попытался перестроить репертуар, но звучало все по-прежнему в духе старого шантана:

Клавочка служила в МПК.

Клавочка работала слегка.

Юбочка не детская, барышня советская

Получала карточку литер «А».

Все любят Клавочку,

Все просят справочку,

На исходящих Клавочка сидит,

С утра до вечера ей делать нечего,

И стул под Клавой жалобно трещит…

В дальнейшем в Клаву влюбляется «спец» из Губпромкома, после чего следует ожидаемая развязка:

Спец проворовался, на Чеку нарвался

И в Бутырку прямо угодил…

Старое и новое соединялось в причудливых сочетаниях. Например, журнал «Цирк и эстрада» (1928 г.) приводит курьезный список вещей из репертуара некоего артиста В.: «К станкам», «Уголок Пикадилли», «17-й год», «Гитара, песни и вино», «Пали цепи», «В угаре» и т. д.

Порой желание идти в ногу с жизнью нередко выглядело слишком прямолинейно, даже фальшиво. Подобное приводило к появлению цыганского романса «А сердце-то в партию тянет» на мотив известного жестокого романса.

Говоря о звездах НЭПа невозможно забыть о кумире двух столиц, куплетисте Василии Васильевиче Гущинском (1893–1940). Он начал карьеру на сцене в «босяцком жанре» еще до 1917 года и к началу НЭПа, почитался одним из корифеев.

^{Куплетист Василий Гущинский. Петроград, 1920-е годы.}

Вот как описывает его концерт в Петрограде В. С. Поляков.

«1924 год. НЭП. Игорные клубы, многочисленные лото, рестораны с цыганами, эстрадные дивертисменты, в которых обязательные танго апашей и надрывные песенки о муках любви…

Стены домов и заборы заклеены афишами и плакатами, с которых вам улыбаются полуодетые красавицы, приглашающие в кабаре, концерты и кинотеатры.

А на плакате у входа в кинотеатр — смешной человек с всклокоченной рыжей шевелюрой, с большим носом, на котором примостилась комичная бородавка. Он в отрепьях, заменяющих ему костюм, с красным шарфом на шее, а в петлице того, что когда-то было пиджаком, — белая хризантема. В глазах притаилась смешинка. А под портретом подпись: „Вас. Вас. Гущинский“. Он выступал в так называемом тогда „рваном жанре“, в образе босяка, люмпена и был всеобщим любимцем.

В те дни залы театров и кинотеатров были заполнены разношерстными зрителями. Здесь были и хозяева магазинов, и респектабельные адвокаты, представители существовавшей тогда еще буржуазии. Здесь были и рабочие, и жители пригородных районов, они занимали балконы, галерку…

Конферансье объявляет: „Только три слова: Василий Васильевич Гущинский!“

И гром аплодисментов.

На сцене темно. Звучит музыка. Оркестр исполняет „Из-за острова на стрежень“. В свете прожекторов из боковой кулисы „выплывает“ лодка, на борту которой написано: „Маруся“. В лодке стоит знакомый всем зрителям босяк в лохмотьях, с изорванным зонтиком в руке. Лодка причаливает к рампе. Гусинский поет свою всегдашнюю песенку:

Мура, Маруся Климова!

Мура, прими любимого.

Мура, не будьте дура,

Ловите шанс,

Гущинский вам дает аванс…

И опять — овации в зале.

Он сходит с лодки „на берег“. Стоит и смотрит на публику. И в хитрых глазах искрятся смешинки. Стоит и молчит…

„Что-то он задумал! Что-то он сейчас сказанет… Пора, Вася!“ — думали зрители и аплодировали его паузам.

Вдруг, как бы что-то вспомнив, он ударял себя ладонью по лбу, и из головы шел дым. Тогда он, играя зонтиком, ударял концом зонтика об пол, тот неожиданно стрелял, Гущинский пугался, хватался рукой за сердце, и сердце зажигалось под лохмотьями „элегантного“ костюма.

Так начиналось его выступление.

…Он привнес в „рваный жанр“ клоунаду, эксцентрику, оснастил номера интересным комическим реквизитом. Был у него номер, в котором он выезжал на тележке в образе нищего. Подобных нищих в те годы было множество. Эти симулянты спекулировали на уродстве. Они рыдали, причитали и даже угрожали прохожим. Существовал „трест нищих“, который за определенную плату распределял места на улицах.

И вот Вас. Вас. изображал такого нищего, спекулирующего на чувствах прохожих. Номер заканчивался тем, что безногий выпрыгивал из тележки и уходил в бар…»