Часть 8 Центральный Банк. Дежавю

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Часть 8

Центральный Банк. Дежавю

Дефолт

Мы всем банкирам откровенно говорим: мужики, договаривайтесь о реструктуризации долгов. Употреблю новомодное словечко, вырванное из лексикона Чубайса: кидать западных партнеров нельзя. Сие чревато.

В.В. Геращенко по поводу дефолта

Рубль будет стоять как и подобает существительному с мужским именем.

В.В. Геращенко по другому поводу

Как все, о дефолте я узнал из сообщений наших СМИ. Позже стало известно, что в понедельник, 17 августа, прошло заседание совета директоров ЦБ РФ, на котором выступили все члены совета в поддержку заявления правительства РФ и ЦБ РФ о мерах по обеспечению экономической стабильности и устойчивости финансовой системы в стране. Вел заседание председатель ЦБ РФ С.К. Дубинин. Кто и что там умного говорил, я не знаю, так как, слава богу, в этом деле не участвовал. Однако я слышал, что обсуждения в правительстве начались еще в субботу, 15 августа. Собрались С.В. Кириенко, А.Б. Чубайс, Е.Т. Гайдар, С.В. Алексашенко, зампред ЦБ, отвечавший за ГКО. Вызвали из отпуска С.К. Дубинина. На совещание пригласили и министра финансов М.М. Задорнова. Сразу стали звонить коллегам, главным образом из «большой семерки»: министрам, замминистрам финансов, — просили оказать давление на МВФ, чтобы фонд дал денег. А там выходные — кто в гольф играет, кто на ранчо уехал. Так что, как мне кажется, везде были получены отказы. И поэтому в понедельник пришлось объявить дефолт.

История развития заимствований ГКО начиналась абсолютно правильно: нашли цивилизованный способ выпускать государственные обязательства, чтобы финансировать дефицит госбюджета.

В 1996 году, когда стали происходить улучшения в экономике и снизилась инфляция, у иностранных инвесторов стал появляться интерес к вложениям в реальную российскую экономику, а впоследствии и к вложениям в ГКО. Возник вопрос, пускать или не пускать иностранных инвесторов на рынок ГКО, а если пускать, то устанавливать или нет ограничения. Зампред ЦБ Т.В. Парамонова выступала на совете директоров ЦБ и сказала, что следует установить лимит, ведь наш рынок еще не сформировался, а спекулятивные деньги, которые свободно переходят с одного рынка на другой, очень подвижны. С ней не согласились, понадеявшись на введенный валютный коридор. Превалировало мнение, что не надо ничего делать, так как у нас все и так прекрасно.

Первоначально было принято решение, что если иностранный инвестор хочет вложить деньги в ГКО, то он покупает бумагу, которая выражена в рублях, через российский банк-корреспондент, для чего продает валюту. А чтобы вновь получить валюту при наступлении срока выкупа облигации, заключался форвардный валютный контракт на три месяца.

Вначале эти контракты заключал ЦБ. Он заключал форвардные контракты для того, чтобы придать больше уверенности иностранному инвестору. Затем в 1996 году, рассуждая разумно, решили, что ЦБ должен гарантировать не контракты, а рамки введенного тогда же валютного коридора. Сначала на полгода, а потом на год. Форвардные контракты переложили на коммерческие банки.

Но вот осенью 1997 года произошел кризис на рынках Юго-Восточной Азии, и этот регион стали покидать инвесторы. Все понимали, что отток иностранного капитала начнется и у нас, что и произошло в 1998 году. Для того чтобы его как-то удержать, по ГКО были установлены огромные ставки (по-моему, самые высокие были 120 %), но инвесторы все равно стали уходить с рынка. А Центральный банк, поддерживая курс рубля к доллару в рамках валютного коридора, продавал и продавал валюту, чтобы поддерживать курс в рамках коридора. Только за июль — август ЦБ потратил на это 10,8 млрд долларов из своих валютных резервов — громадную сумму. Однако правительство и ЦБ охватила эйфория, они считали, что справятся с «временными» трудностями, что инфляция находится под контролем. Вполне вероятно, что повлияла и смена в апреле председателя правительства. Назначили человека явно неопытного, молодого, возможно, способного, но без своего, я бы сказал, станового хребта: Кириенко не Черномырдин, это совершенно разные люди, не только по комплекции, но и по характеру.

ГРИГОРЬЕВ А.В. (тогда президент Межкомбанка): 2 февраля 1998 года прошло знаменитое закрытое совещание двадцати «великих» банкиров вместе с ЦБ и правительством, где состоялась острейшая дискуссия. Виктор Геращенко (тогда он работал в Международном Московском банке), Наталья Раевская (Автобанк) и я выступали одним фронтом за то, чтобы объявить девальвацию, в противном случае мы были убеждены, власть не потянет бюджет. […] Мы тогда посчитали — девальвация до 9 рублей, то есть на 2,5–5 рублей, позволила бы вообще избежать кризиса. Кстати, уже через две недели после отмены валютного коридора доллар стоил 11 рублей. Кириенко и Дубинин нам ответили: мы сами знаем, что делать, не надо нас учить. Минфин их тогда поддержал. Кризис становился неизбежным. Для меня это стало сигналом, Межкомбанк вышел из ГКО.

9 августа я приехал из отпуска, рынок бурлил, 10 августа мы с Александром Зурабовым из Конверсбанка собрали 20 крупнейших банкиров, чтобы обсудить, что делать. все приехали. Предлагаем заморозить ГКО и отпустить курс рубля. Вдруг Раевская высказывается за объявление моратория платежей зарубежным банкам. Этого от Натальи Алексеевны я никак не ожидал! Мы с Геращенко одновременно вскочили даже.

К тому же велись переговоры с МВФ и Мировым банком, ждали финансовой помощи в размере аж 22 млрд долларов. И действительно, первые 4,8 млрд долларов во второй декаде июля были получены. Часть из них (1 млрд) пошла на финансирование дефицита бюджета, 30 % которого уже в первом квартале 1998 года было потрачено на операции, связанные с госдолгом.

Естественно, дефолт сказался на банках. Поскольку банк, получая заказ, продавал рубли, за которые покупал ГКО, и одновременно заключал форвардный валютный контракт, по истечении срока он должен был купить облигации и продать валюту. Таким образом, все валютные контракты оказались у коммерческих банков. И когда на три месяца был объявлен мораторий этих платежей, крайними оказались коммерческие банки.

Это было глупостью. Когда банк не выполняет обязательств, связанных с ГКО, это одно: он просто не выполняет форвардный контракт. Но ведь банкам вообще запретили выполнять свои обязательства перед любыми клиентами! И они не могли, в частности, возвращать депозиты, даже когда могли их вернуть. А это никак не связано с ГКО!

На Западе наши банки перестали кредитовать. Но если ты все время искал и находил средства за рубежом, привлекал их ранее от иностранных партнеров, у тебя сразу возникает дырка в пассиве.

Но еще более страшным было то, что в этом кризисном состоянии стало изымать деньги из банков население. У Сбербанка образовались очереди. Этот банк был одним из крупнейших игроков на рынке ГКО. Пришлось ЦБ, как главному акционеру, ГКО, находившиеся у Сбербанка, выкупать. Только благодаря этому банк продолжал платить по всем депозитам.

А вот 16 других ведущих российских банков прошли некий тест-мониторинг Мирового банка, насколько они способны выжить. Резюме было такое: если правительство хочет оздоравливать банковскую систему, то почти все, а точнее 14 банков, надо пустить под нож. Пару из них (Межкомбанк и Мосбизнесбанк) незаслуженно — они вполне могли выкарабкаться, может быть, с небольшой помощью ЦБ.

Наши банкиры быстро учатся. Когда поняли, что запахло жареным, и почувствовали такое отношение со стороны Мирового банка, они стали идти на вполне понятные и в общем-то законные, хотя и неэтичные вещи. Они стали в небольшие банки, являющиеся их собственностью, переводить хорошие активы своих клиентов, а плохие кредиты оставлять в старом с дыркой в балансе. Потом банк-банкрот ликвидировался. По существу, массово создались параллельные так называемые бридж-банки. Повторяю: формально законы при этом не нарушались… Хотя случалось, конечно, как в банке «Менатеп»: уже внешнее управление было введено, а они вывезли два грузовика документов и утопили их в водохранилище. Так что было много забавного и печального.

Еще когда председателем Центрального банка был С.К. Дубинин, приняли решение, что вклады частных лиц из крупнейших банков могут быть переведены в Сбербанк. Естественно, встал вопрос, что будет обеспечением для Сбербанка по этим обязательствам. Предполагалось, что в Сбербанк будут переданы из коммерческих банков имеющиеся у них ГКО, а потом и другие активы, которые должны были быть направлены на погашение вкладов.

Кстати, МВФ, обещавший финансовую помощь, поддержку стал оказывать только с середины 1999 года, причем в несерьезных размерах — дал примерно 250 млн долларов, которые нам были как мертвому припарки. Да и они пошли на выплаты иностранцам. То есть нам предоставили возможность выкарабкиваться самостоятельно. Получи мы большую сумму, то они могли бы оказать какое-то психологическое влияние на ситуацию, хотя и в этом случае не решили бы все проблемы.

Мне кажется, еще в апреле нужно было отказываться от валютного коридора и в какой-то степени девальвировать рубль или пустить его в свободное плавание. И конечно, после азиатского кризиса 1997–1998 годов следовало вводить лимит на привлечение средств от иностранцев.

Вообще помощь МВФ в то время в основном состояла в болтовне. В последнюю декаду июня 1998 года они дали ЦБ кредит 4,8 млрд на поддержание курсовой политики, при этом отказались выделять деньги Минфину, заявив, что он их бестолково растратит. Тем не менее 1 млрд из предоставленной суммы все равно пошел на закрывание срочных социально значимых платежей в бюджете.

Потом появились обвинения в нецелевом использовании этих денег, вспомнили FIMACO. Начались проверки, мы предоставили необходимые данные, a Price Waterhous провел аудит. Для этого мы даже получили разрешение всех стран нахождения совзагранбанков на проверку средств, размещаемых у них ЦБ. В результате доклад был представлен в Фонд. Противозаконного ничего не оказалось. За 2 месяца, с 1 июля до 1 сентября, ЦБ на поддержание курса рубля в рамках заявленного на 1998 год коридора были потрачены 10,8 млрд долларов, в том числе предоставленные МВФ.

И вот через три или четыре месяца, когда я уже работал в ЦБ, появилась новая идиотская идея о том, что был якобы еще один кредит на такую же сумму в 4,8 млрд долларов и вот он точно был разворован. Упоминали даже три банка, через которые они уходили: United Bank of Switzerland, наш банк в Германии — Ost-West Handelsbank и какой-то третий, совсем неизвестный. Особенно старался депутат В.И. Илюхин, он даже об этом написал письмо двум американским конгрессменам. Началась буча, американские парламентарии выдвинули претензии Фонду, основным спонсором которого является США.

В это время сменился руководитель миссии Фонда. Им стал некий Жерар Беланже. И вот он меня спрашивает: «Вы можете свои банки спросить о кредите?» Я отвечаю: «Во-первых, я уже это сделал, но главное, вам-то проще спросить своего казначея — платил он или нет!» Ничего они, видимо, не понимают в бухгалтерии, одни общие рассуждения. Макроэкономисты!

Кстати, долго иностранные консультанты пытались нас вытолкнуть и из акционерного капитала банка ВТБ. Мы объясняли, что не много в России структур с деньгами, которые могли бы внести деньги в капитал такого банка, имеющего большой авторитет за рубежом, выполняющего важные государственные функции. Потом пристали: почему вы участвуете в капитале загранбанков. Мы отвечали: Банк Франции еще 15 лет назад владел долями в своих зарубежных банках и Внешторгбанке Франции. И в Германии такие банки есть. У каждого своя специфика. Не все же нам сразу сделать, нужно время, процесс должен быть эволюционным, а не революционным.

Роль Международного валютного фонда ясна, ведь даже Анатолий Чубайс после дефолта заявил, что дефолта бы не случилось, если бы МВФ своевременно предоставил стабилизационный кредит.

А вот с точки зрения опыта кризис 1998 года стал и для банков, и для экономики России в целом большим плюсом. Кто помнит полученную «пятерку»? А вот если «двойку» по математике влепили, ты, глядишь, ту пресловутую теорему наизусть и выучишь.

Новое возвращение в Центральный банк

Постучали в дверь,

Открывать не стал,

Я с людьми не зверь,

Просто я устал.

Николай Рубцов «Зимняя ночь»

В пятницу вечером, 11 сентября, 315 депутатов проголосовали за мое избрание председателем Банка России, 63 были против и 15 воздержались.

В коридоре Думы меня встретил депутат Н.И. Рыжков и сказал: «Нечего тебе предлагать список членов совета директоров банка в 16 человек. Давай вначале утвердим минимум, необходимый для принятия решений, в семь человек. А если не справитесь, мы вас всех через три месяца снимем».

Меня это устраивало. Предстояла сложная, но интересная работа, ведь когда все размеренно — неинтересно.

Мораторий был чистой воды глупостью. Ситуацией можно было овладеть и без драконовских мер. но сейчас уже, как говорится, ребенок упал в колодец, — я не вижу пока выхода из создавшегося положения. Я, в конце концов, не фокусник, который достает кролика из рукава.

Лапский В. Геращенко В. О банках, фокуснике и христианстве // Российская газета. 15 сент. 1998.

Моим условием был уход в отставку всего состава совета директоров Центрального банка. Из старого совета я оставил пятерых: главного бухгалтера Л.И. Гуденко, начальника сводно-экономического департамента Н.Ю. Иванову, руководителя ГУ ЦБ по Москве К.Б. Шора, первых зампредов ЦБ А.А. Козлова и А.В. Войлукова. Среди новых лиц, которых мне хотелось видеть в совете, были: В.Н. Мельников, в разное время занимавший посты начальника управления валютного регулирования Центробанка, первого вице-президента «Токобанка», а тогда — замсекретаря Совета безопасности РФ; глава ГУ ЦБ по Санкт-Петербургу Н. А.Савинская и работавший со мной во Внешторгбанке и дочернем ему Донау-банке (Вена, Австрия) А.Е. Четыркин. В результате не прошел только последний. Также не была утверждена кандидатура, предложенная Администрацией Президента, некоего советника Государственно-правового управления (ГПУ) Вячеслава Прозорова. Он как для меня, так и для большинства депутатов оказался темной лошадкой. Его рекомендовал руководитель Администрации Валентин Юмашев, в то время не очень популярная фигура. Тем не менее на меня почему-то долго был обижен начальник ГПУ Р.Г. Орехов.

Однако следовало оперативно приниматься за работу. Уже 15–18 сентября подходил срок возврата коммерческими банками России кредитов почти на 20 млрд долларов, которые они взяли в сотне банков 15 стран мира. Особенно много в Германии. Наши банкиры рассчитывали на то, что к концу 1998 года доллар будет стоить не более 7,5 рубля. Но грянул кризис, и он стоил почти в три раза дороже[24]. Еще столько же мы должны были выплатить в сентябре западным банкам, вложившим средства в наши ГКО. Надо сказать, что разрешение иностранцам покупать ГКО было порождено вопиющей некомпетентностью прежнего состава совета директоров банка, которым в последнее время заправлял не Дубинин, а некое отнюдь не «святое семейство» — первый зампред Д.Г. Киселев со своей женой И.Е. Ясиной.

При этом следует отметить, что к августу 1998 года цена на нефть снизилась до 10 долларов за баррель. В начале 1999 года она упала до 7,5–8 долларов. И лишь весной 1999 года пошла вверх, преодолев в апреле 11-долларовый рубеж. Так что атмосфера, в которой я приступил к работе, была, мягко говоря, непростой.

Уже 15 сентября я восстановил справедливость и подписал приказ о передаче ОПЕРУ-2, занимавшегося надзором за деятельностью крупнейших (системообразующих) банков страны, в подчинение ГУ ЦБ по Москве.

В тот же день я сподобился в Кремле личной встречи с президентом Ельциным. Мы обсуждали стратегические и тактические направления работы Банка России. Борис Николаевич поддержал мое предложение о необходимости возврата к контролируемому эмиссионному кредитованию бюджета взамен выпуска госбумаг.

Я тогда спросил у него: «Борис Николаевич, нельзя ли издать указ, чтобы в сутках было 25 часов, потому что не хватает времени справиться со всеми проблемами?» Очень быстро он ответил: «Эту проблему вы сами сможете в Центральном банке решить без моего указа». Я обрадовался, что у человека быстрая реакция и чувство юмора.

Первые назначения в правительстве России повергли американских политиков в откровенное уныние. «Тройка Примакова» (как окрестили в спортивном духе местные комментаторы команду нового премьера России с участием Ю. Маслюкова и В. Геращенко) в американских СМИ персонифицируется чуть ли не с «секретным оружием Кремля в борьбе с реформами».

Подливают масла в огонь и наши «вчерашние реформаторы». Газеты в США ссылаются на слова Е.Гайдара об «угрозе красного реванша», а «самый прогрессивный реформатор» по американской градации Б. Немцов обильно цитируется в новостях каналов телевидения с характеристиками В. Геращенко как «могильщика реформ» и чуть ли не «красного палача»…

О каких реформах и «стабилизации экономики» с ними можно говорить, сказал мне один из представителей МВФ, работавший «на Россию» и регулярно высказывавший восторженные отзывы о Чубайсе и Дубинине. Ведь они же «коммунисты».

Сигов Ю. В Америке в эти дни вспомнили о Горбачеве // Новые известия. 17 сент. 1998.

БОРИС БЕРЕЗОВСКИЙ: Я не хочу вдаваться в детали экономической программы Примакова, тем более что он пока ее и не провозгласил, но назначения, которые уже сделаны — Маслюков, Геращенко, — свидетельствуют, что он не чувствует, в каком направлении надо двигаться вперед. Татьяна Дьяченко все понимает. Но она дочь… // Вечерняя Казань. 18 сент. 1998.

Итак, потери капитала в банковской системе России в период кризиса превысили 100 млрд рублей, курс рубля плавающий, резервов никаких, долгов до черта, хотя это была и не моя забота. Такова картина начала сентября, когда я вернулся в Центральный банк.

Мы оперативно (еще в сентябре) подготовили отчет-программу «О состоянии денежного обращения, системы расчетов и преодолении кризиса в финансово-банковской системе» — жесткий, небольшой по объему и детально проработанный документ. В первую очередь следовало вывести из комы рынок ценных бумаг, для этого мы уже в сентябре запустили в оборот облигации ЦБ, названные в народе «бобры» (прежние облигации всегда выпускал Минфин). Банкам, взамен ГКО, был предложен достаточно надежный инструмент для работы. Тогда же провели взаимозачет банковских долгов, пробив тем самым тромбы неплатежей. Нажимал на эмиссионную педаль я осторожно, мне не хотелось выпускать из бутылки джинна инфляции. Тем более что в свое время Государственная дума приняла закон, запрещающий Центральному банку кредитовать бюджет. И я не настолько сумасшедший, чтобы пойти на прямое нарушение закона, в то время как Генеральная прокуратура только и искала повод, чтобы обнаружить нарушения закона в ЦБ. Я заявил, что решение о возможной эмиссии должна принимать Дума, которой в этом случае придется нести всю политическую ответственность за последствия.

Операцию зачета ограничили для начала пятью регионами (Москвой, Санкт-Петербургом, Московской, Самарской и Свердловской областями). В акции 18 сентября приняли участие все желающие банки, испытывающие трудности с проведением расчетов. Через неделю мы эту операцию сделали обязательной. Деньги, переданные банкам, были частично изъяты из фонда обязательного резервирования «экстремальных» запасов Банка России, частично даны в долг (невозвратный) под залог ГКО. Через некоторое время прошел третий этап зачета. В результате из общего объема застрявших в комбанках 40 млрд рублей было проведено 30,3 млрд. В бюджеты всех уровней и во внебюджетные фонды по другим обязательствам перечислено 20,6 млрд рублей, в том числе в федеральную казну — 3 млрд рублей. При этом мы контролировали, чтобы освободившиеся деньги не попали напрямую через банки на валютный рынок, а шли в промышленность и сельское хозяйство. Никакого обвала рубля не случилось.

Было принято решение об ужесточении валютного регулирования, в частности об обязательной продаже экспортерами 75 % полученной выручки.

Первым успехом стало одобрение наших шагов президентом Европейского банка реконструкции и развития Хорстом Келером. Проведя переговоры с российским правительством, в которых я тоже участвовал, Келер заявил, что банк продолжит инвестиции в Россию. Одновременно Парижский клуб кредиторов согласился подождать с получением выплат по текущим обязательствам РФ по погашению задолженности странам — участницам клуба. Россия должна была выплатить 600 млн долларов процентов по 40-миллиардному госдолгу, реструктуризированному в 1996 году на 25 лет.

Однако вопросы с выплатами по ГКО по-прежнему решались. В процессе переговоров по ним каждый иностранный партнер старался выцарапать себе больше, чем он хотел или рассчитывал, когда приходил на наш рынок. Мне даже пришлось обратиться к зарубежным коллегам, посоветовать им не быть жлобами, заявив, что жадные и несговорчивые иностранные банки рискуют не получить за ГКО вообще ничего. И, учитывая их предыдущие доходы по ним, это не было бы слишком несправедливо! Следовало искать компромисс, который в конце концов был найден.

В начале октября мы с министром финансов М.М. Задорновым прибыли в Вашингтон и представили проект чрезвычайного бюджета на четвертый квартал 1998 года. Проект предусматривал покрытие бюджетного дефицита за счет кредита МВФ в размере 2,5 млрд долларов. Именно такую сумму российская делегация стремилась выбить у фонда.

Прогнозы Немцова на будущее, при оговорке, что правительство Примакова пойдет по курсу, обозначенному Геращенко, откровенно озадачили американцев: для них инфляция в 8оо%, которая наступит в России, по предсказаниям Немцова, к середине следующего года, настолько же нереальна для осознания, насколько и чудовищна. «При этом, — сказал уже и так напуганным американцам Немцов, — после того как будут отпечатаны тонны новых денег, в стране усилится социальное напряжение, особенно в больших городах, в знак протеста против пагубной экономической политики правительства, — продолжал стращать бывший вице-премьер, — русский люд выйдет на улицы и возьмется за вилы». «Примаков ведет себя как вице-президент», — заявил в Нью-Йорке Борис Немцов. Московские новости. 4 окт. 1998.

Там и произошел веселый случай, который мне припоминают до сих пор. В аэропорту нас атаковали журналисты. Российские были наиболее настырными. Корреспондент, кажется НТВ, стремился узнать, с кем в первую очередь я хочу встретиться. Я и ляпнул, чтобы он отвязался: «С мадам Левински». В Москве меня спросил маленький внук: «Деда, а кто такая Левински?» Пришлось выкручиваться. Кредита тогда, кстати, добиться не удалось. Выход искали самостоятельно.

На недавней встрече боссов думских фракций с Примаковым левые лидеры задали «империалистам из МВФ» настоящую бучу. Зюганов, Харитонов, Николай Рыжков просто изводили нынешних хозяев Белого дома требованиями радикально изменить политику и закончить цацкаться с МВФ. Но тут с места поднялся Виктор Геращенко. Речь верховного банкира была краткой, зато весомой. Суть ее такова. Пока нам не удалось договориться ни с внешними, ни с внутренними кредиторами. Над страной вновь нависла угроза дефолта — неплатежей по займам. в общем, дела и так достаточно плохи. Но если вы, коммунисты, будете и дальше продолжать раскачивать лодку и наезжать на МВФ, то катастрофа и вовсе станет неминуемой.

Борисов А… Ростовский М. // Московский комсомолец. 4 ноя. 1998.

Распоряжением Правительства РФ от 20 ноября 1998 г. № 1642 было создано Агентство по реструктуризации банковской системы (АРКО). Оно занялось санитарной очисткой банковского сообщества от безнадежно больных собратьев. Главным разработчиком плана спасения российской банковской системы стал в ЦБ Андрей Андреевич Козлов. Его поддержал другой зампред — Александр Владимирович Турбанов, ставший генеральным директором АРКО. Я идею одобрил. Чтобы не подвергать опасности провалить проект в Госдуме, мы не стали вносить туда специальный закон об АРКО, а предложили стать соучредителем АРКО правительству.

Денег на реструктуризацию в стране не было, и речь могла идти лишь о поддержке здорового ядра банковской системы. Мы не Верховный Суд и не гестапо, чтобы готовить список смертников, нам следовало с каждым банком работать индивидуально. И коллеги по несчастью не могли рассчитывать, что все они будут вечно живыми.

Все коммерческие банки были разделены на четыре группы: не имеющие проблем; региональные стабильные банки, которые стали опорными в восстанавливаемой банковской системе России; крупные кредитные организации, ставшие банкротами, но которые получили госпомощь ввиду своей социальной и экономической значимости и, наконец, не имеющие перспектив, а потому подлежащие немедленному закрытию.

Особенно сложной была ситуация с банком «СБС-Агро», имеющим более 1 млрд долларов долгов и массу плохих кредитов. По всем правилам его следовало банкротить в первую очередь, но у банка было полторы тысячи филиалов на селе, к тому же он финансировал через фонд льготного кредитования 70 % регионов страны.

Кредиты банкам выдавали под залог 75 % и одной акции. Кроме того, Центробанк брал в залог недвижимость и вводил своего представителя в руководство банка.

Особенно нам досталось за поддержку «СБС-Агро» господина Смоленского, который, по существу, кредитовал в то время почти все сельское хозяйство. Мы выдали банку осенью 1998 года и весной 1999 года по просьбе правительства и местных властей кредит около 5 млрд рублей. Однако выдвинули условие, что в банке будет изменен менеджмент и введены независимые люди, а акции предложены для продажи. Правда, не все получилось, как задумывали, и в конце концов банк пришлось ликвидировать.

Но главный результат того периода: нам удалось сохранить, протащить на пузе, по грязи, как угодно, банковскую систему. Она жива и ни разу не тормозила свою работу, как бы прокуратура ни пыжилась нас обвинить. Я говорил тогда генеральному прокурору РФ В.В. Устинову: «Чего вы по мелочи к нам придираетесь, подайте в суд на правление. Все правление — преступники, раз выдали деньги Александру Смоленскому. Только посмотрите, на что деньги пошли». А кредит был потрачен на расшивку неплатежей одного из самых могучих и крупных банков, на погашение задолженности федерального и местных бюджетов перед поставщиками, которые могли прекратить поставки горючих и смазочных материалов селу и окончательно покончить с нашим сельским хозяйством, сорвав сев.

Нам было известно, что многие коммерческие банки активно участвовали в обналичивании и отмывании денег, нелегальном экспорте капитала за границу. Говорят, в октябре 1998 года на переговорах в Лондоне крупнейшие иностранные банки-кредиторы предложили М.М. Касьянову назвать все счета и суммы, которые наши коммерческие банки, сырьевые и прочие компании увели на Запад. По их оценкам, сумма составила от 700 млрд до 1 трлн долларов. На счетах же российских банков находилось от 25 до 30 млрд долларов.

Евгений Примаков не удержался, чтобы перед журналистами не процитировать высказывание директора-распорядителя МВФ Мишеля Камдессю французской газете «Монд», попросив при этом представителей СМИ в обязательном порядке озвучить сказанное. По словам Камдессю, «в ряде стран Юго-Восточной Азии и Южной Европы, а также в России мы столкнулись с явлениями, которые сильно отличаются от тех, с которыми МВФ имел дело ранее. та модель, которая работала раньше, ныне превращается в препятствие. поэтому при управлении кризисом не следует ограничиваться лишь макроэкономическим подходом. Либерализацию капиталов, которая проводится дезорганизованно, вопреки здравому смыслу, МВФ никогда не поддерживал. И никогда не приветствовал чрезмерную либерализацию спекулятивного капитала, в то время как сохраняются административные препятствия для прямых инвестиций». Зачитав цитату, Примаков оживленно комментировал: «…и это говорит Камдессю:»

Чудеса в решете // Коммерсантъ-Молдова, об ноя. 1998.

В декабре произошло еще одно занимательное событие. Б.Н. Ельцин, под нажимом лоббистов требовавший передачи функций по надзору за банками от Банка России к некоему новому федеральному органу — комитету банковского контроля, подчиненному непосредственно правительству, вдруг изменил свое решение. Он отозвал поправки к закону «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций», назвав их «недоработанными». Переворот не состоялся, угроза лишения независимости ЦБ миновала. На ней настаивал «осколок Чубайса», председатель ФКЦБ Д.В. Васильев. Он предлагал лишить Банк России права регулировать рынок ценных бумаг и, самое главное, исключительного права выдавать и отзывать лицензии кредитным организациям.

Я тогда имел серьезную беседу с председателем Совета Федерации Е.С. Строевым и убедил его в том, что если ЦБ потеряет независимость, то это лишь усугубит кризисную ситуацию.

Наилучшие показатели экономического роста в России отмечались в течение года — с ноября 1998 года по август 1999 года. Тогда темпы роста ВВП оказались самыми высокими как минимум за последнюю треть века. Темпы прироста промышленного производства в среднегодовом исчислении тогда устойчиво держались выше 12 %, в течение одного зимнего квартала — с декабря 1998 года по февраль 1999 года — они превысили даже 20 %. темпы прироста продукции обрабатывающих отраслей в течение полугода составляли 25 %, машиностроения — 30–40 %, легкой промышленности в течение года — 40–50 %, производства электрооборудования — 50–60 %. это был по-настоящему экономический бум. реальный бум. бум на уровне азиатских «тигров» (Гонконга, Сингапура, Кореи, Тайваня). Бум, происходивший в условиях отчасти сходной с проводившейся в них экономической политики — бюджетной, денежной, валютной.

Илларионов А. Слово и дело // Континент. № 134. 2007.

Тогда же Совет Федерации выступил инициатором идеи изменения нынешнего положения ЦБ, планируя внести пакет поправок к закону о Центральном банке. Статус банка они предлагали снизить до статуса государственного учреждения и усилить парламентский контроль над ним. Кроме того, предлагалось запретить Банку России иметь свой пенсионный фонд и прочие фонды для оказания материальной помощи своим сотрудникам, отдать ряд полномочий совета директоров ЦБ Национальному банковскому совету. Эпопея с его созданием была особенно драматичной.

Мой коллега, зампред ЦБ Александр Владимирович Турбанов, курировавший тогда все юридические вопросы, совершенно справедливо сказал, что присвоение ЦБ статуса госучреждения низводит Банк России до «положения какого-то заурядного НИИ или госконторы». Это было (бы) явной ошибкой. Если мы серьезно рассчитывали продолжить рыночные реформы, то зачем было возвращаться назад в смысле развития банковского дела? ЦБ должен оставаться независим в принятии концептуальных решений, принимаемых, естественно, в соответствии с социально-экономической ситуацией в стране.

В апреле 2000 года Комитет по бюджету и налогам рекомендовал Думе принять изменения и дополнения в Закон о Банке России. В предложенном проекте уставной капитал и иное имущество ЦБ провозглашались «федеральной собственностью», а владение, использование и распоряжение ими Центробанк должен был осуществлять от имени РФ. Указывалось так же Банку России продать свои доли в акционерных капиталах других банков — в первую очередь Сбербанка, Внешторгбанка и росзагранбанков. В начале июля проект был принят Думой в первом чтении.

Попытки ограничить полномочия Центробанка тем временем продолжались. В сентябре 2000 года у депутатов Государственной думы и аудиторов Счетной палаты возникли подозрения по поводу неадекватных расходов департамента эмиссионно-кассовых операций Банка России. Палата направила мне письмо с просьбой дать распоряжение о допуске ее сотрудников в центральное и региональные хранилища ЦБ. Пришлось объяснять Сергею Вадимовичу Степашину, что предусмотренных законодательством оснований для проведения ревизии финансово-хозяйственной деятельности хранилищ ЦБ у Счетной палаты нет.

Этот вопрос имеет предысторию. На выходе Банка России из акционерных капиталов банков особенно настаивал после кризиса 1998 года Международный валютный фонд. Мы упирались до 1999 года. Я написал письмо первому заместителю главы МВФ Стэнли Фишеру, объяснил, что мы понимаем озабоченность коллег, что не должны быть там, но в сложившейся ситуации просто некому продать эти банки. Тем более что после кризиса население напугано, поэтому акционирование Сбербанка создаст ненужную панику. С загранбанками же вообще особая ситуация: в некоторых странах центральные банки владеют коммерческими банками в Европе, так что мы не уникальны!

Однако давление продолжалось. Проведение некоей банковской реформы инициировали олигархи, которых представляли председатель совета директоров АКБ «Московский деловой мир» А.Л. Мамут и президент «Альфа-банка» П.О. Авен. Не могли они спокойно смотреть на то, что главный регулятор банковского сообщества владеет контрольными пакетами крупнейших банков. Они призывали правительство поторопить ЦБ выйти из капиталов этих банков. То ли они сами хотели их приобрести, то ли пытались ликвидировать конкурентов, превратив бывшие госбанки в специализированные агентства доставки бюджетных денег до реального сектора.

Виктор Геращенко банковских реформаторов невзлюбил. Настолько, что, как рассказывают, перед заседанием правительства, рассматривавшего будущее банковской реформы, на вопрос одного из руководителей госбанков, скромно ожидавшего вынесения решения: «Ну, как вам реформа?» — сверкнув глазами, ответил: «Какая там, в жопу, реформа!» Вардуль Н. Конец викторианской эпохи // Власть. 26 map. 2002.

Тогдашний премьер-министр М.М. Касьянов меня уговаривал: «Давай формально подпишем обязательство, отвяжемся от МВФ, а потом посмотрим, как дела пойдут…» Однако я предлагал все вопросы о передаче росзагранбанков решать только в рамках законодательства. Скажите, что незаконного в нашем участии в них, я готов выслушать и исправить.

Наконец, в 2000 году я согласился поместить приватизацию загранбанков в перспективный план, и мы с Михаилом Михайловичем подписали соответствующую бумагу в расчете, что никуда не будем спешить. Все было сделано, когда я уже работал в Госдуме.

Еще Счетную палату беспокоило, что доходы сотрудников ЦБ, на ее взгляд, чрезвычайно высоки. Действительно, работники Центробанка обеспечены лучше, чем госслужащие, но это общепринятая практика. Во всем мире служащие центральных банков «болтаются» в своей зарплате между госслужащими и теми, кто работает в коммерческих банках. Но доходы в коммерческих банках при этом существенно выше. В Центральном банке, кстати, зарплату не повышали с 1996 года и до конца 2000 года, когда произошло общее повышение зарплаты госслужащих. Мы также повысили ее с коэффициентом 1,2. Мой официальный оклад составлял 21 тысячу рублей в месяц. К нему имел доплаты за стаж и премии. Так что набегало тысяч пять долларов в месяц.

С В.В. Путиным мы по поводу статуса Центрального банка встречались дважды. Первый раз в октябре 2000 года. Аргументы мои он принимал, так как понимал, что у него и без этих изменений достаточно способов влиять на работу Центрального банка. Правительство одобряет кандидатуры всех членов совета директоров ЦБ, хочет своих людей поставить, может это сделать без проблем, если там думают, что у нас работают непрофессионалы. Оба раза Владимир Владимирович отсылал меня для проработки вопросов к начальнику Государственно-правового управления президента Ларисе Игоревне Брычевой.

В августе 2000 года президент наградил меня орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени и освободил от обязанностей управляющего МВФ от Российской Федерации. Я не был против этого решения, в Международном валютном фонде всегда заседают министры финансов. Я в свое время туда и не просился. В.В. Черномырдин предложил мне после ухода с поста министра В.В. Барчука, больного и не знающего английского языка, временно поездить на заседания МВФ. Я не возражал. Даже когда А.Л. Кудрин попросил меня освободить для него место, я не возражал. На предложение остаться там замом я ответил, что представитель от ЦБ в МВФ уже есть — Т.В. Парамонова.

Так что требовалось лишь оформить изменение указом президента, а СМИ заговорили о моей скорой отставке. Не дождались!

И более подробно о перипетиях с Национальным банковским советом. Идея о создании совета появилась из телеграммы А.Н. Шохина. Он, используя свои дружеские связи с мидовцами (в годы перестройки Александр Николаевич был советником министра иностранных дел СССР Э.А. Шеварднадзе), побывал во Франции и написал, что там существует некий Высший банковский совет. В него входят три члена, назначенные президентом, три человека от двух палат парламента, наконец, три — от правительства. Якобы решают все важнейшие дела банковской системы. Действительно Совет такой во Франции есть, однако выдвигаются в него не депутаты и чиновники, а видные ученые-экономисты, специалисты по денежному обращению. При этом они являются независимыми (nonexecutive) директорами, не имеющими, кроме кабинета и секретарши, ничего. Такие же у них права и обязанности. Никаких решений в day-to-day-бизнесе он не принимает! Да, совет обсуждает глобальные вопросы: изменения ставки рефинансирования, увеличения кредитных окон и т. д. Президента же банка и двух его главных заместителей назначает президент республики. Вот они и отвечают за работу Центрального банка.

Александр Николаевич элементарно напутал и внес сумятицу в мозги наших руководителей. Мне долго портили нервы этими проектами, потом это наследство досталось СМ. Игнатьеву, он спустил этот вопрос на тормозах. В результате у нашего Национального совета сейчас не больше полномочий, чем у французского. Что и требовалось доказать!

ИГНАТЬЕВ С.М.: Много дискуссий было в то время вокруг полномочий Национального банковского совета (НБС). Правительство и ЦБ настаивало на их урезании. Я тоже не готов был доверить НБС утверждение годового отчета Банка России. Отчет — это всегда единый документ, а депутаты предлагали, чтобы Совет утверждал годовую финансовую отчетность. При этом отчет о проводимой ЦБ политике должен был по-прежнему утверждать совет директоров банка. Так что же получится, если одна часть документа будет утверждена, а вторая — нет? При этом у НБС нет своего аппарата, чтобы досконально изучить документы, как же он качественно будет работать с ними?

В результате все-таки было принято решение ограничить полномочия Национального банковского совета и четко прописать их в законе, чтобы избежать конфликта в его взаимодействиях с советом директоров ЦБ. Завести дело в тупик легко, а выходить из него трудно. Не стоило подвергать риску банковскую систему и экономику страны. Следовало исключить все ситуации со смешением полномочий и возможностью вторжения в НЕС в оперативную деятельность Банка России. Предложенный нами набор полномочий и их разделение с советом директоров представлялся оптимальным. В частности, мы были не против того, чтобы НБС устанавливал объем расходов на содержание нашего персонала, пенсионное обеспечение его сотрудников, капитальные вложения и прочие хозяйственные расходы. А вот совет директоров в установленных рамках составлял итоговую смету. Естественно, роль НБС заключается в утверждении отчета ЦБ об исполнении указанных лимитов.

В конце концов, надоело работать, пробивать головой стенки. Срок моих полномочий заканчивался в сентябре 2002 года.

В январе в разговоре с заместителем руководителя Администрации президента И.И. Сечиным я попросил отпустить меня в отставку. Ответ был прямой: «Ты что, одурел?!» (или примерно такой). Я настаивал: «Да у меня диабет, устал, не хочу умереть за рабочим столом».

В феврале примерно такой же вопрос мне задал В.В. Путин. Я опять стал объяснять желание уйти состоянием здоровья. Но Владимир Владимирович жестко спросил: «Небось, к олигархам собрался перейти?!» «Да нет, — ответил я, — все домашние финансовые проблемы я решил, еще работая в Международном Московском банке. — И добавил: — Хорошо бы определиться с моей судьбой до начала депутатских каникул, в мае. Неизвестно, насколько легким будет прохождение нового кандидата через Думу».

Через некоторое время Владимир Владимирович вновь меня приглашает и предлагает: «А что если решить вопрос с вашей отставкой прямо сейчас?» Я возражать, естественно, не стал и сказал, что сделать это лучше всего после моей поездки в Базель, где раз в два месяца мы отчитывались перед главами центральных банков крупнейших стран мира. Возвращался я во вторник, 12 марта.

В тот знаменательный день, 15 марта, я выступал в Думе по поводу создания Наблюдательного совета. По просьбе А.Л. Кудрина, доклад которого был запланирован. Возвращаюсь, в машине раздается звонок Дмитрия Орлова (банк «Возрождение»): «Не слышал сообщения?» Ответил, что нет. Вернулся в Центральный банк, и мои заместители Е.В. Коляскин и Т.В. Парамонова сообщают мне, что в банк звонил президент. Вот тогда я и узнал, что подал в отставку. Для приличия попенял Владимиру Владимировичу: «Владимир Владимирович, вы что, за два дня не могли мне сообщить о моем решении? О нашей договоренности знали только я да моя жена. А сейчас меня разорвут!» Кстати, и Алексей Леонидович Кудрин об указе знал, но молчал, как партизан.

В заключение приведем слова Андрея Илларионова[25]: Настоящий, реальный, устойчивый, или, как говорят на экономическом жаргоне, genuine, экономический рост в России начался в октябре 1998 года. […] За это надо отдать должное правительству Евгения Примакова и новому (старому) председателю Центрального банка Виктору Геращенко. <… > с ним произошло удивительное превращение. Из активного сторонника и организатора денежной эмиссии и инфляции образца 1992–1994 годов в 1998–1999 годах он превратился в некое подобие монетаристского ястреба. Никакой излишней денежной эмиссии, умеренность, аккуратность, сдержанность — вот ведущие принципы политики, проводившейся им теперь.

Причину невероятной метаморфозы, случившейся с Геращенко, следует, видимо. искать в изменении политической обстановки в стране. Одно дело — работать председателем ЦБ при враждебном для него правительстве Гайдара, при президенте Ельцине, бывшем для него воплощением абсолютного зла. И совсем другое дело — работать председателем ЦБ бок о бок с Примаковым, своим многолетним коллегой по спецслужбам. <… >

Конечно, можно сказать, что они оказались счастливыми баловнями судьбы, не вполне понимавшими ни того, что происходит в экономике, ни того, что надо делать. Но, мне кажется, это не вполне справедливо. По крайней мере испортить, остановить, прекратить можно было какой угодно экономический бум. И советчиков, как это сделать, было немало. Да, в общем, и взгляды самих руководителей больших надежд не оставляли. Но — не остановили, не прекратили и не испортили! <… >

Удивительно, каких результатов удается добиваться, если граждане, в том числе и во власти, работают на себя, на свою политическую силу, на свою организацию, на свою власть. <… > Одним из наиболее важных наблюдений для меня тогда стало осознание того, что грамотная экономическая политика в принципе может проводиться и в нашей стране.

Илларионов А. Слово и дело // Континент. № 134. 2007.

Жизнь продолжалась. Когда предложили выбираться в Думу, пошел с интересом: сиди, ничего не делай и повышай свой кругозор. К тому же я понимал, что в законах много дырок и мой опыт может пригодиться при их доработках. На предложение еще и помогать фракции «Родина» я тоже охотно согласился, готов был делать все что потребуется. Если, конечно, будут спрашивать. Однако никто за помощью ко мне так и не обратился.

Вскоре я понял, что никому в Думе не нужен, тем более что запихнули меня в Комитет по собственности, в которой я мало понимаю. Поэтому, когда появилось предложение возглавить наблюдательный совет «Юкоса», я согласился.