Высадка в нормандии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Высадка в нормандии

Балканская стратегия Черчилля, предусматривавшая высадку на Балканах, призвана была предотвратить установление советского контроля над странами Центральной и Юго-Восточной Европы. На заседании Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании 20 августа 1943 года в Квебеке, в частности, обсуждался вопрос, "не помогут ли немцы" вступлению англо-американских войск на территорию Германии, "чтобы дать отпор русским". Однако балканский вариант был отвергнут Рузвельтом и американскими военными. Условия местности на Балканах затрудняли как снабжение высадившихся значительных сил союзников, так и их быстрое продвижение вперед. После того как союзники в сентябре 1943 года высадились в Италии, но были сравнительно легко остановлены уступавшими им по численности и оснащенности силами немцев, стало ясно, что на Балканах неизбежно создастся такой же позиционный тупик.

В Тегеране Черчилль доказывал, что до начала операции "Оверлорд" остается шесть месяцев и поэт ому нежелательно, чтобы англо-американские войска оставались в течение всего этого времени в бездействии. В качестве первоочередной задачи он предлагал занять Рим и блокировать Германию с юга, организовав операции на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Вначале Черчилль дал понять, что предложенные им действия, "возможно, вызвали бы некоторую отсрочку операции через Канал". Затем он высказался более категорично: "Я не могу пожертвовать операциями в Средиземном море только ради того, чтобы сохранить дату 1 мая".

Черчилль предлагал:

1. Довести итальянскую кампанию до захвата Рима и продолжить до условной линии, идущей через Пизу и Римини.

И.В. Сталин, Ф. Рузвельт и У. Черчилль в Тегеране. 1943 г.

2. Предпринять согласованную попытку, чтобы склонить пли заставить Турцию вступить в войну.

3. Или в связи со вступлением Турции, или иным путем, с помощью блокады или десанта, захватить острова в Эгейском море. Это позволит открыть транспортные маршруты через Дарданеллы и Черное море в Россию — быстрее, проще и большего объема, чем существующий путь; если будет принято такое решение, то откроется юго-восточный вход на Балканы.

4. Совершать небольшие набеги через Адриатику с целью снабжения и поддержки югославских партизан.

5. Закрепившись севернее Рима, предпринять высадку в Южной Франции.

6. Или вместо этого тогда же направить экспедицию в верхнюю часть Адриатики, поставив перед ней задачу пробиться через Люблянское ущелье и далее к Австрии и Венгрии.

При этом Черчилль поддерживал проведение "Оверлорда", которому, по его мнению, операции в Средиземноморье помешать не могли. Как он писал в мемуарах, "я мог увлечь Сталина, но на президента угнетающе действовало предубеждение его военных советников, и в споре он то и дело менял свою позицию…"

Черчилль, подобно Рузвельту, считал, что все три союзника должны быть равноценными партнерами в процессе освобождения и установления порядка в странах Центральной и Восточной Европы. Он опасался, что с имением Германии Советский Союз займет главенствующее положение в Европе.

Но такое распыление сил вызвало возражение у будущего командующего союзными силами в операции "Оверлорд" Эйзенхауэра. Рузвельту понравилась идея высадки в Адриатике, чтобы объединиться с партизанами Тито, но в конце концов он внял аргументам американских военных.

Сталин возражал Черчиллю, подчеркивая, что итальянский театр военных действий важен лишь для обеспечения свободы судоходства на Средиземном море, но не имеет существенного значения для дальнейших операций против Германии, так как наступление через Альпы предпринять крайне трудно. По поводу сроков высадки в Северной Франции он сказал, что лучше всего предпринять высадку в мае, а "если осуществить "Оверлорд" в августе… то из-за неблагоприятной погоды в этот период ничего из этой операции не выйдет".

Когда после обеда Рузвельт, сославшись на усталость, удалился, Черчилль заявил: полагаю, что Бог на нашей стороне. Во всяком случае, я сделал все для того, чтобы он стал нашим верным союзником…"

Сталин хладнокровно парировал: "Ну а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что конечно же каждый знает, что дьявол — коммунист. А Бог, несомненно, добропорядочный консерватор…"

Утром 30 ноября состоялось заседание англо-американского Объединенного комитета начальников штабов. Датой начала операции "Оверлорд" установили 1 июня 1944 года, по соображениям секретности сообщив советской стороне, что высадка начнется в мае.

Во время завтрака 30 ноября Рузвельт известил Сталина, что британскими и американскими представителями решено провести "Оверлорд" в мае 1944 года, поддержав его вспомогательным десантом в Южной Франции: "…Насколько сейчас можно судить, наиболее подходящим временем будет период с 15 по 20 мая". В ответ Сталин обещал организовать к маю большое наступление в нескольких местах, с тем чтобы сковать немецкие дивизии на Восточном фронте и не дать немцам возможности создать какие-либо затруднения для "Оверлорда".

В действительности к тому времени Рузвельт и Черчилль собирались осуществить высадку не в мае, а в начале июня. Возможно, они сознательно сообщили Сталину более раннюю дату высадки, чем было запланировано, чтобы он действительно начал большое наступление Красной армии в середине мая и тем самым отвлек часть немецких сил из Франции. Но в итоге Сталин перехитрил своих партнеров.

Как известно, высадка в Нормандии началась 6 июня 1944 года. А большое советское наступление в Белоруссии началось только 23 июня, уже после того, как Гитлер перебросил с Восточного фронта на Западный свой главный резерв — 2-й танковый корпус СС, а также значительные силы люфтваффе. В результате операция "Багратион" стала одной из наиболее успешных операций Красной армии за все время войны.

1 декабря американский президент предложил расчленить Германию на пять независимых государств, а Рурскую и Саарскую области, Гамбург и район Кильского канала поставить под международный контроль. Черчилль поддержал идею о расчленении Германии, предложив включить Баварию и другие южные немецкие провинции в так называемую Дунайскую конфедерацию, которую он предлагал создать после войны. Пруссия также подлежала отделению и изоляции от Германии.

Конференция в Тегеране обсудила также польский вопрос. Черчилль и Рузвельт пытались побудить Сталина к восстановлению отношений с правительством Польши в Лондоне, прерванных Советским Союзом в апреле 1943 года, после того как оно потребовало расследования катынского преступления. К тому времени и премьер, и президент не сомневались, что это советских рук дело (это Черчилль признал и в мемуарах). Об этом им сообщали дипломатические ведомства и разведывательные органы. Однако ради сохранения союза и Черчилль, и Сталин делали вид, что верят сталинской версии, будто поляков в Катыни убили немцы. Публично признать Сталина виновным в преступлении против человечности было для Рузвельта и Черчилля делом немыслимым. После этого им пришлось бы объяснять своей общественности, почему они вступили в союз с таким чудовищем, и сделать это удовлетворительным образом не представлялось возможным.

Дядюшка Джо лицемерно заявил, что "Россия не меньше других, а больше других держав заинтересована в хороших отношениях с Польшей, так как Польша является соседом России. Мы — за восстановление, за усиление Польши. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне". Условием восстановления каких-либо связей с ним Сталин выдвинул прекращение польским эмигрантским правительством "антисоветской политики". Черчилль безуспешно пытался убедить Сталина помириться с лондонскими поляками, убеждая его, что "мы должны победить Гитлера, а потому у нас нет времени на споры и обвинения". Британский министр полагал, что народы малых стран должны иметь свободу и жить спокойной и мирной жизнью.

Во время одного из совместных обедов в Тегеране произошел замечательный инцидент. Его хорошо описал в своих мемуарах Черчилль: "Обедали мы у Сталина, в узкой компании: Сталин и Молотов, президент, Гопкинс. Гарриман, Кларк Керр, я, Иден и наши переводчики. Усталости от трудов заседания как не бывало, было довольно весело, предлагалось много тостов. Как раз в это время в дверях появился Эллиот Рузвельт, который прилетел, чтобы присоединиться к своему отцу; кто-то жестом пригласил его пойти. Поэтому он вошел и занял место за столом. Он даже вмешивался в разговор и впоследствии дал весьма пристрастный и крайне неверный отчего том, что он слышал. Сталин, как рассказывает Гопкинс, сильно меня "поддразнивал", но я принимал это спокойно до тех пор, пока маршал в шутливом тоне не затронул серьезного и даже жуткого вопроса наказания немцев. Германский генеральный штаб, сказал он, должен быть ликвидирован.

Вся сила могущественных армий Гитлера зависит примерно от 50 тысяч офицеров и специалистов. Если этих людей выловить и расстрелять после войны, военная мощь Германии будет уничтожена с корнем.

Здесь я счел нужным сказать:

"Английский парламент и общественное мнение никогда не потерпят массовых казней. Даже если в период военного возбуждения и будет дозволено начать их, английский парламент и общественное мнение после первой же массовой бойни решительно выступят против тех, кто несет за это ответственность". Советские представители не должны заблуждаться на этот счет".

Однако Сталин, быть может, только шутки ради продолжал говорить на эту тему.

"50 тысяч, — сказал он, — должны быть расстреляны".

Я очень рассердился.

"Я предпочел бы, — сказал я, — чтобы меня тут же вывели в этот сад и самого расстреляли, чем согласиться запятнать свою честь и честь своей страны подобным позором".

Здесь вмешался президент. Он внес компромиссное предложение. Надо расстрелять не 50 тысяч, а только 49 тысяч человек. Этим он, несомненно, рассчитывал свести все к шутке. Идеи тоже делал мне знаки и жесты, чтобы успокоить меня и показать, что это шутка. Однако в этот момент Эллиот Рузвельт поднялся со своего места в конце стола и произнес речь, в которой выразил свое полное согласие с планом маршала Сталина и свою полную уверенность в том, что американская армия поддержит его. Здесь я не выдержал, встал из-за стола и ушел в соседнюю комнату, где царил полумрак. Я не пробыл там и минуты, как почувствовал, что кто-то хлопнул меня сзади руками по плечам. Это были Сталин и Молотов; оба они широко улыбались и с живостью заявили, что они просто шутили и что ничего серьезного они и не думали. Сталин бывает обаятелен, когда он того хочет, и мне никогда не приходилось видеть, чтобы он проявлял это в такой степени, как в этот момент. Хотя в то время — как и сейчас — я не вполне был уверен, что все это была шутка и что за ней не скрывалось серьезного намерения, я согласился вернуться к столу, и остальная часть вечера прошла очень приятно".

Сейчас не приходится сомневаться, что в данной шутке была только доля шутки. Сталин и Молотов были вполне серьезны и в тот вечер прощупывали реакцию союзников на свое людоедское предложение. И в дальнейшем они максимально задерживали возвращение из плена германских офицеров и генералов. А нескольких наиболее опасных генералов, возможно, даже отравили, чтобы не допустить их возвращения в Германию. Но подобные меры были абсолютно бесполезны в качестве попытки воспрепятствовать возрождению германских вооруженных сил. Ведь подавляющее большинство офицеров, генералов и адмиралов вермахта, равно как и войск СС, оказались в плену у западных союзников и сравнительно быстро обрели свободу.

Черчилль тоже воспринял сталинскую идею вполне серьезно. Вот как вспоминал британский премьер об этой беседе в записке от 19 апреля 1944 года к Кадогану: "Сталин говорил о казне огромного количества, свыше пятидесяти тысяч человек, штабных офицеров и военных экспертов. Затрудняюсь сказать, шутил ли он или говорил всерьез. Царила обстановка мрачного веселья. Сталин также заявил, что потребует на неопределенный период четыре миллиона немецких мужчин на работы по восстановлению России".

Черчилль категорически возражал против хладнокровного убийства солдат, сражавшихся за свою родину. Он полагал, что будет справедливо, если военные преступники, совершившие варварские преступления, предстанут перед судом, но был против наказания людей в политических целях.

В Тегеране пытались решить вопрос, стоит ли разделить Германию на несколько государств. Сталин идею разделения горячо поддерживал. Рузвельт с ним согласился. Черчилль заявил, что он в принципе не против, но главным считает отделение Пруссии — центра немецкого милитаризма.

Тогда Рузвельт предложил план раздела Германии на семь частей, пять из которых будут самостоятельными государствами, а две будут находиться под управлением Объединенных Наций или под каким-либо другим видом международного управления. Под двумя последними имелись в виду зона Кильского канала и бывшие ганзейские города — Бремен. Гамбург и Любек, а также Рурская и Саарская области. Автономными, а фактически независимыми государствами должны были стать 1. Пруссия (в урезанном виде), Ганновер и Северо-Запад; 2. Саксония и район Лейпцига; 3. Гессен-Дармштадт, Гессен-Кассель и районы к югу от Рейна; 4. Бавария; 5. Баден-Вюртемберг.

Черчилль предложил альтернативный план. Пруссия должна быть отделена от Германии. Также южные земли (Бавария. Баден, Вюртемберг, Саксония) должны были стать частью конфедерации Дунайских государств, в которую должны были также войти Австрия, Венгрия и другие Балканские государства. По всей видимости, Черчилль осознавал нереализуемость своей идеи как с Дунайской конфедерацией, так и с довольно искусственным разделением Германии. Скорее всего, он выдвинул свой план, чтобы затянуть дискуссию и не допустить принятия каких-либо определенных решений по германскому вопросу. Когда Черчилль поинтересовался у Сталина, как ему нравится идея с Дунайской федерацией, Сталин заявил, что все немцы одинаковы и дрались как дьяволы и ему пришелся по душе план президента, поскольку есть вероятность, что с его помощью удастся ослабить Германию. Он особо подчеркнул, что категорически против объединения даже части Германии в конфедерацию, поскольку тем самым немцы получат прекрасную возможность для возрождения сильного государства. Рузвельт согласился с утверждением, что все немцы — агрессивные и стойкие воины, но, по его мнению, управлять ими в пределах небольших союзов будет вполне возможно. Черчилль тут удачно подловил своих партнеров. Он возразил, что если Германия будет разделена на небольшие независимые государства и они не войдут ни в какие союзы, то рано или поздно они воссоединятся и бросят вызов своим противникам. На что Сталин ответил: "Нет, Россия не допустит этого". Черчилль воспользовался этой проговоркой и поинтересовался у Сталина, не собирается ли тот разделить всю Европу на небольшие государства, слабые и обособленные. Сталин ответил, что даже не рассматривал такой вопрос, и добавил, что только Германия должна быть разделена, а другие страны нет, "например, Польша станет сильным государством, так же как Франция и Италия…". Тут Черчилль напомнил, что ранее упрекал Францию за слабость и ругал польское правительство в Лондоне за амбициозные представления о том, какое положение Польша могла бы занимать в Европе.

20 декабря 1943 года Черчилль попросил Идена завести с поляками разговор о границах на основе формулы, о которой договорились со Сталиным (линия Одера на западе, линия Керзона на востоке), и посоветовать им принять это предложение. Тем самым польская территория сдвинулась бы на запад на 300–400 миль и она получила бы 150 миль морского побережья. Одна фраза из меморандума, отправленного Черчиллем Идену в качестве руководства, подошла к самой сути спорных вопросов: "Вам следует дать им понять, что, завладев нынешними немецкими территориями до Одера и твердо удерживая их, они окажут услугу Европе: ведь тогда будет создан базис дружественной политики по отношению к России и тесного сотрудничества с Чехословакией".

Герберт Фейс так формулирует главную проблему, которая стояла перед Черчиллем в польском вопросе: "Как запретить Советскому Союзу сделать Польшу своим придатком, не повредив военному сотрудничеству?" И решение всегда принималось в пользу военного сотрудничества.

Возвращаясь в Лондон из Москвы, Бенеш заехал в Марракеш, где восстанавливал силы Черчилль, и рассказал ему о своем пребывании в Москве. В более позднем отчете об этой беседе Бенеш писал: "Его |Черчилля| реакция была бурной. Он считал, что поляки должны принять требования Москвы; что, приехав в Лондон, я должен сначала информировать Идена, а потом Миколайчика, а затем вместе с Иденом уговорить поляков на правах их друга тотчас же принять решение вступить в переговоры с Москвой и согласиться на предложение Сталина".

В послании Рузвельту от 6 января 1944 года Черчилль писал, что собирается, вернувшись в Лондон, сделать все возможное, чтобы заставить польское правительство "… принять территориальные предложения Советского Союза, выработанные в Тегеране, а потом заявить о своей готовности защищать границу, проходящую по Одеру, как бастион от любой агрессин Германии против России, а также всемерно поддержать урегулирование территориальных вопросов. Это будет их долгом перед европейскими державами, которые дважды их спасали".

5 января польское правительство в Лондоне обратилось к полякам, одновременно опубликовав заявление Объединенным Нациям, в основном повторяющее обращение к польскому народу. В этом заявлении утверждалось, что соглашение с Советским Союзом крайне желательно и что в ближайшее время польская власть будет господствовать на освобожденной территории, в связи с чем Советский Союз должен уважать права и интересы Польской Республики и ее граждан. В нем говорилось и о том, что польским подпольщикам 27 октября уже приказано более интенсивно вести борьбу против немцев и избегать каких-либо конфликтов с советскими войсками, входящими в Польшу, и, напротив, сотрудничать с советскими командующими "…в случае возобновления польско-советских отношений".

20 января 1944 года Черчилль заявил Миколайчику: "Британское правительство считает, что Польша должна быть сильной, независимой и свободной". Но добавил: "От линии Керзона до Одера". Он предупредил Миколайчика, что Великобритания и Соединенные Штаты не станут воевать с Советским Союзом из-за польских границ. Черчилль объяснил, что британское и советское правительства гарантируют эти границы, если Польша их примет, но объяснил, что Рузвельт этого сделать не может. Описывая жестокие порядки, которые Красная армия установит в Польше, Миколайчик попросил союзников найти способ ввести в Польшу войска с целью помочь польской администрации на освобожденных территориях и предоставить населению защиту от советских войск. Записку соответствующего содержания Миколайчик передал Черчиллю в конце беседы.

Черчилль пытался убедить Миколайчика изменить состав польского правительства в Лондоне в соответствии с советскими пожеланиями. Но Сталину нужно было не просто польское правительство, дружественное СССР, а польское коммунистическое правительство, полностью зависимое от Советского Союза. Черчиллю, как и Рузвельту, не нравилось, что Сталин стремится к полному доминированию в Восточной Европе, создавая там правительства по собственному произволу и не допуская туда наблюдателей из других стран.

22 января 1944 года, выступая в палате лордов, Черчилль говорил: "Термин "безоговорочная капитуляция" не означает, что немцы как народ будут порабощены или уничтожены. Однако он означает, что в момент капитуляции союзники не будут связаны с ними каким-либо договором или обязательством… Безоговорочная капитуляция означает, что победители получают полную свободу действий. Это не значит, что они имеют право вести себя наподобие варваров или хотят отгородить Германию от остальных наций Европы".

В тот же день Гарриман поздравил Черчилля с благополучным возвращением в Британию из Карфагена, где тот перенес серьезное заболевание, и, кроме того, написал: "Русский медведь много требует, да еще и кусает руки, которые его кормят".

А неделей раньше, 15 января 1944 года, Европейская консультативная комиссия определила примерные границы будущих оккупационных зон в Германии. Советская зона начиналась южнее Любека на Балтике и далее занимала пространство между Одером и Эльбой. Из советской зоны исключался Большой Берлин, который должны были совместно оккупировать войска трех держав. Англии доставалась северо-западная зона, а США — юго-западная. Затем последовали только незначительные изменения в границах. Окончательно границы зон оккупации были оформлены соглашением от 12 сентября 1944 года в рамках Европейской консультативной комиссии в Лондоне. Советская оккупационная зона описывалась так: "Территория Германии (включая провинцию Восточная Пруссия), расположенная к востоку от линии, проходящей от пункта на берегу Любекского залива, где сходятся границы Шлезвиг-Гольштейна и Мекленбурга, по западной границе Мекленбурга до границы провинции Ганновер, затем по восточной границе Ганновера до границы Брауншвейга, затем по западной границе прусской провинции Саксония до западной границы Ангальт, далее по западной границе Ангальт, затем по западной границе прусской провинции Саксония и западной границе Тюрингии до пересечения ее с баварской границей и далее на восток по северной границе Баварии до чехословацкой границы 1937 года, занимается вооруженными силами СССР, за исключением района Берлина, для которого… предусматривается особый порядок оккупации".

На Ялтинской конференции в феврале 1945 года к зонам оккупации была добавлена французская зона, а ее границы были определены соглашением, заключенным на Потсдамской конференции 26 июля 1945 года.

15 сентября 1944 года Черчилль и Рузвельт на конференции в Квебеке подписали следующее соглашение: "На совещании между президентом и премьер-министром об оптимальных мерах предотвращения перевооружения Германии установлено, что основным вопросом является будущее управление Руром и Сааром. Легкость, с которой металлургическая, химическая и электронная промышленность Германии может быть конвертирована с мирных рельсов на военные, уже поразила нас своим горьким опытом. Надо также помнить: немцы разрушили большую часть промышленности России и других ее соседей-союзников, и по законам справедливости эти пострадавшие страны должны иметь право забрать себе технику, необходимую им для возмещения своих потерь. Следовательно, упоминавшаяся промышленность Рура и Саара будет неизбежно демонтирована и прекратит существование. Решено, что эти два района должны находиться под контролем какого-нибудь органа международной организации, который будет наблюдать за демонтажем этих отраслей и гарантировать, чтобы они путем каких-нибудь ухищрений не возобновили свою работу. Настоящая программа уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре предусматривает конверсию Германии в страну изначально сельскохозяйственную и пасторальную по своему характеру. Премьер-министр и президент пришли к общему мнению по поводу этой программы".

У. Черчилль. Ф. Рузвельт и И.В. Сталин на Ялтинской конференции

Когда американский министр финансов Моргентау в Квебеке впервые предложил Черчиллю свой план "пасторализации" Германии, то, по словам Моргентау, британский премьер гневно возразил, уж не приехал ли он в Квебек обсуждать схему, которая привяжет Англию к мертвецу? Но в конце концов Моргентау убедил Черчилля, что ограбление Германии поможет более быстрому восстановлению Англии, хотя опыт ситуации, сложившейся после Первой мировой войны, свидетельствовал об обратном. Практически Черчилль согласился с планом Моргентау только для того, чтобы получить еще 6 % млрд американской помощи по ленд-лизу до конца войны с Японией, в том числе на 3.5 млрд — вооружений и боевой техники, что позволит перевести промышленность на мирные рельсы и заняться экспортными отраслями.

Однако план Моргентау оказался мертворожденным. Очень скоро советники убедили и президента, и премьера, что незачем загонять Германию в каменный век. И Черчилль заявил, что "идея сделать Германию "пасторальной" не приживется". А очень скоро необходимость противостоять СССР вынудила западных союзников активно заняться восстановлением промышленности в западных оккупационных зонах Германии, и тем же самым вынужден был заняться Сталин в советской оккупационной зоне.

4 мая 1944 года Черчилль направил Идену записку: "Следует составить для кабинета, а вероятно, и для имперской администрации документ, в котором бы кратко излагались острые разногласия между нами и советским правительством, возникшие в Италии, Румынии, Болгарии, Югославии и особенно в Греции… Основной вопрос заключается в следующем: собираемся ли мы дать свое молчаливое согласие на установление власти коммунистов на Балканах и, вероятно, в Италии?.. Я придерживаюсь мнения, что нам следует сделать твердые выводы по этому вопросу, и, если мы решим сопротивляться вторжению и распространению коммунизма, это надо им ясно показать, как только позволит военная ситуация. Но прежде всего надо посоветоваться с Соединенными Штатами".

Но реально сопротивляться продвижению коммунизма до конца войны означало вступить в открытый конфликт с Красной армией, которая несла коммунизм на своих штыках. А в условиях, когда Германия еще не капитулировала, на такой конфликт не могли решиться ни Рузвельт, ни Черчилль.

6 июня 1944 года Черчилль сообщил Сталину долгожданную весть о высадке в Нормандии: "Все началось хорошо. Мины, препятствия и береговые батареи в значительной степени преодолены. Воздушные десанты были весьма успешными и были предприняты в крупном масштабе. Высадка пехоты развертывается быстро, и большое количество танков и самоходных орудий уже на берегу. Виды на погоду сносные, с тенденцией к улучшению". Сам британский премьер немало поспособствовал успеху высадке, выдвинув идею создания искусственных портов. Благодаря этому отпала необходимость немедленного захвата хорошо укрепленных французских портов.

Высадка союзников в Нормандии, Дюнкерк. 1944 г.

11 июня 1944 года Сталин в послании Черчиллю выразил восхищение успешной высадкой союзников в Нормандии: "Как видно, десант, задуманный в грандиозных масштабах, удался полностью. Я и мои коллеги не можем не признать, что история войн не знает другого подобного предприятия с точки зрения его масштабов, широкого замысла и мастерства выполнения. Как известно, Наполеон в свое время позорно провалился со своим планом форсировать Ла-Манш. Истерик Гитлер, который два года хвастал, что он осуществит форсирование Ла-Манша, не решился сделать даже намек на попытку осуществить свою угрозу. Только нашим союзникам удалось с честью осуществить грандиозный план форсирования Ла-Манша. История отметит это дело как достижение высшего порядка".

24 июня Сталин заверил Черчилля, что не собирается учреждать на территории Польши советскую администрацию, это придется сделать самим полякам. Настоящая задача возложена на Национальный совет Польши или его дочерние организации, так как подпольные элементы, возглавляемые польским правительством в Лондоне, оказались недолговечными и эфемерными. Относительно Миколайчика Сталин сказал, что не отказывается от встречи с ним, но будет лучше, если тот обратится к Национальному совету Польши.

Сталин понимал, что союзники, занятые сейчас боями в Нормандии, не будут особенно заступаться за лондонских поляков, чтобы лишний раз не конфликтовать с ним.

Для Миколайчика это пока что было неприемлемо. В Лондоне он дважды разговаривал с русским послом при лондонском правительстве Польши Лебедевым. Во время второй беседы тот предложил лондонскому правительству избавиться от некоторых своих членов, в частности от президента Рачкевича и начальника штаба Соснковского, и не обращаться в Международный Красный Крест по поводу расстрела польских офицеров в Катыни. Миколайчик рассмеялся над предложениями посла и заметил: "Вы просите меня, бывшего министра правительства Сикорского, предать это правительство!" Русский посол кивнул, и Миколайчик заметил: "Тогда нам с вами не о чем разговаривать!"

20 июля 1944 года Сталин создал просоветский Польский комитет национального освобождения в Хелме, вскоре переведенный в Люблин. Он претендовал на роль альтернативного польского правительства.

22 июля поляки и Варшаве перехватили по радио приказ командующего 4-й немецкой танковой армией своим частям отступить западнее Вислы.

Вечером 29 июля радиостанция в Москве, известная как станция Костюшко, обратилась к жителям Варшавы от имени Союза польских патриотов, созданного по приказу Сталина: "Варшава, несомненно, слышит шум битвы, которая вскоре принесет ей освобождение…" И далее: "Польская армия, обученная в СССР, входящая на территорию Польши, теперь присоединилась к Народной армии, в результате чего сформирован корпус польских вооруженных сил, вооруженная рука нашей нации в борьбе за независимость".

Станция призывала жителей Варшавы присоединиться к борьбе. "Для Варшавы, не сдающейся, а продолжающей борьбу, настал час действовать. Немцы в Варшаве, несомненно, будут защищаться… Они обрекут город на разрушение, а ею жителей — на гибель… Поэтому во сто раз больше, чем когда-либо, необходимо помнить, что… прямая, активная борьба на улицах Варшавы, в ее домах, на заводах и в магазинах не только ускорит момент окончательного освобождения, но и сохранит национальную собственность и жизни наших братьев. Поляки, время освобождения близко! К оружию! Нельзя терять ни мгновения!"

Именно после этого призыва командование Армии Крановой, подчинявшейся польскому правительству в Лондоне, привело в действие план восстания.

30 июля прибывший в Москву Миколайчик имел первую беседу с Молотовым. Нарком иностранных дел сухо спросил: "Зачем вы сюда приехали? Что вы имеете сказать?" И, согласно отчету, позже опубликованному Миколайчиком, добавил: "Скоро мы возьмем Варшаву, мы уже примерно в шести милях от нее!"

Миколайчик выразил готовность сотрудничать как с ПКНО, так и с Kpaсной армией, но по-прежнему настаивал, что только его правительство является единственным законным правительством Польши. После итого Сталин раздумал всерьез помогать варшавским повстанцам, начавшим 1 августа восстание. Прямого "стоп-приказа" не последовало. Было слишком неудобно перед англо-американским общественным мнением прекращать наступление на центральном участке фронта как раз после начала восстания. Проще было наступать, но так, чтобы Варшаву до поры до времени не брать.

22 августа Сталин ответил на совместное послание Рузвельта и Черчилля, просивших оказать помощь Варшавскому восстанию. Он взваливал вину за происходящее в городе на кучку преступников, которые несут смерть хорошим людям, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию. Более того, он писал, что с военной точки зрения создалось весьма невыгодное для русских положение, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве.

Черчилль горел желанием ответить, что самолеты союзников будут посланы в любом случае, а уж советским властям решать, давать или нет убежище любому самолету союзников, который пересечет советскую линию фронта. Но Рузвельт отказался подписывать подобное послание, поскольку считал, что это не пойдет на пользу общей перспективе войны.

13 сентября 47-я армия и 1-я армия Войска польского заняли правобережное предместье Варшавы Прагу. Однако советские войска не поддержали мужественную попытку польских частей 1-й армии Войска польского под командованием генерала Берлинга форсировать Вислу в непосредственной близости к Варшаве. 16–19 сентября через Вислу переправилось до шести батальонов пехоты; 23 сентября под натиском превосходящих сил противника поляки, понеся большие потери, вынуждены были вернуться на восточный берег. Десант был почти полностью уничтожен немцами. Как кажется, это была запланированная неудача. 2 октября восставшие вынуждены были капитулировать. Погибли десятки тысяч варшавян, в том числе около 16 тыс. бойцов Армии Крайовой. Примерно столько же около 17 тыс. убитыми и пропавшими без вести потеряли и немцы. Около 20 тыс. бойцов АК попало в плен.

Рузвельт и Черчилль не решились на какие-либо серьезные меры давления на Сталина, чтобы заставить его оказать действенную помощь отрядам Армии Крайовой в Варшаве и не преследовать бойцов АК на освобожденных советскими войсками территориях. Собственно, у руководителей Англин и США был тогда единственный рычаг давления на Сталина — это приостановка поставок по ленд-лизу. Однако это вряд ли заставило бы дядюшку Джо изменить свою политику в польском вопросе. Скорее всего, он бы просто на время приостановил под предлогом недостатка снабжения активные боевые действия на советско-германском фронте, позволив немцам перебросить дополнительные силы дли борьбы против западных союзников, чтобы затормозить продвижение англо-американских войск. А потом, когда германские войска на востоке оказались бы серьезно ослаблены, возобновил бы наступление и быстро достиг бы границ Рейха. Разумеется, такой вариант развития событий мог привести только к дополнительным потерям в рядах американской и британской армий и Рузвельта и Черчилля никак не устраивал. Поэтому они и не предпринимали серьезных попыток защитить польские интересы.

В октябре 1944 года Черчилль вновь посетил Москву. 9-го числа он поднес Сталину свой портрет с дарственной надписью. Они обсудили польскую проблему, но к согласию так и не пришли. Сталин соглашался лишь на включение нескольких "лондонских поляков" в состав коммунистического люблинского правительства. То, что он так и не помог героически сражавшимся в Варшаве повстанцам Армии Крайовой, не должно было оставить у Черчилля каких-либо иллюзий, что дядюшка Джо собирается поставить Польшу под полный советский контроль.

Обсудили также балканские дела. Согласно советской записи, Черчилль заявил, что "подготовил довольно грязный и грубый документ, на котором показано распределение влияния Советского Союза и Великобритании в Румынии, Греции, Югославии, Болгарии. Таблица составлена им для того, чтобы показать, что думают по этому вопросу англичане. Американцы будут поражены этим документом. Но Маршал Сталин — реалист, он, Черчилль, тоже не отличается сентиментальностью, а Иден — это совсем испорченный человек. Он, Черчилль, не показал этого документа Британскому Кабинету, но Британский Кабинет обыкновенно соглашается с тем, что он, Черчилль, и Иден предлагают. Что касается парламента, то в парламенте у Кабинета большинство, да если и показать парламенту этот документ, он все равно ничего в нем не поймет.

Тов. Сталин говорит, что 25 %, предусмотренные для Англии в Болгарии, не гармонируют с другими цифрами таблицы. Он, тов. Сталин, считал бы необходимым внести поправки, а именно предусмотреть для Советского Союза в Болгарии 90 %, а 10 % — для Англии.

Черчилль заявляет, что англичан болгары сильно оскорбили. В прошлой войне они очень плохо вели себя по отношению к англичанам, напав на Румынию. В нынешней войне болгары были очень жестокими по отношению к югославам и грекам. Он, Черчилль, не может допустить, чтобы после всего этого болгары сидели с союзниками за одним столом.

Тов. Сталин заявляет, что Болгарию, конечно, нужно наказать.

Иден заявляет, что в Румынии англичане являются зрителями, но в Болгарии они хотели быть немного больше, чем зрителями.

Молотов спрашивает, относится ли сюда турецкий вопрос.

Он, Черчилль, конечно, не касался турецкого вопроса, а лишь хотел показать, что у англичан на уме. Он, Черчилль, очень обрадован тем, насколько близкими оказались точки зрения обеих сторон. Он полагает, что можно будет еще раз встретиться и решить вопрос окончательно.

Тов. Сталин говорит, что если речь идет о Турции, то он должен сказать, что по Конвенции в Монтре Турция имеет все права на Проливы, в то время как Советский Союз очень мало имеет прав. По Конвенции в Монтре у Советского Союза столько же нрав, как и у японского императора. Он, тов. Сталин, считает, что необходимо обсудить вопрос о пересмотре Конвенции в Монтре, так как она совершенно не соответствует современной обстановке.

Черчилль заявляет, что Турция потеряла сейчас права на вступление в войну. Она не вступала в войну раньше потому, что боялась Германии, так как у нее не было современного оружия. Кроме того, турки не только не умеют обращаться с современным оружием, но и не имеют многочисленных подготовленных войск.

Тов. Сталин замечает, что у турок сейчас во Фракии сосредоточено 26 дивизий. Неясно, против кого они сосредоточили эти дивизии.

Черчилль заявляет, что турки боялись болгар, так как немцы передали болгарам захваченное у французов оружие. В нынешней войне Турция научилась бояться Болгарин. Смотря в будущее, он, Черчилль, может сказать, что бри ганская политика не состоит в том, чтобы не дать России доступа к теплым морям и великим мировым океанам. Напротив, британцы считают, что эта задача составляет элемент русско-британской дружбы. Теперь не существует политики Дизраэли и Керзона. Какие изменения, по мнению Маршала Сталина, нужно будет сделать в Конвенции в Монтре?

Тов. Сталин отвечает, что он не может сказать, какие нужны изменения и чем нужно заменить конвенцию, но он чувствует, что конвенция не соответствует современной обстановке и нацелена против России. Он, тов. Сталин, хотел бы спросить Черчилля, согласен ли он в принципе, что конвенцию нужно изменить. В самом деле, не может такая большая страна, как Советский Союз, быть под страхом того, что такая небольшая страна, как Турция, может закрыть Проливы и поставить под вопрос наш экспорт, импорт или оборону. Он, тов. Сталин, не хочет ущемить суверенитета Турции, но нельзя терпеть такое положение, когда Турция держит за горло советскую торговлю и судоходство.

Черчилль отвечает, что он в принципе разделяет этот взгляд Маршала Сталина, но считает, что этот вопрос лучше зафиксировать на бумаге немного позже, так как в противном случае Турция может испугаться и подумать, что у нее требуют уступки Стамбула. Черчилль придерживается того взгляда, что Россия должна получить возможность выхода к Средиземному морю как для военных, так и торговых судов. Мы надеемся, говорит Черчилль, работать в этом вопросе дружно с Советским Союзом, но мы хотели бы подойти к этому вопросу осторожными шагами, чтобы не испугать Турции. Если бы Советский Союз и Англия сидели за общим столом и составляли бы соглашение о перемирии и если бы русские просили о том, чтобы англичане согласились с предоставлением советским судам, военным и торговым, возможности входа в Средиземное море, то он, Черчилль, сказал бы, что Великобритания против этого не возражает.

Тов. Сталин отвечает, что он не торопит Черчилля с этим вопросом, но хотел бы его предупредить, что такой вопрос стоит у Советского Союза. Он, тов. Сталин, хотел бы, чтобы Черчилль признал, что постановка такого вопроса законна.

Черчилль отвечает, что он согласен с этим не только в принципе, но и считает, что Советский Союз должен взять на себя инициативу заявить о своем взгляде, что нужно изменить конвенцию и сообщить Соединенным Штатам о том, что Советский Союз думает по этому вопросу. Со своей стороны, британское правительство считает претензии Советского Союза в принципе справедливыми и морально обоснованными.

Черчилль заявляет, что тот подход к Балканам, который он изложил, предотвратил бы возникновение гражданской войны там из-за различия идеологий. Он, Черчилль, считает, что союзники не могут разрешить балканским народам иметь небольшую гражданскую войну после того, как союзники закончат великую войну. Раздор на Балканах должен быть прекращен авторитетом и властью трех великих держав. Мы должны, говорит Черчилль, сказать балканским народам, что эти вопросы решены тремя державами и что они должны руководствоваться советом трех великих держав. Британия ни в коем случае не будет навязывать короля Югославии, Греции или Италии, но в то же время Британия считает, что народы должны иметь право на плебисцит в мирное время. Что бы ни предпочли народы в конечном счете — монархию или другой режим, — они должны иметь возможность высказать свою волю свободно. Он, Черчилль, хотел бы спросить Маршала Сталина, не возражает ли он против сотрудничества с королем, если король будет избран народом.

Тов. Сталин отвечает, что он не возражает.

Черчилль заявляет, что англичане надеются, что в Северной Италии власть будет осуществляться под руководством армии союзников. Англичане не ценят итальянского короля, но англичане не хотят, чтобы в Италии после или до ухода оттуда вооруженных сил союзников возникла гражданская война. Мы, говорит Черчилль, хотели бы, чтобы советское правительство затормозило деятельность итальянских коммунистов, чтобы итальянские коммунисты не будоражили Италию и не создавали там возбуждения. Все можно будет решить демократическим путем, но мы, заявляет Черчилль, не хотим беспорядков в Италии, где находятся войска союзников, ибо эти беспорядки могут привести даже к столкновениям с войсками. Рузвельт относится благосклонно к итальянцам, хотя ему, Черчиллю, это не нравится. Тут дело в том, что в штате Нью-Йорка много итальянских голосов.

Тов. Сталин говорит, что ему трудно повлиять на итальянских коммунистов, он не знает национальной обстановки в Италии. Кроме того, в Италии нет советских войск, в противоположность Болгарии, где они имеются и где мы можем приказать коммунистам не делать того-то и того-то. Но если он, тов. Сталин, будет давать какие-либо советы Эрколи, то Эрколи может послать его к черту, ибо он, тов. Сталин, совсем не знает национальной обстановки в Италии. Другое дело, когда Эрколи был в Москве, он мог с ним беседовать. Он, товарищ Сталин, может лишь сказать, что Эрколи — умный человек и что он не пойдет на какую-либо авантюру.

Черчилль говорит, что пусть все же итальянские коммунисты не будоражат Италию.

Тов. Сталин заявляет, что нужно было бы исправить цифру по Болгарии.

Черчилль отвечает, что, вообще говоря, ему на Болгарию наплевать и что, может быть, этот вопрос обсудят между собой Иден и Молотов.

Тов. Сталин отвечает согласием.

Черчилль заявляет, что остается еще несколько вопросов, которые должны быть обсуждены. Нужно будет иметь особую беседу о будущем Германии. В Тегеране этот вопрос был рассмотрен очень поверхностно. Нужно, чтобы на беседе о будущем Германии присутствовал Гарриман. Он, Черчилль, воздерживался и воздерживается от публичного заявления о расправе с Германией огнем и мечом, так как это заставило бы немцев сражаться еще более упорно. Но здесь он, Черчилль, может сказать, что он стоит за жесткое обращение с Германией. В Америке существуют два мнения по этому вопросу. Президент — за жесткое обращение с Германией. Но самое лучшее, конечно, это сначала одержать победу над немцами, а тогда сказать, что им следует делать. Нужно решить вопрос, отделить ли Восточную Пруссию, Саар, Рур и вообще раздробить территорию Германии, запретить немцам иметь оружие.

Русские фабрики сильно пострадали в этой войне так же, как и бельгийские, и голландские. Он, Черчилль, думает, что немцы будут обязаны возместить ущерб машинами. Встает вопрос, как разделить Германию. Может быть, Иден, Молотов и Гарриман обсудят между собой этот вопрос в деталях и представят Маршалу Сталину, ему, Черчиллю, полную картину общих предложений.

Тов. Сталин соглашается с этим предложением и заявляет, что, по его мнению, Версальский договор был половинчатым. Он породил в Германии настроение реванша, но он не лишил Германию возможности осуществить реванш. Любые меры по обузданию Германии неизбежно вызовут настроение реванша в Германии. Задача состоит в том, чтобы предотвратить реванш. Для этого нужно до минимума сократить тяжелую промышленность Германии и все те отрасли Германии, из которых возникают военные отрасли промышленности. Если союзники не лишат Германию возможности для осуществления реванша, то войны с Германией будут неизбежны через каждые 25–30 лет.

Черчилль с этим соглашается, заявляя, что немцев, состоявших в фашистских отрядах, отрядах гестапо, и гитлеровскую молодежь нужно отправить на исправительные работы, чтобы показать им, что строить труднее, чем уничтожать. Он, Черчилль, может сказать, что в Англии не могли бы согласиться с массовым истреблением лиц этой категории. Нужно будет их перевоспитать.

Тов. Сталин отвечает, что никто массового истребления не предлагает и что самым верным средством перевоспитания будет длительная оккупация Германии.

Черчилль заявляет, что американцы, вероятно, не намерены участвовать в длительной оккупации Германии.

Тов. Сталин заявляет, что к оккупации можно будет привлечь другие союзные страны, в том числе Францию.

Черчилль с этим соглашается.

Тов. Сталин заявляет, что к оккупации Германии можно будет привлечь также вооруженные силы мелких союзных государств.

Черчилль говорит, что он хотел бы, чтобы в оккупации Германии были использованы также войска единой Польши.

Тов. Сталин заявил, что поляки будут заниматься оккупацией Германии с большой охотой. Полякам нужно будет отдать Восточную Пруссию, Силезию, а район Кенигсберга с городом заберет Советский Союз.

Черчилль заявляет, что он считает это правильным, но полагает, что германское население из этих районов должно быть переселено в Германию. Теперь для немцев, после того как союзники истребили около 8 миллионов немцев, в Германии будет достаточно жизненного пространства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.