«Ульяновский фонд»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Ульяновский фонд»

Анна Ильинична, старшая сестра Ленина, писала[2], что после смерти в 1886 году их отца, «вся семья жила лишь[3] на пенсию матери да на то, — небрежно добавляла она, — что проживалось понемногу из оставшегося после отца».

Будь это так, образ жизни их семьи был бы совершенно необъясним. Каким образом при жалких средствах Ульяновых, а это усердно подчеркивает Анна Ильинична, могли иметь место, например, их более чем частые поездки за границу? Матушка Ленина с дочерью Марией жила в Швейцарии летом 1897 года. Это была не деловая поездка, а для удовольствия. Такой же была и ее поездка в Бретань в 1902 году, где с дочерью Анной она жила летом в департаменте Cotes-du-Nord в местечке Longier на берегу океана. Оставив все дела, к ним на целый месяц приехал Ленин из Лондона. Третий раз мать Ленина с той же дочерью выезжала за границу в сентябре 1910 года повидаться с сыном в Стокгольме. Маршрут ей заранее установил Ленин. «От Москвы до Питера необходимо взять спальный, от Питера до Або тоже. От Або до Стокгольма пароход «Буре» — обставлен отлично, открытым морем идет 2–3 часа, в хорошую погоду езда как по реке» (письмо от 10 апреля 1910 года)[4].

Старшая сестра Ленина, Анна, жила за границей в 1897 году, почти два года (1900–1902) в Мюнхене, Дрездене, Париже, Берлине, затем приезжала в 1907 и 1911 годах. Самостоятельного заработка, во всяком случае до 1903 года, у нее не было. Переводы вроде небольшой брошюры Амичис «Школьные товарищи», напечатанной в 1898 году издательством «Посредник», не могли дать средства для ее заграничных поездок. Помощь ее мужа М. Т. Елизарова была более чем сомнительна. В течение многих лет его материальное положение было далеко не блестящим. Окончив в свое время математический факультет в Петербурге, он пробовал служить на железной дороге, потом был страховым агентом и, убедившись, что все это непрочно, решил иметь более обеспечивающую его профессию, для чего на 29-м году жизни сделался студентом Московского инженерного училища, но вследствие ареста окончить его ему не удалось. Из сказанного можно заключить, что годы пребывания Анны Ильиничны за границей могли оплачиваться лишь заимствованиями из «фамильного фонда» (о нем ниже), находившегося в руках матери[5].

Младшая сестра, Мария Ильинична, выезжала за границу пять раз (два раза с матерью). Она жила в 1897 году в Брюсселе, слушая лекции в Университете, в 1904–1905 годах в Женеве, в 1908–1909 годах в Женеве и Париже, где посещала Сорбонну. Она не имела за границей заработка, денег у Ленина, у которого жила в Женеве и Париже, не хотела брать. В 1909 году Ленин писал матери: «Я предлагал Маняше деньги, у меня деньги есть. Она не берет решительно, говорит, что ей не надо…». Как бы ни были скромны расходы этой очень симпатичной и склонной к аскетизму сестры Ленина, она не могла бы их покрывать, не прибегая к тому же «фамильному фонду».

Любопытно, что Ленин, о поездке которого за границу мать хлопотала еще в 1888 и 1889 годах (ему было тогда 18–19 лет) и не получала на то разрешения от полиции, стал настойчиво убеждать поехать за границу младшую сестру «Маняшу», когда той не было 16 лет и она еще училась в гимназии. Она часто болела, и учение ее не ладилось, и вот какие советы, плохо согласуемые с тем, что он сам всегда стремился быть лучшим, первым учеником в классе, давал ей брат в письме от 5 января 1895 года: «С твоим взглядом на гимназию и занятия — я согласиться не могу… Мне кажется, теперь дело может идти самое большее о том, чтобы кончить. А для этого вовсе не резон усиленно работать… Что за беда, если будешь получать тройки, а в виде исключения и двойки?.. Иначе расхвораешься к лету не на шутку. Если ты не можешь учить спустя рукава, — тогда лучше бросить и ехать за границу. Гимназию всегда можно будет кончить, — а поездка теперь освежит тебя, встряхнет, чтобы ты не кисла очень уж дома. Там можно поосмотреться и остаться учиться чему-нибудь более интересному, чем история Иловайского или катехизис Филарета».

Чтобы дать 16-летней девочке возможность совершить «освежающие» прогулки по Европе, нужны ведь средства. Мыслимы ли траты на это, если бы семья «жила лишь на пенсию матери»?

Побывав в 1895 году за границей и найдя, что это дело приятное, Ленин в 1897 году, находясь в ссылке в Сибири, снова внушал сестре Маняше поехать «освежиться»: «Меня вообще очень удивляет, что ты с неохотой едешь за границу. Неужели интереснее сидеть в подмосковной деревушке??»[6]

В обоих цитированных письмах — и 1895 года и 1897 года (к этому можно было бы добавить и письма 1898 года) — Ленин обходит абсолютным молчанием расходы на пребывание за границей. Это можно объяснить только его знанием, что материальные средства семьи вполне допускали такие расходы. Он даже не ставит о том вопроса. Для него все сводится к тому, хочет или не хочет его сестра ехать в Европу. «Маняша, — пишет он матери 28 августа 1898 года, — по-моему, напрасно колеблется. Полезно бы ей пожить и поучиться за границей в одной из столиц, и в Бельгии особенно бы удобно заниматься. По какой специальности хочет она слушать лекции?».

Очевидно, Крупская имела такое же представление о материальном достатке Ульяновых. Иначе было бы непонятно нижеприводимое письмо ее в Брюссель к той же Маняше. Из него ясно следует, что так как семья Ульяновых имеет средства, то Маняша, по мнению Крупской, может и не думать о хлебном занятии, о заработке.

«Ты совсем в других условиях живешь. «Хлебное занятие», не знаю? стоит ли к нему готовиться, думаю, не стоит, а если понадобятся деньги, поступить на какую-нибудь железную дорогу, по крайней мере отзвонил положенные часы и заботушки нет никакой, вольный казак, а то всякие педагогики, медицины и т. п. захватывают человека больше, чем следует. На специальную подготовку время жаль затрачивать…» (письмо от 3 сентября 1899 года).

Переходя от сестер к самому Ленину, мы с еще большей бесспорностью обнаруживаем, насколько слова А. И. Ульяновой о стесненных условиях жизни их семьи далеки от истины. Окончив университет и став помощником присяжного поверенного, Ленин в 1892 году в Самаре попробовал вести в суде некоторые гражданские дела и быстро к ним охладел. Изучение Маркса его интересовало неизмеримо больше, чем посещение судебной палаты. В Петербурге в 1893–1895 годах он занимался адвокатурой еще меньше. Над ним не капало. М. А. Сильвин в 1894 году спросил Ленина, как идет его юридическая работа. Ленин ответил: «Работы в сущности никакой нет», что за год, если не считать обязательных выступлений в суде, он не заработал даже столько, сколько стоит помощнику присяжного поверенного выборка документов… «Об адвокатской работе, — передает Сильвин, — он скоро вовсе перестал думать»[7].

На какие же деньги он жил? Средства ему давала мать. Но невозможно допустить, чтобы 25-летний Ленин был настолько ленив, циничен и эгоистичен, что, не ища заработка, мог с легким сердцем принимать от матери денежную помощь, если бы знал, что источником существования всей семьи была «лишь пенсия». В октябре 1893 года, находясь в Петербурге, Ленин писал матери:

«Попрошу прислать деньжонок: мои подходят к концу… Оказалось, что за месяц с 9/IX по 9/X израсходовал всего 54 р. 30 коп., не считая платы за вещи (около 10 р.) и расходов по одному судебному делу (тоже около 10 р.)…».

Указывая, что часть расходов в 74 рубля не каждый месяц повторится, Ленин все же признавал, что «все-таки получается расход чрезмерный — 38 р. в месяц… Видимое дело, нерасчетливо жил: на одну конку, например, истратил в месяц 1 р. 36 к. Вероятно, пообживусь, меньше расходовать буду».

В качестве примера своей нерасчетливости он ссылается на «коночные» издержки. Нельзя не усмехнуться по поводу этой ссылки, показывающей, что применение хитрого маневра — издавна черта Ленина. В самом деле: затраты на конку составляли ничтожную часть произведенных им расходов. Если бы он совсем отказался от конки, а стал передвигаться по столице только пешком — экономия была бы нуль. Однако для полного оправдания в глазах матери своих расходов ссылка на конку — очень важна. Она должна свидетельствовать (Ленин толкает на этот вывод), что расчетливость его достигает крайних пределов, и потому не может быть и мысли, что он делает «чрезмерные расходы».

Суть вопроса все же не в этом. Пенсия матери, получаемая ею от царского правительства в качестве вдовы директора народных училищ, действительного статского советника, кавалера Станислава 1-й степени, составляла в месяц 100 рублей. Даже много позднее то была значительная сумма. И все-таки возникает вопрос — могла ли М. А. Ульянова покрывать расходы сына Владимира не только в 74 рубля в месяц, а хотя бы в меньшей сумме, если бы в ее распоряжении была только сторублевая пенсия? Ведь кроме Владимира и Анны на ее полном иждивении находились дочь Мария, учившаяся в гимназии, сын Дмитрий, студент университета, ничего не зарабатывавший ни тогда, ни долго потом. После ареста и всякой перипетии Дмитрий Ильич кончил Университет в Юрьеве в 1901 году и лишь в 1902 году поступил на службу. Он начал зарабатывать в 28 лет, как и Ленин, то есть, по нашему воззрению, ненормально поздно. В цитированном выше письме Ленина к матери есть такая фраза: «Напиши, в каком положении твои финансы: получила ли сколько-нибудь от тети? получила ли сентябрьскую аренду от Крушвица? много ли осталось от задатка (500 р.) после расходов на переезд и устройство?».

Расспросы Ленина, показывающие, что он хотел быть tres au courant денежных дел матери, «фамильного фонда», бросают некоторый свет на источники доходов Ульяновых. Тетя, им упоминаемая, конечно, Анна Александровна Веретенникова, жившая в Казани и ведавшая имением Кокушкино. Это имение в то время приносило какой-то доход или должно было приносить, раз Ленин спрашивает — прислала ли тетя часть дохода, причитающегося его матери в качестве совладелицы Кокушкина. Что же касается фразы «получила ли сентябрьскую аренду от Крушвица», то она требует подробных объяснений.

В 1887 году (год казни старшего сына) семейство Ульяновых навсегда оставляет Симбирск и переезжает в Казань. В мае 1889 года, вместо того чтобы лето провести, как до сих пор делалось, в казанском имении — Кокушкине, Ульяновы отправляются в Самарскую губернию, на хутор вблизи деревни Алакаевки, в 50 верстах от Самары. Хутор купила мать Ленина в декабре 1888 года, даже не видя его. Эта покупка, сделанная при посредстве будущего мужа Анны Ильиничны, Марка Елизарова, служившего в то время в Самарском мировом суде, — довольно странная операция. Хутор занимал 83,5 десятины, из них четвертая часть была под оврагами, водой, дорогами. А так как за все имение было уплачено 7500 рублей, то десятина удобной, годной под пашню, земли обошлась в 123 рубля! Таких высоких цен в Самарской губернии не было и двадцать лет позднее.

Мать Ленина, покупая хутор, хотела, чтобы сын вел хозяйство, и действительно — в первый год по приезде в Алакаевку Владимир Ульянов этим занялся: был заведен скот, посеяны пшеница, подсолнух. Но, как потом Ленин рассказывал Крупской, ведение хозяйства с обращением к крестьянам Алакаевки ставило его в «ненормальные с ними отношения». Поэтому он от хозяйства отказался и стал вести на хуторе беспечную жизнь «барина», приехавшего на дачу. В липовой аллее Алакаевки он с удобством готовился к сдаче государственного экзамена в Университете Петербурга, сугубо изучая марксизм, и написал свою первую работу — статью «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни».

С попыткой ее напечатать у Ленина связаны весьма неприятные воспоминания. Дело в том, что, заразившись с 1887 года под влиянием сочинений Чернышевского дикой ненавистью к либералам и либерализму вообще, он считал, что не может и не должен иметь никаких отношений с этой мерзкой породой «общественной фауны». Однако желание напечатать написанную статью у него было столь велико, что, несмотря на пылающее презрение к либералам, Ленин послал свою статью в редакцию московского либерального журнала «Русская Мысль». Редакция печатать ее отказалась. Совсем не потому, как со злобой уверял Ленин Туган-Барановского, что боялась заложенных в статье марксистских идей, а по другой и простой причине: эта прославленная советскими биографами работа была лишь сдобренным ненужными словечками простым пересказом замечательной книги В. Е. Постникова «Южно-русское крестьянское хозяйство», вышедшей в Москве в 1891 году. Отказ проклятых либералов напечатать его произведение был для Ленина большим ударом по его самолюбию (а оно уже тогда было непомерным), и он долгое время скрывал от всех свое обращение в «Русскую Мысль». Книгу же Постникова Ленин еще раз широко использовал в сбоем исследовании «Развитие капитализма в России».

В Самаре семейство Ульяновых жило зимой, а на лето переселялось на хутор. Так происходило в 1889–1893 годах, но в августе этого года Ленин из Алакаевки уехал в Петербург, а немного позднее мать с другими детьми переселилась в Москву.

Что в хозяйственном отношении происходило на хуторе, когда Ульяновы навсегда покидают Алакаевку? На это можно ответить: то же самое, что началось в Алакаевке уже на второй год покупки хутора, но вряд ли и об этом было бы приятно напоминать Ленину, и вот по какой причине. Из статьи проф. Волина в «Историческом Журнале», 1945, кн. 4, видна ужасающая бедность крестьян Алакаевки, соседей хутора Ульяновых. В ней было 34 двора (семейства), земельная площадь им принадлежащая, составляла только 65 десятин — неполных две десятины в среднем на двор, причем 5 дворов никакой земли не имели. Хутор Ульяновых не походил на «латифундию», тем не менее в нем одном было столько же удобной земли, как у 34 крестьянских дворов, в которых взрослых и детей было 197 душ, в 39 раз больше населения хутора. Алакаевские крестьяне до крайности нуждались в земле, но Ульяновы ни в каком виде им свою землю не предложили, а предпочли — что было выгоднее — отдать ее в аренду некоему предпринимателю Крушвицу. Это о нем идет речь в письме Ленина, когда он спрашивает мать, получила ли она «сентябрьскую аренду от Крушвица» и «много ли осталось от задатка (500 р.)», который, вероятно, в счет будущей аренды должен был внести тот же Крушвиц.

В упомянутой статье, посланной в «Русскую Мысль», Ленин с негодованием говорил о «кулацких элементах, арендующих землю в размере, далеко превышающем потребность» и «отбивающих у бедных землю, нужную тем на продовольствие». Мы видим, что сам Ленин именно в такой операции был участником. Крестьян Алакаевки он и его семейство не эксплуатировали. Чтобы не было «ненормальных отношений» с ними, хозяйство Ленин не вел, предпочитал получать доход от хутора не прямо из рук крестьян, а через арендатора Крушвица, и это позволяло ему без угрызения марксистской совести быть чистеньким и жить беспечно в Алакаевке. Сдача хутора в аренду происходила с 1890 года по конец 1897 года, когда Ульяновы в декабре этого года продали его за ту же сумму, за которую он был куплен. Приняв во внимание, что за это время они получали арендные суммы, нужно заключить, что весьма странная и по дорогой цене покупка Алакаевского хутора в конце концов оказалась выгодной.

Уже цитированный проф. Волин указал, что на покупку хутора пошли деньги, вырученные от продажи дома в Симбирске. Это только его предположение, видимо основывающееся на том, что будто бы Илья Николаевич Ульянов, умирая, никаких денежных сумм семейству не оставил. Анна Ильинична могла бы внести в этот вопрос полную ясность, но, следуя принятому всеми Ульяновыми правилу «прибедниваться» и о действительном своем положении никому не говорить, она вместо этого отделывается туманными словами о том, что семья проживала «понемногу из оставшегося после отца». А у отца были и деньги, которые незадолго до своей смерти ему прислал очень его любивший и воспитавший его старший брат, живший в Астрахани и имевший там какое-то пошивочное предприятие. Можно сказать, что на эти деньги, а не на вырученные от продажи дома в Симбирске, был куплен Алакаевский хутор.

В 1897 году от всякого недвижимого имущества М. А. Ульянова постаралась избавиться. Продан дом в Самаре, ликвидирована всякая связь с казанским имением Кокушкино, продан хутор Алакаевка. Деньги, положенные в банк, может быть частью превращенные в государственную ренту, вместе с пенсией М. А. Ульяновой составили особый «фамильный фонд», которым очень умело в течение многих лет распоряжалась всегда расчетливая мать Ленина. Все черпали из этого фонда: старшая сестра Ленина Анна, Ленин, младший брат Дмитрий и младшая сестра Мария. Богатства, как видим, никогда не было, но в течение долгого времени был достаток, позволявший членам семьи Ульяновых многие годы не иметь заработка, производить траты вроде частых поездок за границу, которые были бы просто невозможны, если бы «вся семья жила лишь на пенсию матери».

Вот этот достаток и особые заботы, которыми его окружала семья (об этом речь будет ниже), дали Ленину возможность духовно развиваться при крайне благоприятных условиях, недоступных другим его сверстникам и товарищам. Почти до 30 лет ему не было нужно думать о «добыче хлеба». Он мог беспрепятственно заниматься тем, к чему его влекло, тем, что его интересовало. В 1895 году с целью расширить свой горизонт, познакомиться с Европой, укрепить социалистические познания, он впервые выезжает за границу. Он живет там четыре месяца, посещает Швейцарию, Париж, Берлин. Все расходы путешествия покрывает, разумеется, мать.

Нельзя сказать, что он «экономен». Побывав в мае в Швейцарии, он возвращается в нее в июле, чтобы подлечиться от болезни желудка у очень дорогого врача — специалиста, рекомендованного ему «как знатока своего дела». «Живу я в этом курорте уже несколько дней и чувствую себя недурно, — пишет он матери, — пансион прекрасный и лечение, видимо, дельное, так что надеюсь дня через 4–5 выбраться отсюда. Жизнь здесь обойдется, по всем видимостям, очень дорого; лечение еще дороже, так что я уже вышел из своего бюджета и не надеюсь теперь обойтись своими ресурсами. Если можно, пошли мне еще рублей сто…» (письмо от 18 июля 1895 года).

Через три недели, находясь в Берлине, он опять просит прислать денег, тратит их довольно быстро и 29 августа снова пишет матери: «К великому моему ужасу, вижу, что с финансами опять у меня «затруднения»: «соблазн» на покупку книг и т. п. так велик, что деньги уходят черт их знает куда. Приходится опять обращаться за «вспомоществованием»: если можно, пришли мне рублей 50–100».

«Если можно» — fa?on de parler. Если бы Ленин знал, что мать не в состоянии («живем лишь на пенсию») посылать еще» и «еще» сто рублей, он к ней не обращался бы в 1895 году и поехать на четыре месяца за границу, конечно, не смог бы.

Возвратясь в Петербург, Ленин вскоре был арестован и, просидев в тюрьме 14 месяцев, выслан на три года в Западную Сибирь.

Быть насильно запертым — вещь вообще неприятная, однако пребывание Ленина в тюрьме было обставлено таким комфортом, что в огромной степени теряло свои тягостные стороны. Вопреки принятому обычаю рисовать мрачнейшими красками жизнь «узников царя», его сестра принуждена признать, что «условия тюремного заключения сложились для него, можно сказать, благоприятно… даже желудок его, — относительно которого он советовался за границей с одним известным швейцарским специалистом, — был за год сиденья в тюрьме в лучшем состоянии, чем в предыдущий год на воле»[8].

Ульяновский достаток и здесь играл большую роль. «Обслуживать» арестованного «Володю» съехались из Москвы мать, сестры Анна и Мария. Ленин имел в тюрьме особый платный обед и молоко. «Мать приготовляла и приносила ему 3 раза в неделю передачи, руководствуясь предписанной ему указанным специалистом диетой». Получал он и предписанную ему тем же швейцарским специалистом минеральную воду. «Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу», — сообщал Ленин сестре Анне в письме от 24 января 1896 года. Напомним также о тюках книг, которые ему покупала и из разных библиотек доставляла сестра Анна, чтобы он мог писать в тюрьме свою книгу. Царское правительство не препятствовало заключенным заниматься литературой. Чернышевский в Петропавловской крепости написал «Что делать?» (апологию революционеров), Писарев — свои лучшие статьи, Морозов в Шлиссельбургской крепости — «Откровение в буре и грозе», а Ленин в предварительном заключении подготовил «Развитие капитализма в России», из всех его произведений — самое солидное.

В отличие от товарищей, арестованных вместе с ним по одному и тому же делу, Ленин поехал в ссылку тоже, с комфортом. Мать выхлопотала для него право ехать туда на собственный счет. Такой возможностью не располагали его товарищи, принужденные следовать в Сибирь «по этапу», в вагоне с конвоем, сидеть в пересылочных тюрьмах. Неравенство в положении столь бросалось в глаза, что вызвало у Ленина чувство неловкости. Был момент, когда он даже хотел отказаться от своих льгот, но, в конце концов, пересилил себя и… не отказался. Выехав из Петербурга 1 марта 1897 года, Ленин заехал к матери в Москву, пробыл у нее несколько дней и 6 марта двинулся далее. От Москвы до Тулы — 200 километров — его сопровождала мать, сестра Мария, сестра Анна, ее муж Елизаров. Останавливаясь для отдыха в городах на пути, Ленин прибыл в Красноярск 16 марта, и, пока ждал назначения места поселения, а мать хлопотала, чтобы его не послали на поселение куда-нибудь далеко, он неплохо проводил время. У него были для этого средства. 29 апреля он писал матери: «Здесь я живу очень хорошо: устроился на квартире удобно — тем более, что живу на полном пансионе. Для занятий достал себе книг по статистике (как я уже писал, кажется), но занимаюсь мало, а больше шляюсь».

Последнее не совсем верно. Ленин не только «шлялся» — он в это время усердно посещал за городом обширную библиотеку красноярского купца, библиофила, Г. В. Юдина, проданную в 1907 году в Америку и вошедшую как самостоятельная часть «Славянский отдел» в Вашингтонскую библиотеку Конгресса.

Совсем в другом и мало завидном положении находились его товарищи — Кржижановский, Мартов, Старков, Ванеев и др. Ленин в письме от 17 апреля 1897 года сообщал о них родным: «Глеб (Кржижановский. — Н.В.) с Базилем (Старков. — Н.В.) высмотрят, говорят, очень плохо: бледны, желты, утомлены страшно».

Их путешествие в Сибирь было тягостным. Двигаясь без удобств в вагонах под конвоем, отсидев на пути в Московской пересыльной тюрьме, раздавленные усталостью, они прибыли в Красноярск 16 апреля, на месяц позднее Ленина. И в то время как он «шлялся» по городу и сидел в библиотеке, его партнеры продолжали быть запертыми до 5 мая в тюрьме в ожидании назначения им места поселения. «Ульяновский достаток» помог Ленину избегнуть многого из того, что испытали другие, и тот же достаток, как мы сейчас увидим, превратил ссылку Ленина из наказания в своего рода partie de plaisir.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.