Глава 8 Торговля цитрусовыми, испытание трактором и рецепт с грызунами

Глава 8

Торговля цитрусовыми, испытание трактором и рецепт с грызунами

– Ты только взгляни, какой отсюда открывается вид на Андрач! – зачарованно протянула Элли. – Всякий раз, когда я это вижу, я снова и снова испытываю потрясение. По-моему, слишком красиво, чтобы быть правдой, – словно кадр из фильма. И маленькие домики, прилепившиеся у подножия гор, – в этом есть что-то библейское, ты не находишь? Наверное, мне никогда не надоест смотреть на этот пейзаж.

На пути домой мы взобрались на последний подъем главной столичной трассы. Наша поездка не была долгой – мы только доехали до городка Пагуэра на побережье, чтобы представиться другу старого Жауме, сеньору Херонимо, торговцу фруктами, который без колебаний пообещал приехать и examinar[337] наши апельсины при первой же возможности. Он хорошо знает эту finca, сообщил нам Херонимо с улыбкой, и s?, s?, se?ores, нисколько не сомневается, что сможет купить у нас большую часть урожая. No problemas. Разумеется, нужно сперва оценить качество фруктов и назначить взаимно приемлемую цену, но это всего лишь una formalidad[338], он в этом уверен.

Такое положение дел не могло не радовать. А точнее, мы чувствовали себя на вершине мира. Наконец-то все стало складываться как нельзя лучше.

Даже Сэнди оправился от своего первоначального шока от встречи с крошечным трактором, которому предстояло стать нашим единственным орудием для работы на земле. Когда мы уезжали, он цеплял плуг к маленькому мотоблоку с намерением приступить к вспахиванию заросшей сорняками почвы.

– Ничего не потеряем, если посмотрим, как работает эта машинка Микки-Мауса, – ворчал наш старший сын, исподтишка полируя рукавом почти невидимое масляное пятнышко на капоте двигателя. – Кто-то же должен этим заняться, даже если этот драндулет – не трактор, а позорище. – По-видимому, Сэнди решил поближе познакомиться с основами испанского земледелия – на свой манер.

Чарли тем временем вызвался собирать апельсины («за скромную плату») вместе с Тони – своим новым другом из деревни. Однако, как только они очутились в саду, корзины и секаторы мигом были брошены на землю, а два сомнительных labradores[339] исчезли в лиственных глубинах старого мандаринового дерева. И вскоре откуда стали раздаваться типичные для подростков ломкие смешки, встречающие каждое ругательство и неприличное слово, которыми мальчишки обменивались и с готовностью заучивали каждый на новом для себя языке.

По-видимому, Чарли решил поближе познакомиться с основами испанского языка – на свой манер.

Мы с Элли испытывали радость и немалое облегчение при виде того, что наши сыновья начинают приспосабливаться к новой жизни, и это еще больше укрепило долгожданное ощущение благополучия, которое охватило нас на пути домой после плодотворного визита в Пагуэру.

– Не хочешь выпить кофе? – спросил я.

– Не задавай глупых вопросов, – улыбнулась Элли, одной рукой поправляя стильные солнечные очки, а другой поглаживая меня по колену.

В конце проспекта Хуана Карлоса Первого, длинной главной артерии, протянувшейся почти через весь Андрач, находилась helader?a, то есть кафе-мороженое, под названием «Кан-Тонета». Внешне заведение было ничем не примечательно, и непосвященный человек мог легко пройти мимо helader?a, не удостоив его внимания. Для Элли же это кафе стало любимым в Андраче – но не потому, что подававшиеся здесь напитки были особенно хороши, а потому, что, как она выразилась, здесь было «приятно». И действительно, эта helader?a не относилась к тем прокуренным и заваленным старыми газетами точкам, где было не протолкнуться среди шумных, играющих в домино мужчин. Тут было спокойно, чисто, просторно – и обычно довольно свободно. То утро не стало исключением – поначалу. Мы сели в полупустом зале и стали любоваться обстановкой в ожидании, пока нас кто-нибудь когда-нибудь обслужит.

Эта helader?a в свое время была городским дансингом, если верить сеньору Бонету – гордому владельцу предприятия, и хотя с тех пор множество дискотек открылось на туристических costas[340] и сделало его elegante[341] заведение невостребованным, он намеревался сохранять интерьер во всем его «бальном» великолепии до того дня, когда благовоспитанная клиентура с тонким вкусом вновь заскользит по полированному полу под сладкие звуки саксофона, скрипки, пианино и ударников.

Терпеливо дожидаясь возвращения тех счастливых дней, сеньор Бонет отгородил половину танцевального зала изысканными плетеными экранами, установленными между массивными колоннами, которые поддерживали низкий потолок с открытыми балками на нескольких рядах декоративных арок.

Шарообразные канделябры и винтажные подвесные вентиляторы ввинчивались в зал сверху, словно экзотические сталактиты, и ряд древних театральных софитов тоскливо свисал с горизонтальной штанги перед маленькой занавешенной эстрадой, на которой сейчас было тихо и темно, если не считать меланхоличного зеленого сияния от таблички над расположенным по соседству мужским туалетом.

Статные дубовые стулья, обтянутые гобеленовой тканью, которые в старые добрые времена стояли бы вдоль противоположных стен танцзала – muchachos[342] с одной стороны разглядывали бы muchachаs[343] с другой стороны, – теперь, увы, группировались вокруг белых пластиковых столиков, которые, будучи, несомненно, практичными, находились, тем не менее, в вопиющем несоответствии со своим барочным окружением.

По одну сторону от главного входа стоял наготове, полыхая огнями, стол для игры в пинбол, в то время как стена напротив напоминала стенд на специализированной выставке электронного оборудования для предприятий общественного питания. Подмигивающий лампочками игровой автомат, запрограммированный через каждые несколько минут нарушать тишину короткими всплесками синтезированной карусельной музыки, стоял плечом к плечу с парой высоких стеклянных витрин холодильников, заполненных доверху невероятным ассортиментом местного мороженого.

Бар, который занимал половину одной из сторон зала, был весьма опрятен и даже несколько пустоват на первый взгляд, но при ближайшем рассмотрении выяснялось, что все уголки, которые обычно отдавались дополнительным бутылкам с алкоголем, были использованы для размещения витрин с выставленными на них картофельными чипсами, упаковками закусок с неожиданным названием «БУМ», банками оливок, сардин и моллюсков, пластиковыми зажигалками и даже небольшой коллекцией дешевых наручных часов. Самое видное место на стойке с бутылками принадлежало статуэтке Девы Марии, хотя теперь ее положению явно угрожали экстравагантные электрические часы, украшенные логотипом и групповым портретом футбольной команды «Реал Мадрид». Времена менялись.

Ненадолго позабыв обо всем этом, Элли прикипела взглядом к стеклянной этажерке сбоку от бара, а конкретнее – к аппетитному набору сахарных ensaimadas и огромному фруктовому торту, который занимал всю верхнюю полку.

– О-о-о, ты только взгляни на этот восхитительный вишневый торт! Слушай, я обязательно должна его попробовать, – предвкушала жена, глотая слюнки.

В этот момент из подсобного помещения появился сеньор Бонет. Это был добродушный мужчина с круглым лицом и таким же круглым животиком, блестящей лысиной и полновесными черными бровями, которые могли бы поспорить с гусеницами пилорамщика, но при этом производили куда менее грозное впечатление. Да что там говорить, гусеницы сеньора Бонета буквально топорщились от переполняющего их дружелюбия и веселья.

Я заказал caf? cortado[344] для Элли и пиво для себя. По своему обыкновению, сеньор Бонет с вежливой любезностью осведомился, какую marca пива я предпочитаю, и когда я задал всегдашний свой вопрос относительно того, какие бренды имеются в наличии, то услышал стандартный ответ: «Эстрелла Дорада». К сожалению, сегодня он располагает только «Эстрелла Дорада», se?or. Тот факт, что «Эстрелла Дорада» была единственной разновидностью пива, которой владелец helader?a когда-либо располагал, не имел для него, судя по всему, особого значения. Приглашая клиента сделать выбор, он, по крайней мере, создавал видимость хороших манер, которые ожидались от due?o[345] столь elegante заведения, как его кафе, и только это было важно для сеньора Бонета.

– Могу я попросить ensaimada, por favor, – подала голос Элли, пользуясь, как обычно, своим обычным коктейлем английского и испанского, и указала на витрину с выпечкой. – И большой кусок этого tarta de, э-э, с вишнями. Да, tarta с вишнями, пожалуйста. Grande кусок.

Беспомощное отчаяние отразилось на лице сеньора Бонета. Его плечи и брови поднялись одновременно, словно подвязанные на одну и ту же струну кукольника. Он открыл заднюю дверку этажерки и торжественно постучал пальцем по каждому кондитерскому изделию. Все они были не мягче кирпича.

– Lo siento, se?ora, – сокрушался сеньор Бонет, – но ensaimadas, tartas – все они черствые, слишком черствые, чтобы их есть. Son muy duras.

Он окинул пирожные гневным взглядом, словно это они были виноваты в том, что засохли и оставались на витрине не один день после истечения срока годности. Сеньор Бонет явно обозлился на эти неодушевленные предметы, но, очевидно, не представлял, что с ними делать. По причинам, известным только ему одному, элементарное решение проблемы, состоящее в том, чтобы выбросить несъедобные лакомства и поставить на их место свежую продукцию, не вписывалось в его картину мира. Он закрыл дверцу, посмотрел на Элли трагическим взглядом и склонил голову – так, что почти коснулся ухом приподнятого плеча.

Элли подхватила пантомиму, изобразив в ответ скорбное пожатие плечами, и сказала, что в таком случае она обойдется пакетиком «БУМа», muchas gracias.

Но не успели мы вернуться за свой столик, как из кухни выскочил щенок – хвост бубликом – и бросился прямо к Элли. Подобно многим городским собакам на Майорке, этот песик являл собой смесь большой чихуахуа и маленькой дворняжки. Как только Элли склонилась, чтобы почесать ему шейку, он сразу стал лизать ей руку, радостно дыша и повизгивая.

– Ой, посмотри, какая у него миленькая острая мордочка, – засюсюкала Элли.

Как и следовало ожидать, безобидное щенячье лизание быстро сменилось игривым покусыванием, которое незаметно переросло в серьезные попытки съесть человеческую руку, и потому, когда из-под острых зубов брызнули первые капли крови, Элли стукнула щенка по его миленькой остренькой мордочке пальцем и продемонстрировала твердое намерение поместить носик своей миленькой остренькой туфельки под его миленький хвостик бубликом, если только щенок не исчезнет pronto[346].

– БРЫСЬ!

Песик все верно понял и поспешно удалился в поисках нового партнера по играм, который отличался бы более адекватным отношением к веселью и забавам. Далеко ему идти не пришлось.

В helader?a как раз вплыла массивная немецкая матрона в неизменном походном обмундировании и в сопровождении своей близорукой дочери – долговязой перезрелой Fr?ulein[347] на пятом десятке в массивных очках, с зачатками внушительных усов на верхней губе и с не сходящей с лица растерянной улыбкой. Августейший германский дуэт как магнитом притянуло к соблазнительному набору сладкой выпечки в стеклянной этажерке у бара, и после дружного хора тевтонского оханья, аханья и причмокивания мать отбарабанила на многословном немецком языке заказ, включающий, насколько я смог уловить, весь выставленный ассортимент ensaimadas и tartas – alles, das ganz[348].

Огорченное лицо сеньора Бонета и отработанная процедура постукивания пальцем по пирогам в комплекте с путаными извинениями за необъяснимое присутствие несъедобного товара в его кафе были встречены хмурым молчанием со стороны Frau[349] и еще более растерянной улыбкой со стороны Fr?ulein.

– Warum?[350] – пророкотала наконец матрона. Mein Gott![351] Зачем держать засохшую die Kuchen[352] в das Kabinett[353], пожелала она знать, особенно когда die Kuchen все еще выглядит so gut?[354] Неужели владелец ein total Idiot, ein Kretin, ein Dummkopf?[355]

Сеньор Бонет невинно кивал и внимал Frau с искренней улыбкой. Очевидно, он не был знатоком немецкого языка. Кипя негодованием, пожилая туристка прижала к своему виску палец, потом гневно ткнула в голову сеньора Бонета и рявкнула:

– Kaputt! Kannst du mich verstehen? KAPUTT![356]

Владелец кафе покорно прикрыл глаза, жестом указал на ряд пирогов и вздохнул:

– S?, se?ora. Kaputt. – Все его пирожные, согласился он безропотно, были absolutamente kaputt.

Вот уж редкая бесконфликтность: даже при самой чудовищной провокации ни одна мировая война не началась бы при участии этого мягкого человека.

Щенок, который на протяжении всей провалившейся кампании по скупке сладостей сидел, не привлекая внимания, у ног немок, оживленно встрепенулся, когда после целой бури вздохов и охов со стороны die Mutter[357] посетительницы все-таки согласились на два больших сэндвича – bocadillo из длинных хрустящих булочек с ломтиками знаменитого jam?n serrano[358]. Вот это другое дело, должно быть, подумал щенок.

Вооружившись едой амазонок и неслышно сопровождаемые щенком, две немецкие леди промаршировали к столику возле стеклянной двери, выходящей на патио на заднем дворе.

Когда они уселись, щенок решил заявить о себе громким лаем и шаловливым рывком за шнурки одного из тяжеловесных треккинговых ботинок Fr?ulein.

– Oo-ah-oo, Mutti[359], – захихикала она девичьим дискантом, который удивительно контрастировал с ее мужеподобным телосложением, – ein Hund – ein junger Hund! Ha-a-l-lo-o! Ach, so klein, so sch?n![360]

Она опустила робкую руку к скачущему у стула щенку, и тот немедленно вонзил зубы в ее большой палец. Его хватка была стальной, уши прижаты к голове, глаза как у бешеной лисицы, а рычал зверь так грозно, как только позволял ему юный голос. Ласки Fr?ulein были напускными, и щенок это отлично понимал. Сообразил он также и то, что человеческое существо было напугано, а это сулило щенку ровно две вещи: забаву и еду. Он собирался использовать ситуацию по максимуму.

– И-И-И-И! – завопила в агонии Fr?ulein. – Meine Hand, Mutti! MUTTI… der Hund! Gib ihm etwas zu essen! Hilfe! Schnell! SCHNELL![361]

Старая Frau еще сильнее нахмурилась, но тем не менее вняла мольбам дочери: раскрыла ее bocadillo, оторвала кусок мяса и брезгливо бросила его на пол.

Этот маневр увенчался успехом. Щенок выпустил палец Fr?ulein и перенес свое внимание на jam?n, который и стал поглощать с довольным урчанием.

– Ah-h-h, danke sch?n, Mutti[362], – прохныкала Fr?ulein. – Vielen, vielen Dank![363]

В кафе воцарились мир и покой. Собачонка наслаждалась своей добычей, а две изголодавшиеся Damen[364] принялись за bocadillos. Но перемирие было кратким. Едва проглотив отвоеванный кусок сэндвича, щенок тут же взялся за свое – стал рычать, лаять и царапать передними лапами отрезок костлявой обнаженной плоти, который тянулся от края практичных бриджей Fr?ulein до верха ее носков.

– А-а-а-и-и-и! – взвыла она, выбивая тяжелыми ботинками неистовую чечетку под столом. – H?r auf! Bitte! BITTE![365]

Но песик не собирался прислушиваться к ее жалобным призывам прекратить мучения – во всяком случае до тех пор, пока на полу не окажется новая порция мяса. Недовольно бормочущая что-то Mutti вынуждена была повторить операцию кормления, и последовали еще несколько мгновений передышки, пока щенок уничтожал добавку jam?n serrano.

Эта шумная пантомима повторялась чуть ли не каждую минуту, пока щенку не скормили все до последнего кусочка мясо с бутерброда Fr?ulein, бывшей к тому моменту на грани истерики.

Сеньор Бонет, который изо всех сил старался не замечать этот продолжающийся фарс, придумал ловкий ход: он решил замаскировать крики и лай, сопровождавшие локальный германо-испанский конфликт, включив магнитофон: тот был весьма непочтительно установлен на барной стойке прямо под статуэткой Девы Марии. Чтобы заглушить переполох за немецким столиком, Хулио Иглесиасу пришлось во всю глотку распевать свои романтические песни, и, надо сказать, справлялся он с большим трудом.

К этому времени за импровизированным цирковым представлением уже вовсю наблюдали две юные судомойки, которые потихоньку выскользнули из кухни и вовсю хихикали за спиной у немецкой пары, крайне довольные неожиданным развлечением. С деланным равнодушием поглядывали на щенка и немок трое местных жителей, устроившихся на табуретах перед барной стойкой. Вероятно, именно поднятый Fr?ulein и щенком галдеж заставил их оставить свои обычные посты в более оживленном баре «Кубана» через дорогу.

Два электрика, прибывшие примерно в это же время, отчаянно старались сосредоточиться среди этого бедлама на ремонте внутренностей огромного стального холодильника.

Щенок же, слопав за обе щеки весь jam?n с сэндвича Jungfrau[366], решил продолжить свой в высшей степени выгодный спорт, но уже на ногах матери.

– Не думаю, что он сможет хоть что-то выжать из этой старой бой-бабы, – поделился я с Элли своими соображениями. – Она и стаю волков в два счета разгонит, причем ей даже не придется надевать свой монокль и шлем.

И действительно, при первой же попытке потянуть за шнурок ее ботинка старая Frau громыхнула:

– NEIN! DAS IST VERBOTEN![367]

Она подхватила ошарашенного щенка с пола, вырвала из своего собственного bocadillo половину jam?n serrano, протопала к стеклянной двери, пинком распахнула ее и вышвырнула щенка вместе с мясом на улицу с торжествующим криком:

– RAUSS! SPANISCH SCHWEINHUND![368]

Захлопнув за собой дверь, Frau со звучным хлопком отряхнула руки и двинулась обратно к столу. Под ее густо покрытым вышивкой баварским кардиганом гордо торчали вперед огромные груди. Вот как это делается, самоуверенно наставляла она свою подобострастно съежившуюся дочь. Hunde[369] ничем не отличаются от Personen[370]. Himmel![371] Нужно сразу показать им, кто тут der Meister[372] Ja! Bestimmt![373]

– Увы, ты был прав, – признала Элли. – Бедный песик откусил больше, чем мог прожевать.

– No, no, se?ora, – прошептала моей жене одна из судомоек. – Es OK. Mira!

Она глазами показала в сторону патио, где щенок уже расправился с добытым у Frau jam?n serrano и со всех ног, так что уши на ветру развевались, помчался вокруг маленькой террасы. И вот он уже снова очутился в кафе, воспользовавшись открытым черным ходом.

Судомойки закивали в ожидании продолжения спектакля. Самодовольная старая немка нагнулась, чтобы перевязать шнурки, и ее мощные ягодицы оказались как раз напротив той двери, в которую галопом вбежал щенок.

– Pass auf, Mutti![374], – отчаянно завизжала Fr?ulein. – Der Hund kommt! ACHTUNG![375]

Но было слишком поздно. Пес уже на полной скорости нырнул под пышную тирольскую юбку старой Frau, и его акт возмездия был ознаменован воплем, от которого кровь стыла в жилах, и звоном бьющейся посуды, сметенной со стола мечущимися руками die Mutter.

Присмиревшие немки были вынуждены пройти под перекрестным огнем насмешливых взглядов и ухмылок, пока, спотыкаясь и натыкаясь на пластиковые столы, с позором пробирались к выходу, а довольный щенок тем временем за обе щеки уписывал с пола остатки jam?n.

– Todo va bien, – усмехнулся сеньор Бонет, выбираясь из своего дипломатического укрытия позади барной стойки.

И действительно, все было хорошо. Как отметил хозяин кафе, немецкие se?oras не только купили дорогой jam?n на обед его щенку, но и оставили после себя две недоеденные булочки, которые станут прекрасным бесплатным угощением для его курочек.

– Ну и кто теперь Dummkopf?[376], – вопросил он, весело поигрывая бровями.

Трое местных жителей и две судомойки шумно выразили свое одобрение радостным смехом.

– Ah s?, – приговаривали они, – ну и кто теперь Dummkopf?

Мы бы с удовольствием посидели в helader?a еще, наблюдая за тем, какие новые com?dies sans fronti?res[377] будут спровоцированы в заведении сеньора Бонета этажеркой с засохшей выпечкой, но, как и всему хорошему, нашему краткому знакомству с многонациональным сообществом посетителей кафе настал конец. Нам с Элли пора было ехать домой, чтобы проверить, как справляются со своими заданиями Сэнди и Чарли.

Мы выскользнули на относительно спокойную улицу, но нас тут же призвал обратно в helader?a машущий с крыльца владелец.

Завтра уже тридцать первое декабря, напомнил нам сеньор Бонет, и они с супругой устраивают вечеринку в честь наступления Нового года. Там будут все его постоянные клиенты, и он надеется, что и мы, как clientes muy estimados[378], почтим его своим присутствием. Наши сыновья, наши hijos guapos[379], также приглашаются принять участие в праздновании. Hombre, это будет una fiesta espectacular[380].

– Much?simas gracias, сеньор Бонет, – ответили мы, даже не попросив времени на обдумывание. Hombre, да мы дождаться не могли, когда начнется вечеринка!

Когда мы ехали по дороге к «Кас-Майорал», из-за высокой каменной стены неслись крики «Bravo!» и «Ol?!». Элли занервничала: уж не надумали ли наши сыновья в отсутствие родителей брать уроки корриды? Но все оказалось не так страшно. Одобрительные возгласы исходили от небольшой группы пожилых соседей мужского пола, которые собрались у нашей casita de aperos – древнего каменного сарайчика миниатюрных пропорций – для того, чтобы посмотреть на первые попытки Сэнди пахать на маленьком тракторе «Барбьери». В очередной раз достигнув конца поля, он ловко разворачивал мотоблок на сто восемьдесят градусов и одновременно выжимал рычаг, подключая оборотный плуг для прохода в обратную сторону. Вот тогда-то и раздавались крики зрителей: погромче или потише, в зависимости от того, насколько им понравилась его последняя борозда.

Помимо восклицаний мы слышали также поток эмоциональных советов и пронзительных проклятий, что предполагало присутствие старого Пепа, причем в качестве председателя жюри. Судя по улыбке, которая не сходила с лица Сэнди, и добродушным репликам со стороны наблюдателей, наш мальчик прекрасно справлялся с новой для себя работой. Решив не мешать процессу интеграции нашего самостоятельного сына, мы незаметно проскользнули в дом.

Там нас ждал новый сюрприз. Оказывается, Чарли и Тони собрали немалое количество апельсинов, причем все плоды были тщательно рассортированы на четыре кучи на полу almac?n.

– Я ни за что не поверю, что это Чарли так аккуратно все сделал, – скептически заметила жена.

– Да уж, – согласился я, поглаживая подбородок. – Все это весьма подозрительно. К тому же Чарли наверняка даже не догадывается, что апельсины бывают разных сортов. Очень странно.

– Да не напрягайтесь, – небрежно произнес наш младший сын, появляясь в хранилище. – Я тут ни при чем. Это всё тот дядька… хм… как же его звали?

– Неужели ты имеешь в виду Херонимо? – спросила Элли.

– Да, мам. Прям в точку – Херонимо. Ну и имечко. Короче, он пришел в сад, когда вас не было. Я почти ничего не понял из того, что он говорил, но Тони немного учил английский в школе, так что мы столковались.

Мы с Элли молча смотрели на нашего вдруг повзрослевшего сына.

– Ну так вот, есть хорошая новость – он собирается купить у нас как можно больше апельсинов. Говорит, что они ничего… учитывая печальное состояние большинства наших деревьев. Только заплатить он сможет всего семьдесят пять песет за килограмм при оптовых закупках, а поэтому считает, что вам сначала стоит поспрашивать в местных магазинах, не предложат ли там цену повыгоднее.

– А кто и зачем разложил все апельсины на кучки? – спросил я.

– Херонимо. Видите, у каждого апельсина на черенке оставлены листик или два? Это нужно, чтобы показать, насколько фрукты свежие. Он сказал, что это очень важно и помогает в торговле. Но ясное дело, продать апельсины нужно прежде, чем листики завянут. В этом весь смысл. В общем, Херонимо пришел сюда и поделил апельсины по сортам специально для вас, чтобы вы могли показывать их в магазинах как положено.

Я поднял бровь, приятно удивленный:

– Так-так-так, Чарли. Для человека, не владеющего в полной мере испанским, ты сумел собрать массу полезной информации всего за одно утро!

– Ну да, вообще-то у нас есть свои методы, папа. Иностранные языки не являются барьером для современных детей.

– Вот как? Ну что ж, это мы проверим на следующей неделе, когда ты начнешь заниматься в здешней школе, потому что испанский там – обязательный предмет.

– Да не парься ты, padre. Я уже узнал от Тони несколько полезных испанских выражений. Готов поспорить, учитель испанского будет рад получить такого способного нового ученика.

Элли прихватила его за шкирку:

– Послушай меня, юный Эйнштейн. Надеюсь, ты не собираешься поразить учителя теми словами, которым тебя, как я подозреваю, обучал сегодня Тони на мандариновом дереве? Лично я бы настоятельно советовала тебе не повторять ни одно из них в школе, или тебе недолго быть там способным новым учеником. Тебя исключат в первый же день.

– А ведь это шикарная идея! Вот спасибо, мамочка! – ответил Чарли с лукавым блеском в глазах.

– Adi?s, Пеп. Adi?s, Жауме, Бартоломе, Франциско. Gracias. Adi?s. – Это Сэнди прощался со своими почтенными наставниками, пятясь к дому и кланяясь в знак признательности за их любезные похвалы, которые напоследок выкрикивали расходящиеся по домам наши vecinos.

– Ну и как прошла первая пахота? – спросил я. – Если судить по одобрительным отзывам твоих престарелых приятелей, ты, похоже, неплохо справился.

– Угу. Нормально все прошло… чего там, – сказал Сэнди, безуспешно пытаясь скрыть очевидное удовольствие, которое он получил от своих утренних трудов. – Хотя вообще-то мы совсем к такому не привыкли. Нужно время, чтобы приспособиться к управлению этим тракторенком и плугом. И до чего же странно шагать за техникой, а не сидеть на ней. Это все равно как пахать на механической лошади. С другой стороны, как только набьешь немного руку – вроде бы все не так уж и плохо. Ну и, конечно, мне очень помогли советы старого Пепа и его команды профессоров пахоты, так что серьезных ошибок я наделать не мог.

И как раз в этот момент упомянутый Пеп, слегка запыхавшийся после пробежки через двор, просунул голову в дверь almac?n.

– Perd?n, amigos, – пропыхтел он. И далее пояснил, что когда заметил нашу машину перед домом, то счел необходимым вернуться и поделиться с нами некоей informaci?n importante[381]. Этот chico[382] Сэнди, этот молодой colega[383], он же обладает врожденным талантом обращаться с плугом – почти такой же способный, каким был и сам Пеп в его возрасте. Но если мы хотим, чтобы наш сын в совершенстве овладел техникой и стал un maestro в искусстве пахоты, опять же как сам Пеп, то нам следует немедленно избавиться от этого никчемного трактора. – Аmigos, вы должны inmediatamente купить мула для своего талантливого chico. – Это было esencial y urgente[384]. – Hasta luego![385] – Он со стуком захлопнул дверь и был таков.

Сэнди посмотрел на меня с опаской и воздел руки:

– Пожалуйста, папа, даже не думай…

– Успокойся, Сэнди. Tranquilo. Мы пока не планируем покупать ни мула, ни осла. Я думаю, что мотоблок – это предел, дальше которого мы не будем возвращаться в прошлое, что бы ни говорил старый Пеп.

Я с чувством хлопнул обоих своих парней по спине.

– В общем, ребята, спасибо вам большое. Вы оба отлично потрудились сегодня утром, и я очень ценю это. Вернее, мы оба очень ценим это, не так ли, дорогая?

– И еще как! Ах вы, мои умнички! – Элли расплылась в улыбке и успела поцеловать сыновей в щеку прежде, чем они сумели уклониться от этих телячьих нежностей. – Так замечательно видеть, что вы оба потихоньку втягиваетесь в нашу новую жизнь на Майорке, что вам обоим тут нравится. Так приятно, что у нас выросли помощники. Послушайте, а почему бы нам прямо сейчас не навестить несколько магазинов и не предложить там свои апельсины? И вот что, надо будет постараться подгадать по времени так, чтобы к обеду оказаться в правильном месте. Думаю, мы все заслужили угощение. Вот что, ребята! Идите-ка умойтесь, переоденьтесь, и поехали!

Однако, несмотря на все наши старания продать апельсины, прогноз старого Жауме опять полностью оправдался. Во всех маленьких магазинчиках Андрача мы получали стереотипный ответ. Все до единого colmado и mini-mercado уже договорились с местными фермерами о поставке апельсинов, так что им не нужно было покупать еще, muchas gracias. Мы с Элли пали так низко, что даже заставили сыновей ходить по магазинам и, улыбаясь, выдавать речи на ломаном испанском в дешевой попытке очаровать престарелых торговцев или их добросердечных жен, однако и это никак нам не помогло. Местным негоциантам просто не требовались апельсины, и ничего тут было не поделать.

– По-моему, нам остается только одно, – заключил я после того, как нам отказал последний потенциальный покупатель в городе. – Попробовать забросить сети пошире. Давайте поедем в горы. Попытаем счастья в горных деревушках. Там должен быть высокий спрос на апельсины, особенно если мы предложим делать регулярные поставки фруктов прямо с дерева, так сказать. Ну как, по-вашему, хорошая идея?

Из всеобщего молчания, которым было встречено мое предложение, ясно следовало, что Элли и мальчики не разделяют моего оптимизма, но перспектива пообедать в ресторане, а не дома, перевесила, и домочадцы позволили своим желудкам править головами. Они пошли мне навстречу.

– Ладно, босс, – протянули они. – Поехали в горы.

Мы повторили эпическую поездку Хуан-Хуана на мини-тракторе по серпантину, только в обратном направлении, и поднялись на обрывистые северо-западные склоны Сьерры-Наррафа, а затем поехали дальше через лесистые высокогорные долины, мимо одиноко стоящих ферм с отарами любопытных черных коз и, карабкаясь все выше, добрались наконец до головокружительных высот перевала Са-Груа. Там, где узкая, неогороженная дорога чудом цепляется к голой скале, Элли и Чарли получили возможность лицезреть с захватывающей дух высоты дно ущелья – такое далекое, будто мы смотрели на него с борта самолета.

Когда мы начали долгий спуск в соседнюю долину, впереди показалась живописная деревня Капделла, мирно угнездившаяся в низких холмах между темными массами гор Сон-Фонт и Са-Груа, в то время как справа внизу русло маленького torrente петляло и вилось через волнистую долину Сон-Вич, прорезая тонкую полоску зелени в голом грунте миндальных рощ, которые заполняли долину на ее все расширяющемся пути к далекому морю.

Когда жена и дети увидели эти умопомрачительные пейзажи, в машине стало шумно от восторженных восклицаний, смешанных с выдохами облегчения по поводу того, что мы остались живы, преодолев столь ужасный перевал. А ведь мы могли никогда не отправиться в это путешествие, если бы не желание продвинуться на оптовом фруктовом рынке.

Увы, мы получали все те же отрицательные ответы в каждом colmado, куда обращались в сонной маленькой Капделле и соседней с ней Кальвии. Несмотря на то что на больших высотах вокруг этих деревушек было относительно мало цитрусовых садов, туда уже доставлялось достаточно апельсинов, чтобы удовлетворить нужды местного населения. Больше чем достаточно, говорили нам раз за разом. Demasiado, gracias[386].

Наконец я поставил машину на крошечной plaza[387] напротив бара «Бауса» в Кальвии, и мальчики в очередной раз поплелись в ближайший магазин с подносами апельсинов. Мы же с Элли воспользовались минуткой, чтобы понаблюдать за несколькими спокойными, неторопливыми местными жителями, которые собрались с пустыми кувшинами перед общественным родничком на краю площади, дабы наполнить их чистой горной водой. То была пасторальная сцена, которая, вероятно, мало изменилась с течением веков, если не считать нелепой телефонной будки из алюминия на тротуаре, дребезжащих фургонов местных ремесленников, изредка проезжавших через площадь, и транспортных средств, используемых в последнее время типичными сельскими женами для поездок за покупками, а именно мотоциклами, пришедшими на смену ослу и телеге. Но аура вневременья вернулась, когда показались две закутанные в серое монахини, безмолвно плывущие по каменным ступеням, что вели к огромной приходской церкви, две горделивые башни которой доминировали над окрестностями, оберегая покой и невысоких домишек селения, и каждой смиренной finca на мили вокруг.

Потратив несколько часов впустую, мы решили, что горная деревушка Пучпуньент станет последним пунктом нашей экспедиции. Мы устали и порядком проголодались, а я как раз слышал, что в тех краях имеется хороший ресторанчик.

Дорога в Пучпуньент оказалась несколько менее зрелищной, чем первая часть нашего пути, зато куда более спокойной. За окнами автомобиля простирались приятнейшие в этой части Майорки сельские пейзажи. Сначала мы оставили позади мягкие волны миндальных и оливковых садов вокруг Кальвии, потом миновали несколько удаленных фермерских усадьб из камня цвета меда, стоящих среди огороженных стенами лугов со стадами длинноногих овец, которые паслись среди корявых стволов рожкового дерева, чьи темно-зеленые кроны круглый год давали животным тень и укрытие.

По мере спуска к нижним склонам Сьерры-де-Канс широкое нагорное плато постепенно сузилось и превратилось в неглубокий каньон. Наш путь пролегал среди густо поросших лесом утесов, так что ветви деревьев порой царапали машину то с одной, то с другой стороны и рассеивали солнечный свет в подвижные узоры на дороге впереди нас.

Все новые и новые ландшафты приветствовали нас за каждым изгибом шоссе, которое извивалось и ползло через лес на нижних подступах к горам Бауса и Канс. Заросли вереска на придорожных опушках уже покрывались мелкими розовыми цветками, и среди них виднелись круги закопченных камней и несколько пустых бутылок из-под вина, отмечая места, где в выходные дни разбивали походную кухню семьи из Пальмы, чтобы приготовить под ароматными соснами paellas.

Наконец я привел машину к тому месту, где наше шоссе встречается с трассой между Пальмой и Пучпуньентом. Там я заметил, что в сосновых лесах все чаще попадаются вечнозеленые дубы, чья серо-зеленая листва смягчала краски пейзажа, придавала ему почти ручной характер в противовес суровой местности, через которую мы только что проехали. Чем ближе мы оказывались к пункту назначения, тем все более очевидной становилась эта перемена. Даже дорога стала как будто более гладкой – она несла нас всё прямее и быстрее на запад к горе Галатцо, чья величественная вершина башней возвышается над всеми остальными пиками в округе. Мы промчались через вишневые сады, окаймленные высокими оградами из кипарисов, и подивились тому, какими жалкими и голыми выглядят в своем зимнем оцепенении обрезанные плодовые деревца. А берег torrente, бегущего вдоль левой обочины, прятался под пышной мантией мирта и тростника, разросшихся между древними рожковыми деревьями, оливами и теперь уже повсеместно встречающимися вечнозелеными дубами.

На подъездах к Пучпуньенту ландшафт приобрел мягкость, более уместную на лесистых просторах юга Англии, чем в уединенной долине в майорканских горах. Высокий вяз, тополь и ясень прочно обосновались в лощине на околице деревни. Их мощные стволы и густая сеть верхних ветвей воспевали вечную благодарность драгоценной воде, приносимой к их корням по каменистым руслам torrentes, которые вытекали из бассейнов дождевой воды в окружающих горах. В дополнение к природной красоте этого томного уголка, просвещенные жители деревни когда-то посадили вдоль главной улицы изящные ряды платанов, которые теперь уже достигли зрелости, и их тонко замаскированные облезающей корой стволы незаметно сливались с приглушенными тонами видавших виды стен и крыш старых каменных домов.

Удушающе жаркими летними месяцами, когда побережья и равнины Майорки пекутся в неумолимом сиянии солнца, Пучпуньент является оазисом восхитительной тени, которую дают его широколиственные деревья, и сладостного, прохладного воздуха, приносимого нежными бризами с высот горы Галатцо.

Даже в этот ласковый зимний день окружающий пейзаж освежал: бодрил величием гор и успокаивал ощущением надежности и безопасности – его создавали крутые мощеные переулки, уютные коттеджи с террасами и запах горящих в каминах оливковых бревен. Это был редкий ракурс лика Майорки, время здесь словно бы остановилось – если закрыть глаза на лишенный колес, перевернутый кузов «сеата-панды», который был оставлен на главной улице деревушки в качестве мусорного контейнера.

– Магазин не работает! Какое счастье, – зевнул Чарли, глядя из машины на закрытые ставнями окна местного colmado.

– Согласен, – сказал Сэнди. – Продавец наверняка отправился пообедать. Что же, он поступил весьма разумно, и я предлагаю последовать его примеру. У меня от голода уже ноги не ходят.

– И у меня тоже, – подхватил Чарли, оживившийся при упоминании об обеде. – И в желудке так пусто, что я боюсь, как бы он не начал переваривать сам себя. Это жестоко – держать растущий организм, как у меня, по полдня без еды. Посмотрите на часы. Уже половина третьего!

Бар-ресторан «Эс-Понт» располагался на въезде в деревню, рядом с мостом, в честь которого и был назван. Тень для больших арочных окон «Эс-Понта» создавалась типичным для Пучпуньента способом – посадкой вдоль тротуара молодых ив и перечных деревьев. Хотя здание было построено позже, чем большинство деревенских домов, выглядело оно гостеприимно, и забитая фургонами небольшая парковка служила доказательством того, что в ресторан действительно стоило заглянуть – не рискуя при этом потерять много денег, поняли мы, глянув на доску у входа с перечнем Men? del d?a[388] из трех блюд, включая хлеб и вино, и все это за весьма умеренную цену.

Однако, когда мы вошли в большую спартанскую комнату, в которой единственными уступками комфорту были несколько дешевых столов и стульев с рассыпанными на них газетами, дровяная печь по центру голого пола, цветной телевизор на высокой полке, транслирующий дублированную на испанский серию «Соседей», и стол для игры в пул, я почувствовал, что Элли несколько разочарована. Но, как говорится, нужда научит калачи есть, и я решительно двинулся к бару, где уже сидели несколько чумазых рабочих со стройки и экспедитор в синем комбинезоне. Посетители наслаждались послеобеденным кофе, ликером и сигарами. Сэнди и Чарли направились прямиком к бильярдному столу: все их симптомы надвигающейся голодной смерти чудесным образом исчезли при виде зеленого сукна.

Бармен вытирал полотенцем стаканы. Он оказался преклонных лет крепышом выше среднего роста. Его крупное невозмутимое лицо казалось еще более крупным из-за плоской кепки, которая была ему явно мала и сидела на макушке словно летающий блин, приземлившийся на дружелюбную дыню.

На мой вопрос, возможно ли еще заказать обед, бармен кивком головы перенаправил меня к двум широким аркам в глубине помещения, одна из которых была забаррикадирована барьером из горшечных пальм и висячих корзин с цветами. Мы с женой настороженно нырнули под вторую арку, и в тот же миг гул мужских разговоров сменился каменным молчанием, под аккомпанемент которого Элли подверглась тщательному осматриванию дюжиной пар откровенно оценивающих романских глаз.

Узрев официантку, появившуюся из кухни с рядом полных тарелок на вытянутой руке, я отправился к ней, чтобы разузнать насчет столика. Залившаяся румянцем Элли осталась без поддержки, и потому ей пришлось симулировать глубокий интерес к аромату искусственных цветов, которые были весьма художественно расставлены внутри поднятой крышки старого письменного стола сбоку от арки. К еще большей досаде жены, ее застенчивая тактика пускания пыли в глаза не привела ни к чему, кроме басовитого рокота понимающих смешков со стороны ее обожателей.

– Знаю, это цена, которую приходится платить за хороший обед в тех местах, где едят ремесленники, – прошептала Элли, когда наконец снова очутилась под моей защитой за тихим столиком у окна. – Но все же я бы очень хотела, чтобы они глазели менее откровенно. Я чувствую себя так неловко.

– Прекрасно понимаю и сочувствую тебе, – сказал я без излишних эмоций, – но не думаю, что в ближайшее время ситуация тут изменится к лучшему. Так что не лучше ли тебе выработать более либеральную позицию?

– В смысле?

– Ну, более, как бы это лучше выразиться… Более континентальную.

– Ах, более континентальную! Хоть ты меня и не просил, дорогой, я все же скажу тебе кое-что: держу пари, ни один из этих мужчин посмел бы предаваться своим «континентальным» похотливым привычкам, если бы с ними тут были их жены, – отчеканила Элли. – И я объясню тебе почему. Потому что они бы получили хороший «континентальный» пинок в свои «континентальные» причиндалы, вот почему!

Я принял ее аргументы без обсуждения. И сказал, тактично меняя тему и обводя взглядом наполненную воздухом залу:

– Знаешь, это на самом деле очень хороший ресторан.

Покрытые мрамором кованые столы были свободно расставлены между внутренними арками и двумя стенами с арочными окнами, которые обрамляли виды на платаны и крытую террасу, где стояли еще столы, окруженные глиняными вазами с вьющимися цветами. Ласкающий душу звук потрескивающих поленьев доносился из каменного очага в двух шагах от нашего столика.

– Да, ты прав. Кто бы мог подумать, что за дымным баром окажется такое элегантное заведение, – согласилась Элли, посматривая через мое плечо на других клиентов, большинство из которых уже дожевывали зубочистки и допивали остатки вина и gasiosa. – Это не просто дешевая столовая для тех muchachos, как я погляжу.

– Да. Думаю, так владельцы заведения зарабатывают монету-другую в рабочие дни, но по выходным здесь наверняка угощаются преуспевающие семьи из Пальмы. Два ресторана в одном, и столы никогда не пустуют – ловко придумано, да?

В этот момент хрупкая старая женщина, которая вместе со своим мужем тихо ела за столом у кухонной двери, остановилась возле нас на пути к выходу и, предварительно испросив у нас прощения за беспокойство, дрожащей рукой вытащила розу из вазы на каминной полке и вручила ее Элли с робкой улыбкой и огоньком доброго юмора в глазах. Негромко говоря на mallorqu?n и изредка вставляя испанские слова в качестве перевода, она обратилась к моей супруге:

– Этот цветок обладает куда более приятным запахом, чем те пластиковые букеты на старом столе, правда?

Элли не знала, что сказать.

Старая дама сделала презрительный жест руками, словно отмахиваясь от назойливых мух.

– Вы не должны обращать внимание на тех мужчин, что приехали сюда в фургонах, se?ora. Они все горожане – и все до одного прибыли туда с материка, разумеется. Это понятно по их акценту. S?, они – espa?oles! Майорканские мужчины не обращаются с дамами таким manera ignorante[389] – и уж в любом случае не мужчины из Пучпуньента!

Она обернулась, чтобы смерить взглядом своего похожего на эльфа мужа, и тот послушно закивал, одновременно озорно подмигивая Элли из-за спины супруги. Потом он слегка похлопал меня по спине, взял жену под руку, и они засеменили прочь на нетвердых ногах, заливаемые послеполуденным солнцем.

– Какой милый жест, – произнесла Элли, утирая глаза салфеткой. – До чего же симпатичная и чуткая дама.

– Но только не по отношению к материковым испанцам, – вставил я. – Как и все другие старые майорканцы, она, похоже, не испытывает к ним особой любви.

– У тебя никак простуда начинается, мама? – спросил Сэнди. Непреодолимый магнит ароматных запахов еды наконец оторвал сыновей от бильярда.

– Нет, твоя мать только что завела здесь новую подругу и слегка расчувствовалась из-за этого, – пошутил я.

– Вы не о той ли древней старухе толкуете, которая только что проковыляла отсюда под ручку с другим божьим одуванчиком? – ухмыльнулся Чарли.

– Именно, – сказала Элли, смахивая слезинку из угла глаза, – и она вовсе не древняя старуха. Она леди – чудесная старая леди… и очень добрая, так что прошу говорить о ней с уважением.

– Да ладно, – пожал плечами Чарли. – Просто я хотел сказать, что она перешла дорогу и отперла дверь colmado, только и всего.

– Ты улавливаешь, к чему он клонит, мам? – хмыкнул Сэнди. – Твоя подруга случайно оказалась владелицей местного магазинчика. Так что действуй. Не упусти свою удачу. Подкати к ней с нашими апельсинами. Может, это будет началом нашего преуспевания на острове.

– Подождите, парни. – Я затряс головой. – Поймите меня правильно – бизнес есть бизнес, и ваша идея неплоха, но не сейчас.

– Почему? В чем проблема? – удивился Сэнди.

– Дело в том, что Пучпуньент находится гораздо дальше от Андрача, чем я думал, – слишком далеко, чтобы ехать сюда ради продажи нескольких кило апельсинов, а в такой маленькой деревне, даже если наши фрукты понадобятся, больше не продать.

– Уф, какое облегчение, – сказала Элли. – Я бы не хотела повторять эту поездку регулярно.

– То есть мы согласимся на то, что предложил нам Херонимо? – уточнил Чарли.

– Похоже, что да, – кивнул я.

– С такими расценками нам трудно будет заработать на жизнь. Семьдесят пять песет за кило – около пятнадцати пенсов за фунт, – заметил Сэнди. – Если, конечно, мы не сядем все дружно на апельсиновую диету.

– Лично я уже больше слышать не могу об апельсинах, – сказала Элли, потирая руки. – Давайте лучше пообедаем. – Что у них в меню, Питер?

– Так, ага. Значит, arroz americana или jud?as blancas de la casa для начала, а затем costelles de porc или фирменное блюдо под названием «greixera de rates Sa Pobla». Само собой, фирменное блюдо стоит чуть дороже. Ну, а на десерт… вы не поверите. Naranjas de Andratx!

– Апельсины из Андрача! – раздался дружный недоверчивый возглас.

– Вот именно, – вздохнул я. – Кто-то нас все-таки опередил.

– Надо спросить, не сделают ли нам скидку, если мы прямо сейчас принесем свои апельсины из машины, – буркнул Сэнди.

– Да, я даже сбегаю за ними – за скромное вознаграждение, – вызвался его младший брат.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.