События начала 2000-го. Рим. Дмитрий Вячеславович Иванов
События начала 2000-го. Рим. Дмитрий Вячеславович Иванов
Двухтысячный год, как и все годы моей новой жизни, был наполнен яркими событиями — с самого первого дня.
Мы встречали 2000-й в отеле Балчуг-Кемпинский. Вид на прекрасно подсвеченный Кремль, Москву-реку, нарядные гости, праздник… Вся наша большая семья собралась, даже Костины родители прилетели из Калифорнии.
Мы с Олюшой отправились в парикмахерскую, и я решила, как когда-то в ранней молодости, выпрямить волосы. Удалось на славу! Теперь я сама себя не узнаю на новогодних фото-2000.
А потом снова — путешествия, перелеты, концерты…
Одно из путешествий запомнилось особо. Мы должны были лететь в Сан-Франциско с пересадкой в Стокгольме. Никогда до этого в Швеции не была, а так мечтала! Но — увы. Только аэропорт — и там не так много времени, чуть больше часа на пересадку. Прибегаем на посадку (багаж наш уже в самолете), а нам говорят, что что-то в электронном билете оформлено неправильно (тогда они только входили в обиход), поэтому посадить в самолет нас не могут. Костя звонит устроителям концерта в Америку, там глубокая ночь… В общем, нас ждали до последней минуты. Увы… Вопрос отложили на сутки. Выкатили из самолета наш багаж и закрыли люки.
Мы остались в аэропорту. Устроители твердо пообещали, что через сутки мы улетим. Они предложили нам поехать из аэропорта в Стокгольм, устроиться в отеле (за их счет). А как? Визы шведской у нас нет (Швеция тогда еще не входила в Шенген).
— Это ничего, — говорят нам сочувствующие работники аэропорта. — Это просто. Вы оставляете паспорта тут в окошке, вам выдают справку о том, где ваши паспорта, а дальше — вперед, в Стокгольм.
А в столице Швеции как раз проходил какой-то многолюдный международный конгресс. Все места в отелях заняты. Бывает же такое! И наконец нам находят немыслимо дорогой отель в предместье Стокгольма — там, говорят, удивительный ландшафт, конюшни, один из лучших ресторанов… И вот мы, вместо того чтобы лететь через океан, оказались в стране, о которой я мечтала, да еще в таком необыкновенном отеле!
Мечты сбываются иногда настолько быстро, что лучше поосторожнее с мечтами.
Мы гуляли и не могли налюбоваться этой красотой. Весна только-только начиналась. Кое-где лежал еще снег, воздух ранней весны кружил голову…
…Впрочем, в Швеции у меня так всегда — ощущение сказки и волшебства, на каждом шагу… Это потом получилось проверить.
На следующий день мы приехали в аэропорт, подошли к окошечку за паспортами. Перед нами стоял швед, собравшийся лететь за границу и забывший, что срок действия его паспорта истек. Ему при нас стали выписывать паспорт! Чудеса!
Прилетели в Калифорнию — там новое чудо. Поместили нас к богатому человеку — любителю музыки. Едем к нему в горы, едем, едем… И вдруг видим надпись: MIR MIRU.
Я говорю:
— Вот смех-то! Прямо по-нашему! Мир миру!
А нам как раз туда.
Приезжаем, нам выделяют отдельный домик, круглый, стены — из стекла, с сауной, кухней, среди сосен, ручьев и камней — красота невероятная.
Хозяева ведут в свой дом — еще красивее: деревянный одноэтажный дом на сваях внутри представляет собой одно огромное помещение. Огромное — это метров 350 как минимум. И в нем все — и кухня, и спальня, и библиотека, и гостиная… И так все устроено, что кажется, что мы попали в какой-то двор чудес.
Спрашиваем у хозяина, что значит надпись на въезде. И оказывается, то и значит: МИР МИРУ! Он был в СССР, увидел где-то этот лозунг и проникся его красотой. Назвал свою землю, как захотел. Так и зарегистрировал.
Ночью под нашими окнами кто-то непрестанно ходил, шаги слышались постоянно, громкие, отчетливые. Тем более что все дорожки были сделаны из досок — звуки получались, как на ксилофоне.
Кто же это мог быть?
Оказалось, ночью туда приходят олени. Они не боятся людей и бродят, где хотят.
После всех наших странствий в апреле вернулись в Италию.
Все-таки должна несколько слов сказать о фортепьянном фонде, благодаря которому мы очутились в Грианте, на озере Комо. Один очень богатый немецкий любитель фортепианного искусства по фамилии Ливен купил в Грианте дивной красоты виллу с прекрасным садом, завез в нее рояли (в довольно большом количестве), чтобы туда могли приезжать молодые пианисты, уже получившие известность в мире и участвовавшие в мастер-классах, которые вели лучшие фортепьянные профессора со всего мира.
Мне посчастливилось общаться с Карлом Ульрихом Шнабелем, замечательным пианистом и педагогом, сыном Артура Шнабеля. Он родился в 1909 году. Когда мы впервые его увидели, ему было под девяносто. И он постоянно работал, упражнялся, давал концерты (в дуэте). Он говорил, что ему не хватает времени: он столько еще должен выучить! Шнабель обладал блестящим чувством юмора и смеялся совсем как мальчишка. Однажды мы все поехали на моторной лодке в Белладжио, где он играл концерт. На обратном пути, выходя по шатким мосткам из лодки на берег, он весело объявил:
— У нас есть шанс свалиться в воду!
Эти слова стали потом у нас дома поговоркой, если речь шла о какой-то опасности.
Умер Шнабель в возрасте 92 лет, в 2001 году.
Очень самобытной была знаменитая исполнительница Баха Розалин Тюрек (1914–2003). Впрочем, не самобытных профессоров там не было.
Преподавал там Леон Фляйшер, Фу-Тсонг и многие другие.
Молодые музыканты приглашались жить на всем готовом: их обеспечивали жильем и питанием. Не говоря уж об уроках великих мастеров и возможности ежедневных занятий на прекрасных инструментах в самых благоприятных условиях.
До нашего еще приезда разрешалось даже бесплатно звонить по телефону в любую часть света. Благотворитель не учел, что не все приезжающие ученики воспитаны в уважении к чужим средствам. Некоторые наши соотечественники звонили домой и говорили по телефону часами! А потом на виллу приходили миллионные (если считать в итальянских лирах) счета. Так что эту опцию пришлось отменить.
Мы сразу сняли квартиру рядом с виллой, но там зимой было невыносимо холодно. Вообще я нигде не испытывала такого мучительного чувства холода, как в теплой, по нашим представлениям, Италии. Зимой у озера было очень влажно и ветрено, так что даже при плюсовой температуре (плюс 4–5 градусов) зуб на зуб не попадал. А отопление стоило очень дорого.
Потом мы переехали в другую квартиру, с дивным видом на озеро, Белладжио, горы. К тому же там было потеплее. Работало газовое отопление (которое мы всячески экономили), и к тому же имелся камин.
В Москве в те времена заграница (практически любая) воспринималась как райские кущи, где деньги падают на людей золотым дождем. Короче: за границей — «все есть». Приезжая в Москву, я слышала уверенные вопросы: «Какой дом вы там купили? Есть ли при доме сад?» и тому подобное. Когда отвечала, что мы снимаем квартиру, насмешливое недоверие отражалось во всезнающих глазах собеседников — я, по их мнению, прибеднялась.
А жили мы счастливо! В таких красивых местах, под синим небом Италии… Сбывшаяся мечта, о чем тут говорить. Нам хватало на еду, на квартиру, на поездки. Что еще надо людям? Мы могли сесть и поехать на поезде в Венецию — разве не сказка? Или — в Падую, в Верону. Потом, когда купили машину, объездили всю Италию. Там ведь каждый маленький городок, каждая деревенька — история мировой культуры.
Итак, апрель 2000 года. В Москве, в гостях у Азы Алибековны мы говорили о готовящейся в Доме Лосева конференции, посвященной творчеству одного из идейных вдохновителей серебряного века поэта Вячеслава Иванова. Меня тоже пригласили участвовать в конференции, которую планировали провести в мае 2000 года. И Аза Алибековна сказала, что, раз мы живем в Италии, было бы интересно съездить в Рим, к Дмитрию Вячеславовичу Иванову, сыну поэта, который хранит архивы семьи и может много рассказать. Хорошо бы сделать фото тех мест в Риме, где жил выдающийся поэт-символист. Мне вручили номер телефона Дмитрия Вячеславовича и его римский адрес.
Прилетев в Милан, я позвонила и договорилась о встрече. Несколько раньше я прочитала книгу воспоминаний дочери Вячеслава Иванова Лидии, которая всю жизнь жила с отцом. Она и скончалась в 1985 году в той же квартире в Риме, где в 1949 году умер ее отец.
Четырнадцатого апреля ранним утром мы отправились на машине в Рим. Путь нам предстоял далекий.
Когда мы планировали нашу поездку, хотели заказать отель в Риме, даже желательно в районе Авентина (один из семи римских холмов, на которых лежит город), где жил Дмитрий Вячеславович.
— И не думайте, — сказали нам наши подруги из турагентства в Тремеццо, у которых мы обычно и бронировали все билеты и отели (Интернет тогда в Италии находился в зачаточном состоянии). — В Риме приличный отель обойдется вам в круглую сумму! Зачем?
И они предложили соединить приятное с полезным. А именно: остановиться в городке Фраскати в 21 км от Рима. Сообщение с Римом замечательное: можно по железной дороге за 20 минут доехать, можно на автобусе. Зато! Фраскати славится своим белым вином и архитектурными памятниками.
Когда-то на месте этого городка находилась античная вилла, а неподалеку возвышался один из важнейших городов древнего Лация — Тускулум. Он располагался в Альбанских горах, на вершине потухшего вулкана, на высоте около 700 метров над уровнем моря. Из города открывался прекрасный вид на Рим. Но в начале ХII века Тускулум был разрушен папством, жители перебрались во Фраскати. В эпоху Возрождения во Фраскати появилось много вилл и загородных резиденций родни понтификов.
Фраскати очень пострадал во время Второй мировой войны. Его избрал местом своей ставки немецкий фельдмаршал Альберт Кессельринг, и союзные войска в связи с этим жестоко бомбили город. Много прекрасных памятников архитектуры было уничтожено.
К счастью, Кафедральный Собор Св. Петра, построенный в 16–17 веках, не пострадал.
Итак, нам забронировали номер в самом лучшем отеле Фраскати.
Мы поехали с нашего севера в сторону южную.
Городок оказался прекрасным, отель тоже. А вино, которое мы попробовали за ужином, выше всяких похвал.
На следующее утро, в субботу 15 апреля мы поехали на поезде в Рим. От вокзала взяли такси. И вот мы на
улице Эрколе Роза, у дома номер восемь. Снизу надо позвонить. И у Дмитрия Вячеславовича два звонка, два почтовых ящика. Один — с фамилией Иванов, а другой — с фамилией Neuvecelle.
Дмитрий Вячеславович родился в маленьком городке Нёвесель на французской стороне Женевского озера. Он был журналистом, писателем и публиковался под псевдонимом Жан Нёвесель (Jean Neuvecelle). Он активно участвовал во французском Сопротивлении, был удостоен ордена Почетного легиона.
На имя Иванов писали Дмитрию Вячеславовичу друзья и исследователи творчества его отца, а на имя Нёвесель приходила почта, связанная с его журналистской деятельностью.
Надо сказать несколько слов об истории рождения Дмитрия Вячеславовича.
Вячеслав Иванов был женат на Лидии Дмитриевне Зиновьевой-Аннибал (1866–1907).
С Ивановым они познакомились в Риме. В тот момент она ушла от мужа (К. С. Шварсалона) и с тремя детьми уехала за границу.
Вместе с Вячеславом Ивановым Лидия Дмитриевна организовала в Петербурге литературный салон «На башне» (салон назван был так, потому что располагался в круглом выступе дома на Таврической, 25).
У Вячеслава Иванова и Лидии Зиновьевой-Аннибал родилась дочь Лидия.
Зиновьева-Аннибал скончалась в 1907 году. А в 1910-м, через три года после смерти жены, Вячеслав Иванов женился на Вере Шварсалон, дочери Зиновьевой-Аннибал от первого брака.
Лидии Вячеславовне Ивановой, дочери поэта, было в ту пору 16 лет. Отец объяснил ей ситуацию. Он сказал, что брак этот — не измена памяти матери. Но если ей трудно это принять, ей помогут начать самостоятельную жизнь, как она того захочет. Лидия была в смятении, но потом сказала: «Я с вами».
Так — на всю оставшуюся жизнь — Лидия осталась рядом с отцом. Они вместе уехали во Францию, где у Веры и родился сын Дмитрий.
Таким образом, Лидия приходилась Дмитрию и сестрой (по отцу), и тетей (так как была сестрой его матери).
Дмитрий Вячеславович называл Лидию сестрой и с большой любовью и нежностью говорил о ней.
Семья поэта, вернувшись в Россию, претерпела много мытарств после революции. В 1920 году Вера скончалась в возрасте 30 лет.
Вячеславу Иванову с детьми удалось выехать за границу. Они поселились в Риме. Первое их пристанище находилось на улице Монте Тарпео (via di Monte Tarpeo).
Мы встретились с Дмитрием Вячеславовичем так, будто были знакомы много лет. Его манеры, обходительность, доброжелательность производили завораживающее впечатление. И дивный, прекрасный, чистый русский язык. Так, наверное, говорил его отец. Это огромное наслаждение — беседовать с человеком на таком языке.
Мы сразу обсудили наши планы. Я, конечно, подготовилась к поездке и даже взяла с собой книгу воспоминаний Лидии Ивановой, которую уже знала почти наизусть. Я просила Дмитрия Вячеславовича показать мне улицу Монте Тарпео, «журчливый садик», о котором поэт писал в своем стихотворении…
Дмитрий Вячеславович уже имел свой план.
Сначала мы пошли в соседнюю тратторию, где он бывал каждый день, где его все знали и тепло приветствовали.
— Мы не должны отправляться в путь голодными, — сказал Дмитрий Вячеславович.
После обеда мы отправились по Ивановским местам, а Костя остался в квартире заниматься (он не может обойтись без привычных ежедневных занятий, что бы ни происходило). И занимался он на рояле Лидии Вячеславовны. Она была музыкантом, композитором, училась в Риме у знаменитого Респиги.
Надо еще сказать кое-что о квартире на Эрколе Роза. Когда В. Иванов переселился на Авентин, они жили в доме по адресу: вия Леон Баттиста Альберти, 25. Там и после смерти поэта в 1949 году все сохранялось, как при его жизни. В 1985 году в той же квартире умирает Лидия Вячеславовна Иванова. И к этому времени хозяева дома решили его продать. А новые хозяева задумали делать полный ремонт с перестройкой.
— Делать было нечего, — сказал Дмитрий Вячеславович, — пришлось переезжать.
На соседней улице нашлась подходящая квартира, в 1986 году переезд состоялся. Дмитрий Вячеславович постарался все обставить так, как было в предыдущей квартире. С этого времени он стал хранителем архива своего отца. Архив помещался в отдельной комнате, которая была оборудована специальными стеллажами.
Дмитрий Вячеславович показал мне дом, в котором они жили всей семьей. На балконе их бывшей квартиры сушилось огромное количество белья, как это принято в Италии. Я сделала несколько снимков.
Итак, мы пошли сначала на кладбище, где был похоронен Вячеслав Иванов.
Il Cimitero acatolico di Rom (Римское некатолическое кладбище) расположено у подножия Авентинского холма, у ворот Св. Павла, составляющих часть древней стены Аврелиана.
Мы неспешно шли вдоль древней стены. И я спрашивала Дмитрия Вячеславовича о том, что меня очень в тот момент интересовало. Хозяйка нашего дома в Грианте владела книжным магазином в городке неподалеку. И в доме, на чердаке хранилось очень много старых книг. Я, естественно, спросив у нее разрешения, самозабвенно копалась в этих книгах и обнаружила много изданий, посвященных Муссолини. Я сделала для себя массу открытий. Оказалось, он был не только носителем вселенского зла. Было время, когда он буквально спас свой народ от нищеты. Неужели это правда? Неужели это так и было?
Вот об этом я и спросила Дмитрия Вячеславовича как очевидца тех времен. И он мне абсолютно откровенно и честно рассказал о больших достижениях Муссолини в 20–30-е годы.
И сейчас вижу эту картину: мы идем по улице, залитой апрельским солнцем, слева от нас древняя стена, Дмитрий Вячеславович очень четко излагает деяния дуче…
Да, Муссолини почти уничтожил безработицу, осушил Понтийские болота, на землях которых возникли тысячи новых ферм и несколько городов. И все это — результат осушения болот! Он обеспечил рабочих комфортным жильем, при нем прекрасно работал общественный транспорт…
Потом я узнала про призыв «Золото для родины». Люди в массовом порядке ради возрождения экономики Италии жертвовали свои золотые украшения, а взамен им вручали стальные браслеты с надписью «Золото для родины». Потом собранные украшения переплавили в слитки. Их направили в банки.
— Народ боготворил Муссолини. Беды начались, когда он связался с Гитлером, — сказал Дмитрий Вячеславович.
Мы подошли к воротам кладбища. Я сфотографировала своего спутника. (Потом, три с небольшим года спустя, в июне 2003-го, это фото появится в газете рядом с некрологом Д. В. Иванова.)
…На кладбище похоронено много русских. Тут и великий художник Карл Брюллов, и дочь поэта Петра Вяземского (друга Пушкина), юная Прасковья Вяземская, скончавшаяся в Риме от чахотки. Тут и дочь Л. Н. Толстого — Татьяна Львовна Сухотина-Толстая, и ее дочь…
Мы поклонились могиле поэта.
Теперь путь наш лежал на улицу Монте Тарпео.
Остановили такси и поехали.
Раз уж я взялась за такое подробное изложение событий того долгого и незабываемого дня в Риме, хочу привести рассказ о посещении поэта в другие времена.
Так много сумела сказать Зинаида Гиппиус в короткой заметке «Поэт и Тарпейская скала» о посещении в Риме осенью 1937 года Вячеслава Иванова:
(…) Но вот октябрь, и мы опять в Риме. Ненадолго, увы: через несколько дней — Париж, низкое небо, дождь…
Сегодня последнее воскресенье. Пойдем в гости к Вяч. Иванову.
В Риме, по сравнению с Парижем, все «рукой подать». Далеко ли от нас, от виллы Боргезе, до Тарпейской скалы? Мы идем пешком.
Вот и волшебная лестница Капитолия. Волчицы не видно. Она спит. Да ее, кажется, из левого густого садика перевели в правый. Там тоже пещера. Марк Аврелий на предвечернем небе. Какое величие в его спокойствии! В одном этом жесте руки — Pax, мир…
Обогнув М. Аврелия, мы идем по узкой улочке, меж старых зданий. Мы уже на знаменитой скале, сейчас, направо, дверь В. Ив-ва, но на маленькой открытой площадке не можем не остановиться: под нами Форум, далее — Колизей, и все это в оранжевом пылании заката. Голос вечернего колокола — Ave Maria…
С крутой улочки в дом, где живет В. И., нет ни одной ступени. Но старые дома на Тарпейской скале — с неожиданностями. Если, через переднюю и крошечную столовую, пройти в стеклянную дверь на балкончик, там — провал; и длиннейшая, по наружной стене, лестница: шаткая, коленчатая, со сквозными ступенями, похожая на пожарную. Она ведет в темный густой садик. Но пусть об этом садике скажет сам его хозяин — поэт, в стихотворении, только что написанном и посвященном постоянной своей сотруднице, помощнице в научных работах. (Она же, эта изумительная женщина, и «гений семьи»: с В. И. живет его милая, тихоликая дочь, музыкантша, профессор римской консерватории, и сын, студент.) Вот эти стихи:
Журчливый садик, и за ним
Твои нагие мощи, Рим!
В нем лавр, смоковница и розы
И в гроздиях тяжелых лозы.
Над ним, меж книг, единый сон
Двух, сливших за рекой времен,
Две памяти молитв созвучных,
Двух спутников, двух неразлучных.
Сквозь сон эфирный лицезрим
Твои нагие мощи, Рим.
А струйки, в зарослях играя,
Журчат свой сон земного рая.
Много ль в Париже людей, хорошо помнящих знаменитую петербургскую «башню» на Таврической и ее хозяина. Теперь все изменилось. Вместо «башни» — Тарпейская скала и «нагие мощи» Рима. Вместо шумной толпы новейших поэтов — за круглым чайным столом сидит какой-нибудь молодой семинарист в черной ряске или итальянский ученый. Иные удостаиваются «а партэ» в узком, заставленном книгами, кабинете хозяина… Все изменилось вокруг, — а он сам? Так ли уж изменился? Правда, он теперь католик; но эта перемена в нем мало чувствуется. Правда, золотых кудрей уже нет; но, седовласый, он стал больше походить на греческого мудреца (или на старого немецкого философа). У него те же мягкие, чрезвычайно мягкие, любезные манеры, такие же внимательные, живые глаза. И — обстоятельный отклик на все.
Мы как-то отвыкли от встреч с людьми настоящей старой культуры. А это большое отдохновение. Вяч. Иванов, конечно, и «кладезь учености», но не в том дело, а в том, что заранее знаешь: всякий вопрос, в любой области, он поймет, с ним можно говорить решительно обо всем, что кажется значительным. Как сам он на данный вопрос отвечает — уже не важно: мы часто не соглашаемся, спорим, но спора не длим: взгляд В. И. сам по себе всегда интересен, любопытен, споры же самая бесполезная вещь на свете.
Но особенно воскресала «башня», когда речь заходила о поэзии, о стихах. Мы привезли в Тарпейское уединенье несколько томиков современных парижских поэтов. Утонченнейший их разбор, давший повод к длинным разговорам о стихах, о стихосложении вообще, — как это было похоже на В. И. тридцать лет тому назад!
Скажем правду: в этом человеке высокой и всесторонней культуры, в этом ученом и философе до сих пор живет «эстет» начала века. И он особенно любит в себе «эстета». (…)
Так или иначе, живущие на Тарпейской скале счастливее многих из нас. У них и садик, «земной рай», и музыка, и книги, и научный труд, и стихи, и Аве Мариа из римского Форума…
Как мне хотелось пройти по их следам! Увидеть Рим их глазами!
И все это сбылось, все исполнилось. Надо только уточнить, что Тарпейская скала, возвышавшаяся с западной стороны Капитолийского холма, с которой сбрасывали в Древнем Риме осужденных на смерть преступников, не сохранилась. Есть улица Монте Тарпео, которая ведет от Капитолия к Форуму.
Я фотографировала «нагие мощи» Рима. Дмитрий Вячеславович рассказывал об отце, о сестре.
Наконец мы, взяв такси, вернулись на улицу Эрколе Роза.
Дмитрий Вячеславович показал мне архив отца. Я могла прикоснуться к рукописным страницам. Сделала несколько снимков.
И вот настало время прощаться. Прощались мы ненадолго: в конце мая Дмитрий Вячеславович собирался прилететь в Москву на конференцию, посвященную жизни и творчеству его отца. На прощанье Дмитрий Вячеславович подарил мне том Брюссельского собрания сочинений Вячеслава Иванова — бесценный подарок — со своей подписью. Он обещал привести мне факсимильные копии рукописей отца. И сдержал свое обещание, передал копии Азе Алибековне. Теперь они хранятся в Доме Лосева.
…А мы с Костей отправились на площадь Св. Петра. На этой гигантской площади собрались толпы верующих, чтобы послушать речь понтифика перед завтрашним праздником — Входом Господним в Иерусалим. В тот год по периметру площади стояли огромные кадки с оливами, вывезенными из Пулии. Дело в том, что у нас последнее воскресенье перед Пасхой называют Вербным воскресеньем, а вообще-то оно — Пальмовое. Не вербами, а листьями пальм встречал народ Христа, когда тот входил в Иерусалим. Но у каждого народа — свои символы. В Италии в этот день несут из храма ветви олив.
Понтифик (Иоанн Павел II) был болен. Но речь свою произнес. Он выразил надежду, что в третьем тысячелетии на земле воцарится мир.
Поздно ночью вернулись мы во Фраскати.
А утром — Пальмовое воскресенье! Мы отправились в прекрасный Кафедральный Собор Святого Петра. Всем раздавали ветви олив, нам тоже досталось несколько веточек. Они до сих пор хранятся у меня в московской квартире.
Через две недели, на нашу Пасху, мы были уже в Москве.
Я подготовила фотовыставку «Рим Вячеслава Иванова» с подробными описаниями каждой фотографии. Все фото и материалы выставки остались в Доме Лосева.
Выступила я и на конференции. Доклад мой назывался «Истинно сущее бытие в трудах Вячеслава Иванова». Доклад этот вошел в книгу «Вячеслав Иванов, творчество и судьба: к 135-летию со дня рождения», изданную издательством «Наука» в 2002 году. На обложке — вид на Колизей со стороны улицы Монте Тарпео — моя фотография. В книге — тоже мои фото о нашей римской поездке.
В заключение конференции, 27 мая, все участники собрались в музее Рериха. Костя играл Поэтические и религиозные гармонии Листа — все целиком! Гигантский труд!
Мы попрощались с Дмитрием Вячеславовичем. Он звал нас снова в Рим. Мы обещали… Но — не пришлось. Больше мы не виделись.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.