Март 1995-го — смерть папы

Март 1995-го — смерть папы

Меня только выписали из больницы. Я начинаю ходить. Потихоньку, чуть-чуть. Из дому еще выходить боюсь, но по квартире передвигаюсь.

Звонок из Каменки. Папа умер.

Последняя наша встреча, когда он приехал к нам со своей женой, прощальная… Мы-то думали, что увидимся еще… Не пришлось.

Папочка тогда сказал мне:

— Галенька, ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал.

Как мне важны были его слова! И как мысль о папе поддерживала меня в трудные минуты жизни!

Я просто старалась соответствовать.

В ту же встречу его жена, оставшись со мной наедине, скажет:

— Марк Иосифович считает, что все его болезни от того, что он мало тебе уделял внимания. Что за это ему наказание.

Он ей это часто повторял в последние годы.

Но она и не знала, как много внимания уделял мне папа, когда она еще не появилась в нашей жизни, как много мне дал, как целый мир подарил… Она ничего не знала про нашу дружбу, наши игры… Она даже ничего не знала про его письма-воспоминания.

Передо мной папочка ни в чем и никогда не был виноват. Просто им всем, моим дорогим, выпала на долю жизнь, полная лишений.

Папы не стало, а я не смогла даже проститься с ним, поехать на похороны.

Я помню его живым. Только живым. И, когда трудно, прошу помочь. И помощь приходит. Появляются силы.

Хотелось бы получить на память от папы хоть какую-то его вещичку, но видно, мне не положено. Несколько фотографий передала мне та, которая вполне могла бы быть мне мачехой. Могла бы, но даже на это ее не хватило. Передала фото — те, что когда-то посылали мы с Танюсей папе. Так вот они ко мне вернулись. Из тех, что у меня не было, фотография маленького Тимочки, старшего папиного брата и моего братика Гришеньки на руках бабушки. Папина супруга почему-то решила, что должна прикоснуться к нашей истории, и на всех фото сделала собственноручные надписи. Про фото Гришеньки с бабушкой написала: «Галя с бабушкой Бертой»…

У меня сами собой, как стон, вырвались стихи. Пусть будут.

У нее, конечно, были на то причины:

Редко водятся в наших краях мужчины,

Редко кто согласится жениться — не просто спать,

Ну, а дети чужие — у них есть мать…

Хоть бы мачехой стала дочке его!

Но жадна: не отдаст ничего своего.

«Мой» — и точка.

А сердце болело и ныло…

Не тоска ли по дочке тебя убила?

Папочка-а-а…

Вспоминаю, как маленький Пашенька плакал, прощаясь с дедом:

— Дедушка, не уезжай! Дедушка, не уезжай!

Ну, почему все так? Почему?

И снова сами собой складываются строчки стихов:

«Помню себя с раннего детства», —

Такими словами ты начал свое письмо,

В котором старался связать воедино

Разорванные ниточки наших жизней.

«Папочка, я ничего не знаю о тебе»…

…Ты написал.

О том, какие были лошади.

О душистых лугах.

О молодой своей маме

(когда она еще не знала потерь),

О своем братике (моем дяде, которого убьют под Сталинградом),

О вязком кровавом море войны,

Из которого Бог тебя вытолкнул невредимым.

О добрых венгерских девушках весной 45-го.

Я, как и ты, помню себя с раннего детства.

Помню тебя с раннего детства.

Моего. Любимого. Не отделимого от моего существования.

Я знаю о тебе все.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.