29 июня 1983 года

29 июня 1983 года

В тот год 29 июня нашей семье исполнялось девять лет. К тому же это был день рождения моей мамы. Вот ведь совпадение! За девять лет наша семья здорово увеличилась: от двух до пяти! Мне очень хотелось отметить этот день, сделать его праздником. Тем более днем раньше Пашеньке исполнилось ровно четыре месяца. Мы договорились с медсестрой из госпиталя, что она пару часов посидит с детками, пока мы будем праздновать нашу дату в ресторане.

Мы встретились с мужем после его работы. Я хотела забежать в парикмахерскую (все еще старалась выпрямить свои кудри). Он хотел зайти домой, чтобы сменить форму на гражданскую одежду.

— Через двадцать минут зайду за тобой, — пообещал он.

И зашел. Все еще в форме и абсолютно пьяный.

Вот и весь наш праздник.

Весь этот день с утра настроение у меня было угнетенное, и, видя нетрезвого мужа, я решила, что сердце мое предвещало это его очередное предательство. Мы пошли домой. Тоска меня охватила.

Потом я вспоминала: как же хорошо, какое же для меня счастье, что не пошли мы в тот день отмечать годовщину свадьбы. Я бы себе этого не простила.

В этот день, в то самое время, когда сердце мое исходилось от тоски, умерла моя ненаглядная Танюсенька. Всего несколько дней не дожила она до нашей встречи.

Узнали мы об этом горе не сразу, хотя телеграмму Женечка послала мне немедленно. Телеграмма не дошла. Странное дело. Хотя — вполне понятное. Представьте, телеграммы о смерти ценились в ЦГВ на вес золота! Почему? Все просто: чтобы получить возможность внепланово съездить в Союз, нужна была веская причина. Например, смерть близкого родственника. Такие телеграммы специально заверялись. А внеплановые поездки нужны были офицерам и их женам потому, что практически все, кто проходил службу за границей, занимались еще и куплей-продажей, чтобы обеспечить свое будущее. В СССР шла эпоха тотального дефицита. Людям хотелось уюта, красоты. Основными элементами уюта и красоты считались в те времена ковры и хрусталь. В Чехословакии все это стоило сущую ерунду. Зато в Союзе продавалось в десять (а то и больше) раз дороже. Купишь за сто крон (10 рублей) хрустальную вазу, а продашь ее за сто рублей. Легко и просто. Из Союза везли цветные телевизоры и аппаратуру. Качество этой нашей продукции, конечно, уступало западным и восточным образцам, зато цена…

И вот — чем чаще ездили люди туда-сюда, тем больше сделок могли совершить.

Что же произошло с моей телеграммой? Она ведь дошла. Ее не вручили. Из подлости. Я даже знаю, кто это сделал тогда. Замполит госпиталя. Решил, что нам зачем-то понадобилось на несколько дней раньше оказаться в Москве, вот мы и организовали телеграмму. Что же творят люди по отношению друг к другу — подумать страшно.

В результате моя свекровь, не получая от нас ответа, позвонила по спецсвязи в Польшу, где служили родственники. Вот через генерала Дубинина, позвонившего из Польши в ЦГВ, нам и была передана весть о смерти моей Танечки. К этому времени похороны уже состоялись. Мы приехали к свежей могилке. Я так и не простилась с той, которая была всем моим добрым миром.

Я позвонила папе, и он тут же приехал. Один. Впервые за много лет мы находились с ним вдвоем и могли говорить, говорить. Рядом со мной был прежний папа, добрый, понимающий, ласковый. Тогда он признался мне, что несчастлив со своей второй женой из-за ее деспотичного давящего нрава и стремления к стяжательству. Между ними не было взаимопонимания. Но менять что-то было уже поздно. У них подрастал сын…

Я поехала на могилку к Танечке сразу, как только добралась до Москвы. Положила на свежую землю букет белых роз. Стоял июль, жаркое лето. Прошло дней десять, мы снова поехали на кладбище, на этот раз с папой. Белые розы, которые я принесла в первый раз, лежали совершенно свежие, будто их только что срезали. Я поразилась. Словно неведомая сила посылала мне утешение…