«…В тебе и во мне!»

«…В тебе и во мне!»

Мне восемь лет.

Мы теперь переехали в отдельную квартиру и живем все вместе: три мои тетечки, сестра Женечка и я. Женечку я воспринимаю как родную сестру (и до сих пор она моя любимая родная Женечка).

Итак, мне 8, Женечке 18.

Она уже студентка. Такая красивая, веселая. У нее куча друзей.

— Потому что характер легкий, — объясняет мне Танюсенька. — Все тянутся к ее улыбке и доброте.

А еще она много знает, всегда отвечает на мои вопросы, если мне что-то непонятно. Еще читает мне стихи — она знает наизусть несметное количество стихов и даже сама стихи сочиняет… Еще она играет на пианино, и мы поем вместе.

Весна.

Женечка как-то сказала:

— Вот получу стипендию, пойдем с тобой в Парк культуры.

Я начинаю ждать ее стипендии с немыслимым нетерпением. Парк культуры и отдыха имени Горького! Место счастья. Там столько аттракционов! Там есть кафе-мороженое. Там можно на лодочке покататься… Еще шарики продают, которые сами в небо тянутся — упустишь, могут улететь. Еще пищалки… Много чего.

Вообще-то мы там часто бывали с тетечкой. Но тут я пойду с сестрой! С такой красивой девушкой — в юбочке колоколом, в туфельках на шпильках… Скорей бы! Скорей бы!

Но я стесняюсь спрашивать про стипендию. Мне неудобно. Я знаю — Женька раз сказала, не забудет.

Жду.

В один прекрасный воскресный день к Женьке приезжает ее школьная подружка Элка. Это вообще красавица немыслимая. Женечка черненькая, а Эллочка светленькая. Тоже хохотушка. Две красавицы, на которых я мечтаю быть похожей, когда вырасту. Сразу на двух. Буду тоже в туфельках на каблуках ходить, в юбочке… Все залюбуются, когда увидят…

Женьке и Элке надо о чем-то поговорить. Но они никак не могут. Мешаю я. Я все время верчусь, вклиниваюсь, лезу в их разговоры… Никак меня не отогнать… Они обе терпеливые, добрые… Не гонят. Только ласково просят дать им пару минут поговорить о чем-то важном.

Но я уже завелась. Я не могу от них отлипнуть. Чем больше они просят, тем гаже я себя веду. Прыгаю, кручусь, мельтешу перед их смеющимися глазами.

— Ой! — восклицает вдруг Женечка. — Я ж и забыла! Мне вчера стипендию дали! Пошли в Парк культуры.

Я понимаю, что вспомнила она это только потому, что другого способа от меня отвязаться у подружек нет. Понимаю с первого мгновения. Но радость переполняет меня. Все, как я мечтала, даже еще лучше! Ура!

И вот мы в Парке. Заходим. Красота! Газоны с цветами, деревья, люди нарядные. И музыка, музыка из громкоговорителей. Песня льется. Я все песни знаю. И эту тоже. Это — странная песня. Там дядька поет, а потом хор. Потом снова дядька. Когда хор поет, я всегда с трудом разбираю слова. Но из принципа стараюсь понять. А как пойму — оказывается: выучилась песня. Сама собой.

Слова меня удивляют. Смущают чем-то.

…Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой,

В горе, надежде и радости,

Ленин в твоей весне, в каждом счастливом дне,

Ленин в тебе и во мне!

Я прекрасно знаю, что Ленин умер. Знаю, что если б он был жив, все у нас давно было бы хорошо — лучше не придумаешь. Так тети говорят. Случается что-то плохое, и они вздыхают: «Был бы Ленин жив, он бы не допустил…» Жаль, что он умер. Но — умер! Лежит в Мавзолее. Очереди к нему стоят — не пробьешься.

А тут хор орет: «Ленин всегда живой»…

Вранье какое-то… Зачем?

Но самое непонятное — это последняя строчка. «Ленин в тебе и во мне!»

Как это? Вот — как это?

Например, Танюся строго следит, чтобы я мыла руки. Несколько раз в день приходится мыть руки с мылом! Потому что иначе можно грязными руками занести в себя микроб во время еды. Это я понимаю. Занесешь микроб, станешь болеть. Живот заболит, горло, ухо, нос… Микробы — это такие невидимые твари, которые залезают в тебя при каждом удобном случае, чтобы принести вред организму.

Но Ленин же не микроб! Как это — он во мне?

Я Ленина с детского сада люблю. Мы книжки про него читали…

Но мне не хочется, чтоб он был во мне. Это меня тревожит.

Женька и Элка тем временем находят для меня аттракцион — карусели какие-то.

— Хочешь?

Аттракцион — ничего особенного. Ну ладно, пусть для начала. Залезаю в люльку — поехали.

Мои красавицы садятся на лавочку и наконец-то в покое обсуждают что-то свое. Смеются… А у меня в голове все орет хор: «В каждом счастливом сне… В тебе и во мне!»

Не постигаю!

Меня слегка укачало (такое случается). Иду к своим на нетвердых ногах.

— Что такое — Ленин в тебе и во мне? — спрашиваю у Женьки.

— Идем на качели, хочешь на качели? — зовет она.

Ясное дело — они не договорили, им поскорей бы от меня отвязаться.

— Что такое — Ленин в тебе и во мне? — настаиваю я.

— А вот на эту штуку хочешь?

— Что такое — Ленин в тебе и во мне?

И тут мы подходим к действительно интересному аттракциону.

Там самолет. Садишься в него и взмываешь в воздух. Он летит, потом перекувыркивается… Снова взмываешь…

Это же тоже тренировка героизма! Называется — петля Нестерова. Был такой знамениты летчик, делал в воздухе на своем самолете такой кувырок…

— Сюда хочу!

— Сюда? А не страшно?

— Сюда!

— Уверена?

— Сюда!

Женечка покупает мне билетик. Сами они остаются опять же на скамеечке.

— Мы будем тебе рукой махать, когда ты взлетишь, — обещают мои красавицы.

Я переполняюсь гордостью.

Сажусь в самолет. На заднем сиденье парень. Постарше меня. Лет тринадцать ему будет. Подходит дядька и очень сильно перетягивает меня ремнями крест-накрест.

— Зачем? — не понимаю я.

— А чтоб не вывалилась, когда вниз головой висеть будешь.

Что-то мне уже не хочется этой петли Нестерова. Но назад дороги нет. Сама напросилась. Женечка же спрашивала, спрашивала.

…Самолет взмыл в воздух. Потом перевернулся. Мы повисли вниз головами. Самолет в таком положении застыл.

— Аааааа! — орет парень за моей спиной.

А у меня и сил орать нет. Я в таком ужасе, что онемела. Со мной так всегда бывает в самые страшные моменты. Я вишу и думаю: лучше бы ремни расстегнулись, я б упала и все.

Самолет медленно двигается и достигает земли. Можно выходить?

Нет! Аттракцион — три оборота! Три петли!

Трижды приходится висеть вниз головой. Все мысли выпадают. Наверное, я вернусь на землю круглой дурочкой.

Все когда-то кончается. И «петля Нестерова» кончилась тоже. Я еле разжимаю пальцы — так судорожно вцеплялась в поручни. Идти в первые секунды вообще не могу.

— Понравилось? — спрашивает дядька.

— Нет, — отвечаю честно.

Плетусь к своим.

— Мы тебе махали, махали, а ты такая важная сидела, даже на нас и не взглянула ни разу, — говорит Женечка.

Она, наверное, замечает, что я выгляжу как-то не так.

— Что-то ты бледная какая. Укачало?

Я киваю. Выгляжу, наверное, непривычно жалко. Добрые подружки стараются сделать для меня что-то особенно приятное.

— Пойдем на лодочке покатаемся?

Я отрицательно верчу головой.

— А в комнату смеха?

Мы идем. Тут Женька вспоминает:

— Ты меня о чем спрашивала? Что-то не поняла?

— Что такое — Ленин в тебе и во мне?

Подружки переглядываются. Не пойму — им что? Смешно? Или показалось?

А мы уже у комнаты смеха. Вход — пятачок, а счастья…

Там зеркала меняют людей до неузнаваемости. Вот я толстый карлик, а Женька с Элкой кубышки на очень тонких, как прутья, ногах. Смешно невыносимо. Каждое зеркало — свой смех.

Хохочу до слез, до икоты. Там все хохочут…

Выходим довольные, продолжая хохотать…

— Что такое — Ленин в тебе и во мне? — вспоминаю я…

— Это… Ну это… Это он в душе у тебя. У меня. У всех нас в душе.

Я задумываюсь. Проверяю свою душу. Ищу.

Ленина там нет. И не было. Там бывает страх. Бывает любовь — очень сильная — к тетечкам, к Женечке. Бывает — там сидит боль, если что-то грустное читаешь. Еще там — папа. И иногда мама.

Ленина нет.

— А у тебя внутри есть Ленин? — спрашиваю Женьку шепотом.

— Давай я потом поищу, — предлагает сестричка миролюбиво. — Пойдем мороженое есть?

— Ура!!!

Перед едой я тщательно мою руки. Чтоб ни один микроб не забрался… Да и Ленин… Кто его знает, как он внутрь залезает…