12. Кровавая площадь

12. Кровавая площадь

Тела убитых по ночам свозили на площадь, чтобы утром люди могли увидеть их по пути на работу. К телам обычно прикрепляли таблички, на которых было написано что-нибудь вроде «Так будет со всеми армейскими шпионами» или «Не трогай этот труп до 11 часов утра, иначе ты будешь следующим». Порой по ночам, когда талибы творили произвол, ощущались подземные толчки. Природные бедствия, соединяясь с человеческими злодеяниями, усиливали ужас, в котором пребывали люди.

В январе 2009 года холодной зимней ночью талибы убили танцовщицу по имени Шабана. Она жила в Мингоре, на узкой улице Барн Базар, где обычно селились танцовщики и музыканты. По словам ее отца, поздно вечером, после комендантского часа, несколько человек постучали в дверь дома Шабаны. Они попросили ее потанцевать для них. Она переоделась в костюм для танцев, а когда снова вышла к гостям, они наставили нее дула пистолетов. Люди слышали, как она кричала:

– Прошу вас, пощадите! Обещаю, что больше никогда не буду ни петь, ни танцевать! Ради Аллаха, не убивайте меня! Я женщина, я мусульманка! Что я вам сделала?

Ответом ей был грохот выстрелов. На следующее утро изрешеченное пулями тело девушки лежало на площади Грин Човк. Трупы появлялись там так часто, что эту площадь стали называть Кровавой.

Мы узнали о смерти Шабаны утром. Выступая по Радио Мулла, Фазлулла заявил, что эта женщина заслужила смерть за свое аморальное поведение и что всех прочих танцовщиц и певиц ждет такая же участь. Прежде мы гордились своими музыкантами и танцорами, но теперь почти все они покинули Сват, перебравшись в Лахор или Дубай. Музыканты также стали давать объявления в газетах о том, что они перестали выступать и ведут благочестивый образ жизни, чтобы успокоить талибов.

Прежде люди говорили о безнравственности Шабаны, но таковы наши мужчины: им нравилось смотреть, как она танцует, и при этом они считали себя вправе презирать ее за то, что она танцовщица. Дочь хана никогда не выйдет замуж за сына брадобрея, а сыну брадобрея не суждено жениться на дочери хана. Мы, пуштуны, любим хорошую обувь, но не уважаем сапожников. Любим красивые шали и одеяла, но пренебрежительно относимся к ткачам. Представители многих ремесел, необходимых людям, не пользуются в нашем обществе уважением. Может быть, именно поэтому они охотно присоединялись к движению Талибан, которое обеспечивало им власть и социальный статус.

Убийство Шабаны, представительницы презираемой профессии, не вызвало в городе никакого возмущения. Некоторые даже утверждали, что это убийство – благое дело. Возможно, они говорили так из страха перед талибами, возможно, действительно так думали.

– Шабана не была хорошей мусульманкой, – говорили они. – Она была скверной женщиной, и она заслужила смерть.

Не могу сказать, что день, когда мы узнали об убийстве Шабаны, был особенно тягостным. Все дни тогда были черными, каждый час казался самым тяжелым. Трагические известия поступали со всех сторон. Убийства, взорванные школы, публичные порки. Конца всему этому не предвиделось. Через пару недель после убийства Шабаны в Матте был убит учитель, вся вина которого состояла в том, что он отказался носить штаны до лодыжек, какие носили талибы. Этого не требует ислам, заявил он. Боевики повесили учителя и застрелили его старого отца.

Я никак не могла понять, чего хотят добиться талибы.

– Они оскорбляют нашу религию, – повторяла я во всех своих интервью. – Сможете ли вы поверить человеку, который приставит дуло пистолета к вашей голове и заявит, что ислам – единственная истинная религия? Если они хотят, чтобы все люди в мире приняли мусульманство, почему бы им самим для начала не стать хорошими мусульманами?

Отец постоянно приходил домой бледный, с трясущимися руками и рассказывал, что стал свидетелем очередного кошмара или же слышал жуткие рассказы. Тут и там на городских улицах выставляли отрубленные головы полицейских. Даже те жители долины, которые первоначально принимали Фазлуллу с восторгом, отдавали ему и его людям деньги и драгоценности, считая талибов защитниками ислама, теперь с ужасом взирали на их деяния. Отец рассказывал мне о женщине, которая щедро жертвовала деньги талибам, пока муж ее работал за границей. Когда он вернулся и обнаружил, что жена отдала боевикам не только деньги, которые он посылал домой, но и все свои украшения, его ярости не было предела. Как-то раз в деревне, где они жили, раздался взрыв. Женщина заплакала от страха.

– Не плачь, – сказал ей муж. – Это грохочут твои серьги и кольца. Наверное, сейчас настанет черед браслетов и ожерелий.

И все же мало кто осмеливался открыто выступать против Талибана. Ишан уль-Хак Хаккани, политический соперник моего отца во времена учебы в колледже, ныне стал известным журналистом и работал в Исламабаде. Он организовал конференцию, посвященную ситуации в долине Сват. Ни один из юристов и общественных деятелей Свата не согласился выступить на этой конференции. Приглашение принял только мой отец и несколько журналистов. Казалось, люди уверены, что талибы пришли навсегда, бороться с ними бесполезно и самое разумное, что можно сейчас сделать, – попытаться приспособиться к их власти.

– Самый надежный способ защититься от талибов – примкнуть к ним, – говорили в народе.

Поэтому многие молодые люди вступали в движение Талибан. Впрочем, иногда у них не было выбора. Талибы врывались в дома, требовали у хозяев денег на покупку оружия, а если денег не было, забирали их сыновей. Многие богатые люди бежали за границу, а бедным приходилось идти на все, чтобы выжить. Семьи, где отцы работали в шахтах или странах Персидского залива, остались совершенно беззащитными, и их сыновья были для талибов особенно легкой добычей.

Опасность подбиралась все ближе. Как-то Ахмед Шах получил письмо, в котором неизвестные люди угрожали убить его. После этого он поехал в Исламабад, рассчитывая привлечь внимание властей к тому, что творится в нашей долине. Самым страшным было то, что люди перестали доверять друг другу. Некоторые даже с подозрением косились на моего отца.

– Каждый день кого-нибудь убивают, а Зияуддин до сих пор жив, хотя он открыто ругает талибов! – говорили они. – Наверняка он их тайный агент!

На самом деле отец получал множество угроз, но скрывал это от нас. Он был так занят, входил в такое количество организаций и комитетов, что часто приходил домой за полночь. Отец постоянно ждал, что талибы придут за ним, и, чтобы не подвергать нас риску, иногда ночевал в доме одного из своих друзей. Мысль о том, что его убьют на наших глазах, была для отца невыносима. Я не смыкала глаз до тех пор, пока он не возвращался. После этого я сама запирала ворота. Когда отец был дома, мама приставляла лестницу к стене на заднем дворе, чтобы в случае опасности отец мог перебраться на другую улицу. Отца подобная предосторожность только смешила.

– Может, наш маленький Атал, шустрый, как белка, и смог бы проделать подобный трюк, но мне вряд ли это под силу! – говорил он.

Мы с мамой постоянно строили планы действий на случай прихода талибов. Мама пробовала класть под подушку нож, но вскоре поняла, что вряд ли сумеет пустить его в действие. Тогда мы решили, что я выскользну в туалет и позвоню в полицию. Братья подумывали прорыть под домом туннель. Я мечтала о волшебной палочке, одного взмаха которой было бы достаточно, чтобы уничтожить незваных гостей.

Однажды я увидела, что мой маленький братишка Атал копает землю в саду.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Рою могилу, – ответил он.

Со всех сторон поступало столько известий о смертях и убийствах, что даже маленькие дети думали о гробах и могилах. Раньше дети играли в «полицейские и воры», теперь – в «талибы и солдаты». Палки изображали автоматы Калашникова, пустые бутылки – бомбы; если взрослые беспрестанно убивали друг друга, детям оставалось лишь подражать им.

Защищать нас было некому. Уполномоченный по делам долины Сват Сейд Джавид сам стал талибом – выступал на их митингах и молился в их мечети. Одной из основных мишеней, по которым наносили удар талибы, были неправительственные организации, которые они объявили анти-исламскими. Когда члены таких организаций получали письма с угрозами и отправлялись к Сейду Джавиду с просьбой о защите, он и слушать их не желал. Как-то раз на митинге мой отец спросил его напрямую:

– Кого вы представляете? Фазлуллу или наше правительство?

Есть такая арабская поговорка: «Народ следует за своим правителем». Если верховные власти присоединяются к талибам, люди вынуждены принять произвол как норму.

В Пакистане любят везде и всюду искать заговоры, и в ту пору имело хождение множество подобных теорий. Некоторые люди считали, что правительство тайно поддерживает Талибан. Армии никак не удается изгнать талибов из долины Сват лишь потому, что она следует секретному распоряжению не делать этого. Корень зла – в американцах и в их желании использовать наши воздушные базы, утверждали сторонники этой теории. Пока в долине Сват хозяйничают талибы, правительство может отказывать американцам в помощи, мотивируя это тем, что у Пакистана достаточно внутренних проблем. Американцы, как известно, упрекают власти нашей страны в недостаточно активной борьбе с терроризмом. Поэтому беспредел талибов вдвойне выгоден правительству: чем сильнее разгул терроризма, тем более беспочвенными выглядят обвинения Америки. «Вы утверждаете, что мы тратим ваши деньги на помощь террористам вместо того, чтобы бороться с ними? – вопрошают власти. – Какой абсурд! Разве вы не видите, что мы сами стали мишенью их атак!»

– Талибан, несомненно, пользуется тайной поддержкой каких-то невидимых нам сил, – считал мой отец. – Но все это слишком сложно, и сколько ни пытайся решить эту головоломку, она становится лишь более запутанной.

В 2008 году правительство даже выпустило из тюремного заключения муфтия Суфи Мухаммеда, основателя ТНШМ. Считалось, что он придерживается более умеренных взглядов, чем его зять Фазлулла. Теперь, когда он был на свободе, появилась надежда, что он достигнет с правительством соглашения о том, что в долине Сват будут установлены законы шариата. Многие, в том числе и мой отец, верили, что после этого террор Талибана прекратится. Конечно, талибы не исчезнут, но если в долине будет действовать шариат, им больше не за что будет сражаться. Боевикам придется сложить оружие и стать обычными людьми. А если они этого не сделают, говорил отец, всем станет ясно, что на самом деле они борются вовсе не за чистоту ислама.

Армейские подразделения по-прежнему располагались в горах, окружающих Мингору. Ночью мы не могли заснуть из-за грохота автоматных очередей. Они смолкали минут на десять-пятнадцать, и только мы начинали дремать, как стрельба возобновлялась. Напрасно мы затыкали уши и прятали головы под подушки – выстрелы раздавались слишком близко. А утром, включив телевизор, мы узнавали о новых жертвах талибов. Естественно, у всех возникал вопрос, что же делает армия. К чему вся эта пальба, если правительственные войска не в состоянии даже прекратить ежедневное вещание Радио Мулла.

И армия, и Талибан вели активные действия. Иногда их блокпосты располагались на одной и той же дороге в километре друг от друга. Они останавливали мирных жителей, но, казалось, не знали о существовании друг друга. В это невозможно поверить, но это было именно так. Никто не мог понять, почему они избегают открытой схватки. Люди говорили, что армия и талибы – это две стороны одной медали. А мы, простые жители долины, подобны зернам, оказавшимся между жерновами водяной мельницы. Мой отец сознавал это, но все же не собирался прекращать борьбу. Он был готов стоять до конца.

Когда я слышала автоматные очереди, сердце мое сжималось от страха. Тем не менее я даже не думала бросать школу. Но страх имеет огромную власть над человеческими душами. Страх делает нас жестокими и заставляет ненавидеть других людей. Талибы, залив нашу долину кровью, разрушили и традиционные пуштунские ценности, и ценности ислама.

Я пыталась отвлечься от мрачной действительности, читая книгу американского физика Стивена Хокинга «Краткая история времени». Там давались ответы на очень важные вопросы: как была создана Вселенная, способно ли время течь вспять. Мне исполнилось тогда всего одиннадцать лет, и идея повернуть время вспять представлялась мне невероятно заманчивой.

Мы, пуштуны, знаем – железо мести никогда не ржавеет. За все злые деяния рано или поздно придется нести ответ. «Но когда час расплаты настанет для талибов?» – этим вопросом задавались все вокруг.