Глава восьмая

Глава восьмая

1

Осенью 1927 года председателем правления Автотреста был назначен Марк Лаврентьевич Сорокин.

Он был человеком интересной биографии. Родился он в России, в Ростове-на-Дону, но много лет, вплоть до Октябрьской революции, жил с родителями-эмигрантами, бежавшими от преследования царского правительства, в Америке, учился в Корнельском университете, работал шесть лет инженером на Пенсильванской железной дороге в Питтсбурге, говорил по-английски не хуже, чем по-русски.

После революции Сорокин вернулся в Россию, вступил в партию, работал в аппарате ЦК ВКП(б), три года находился в Англии в составе советской торговой делегации и вот теперь был назначен председателем Автотреста.

— В работе я руководствуюсь отличным девизом, — сказал он при первом знакомстве с Лихачевым. — «Поменьше административного духа в деловой жизни и побольше делового духа в администрации».

Это понравилось Лихачеву потому, что вполне отвечало, как он думал, задаче партии вести беспощадную борьбу с бюрократизмом и волокитой.

В кабинете нового председателя Автотреста рядом с географической картой Лихачев увидел приколотый кнопками лист ватмана, на котором была вычерчена оригинальная диаграмма выпуска автомобилей в мире. Америка была изображена на этой диаграмме в виде 28-этажного небоскреба, Англия, Германия, Франция и Италия были одноэтажными домиками. Что же касается СССР, то он занимал самое последнее место. Это была даже не избушка, а просто крошечный квадратик — весь парк 15 300 автомобилей (из них грузовых — 5906).

Диаграмма была вызовом. Так расценил это Лихачев и сказал Марку Лаврентьевичу с обидой:

— В конце концов, Финляндия, которая вообще не выпускает автомобилей, а не СССР, могла бы занять на вашей диаграмме самое последнее место.

Сорокин вполне справедливо возразил:

— Здесь изображены только те страны, которые выпускают автомашины, а не те, которые их не выпускают.

Говорил Марк Лаврентьевич быстро, нервно, обрывая незаконченную фразу, считая, что она и так понятна, переходил к другой.

— Финляндия могла бы затрачивать средства на сборку автомобилей из деталей и агрегатов, покупаемых хотя бы у Форда, но финны этого не делают, — продолжал он.

— Почему не делают? — спросил Лихачев.

— Невыгодно. Выгодней покупать готовые машины. Зачем им делать автомобили, когда финны делают бумагу, пожалуй, лучше всех в мире. Финская бумага — это национальная гордость. Они просто продают бумагу и покупают машины.

— А Форд делает машины лучше всех в мире? — спросил Лихачев. — И это тоже национальная гордость?

— Безусловно, — сказал Сорокин.

О Форде много писали, но мало кто из хозяйственников бывал в Америке, видел конвейеры Форда, детали автомобиля в массовом количестве, заготовленные для сборки, удобные складские помещения. Дипломатические отношения СССР с Америкой все еще не были установлены, въезд в США всячески затруднялся.

Зато Сорокин много лет жил в Америке и должен был видеть заводы Форда. Уже поэтому у него наверняка были свои взгляды, свои ключи ко всем тем нерешенным задачам, которые обрушивались на Лихачева ежедневно.

Отвечая Лихачеву на его вопросы, Сорокин бегло заметил, что автозаводы в СССР работают по методам универсальных заводов. Они изготовляют у себя все детали автомобиля — от мотора до болта. Что же касается американской автопромышленности, то она все более эволюционирует от универсальных заводов в сторону специализированных, которые выпускают только задние мосты или карбюраторы или кузова и кабины, а есть заводы, которые только осуществляют сборку.

— Мне говорили, что Форд не очень-то верит в такую кооперацию, — сказал Лихачев. — Все эти специализированные заводы ему самому и принадлежат.

— Это верно! — согласился Сорокин. — У него двадцать шесть заводов, своя металлургия, свои рудники, шахты, цементный завод, стекольный завод. У него пароходы и баржи. он даже собственную железную дорогу купил, чтобы ни от кого не зависеть. Для конвейера — это главное: ни от кого не зависеть.

— Вы думаете, это главное? — переспросил Лихачев. Сорокин посмотрел недоуменно.

— Естественно, — обрубил он коротко.

— Как сказать, — возразил Лихачев, — это скорее принцип Тит Титыча — ни от кого не зависеть. Мы, коммунисты, неизбежно друг от друга зависим. И этот самый коллективный труд — наша социальная гордость.

— Какая гордость? Чем?

— Ну как же?! — сказал Лихачев. — Капиталисты до революции все ввозили, ничего не умели делать, а мы, рабочие, умеем делать автомобили, а не какую-нибудь папиросную бумагу. И гордимся тем, что умеем.

Марк Лаврентьевич Сорокин был невысок ростом, по когда он сидел, то казался выше. У него были широкие плечи, круглое лицо и очень живые, ясные, выразительные глаза. Склонив голову набок, он долго молчал и косо, по-птичьи смотрел на Лихачева.

Наконец произнес с придыханьем, в интонации вопросительной:

— Умеем?!

И все. Одно только слово. Но как оно было сказано!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.