«Милый мой, зачем мне все помнить?»

«Милый мой, зачем мне все помнить?»

«АукцЫон» — это хохот отчаяния и свобода навзрыд, прошитые мелодиями из ниоткуда в никуда.

Не больно вольно дотоле,

Доколе воля больна.

Бывают разные воли,

А боль бывает одна…

Голову рукою обернуть.

Нет тебе покоя.

Все тебе чего-то не найти,

Что-то не вернуть…

Между этими песенными «аукцыоновскими» строфами — более десятилетия. Они из, скажем так, раннего и зрелого периодов группы. А еще семь зим спустя, в 2007-м, Леня Федоров, с нестираемой полуулыбкой на лице, стремглав бегущий вдаль от изученных форм, от любых «куплетов-припевов», «квадратов», от ямбов, если хотите, и дактилей, — а заодно от минимальной даже медийности, героики, — рассказал, нет,

пропел, промурлыкал, проголосил словами Димы Озерского, провидением посланного ему в пожизненные попутчики-соавторы, что

Голова в петле, а ужин на столе.

Ты моя беда.

Голова летела по параболе.

Что за ерунда.

Думать нелегко, верить тяжело.

Все, что не было со мной,

Было и прошло.

И выходит, сколь ни рос, ни взрослел, ни матерел «АукцЫон», как ни искал (и продолжает искать) Федоров «музыки, которой нет», поэтов «холодных как лед», бесстрастных стихов, а лучше даже текстов, таких, что вовсе не стихи, — сакральный, предельно чувственный, не просчитываемый, одинокий, добрый, беззащитный и несгибаемый, по-христиански радостный, корневой мотив «АукцЫона» звучит на всем его пути. С первых шагов группы под сенью питерского рок-клуба до нынешних дней, когда многие уже отпраздновали ее двадцатипяти- и даже тридцатилетие.

Хронологию можно вести по-разному. А вот историко-художественное резюме, по-моему, очевидно одно: составляя перечень имен, позволяющих русскому року сделаться легитимной частью искусства, «АукцЫон» надо упоминать непременно.

Когда-то, в одном из музыкальных журналов, я назвал «АукцЫон» «коллективным Пьеро без занудства и деструктивной тоски». Но с тем же процентом ассоциативной точности «АукцЫон» можно представить

ушедшим ото всех Колобком, шаловливым Карлсоном, независимость коего реалисты и ханжи принимали исключительно за вредоносное или бессмысленное озорство, искателем счастья Маленьким Муком, не вписавшемся в обывательские стереотипы и местечковые нравы, и еще много кем. Важнее, однако, что в «АукцЫоне» действительно никогда не было скуки, занудства, строгих правил, одинаковости. Оттого и не определил его никто в конкретную стилевую нишу.

С этим бэндом вообще непонятно что делать. Плакать, смеяться, погружаться в транс, впадать в экстаз, прислушиваться, исследуя каждую фразочку и звук, или «употреблять» целиком, не разбирая на компоненты? Кто они, «аукцыонщики», в конце концов, такие: клоуны, феерические менестрели, психи, анатомы музыки? Впрочем, а на фига это определять и знать? Зачем препарировать чудо?

Их сейчас в группе, на секундочку, девять человек (включая преданного команде звукорежиссера Михаила Раппопорта и примкнувшего к «АукцЫону» контрабасиста-авангардиста Владимира Волкова), и никто толком ничего из прошлого не помнит, кроме, как сами они считают, Олега Гаркуши, беспробудно бухавшего половину «аукцыоновской» истории. Гаркундель, видимо, однажды осознал, что если не он, то кто же, и на заре нулевых, по трезвости, накатал лаконичные мемуары «Мальчик как мальчик», посвятив их центральную часть своеобразной летописи «АукцЫона» (до выхода книги, которую вы сейчас читаете, труд Олега был единственным опытом подробного повествования об истории «Ы»).

Гаркушина документальная проза лапидарностью своей и натурализмом близка его стихам. Весь «АукцЫон» ею не измерить. Она — только одна из черт и «диалектов» многомерного «аукцыоновского» пространства, достойного разнообразных описаний. В таком пространстве уживаются любые крайности, странности, безумства. Все идет во благо и выстреливает «аццким» фейерверком.

А Гаркуша (с которым мне нередко доводилось пересекаться, общаться, чокаться еще в конце 1980-х и в его «лихих 90-х») сегодня тоже, к слову, сомневается в объеме собственной памяти. Иногда просто потому, что так удобнее.

Вот он, сорокавосьмилетний долговязый «мальчик» Олег («тотем «АукцЫона», по убеждению Федорова, и главный человек в группе, чуть ли не ее создатель, в представлении многих поклонников «Ы» рок-клубовской поры), сидит со стаканом сока в компактном, любимом баре в центре Питера, смотрит на меня знакомыми, хитроватыми, разными глазами (в одном искусственный хрусталик — последствия детской травмы) и негромко рассуждает:

— Помню я на самом деле не все. Не так давно, на презентации книжки «Сумерки „Сайгона"», ко мне подошел совсем плохонький, скажем так, мужчина (такие ко мне сейчас подходят почти ежедневно) и говорит: «А помнишь…» Я сразу ответил: «Нет, не помню». Поскольку дальше, как правило, следует что-то типа «помнишь, как ты мне облевал квартиру двадцать четыре года назад, такого-то числа». Приходится объяснять: милый мой, я полгорода в былое время заблевал, и что же, мне теперь все это помнить? С кем пил, у кого ночевал… На похоронах Рикошета встретил священника Вячеслава Харинова, он когда-то играл на саксофоне с группой «Объект насмешек», и то же самое: «А помнишь, ты у меня жену хотел отбить…» Я готов к подобным обращениям. Меня не только в Питере такие знакомые встречают, но и повсюду, даже в Америке. Не помню, извиняюсь, не помню, ничего не помню.

Не факт, что и хронологию «АукцЫона» я помню лучше всех в группе. Приезжаем сейчас в какой-нибудь город, и начинаются споры, выступали мы здесь раньше или нет, и если да, то сколько лет назад? И не всегда я могу точно ответить. Хотя фотографии и другие наши архивы в основном у меня. Но многое пропало, заиграли. Что-то из этого не найти уже и в пресловутом интернете…