За что расстреляли деда Раисы Максимовны

За что расстреляли деда Раисы Максимовны

М. Горбачёв (1995 г.):

«Бакатин прислал мне и второе дело — на деда Раисы Максимовны — Петра Степановича Параду, арестованного на Алтае в 1937 году.

Между Ставропольем и Алтаем тысячи километров, но вопросы и обвинения писались как под копирку».

Из протокола допроса П.С. Парады, деда супруги будущего генсека (3 августа 1937 г.):

«— Следствие достаточно располагает данными, уличающими вас в том, что вы, находясь в колхозе, занимались контрреволюционной агитацией, направленной против всех проводимых мероприятий, против Советской власти…

— Находясь в колхозе, никакой контрреволюционной агитацией не занимался, виновным себя в этом не признаю.

— Будучи в колхозе после исключения из колхоза, находясь на производстве, вы систематически агитировали трудящихся, колхозников и рабочих, во-первых, против коллективизации, против стахановского движения, старались разлагать трудовую дисциплину в колхозе.

— Против Советской власти я никогда не выступал, также не выступал и не агитировал против коллективизации».

«Не правда ли, похоже? — спрашивал Михаил Сергеевич. — Только кончились эти дела по-разному. На обвинительном заключении по делу крестьянина Парады прокурор написал о своём согласии, и по постановлению «тройки» Пётр Степанович был расстрелян. Справку о его реабилитации семья Раисы Максимовны получила лишь в январе 1988 года».

Однако Раиса Максимовна почему-то ни в одной своей автобиографии не указывала о расстрелянном антисоветчике деде. Даже когда вступала в КПСС.

С делом деда Горбачёва Гопкало, к счастью, получилось по-иному. Следствие продолжалось четырнадцать месяцев. Закончили его в сентябре 1938 года и послали в Ставрополь. Какой-то чиновник прокуратуры черкнул на нём: «С заключением согласен». Но помощник прокурора края написал, что «не находит в деле Гопкало П.Е. оснований для квалификации его действий по ст. 17, 58 пункт 7, 11, т.к. причастность Гопкало к контрреволюционной организации материалами следствия не доказана». Он предложил переквалифицировать обвинение со ст. 58, означавшей в то время верный расстрел, на ст. 109 — должностные преступления. Но тут началась чистка органов НКВД, начальник Молотовского райотдела застрелился, и в декабре 1938 года деда освободили вообще. Он вернулся в Привольное и в 1939 году был вновь избран председателем колхоза. Этот эпизод тоже сохранила мальчишеская память:

— Хорошо помню, как зимним вечером вернулся дед домой, как сели за струганый крестьянский стол самые близкие родственники, и Пантелей Ефимович рассказал всё, что с ним делали. Добиваясь признания, следователь слепил его яркой лампой, жестоко избивал, ломал руки, зажимая их дверью. Когда эти «стандартные» пытки не дали результатов, придумали новую: напяливали на деда сырой тулуп и сажали на горячую плиту. Пантелей Ефимович выдержал и это, и многое другое. Те, кто сидел вместе с ним в тюрьме, потом говорили мне, что после допросов отхаживали его всей камерой. Сам Пантелей Ефимович поведал обо всём этом только в тот вечер и только один раз. Больше, по крайней мере вслух, никогда не вспоминал. Он был твёрдо убеждён: «Сталин не знает, что творят органы НКВД», — и никогда не винил в муках своих советскую власть. Прожил дед недолго. Умер в возрасте 59-ти лет.

Холодным ужасом веет от сцены пыток. Но… «Следователь слепил его яркой лампой…» Откуда появилась она, эта самая яркая лампа, в маленьком захолустном райцентре, где, по свидетельству старожилов, в то время и электричества-то не было? Керосиновой лампой не ослепишь… Далее. Откуда было взяться в убогом помещении районного НКВД горячей плите, на которую, по рассказу Михаила Сергеевича, сажали его деда в сыром тулупе? В служебных помещениях плит не было, как не было их и в погребах, где обычно содержали под замком арестованных. В больших городах — другое дело. Но речь-то идёт о малонаселённом посёлке.

По словам земляков Михаила Сергеевича, его дед по материнской линии был грамотным и активным человеком. Ещё в 1920 году избирался кандидатом в члены волостного Совета, настойчиво проводил политику продразвёрстки, сбора у населения зерна, тёплых вещей, скота для Красной Армии. Впоследствии он, о чём поведал троюродный брат М.С. Горбачёва Иван Васильевич Рудченко, одним из первых вступил в Коммунистическую партию и занялся организацией коммуны на селе.

Новая власть пришлась ему по душе. Впрочем, противники колхозного строя называли таких людей лентяями, голоштанниками и краснобаями. Это был довольно многочисленный слой крестьянских демагогов, не любивших трудиться на земле, привыкших драть горло на сельских сходах.

Мать Михаила Сергеевича Мария Пантелеевна, простая добрая женщина, рассказывала:

— Я иногда смотрю на моего Михаила, ну вылитый дед, Пантелей Ефимович. А как говорить начнёт, то и все — одни жесты, выражения.

Михаил Сергеевич унаследовал отцовские черты лица. А вот глаза у него — глаза бабушки Васютки. Это его бабушка по линии мамы, жена деда Пантелея. Бабушка Василиса Лукьяновна.

— У бабушки Васютки — так её звали все — были прекрасные, завораживающие чёрные глаза, — рассказывала Раиса Максимовна. — Они и «достались» Михаилу Сергеевичу — глаза бабушки Васютки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.