6. Cedar Key

Теперь, когда ты знаешь меня, так сказать, изнутри, то ты уже, надеюсь, понял, что если бы я пожертвовал своей духовной независимостью, чтобы любой ценой сохранить семейные отношения, ни моей жене ни моей теще от этого бы лучше не стало. Если бы я подошёл к проблеме иначе и силой оторвал жену от её матери и насильно оставил её здесь, я бы чувствовал себя очень и очень плохо, и она бы тоже никогда мне этого не простила. Впрочем, она и так мне не простила, и никогда не простит моей гнусной выходки, то есть отъезда в Америку и последующего неизбежного развода, в предчувствии которого она рыдала весь год, пока я деятельно готовился к отъезду. Она знала, что встав на этот путь, я неизбежно её предам, и она до сих пор считает меня сознательным и закоренелым предателем. Не могу её осуждать, потому что, вероятно, она права. Она права уже потому, что она страдает безмерно, намаявшись год в чужой стране и оставшись без мужа, вдвоём с престарелой матерью. Да только разве тебя, читатель, это ебёт? Ведь тебя, по правде, сейчас ебёт только то, какая я сука, а не то, как плохо женщине, которой я испортил жизнь. А вот меня не ебёт ни то, ни другое. Меня, честно говоря, уже вообще ничего не ебёт, кроме текущих дел. И ты, читатель, наверняка рад узнать о моей подлости и беспринципности. Ведь я тебе всё время внушал, какая ты сука, а оказалось, что я и сам ни в чём не лучше тебя, а может быть ещё даже и хуже. Так что — радуйся, читатель! Хуиная твоя голова. Забудем пока о принципиальных спорах и объявим временное перемирие. И пока оно длится, послушай историю про Сидорки.

Итак, ты уже наверное в курсе, что живу я теперь в северной Флориде, а до этого жил в Техасе. Точнее так: сперва в городишке Аппер Сэддл Ривер, штат Нью-Джерси, потом в Лас Вегасе, штат Невада, потом в Сент Луисе, штат Миссури, потом в Далласе, штат Техас, потом в Бостоне, штат Массачусеттс, потом опять в Далласе, и только потом в Алачуа, штат Флорида. А еще до Америки — в Москве. А еще до Москвы — в Рязани. А еще до Рязани — в Рыбинске Ярославской области, это когда я ещё в пелёнки ссался. Ну что, всё запомнил, урод? Запоминай сейчас, а не тогда, когда твои дети и внуки будут учить мою биографию в школьных учебниках литературы. Запоминай, а то вот, неровён час, какие-нибудь ещё уроды вроде тебя объявят меня великим русским писателем, как некогда объявили Солженицына, и тогда патриоты будут ходить по домам и проверять знание моей биографии и произведений. И всем, кто моей биографии не выучил заранее, будут раздавать нехилых пиздюлей. Так вот, чтобы ты на меня потом не обижался, лучше учи мою биографию сейчас, пока время еще есть. И на «урода» тоже не обижайся. У нас ведь сейчас перемирие, и я тебя теперь этим словом не оскорбляю, а нежно, по-дружески, подъёбываю. Когда перемирие закончится, это слово зазвучит по-другому, и ты, сука такая, сразу это почувствуешь.

Ну ладно, урод, слушай дальше. Городок, где я живу, называется Алачуа. Именно в этом городишке с индейским названием я снимаю жилплощадь, и во дворе этой жилплощади стоит на парковке упомянутое в первой главе Шевроле Тахо. Городишко Алачуа находится почти в центре северной Флориды, примыкая к семьдесят пятому интерстэйту. Сама Флорида — сравнительно небольшой полуостров, вытянутый с севера на юг. С запада на восток её можно пересечь буквально за три часа, если большую часть пути срать на спид лимит (кстати, уважающий себя водитель никогда не соблюдает спид лимит, потому что по хорошей дороге надо ехать быстро, а не ползти как беременная вошь по мокрой расчёске). Из Алачуа можно доехать до Атлантического побережья часа за два с копейками. Ближайшая от меня точка на побережье называется Кресент Бич. Чуть северней находится Анастейшиа Айленд с его сильным боковым океанским течением, а еще северней — знаменитый, красивейший Сан-Августин, основанный испанцами и сохранивший часть его древней архитектуры. Основной достопримечательностью этой архитектуры является мощный каменный форт Кастилло де Сан Маркос, прикрывавший Сан-Августин от нападений с моря.

На атлантическом побережье знойной Флориды вели между собой кровавые бандитские разборки испанские конкистадоры, французские гугеноты, британские колонисты, флибустьеры и индейцы. Рубили друг друга мечами, мачете и абордажными саблями, расстреливали из пушек и мушкетов, жгли заживо, скармливали акулам в океане. Особенно прославился этими подвигами испанский гранд дон Педро Менендес де Авилес. Дон Педро Менендес пришел на эту землю, назвал её по-испански Флоридой, нимало не поинтересовавшись у местных жителей, как назвали эту землю их предки. Дон Педро Менендес стал править этой территорией от имени самого алчного и кровожадного бандита и грабителя своего времени — его католического величества, испанского короля. От имени испанского короля он целиком истребил население соседней французской колонии, сравняв её с землёй. Преступная вина французских колонистов заключалась в том, что они не успели подготовиться заблаговременно и проделать то же самое с испанцами раньше, чем те это сделали с ними. Об этом трагическом событии Георгий Данелия потом поставил замечательный фильм, полный глубокого драматизма. Вспомни, вспомни культовое кино, читатель!

— Это планета Ханут. Раньше тут пацаки жили, теперь никто не живёт. Всех плюкане транклюкировали.

— А за что?

— За что, за что!.. За то что мы их не успели!!

— А вы их за что?

— Чтобы над головой не маячили!

Шапки долой, шапки долой, уроды! Ку! Минута молчания. Минута скорби. Скорби не о погибших, а о том, кто мы есть, какие мы, как мы живём…

В память о массовых убийствах и прочих зверствах благодарные потомки поставили дону Педро солидный памятник. И это тоже нам ой как знакомо. За то что транклюкировал соседей, полагается памятник, а за кражу гравицапы из планетария — пожизненный эцих с гвоздями. Кю!

В центре города, напротив великолепного Моста Со Львами (Lion Bridge) раскинулся тенистый парк с живописными деревянными и каменными ротондами, древними испанскими пушками с заваренными дулами (чтобы из них террористы не стреляли), и сваренными между собой ядрами (чтобы террористы не пропихнули пальцем отдельно взятое ядро в заваренное наглухо дуло и не выстрелили). Посередине парка возвышается каменная стела, окруженная массивной чугунной цепной изгородью. На стеле перечислено множество испанских и английских фамилий тех, кто нашел здесь свою смерть в бандитских разборках между испанцами и флибустьерами. Надпись на стеле гласит: "Они пересекли залив и отдыхают в тени". В Москве, в районе метро Университет я видел похожую стелу поменьше с надписью: "Здесь, на этом месте, погибли великолепные ребята…" и дальше следует список фамилий бандитов, которым в этот день повезло меньше чем их убийцам. Под стеной старинной испанской крепости, сложенной из громадных грубо отёсанных камней, изрубцованной ядрами морских орудий, можно найти еще несколько пушек разной величины, а также разглядеть снаружи и изнутри специальную печь, в которой калили пушечные ядра. Раскалённые в этой печи ядра закатывали по жёлобу в пушку и стреляли по кораблям. Пылающий снаряд пробивал деревянную обшивку, вламывался в трюмы и жёг живое человеческое мясо. Рэкетиры постсоветских времён предпочитали использовать для этих целей электроутюги.

Времена и места меняются, не меняется только суть событий. То что испанцы, французы и анличане делали друг с другом в далёкие варварские времена, российский люд ухитряется походя проделывать сам с собой в начале третьего тысячелетия. Всё больше бандитов отдыхает в тени, а бандитизму не видно ни конца, ни края. И тебя, урод, тоже непременно убьют — днём раньше, днём позже. Ну и хуй с тобой. Убьют — и поделом. Отдыхай, сука, в тени. Чтоб твоя могила хуями поросла!

Южнее Кресент Бич простирается устье реки Матанзас, впадающей в океан (величественное зрелище, особенно если смотреть с моста) и одноимённый испанский форт. На пути в Кресент Бич и Сан-Августин, по двадцать четвёртому шоссе, расположен городок со смешным названием Палатка. Это вовсе не палатка с газированной водой, это вообще не русская палатка. Это индейская палатка. Не «вигвам», а именно «палатка». Индейское слово «палатка», не имеющее никакого отношения ни к русскому слову «палатка», ни к индейскому слову «вигвам». А вот на пути в Орландо есть другой городишко с индейским названием — Апопка. Но это так, к слову. А вот теперь слушай непосредственно про Сидорки.

Сидорками называют среди местных флоридских русских маленький рыбацкий городок на Мексиканском заливе. Его настоящее название Cedar Key. «Cedar» по английски означает — да, правильно, «кедр». А вот «key» — это вовсе не «ключ», как ты мог бы подумать. Слово «key» в этом названии — это не английское слово, а индейское. И означает оно «остров». То есть, всё название целиком переводится как "Кедровый остров". Но на слух при быстром произнесении с местным акцентом оно звучит почти неотличимо от русского слова «Сидорки». Купаться в Сидорках, можно сказать, негде. Пляж скверный, вода в заливе грязноватая, мутноватая, и чуток пованивает соляркой и тухлой рыбёшкой. Зато рыбалка в Сидорках отменная. И вообще — это очень романтичное во всех отношениях место. Место, где живут бородатые рыбаки, не снимающие резиновых сапог, а ещё визгливые чайки, длинноногие важные цапли и грузные носатые пеликаны. Место, где солнце и океан, собравшись вдвоём, радуют глаз изумительной красоты закатами. Место, где морские фермеры разводят мидий — моллюсков, похожих на устриц. Разводят, кормят, потом ловят. Поймав, тут же варят их в солёной воде со специями и продают туристам. Мидиям такой расклад не сильно нравится, зато туристы в восторге, и рыбаки-фермеры не в накладе. Что касается съеденных мидий… наверное таких раскладов, когда выигрывают все, просто не бывает в природе. В этом выражается открытый мной закон, который я назвал "хуёвым началом термодинамики".