Первый успех из Пенькова
Первый успех из Пенькова
«Я считаю первой своей картиной «Дело было в Пенькове». Его снимал удивительный режиссер, фронтовик Станислав Ростоцкий. Мы вместе учились во ВГИКе, но он был старше – война помешала ему пойти учиться сразу после школы. Каким-то образом я в эту картину попал. Если бы не было «Пенькова», не было бы и Штирлица – я бы, наверное, просто ушел из кино: меня режиссеры «не видели», – признался как-то Вячеслав Васильевич.
И всегда, отвечая на вопросы зрителей или журналистов о том, когда именно он почувствовал себя актером в истинном смысле слова, когда накопил достаточно актерской техники, опыта и мастерства, что явилось конкретной причиной собственного ощущения удачи, Тихонов признавался, что постижение самого себя в качестве актера кино началось у него с работы над образом Матвея в фильме режиссера Ростоцкого «Дело было в Пенькове»:
«Инкубационный период» продолжался до этого момента отчасти и потому, что я и сам еще не был готов к настоящей, хорошей работе, отчасти же и потому, что в прежних моих ролях не хватало действенной драматургии, драматургии, как бы высвобождавшей те безусловные ценности, которые заложены в актере, но о которых он до этого момента и сам мог не подозревать.
Такая драматургия присутствовала в повести писателя Сергея Антонова, по которой был поставлен фильм. Она давала богатый психологический игровой материал. Несмотря на всю сложность этой работы, у меня вдруг появилось незнакомое мне прежде чувство внутренней легкости. До сих пор мне как-то не удавалось быть инициативным, выходить за пределы чужой воли. Здесь же я впервые почувствовал раскованность. Над ролью Матвея я работал и дома, и на площадке, и ничуть не стыдился показывать Ростоцкому все, что находил в себе для этого образа.
Меня и впрямь захватила полностью, до нервного потрясения судьба деревенского парня, в котором явственно ощущался незаурядный характер, угадывалась яркая и сильная личность. Мне хотелось его играть. Остроконфликтная ситуация сценария, драматургическая насыщенность действия давали для этого необходимую свободу, расширяли диапазон психологического и физического движения перед камерой. Я испытываю чувство глубокой благодарности к Ростоцкому за его режиссерский такт, за умение доверять актеру, который вдруг «почувствовал» роль и старается найти новые краски».
Таким образом, можно сказать, что «дело» киноактера Тихонова началось в Пенькове. Это действительно была хорошая и умная работа. Главным в ней стало то, что молодому актеру удалось показать на экране нравственный рост человека, утверждение через отрицание. Это актерское «мне хотелось его играть», сказанное Тихоновым, понятно. Когда образ героя, его характер начинают наполняться, жить именно той жизнью, которая была замыслена актером, к нему приходит то счастливое ощущение свободы, внутренней раскованности, полета фантазии, в условиях которых так легко творить. Не следует думать, что после этого в работе над ролью все идет как по маслу. Мы, зрители, видим уже конечный результат. И либо принимаем образ, созданный актером, либо отвергаем его. А трудности, возникающие перед исполнителем в процессе работы над ролью, – это его частное дело, его актерская лаборатория, производство.
Станиславский часто советовал актерам пользоваться красками, прямо противоположными тем, какие, казалось бы, нужны для выражения чувств героя. Он говорил, что чувство человека может дойти до такого грандиозного размера, когда актеру уже не хватает обычных красок для его выражения. В таком случае ему предоставляется право сделать «заем»: для безбрежной радости – попросить взаймы у героя, для выражения ненависти – воспользоваться улыбкой симпатии.
Советом Станиславского как нельзя более кстати воспользовались режиссер Станислав Ростоцкий и актер Вячеслав Тихонов. Матвей полюбил девушку. Но самолюбивый, гордый, он скрывает свое чувство. Это заставляет его держаться с ней как-то особенно резко, развязно.
Да, Матвей далеко не так прост, как может показаться на первый взгляд. Этот образ тонкий, сложный. Женившись по любви на своей односельчанке, дочке председателя красавице Ларисе, Матвей вдруг увлекается приезжей – молодым агрономом Тоней. По развитию, знаниям, жизненным стремлением Тоня выше Матвея. Для Матвея пойти за ней – значит пойти вперед. А что же тогда любовь к Ларисе – ошибка? Но сыграть Матвея так – значит упростить драму, происходящую в повести Антонова, обеднить образ главного героя.
Тихонов показал Матвея человеком с еще не устоявшимися взглядами и отношением к жизни, к людям, беспокойным, ищущим. Тоня заставила Матвея поверить, что и в колхозе, прежде казавшемся ему скучным и тесным, можно найти применение своей энергии и способностям. Эта девушка стала дорога Матвею именно тем, что помогла ему сделать свою жизнь наполненной, целеустремленной.
Последний эпизод фильма: Матвей, отбыв наказание, возвращается в село и на пороге родного дома встречает подросшего сынишку, которого он еще и не видел… Зрителю понятно, что и трудная любовь, и жизненные испытания многому научили его. Эту очень важную для героя сцену, ведь она должна была расставить все последние точки над «и» в характеристике Матвея, Тихонов проводит почти без слов. Но режиссер Станислав Ростоцкий и оператор Вячеслав Шумский крупным планом показывают лицо актера. Оно задумчиво и чуть грустно. Уже не озорные, мальчишеские, а по-взрослому много понявшие глаза смотрят с экрана.
Надо ли говорить, что и повесть, и этот образ были выписаны детально. Актеру и режиссеру осталось лишь «перевести» его с литературного языка на кинематографический. Правда, внешний рисунок роли и прежде неплохо удавался актеру. Гораздо увлекательнее было показать внутренний мир персонажа, показать тонко и вместе с тем доходчиво. Здесь начиналось настоящее творчество актера.
С выходом на экраны фильма Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове» в 1957 году в судьбе Вячеслава Васильевича наступил долгожданный перелом. Роль тракториста Матвея Морозова принесла актеру зрительское признание, а главное – обнаружила его востребованность как исполнителя, наделявшего своих героев новым для кино тех лет свойством: тихим, неприметным романтизмом.
Говорят, до Тихонова на роль Морозова пробовался «Ваня Курский» – Петр Алейников. Киноначальство считало, что он годится, как никто другой. Но актеру уже не по возрасту было вытянуть эту роль, да и мешала его стойкая привычка к «зеленому змию». Сегодня уже верится с трудом, что Морозов мог выглядеть как постаревший Алейников. Еще одна из непроверенных версий гласит, что Тихонов сам напросился на роль, уверенный, что только он может ее сыграть в полном объеме, как нужно. Возможно, молодой актер нутром чувствовал, что это его Шанс. Так или иначе, выиграли все – и он, и зритель, да и в конечном результате сам фильм. Тихонов победил и своего более удачного до сей поры однокурсника и главного конкурента – Сергея Гурзо – актера талантливого и чрезвычайно обаятельного. Режиссер едва ли не в последнюю минуту совершил свой выбор в пользу Вячеслава Тихонова – артиста притягательной, утонченной красоты.
Кинематограф той поры смело разрушал стереотипы экранной физиогномики. Парадоксальный, на первый взгляд, выбор актеров приводил к удивительным результатам. Оказывалось, например, что рабочий паренек с интеллигентской внешностью Алексея Баталова обретал еще большую убедительность. Вот и Станислав Ростоцкий усмотрел за броской внешностью Тихонова не менее яркое дарование. Более того, режиссер осмелился сломать не просто кинематографический стереотип, а сам стереотип общего представления о деревне и колхозе.
Однако Тихонова не сразу утвердили на роль деревенского тракториста. Были опасения, что на экране его появление может обернуться фальшью. Чтобы приблизить героя к его «корням», режиссер отправил актера на целый месяц в деревню. Тихонов жил в вагончике с деревенскими трактористами и приобщился к обыденной работе механизатора – возился с мотором, промывал в керосине детали… И к началу съемок настолько «просалился», что окружающие стали принимать его за настоящего колхозника.
Зрители тоже и сразу безоговорочно приняли такого Матвея Морозова. Они, похоже, почувствовали, что истинная драма героя заключалась не в его несчастливой любви, а во внутреннем несоответствии предлагаемым обстоятельствам. Ведь Матвей Морозов, в конечном счете, оказывался не «бытовым» персонажем, а скорее условным романтиком-мечтателем. Это было подчеркнуто и в сцене «видений» героя, когда ему грезилась фантастическая техника – трактора будущего. Таким образом, зрители обнаружили, что тихоновский герой не совсем таков, каким кажется: он интереснее, умнее и сложнее, чем клишированный во многих фильмах «простой советский парень». Его Матвей – не только «первый парень на деревне», славящийся на весь колхоз озорством, но вместе с тем – человек глубоко чувствующий, наделенный сильным характером, честный и чистый.
С этим образом Вячеслав Тихонов, наконец, обрел свою актерскую тему. И началось его многолетнее творческое содружество со Станиславом Ростоцким.
А сам фильм впоследствии так полюбился зрителям, что многие его фразы стали крылатыми. Например, выражение заезжего лектора: «Таким образом, мы установили, что может быть сон без сновидений, но не может быть сновидений без сна». Читалась лекция в колхозном правлении деревни Пеньково, где центром светской жизни был дом самогонщицы Алевтины. Там и утолял неуемную энергию тракторист Матвей Морозов (Тихонов), парень веселый и озорной, гроза всей деревни. Вопреки воле отца его любила дочь председателя (Светлана Дружинина). Матвей на ней женился, и все было бы тихо да спокойно, если бы в колхоз к деду по распределению не приехала из Ленинграда молодой агроном Тоня – кудрявая, застенчивая девушка (Майя Менглет)… Она собирает молодежь, затевая строительство нового клуба, организует театральный кружок «На злобу дня». Тоню тянет к прямому, дерзкому и красивому Матвею, его – к ней…
Вступительные кадры этого фильма можно истолковать как некий символ. Матвей Морозов едет в поезде, возвращаясь к себе на родину из тюрьмы, ведь в ту пору многие возвращались домой из заключения. Так начинается на сей раз прямая и ясная повествовательность, так свойственная режиссерской манере Станислава Ростоцкого. Далее следует вполне обычная житейская история, с которой и знакомятся зрители.
Герой ее, естественно – «первый парень на деревне», красивый, шебутной, задиристый. Невеста у него – не только статная красавица, но и председательская дочка, не знающая на деревне соперниц. И вот на ее беду появляется городская, образованная, в нездешних нарядах, непохожая на остальных. Она возьмет «первого парня» не жаром объятий, не красой, а строгостью повадки и рассказами о чудесах научно-технического прогресса, который через какие-нибудь десять лет неузнаваемо преобразит Пеньково, упразднив и тяжелый труд, и скуку неинтересной, «бескультурной» жизни.
В обычной сельской драме, рассказанной Ростоцким, есть как бы двоякая притягательность. История эта хороша, во-первых, и своей узнаваемостью, и обычностью любовного треугольника с непременной приезжей городской разлучницей. И все же это только то, что лежит на поверхности расхожего сюжета. В чем же секрет долголетия фильма и не уходящей зрительской любви, не скажет уже никто. Хотя и устарели некоторые детали, такие, как обещание построить коммунизм в ближайшие 20 лет, непременный вездесущий секретарь райкома в простецкой кепке и с отеческой улыбкой, то и дело появляющийся за плечом героя, как бы направляя и благословляя его в самые ответственные моменты жизни. И обязательный энтузиазм сельских комсомольцев, борющихся с неподатливым председателем колхоза за строительство нового клуба. Новизна картины – в самой правде жизни, что пробивалась сквозь наработанные экранные нормативы, раздвигая их, утверждаясь спокойно и ненавязчиво.
Настоящая новизна была не в белых, дистанционно управляемых тракторах, о которых мечтал простодушный Матвей, слушая рассказы образованной Тони, а в правдивых подробностях деревенского быта, то скудного до убожества, то простодушно-уютного – с перинами, настенными ковриками, горами подушек и ситцевыми занавесками. В весенней непролазной распутице, в битых колеях дорог, в самой деревне – с маленькими, покосившимися, словно бы присевшими домишками. В простонародной обыденности тех отношений, которые поначалу так шокировали интеллигентную ленинградку Тоню…
Долговечной оказалась и застенчивая красота русской земли, ее неохватность и спокойное величие. И негромкая поэзия деревенских будней, и каждодневный крестьянский труд, показанный без привычного кинематографического пафоса, а просто как обстоятельство быта. Эта простая, но необходимая, как глоток свежего воздуха, правда, разлитая в картине Ростоцкого, в год выхода картины на экраны была подлинной новацией, как и покоряюще нов оказался сам герой Тихонова – Матвей Морозов.
Между тем новизна главного героя, разумеется, не исчерпывалась лишь впечатляющей наружностью. Матвей Морозов был, по природе своей, свободолюбив. Вячеслав Тихонов точно сыграл саму органику этой свободы. Она и в открытом, словно бы усмехающемся взгляде, в походке и жесте, в непредсказуемости поступков. Ведь никакого «дела» в Пенькове бы и не было, окажись на месте Матвея, допустим, тракторист Зефиров (Юрий Медведев) – образцовый передовик, готовый послушно стушеваться и в правлении колхоза, и перед заезжим корреспондентом. Кстати, в этом тоже своя новизна фильма, рискнувшего предложить в герои не передовика труда, а парня, которого в первом же эпизоде председатель называет колхозным сорняком. Фильм словно бы спешит аттестовать Матвея как человека, ни с какой стороны в герои не годящегося. Он и петуха соседского водкой опоил, и председателю грубит, и из колхоза обещает уйти – «дайте только справку», и трактор ломает из глупого удальства. Разумеется, таких сорвиголов и до Матвея в кино было немало. Для них существовали хорошо отлаженные драматургические меры превращения баламута в героя-передовика. В поведении же Матвея всюду чувствовались позерство и вызов. И в том, что работал для клуба – «болты резал и скобы гнул» – тайно и один, была не только глупая мальчишеская гордость, но и стихийное, пусть неумелое, отстаивание свободы. Свободы участия и неучастия, свободы поступка. Здесь и любовная история вырастала в настоящую драму оттого, что влюблялся женатый Матвей в девушку Тоню не трусливо и воровато, а широко и безоглядно, не прячась от завистливых глаз. И чтобы сыграть такую томительную, опаляющую страсть нужно было быть, прежде всего, таким хорошим актером, как Тихонов. Эти взгляды – зовущие, томные, ласковые. Горячие, но вполне целомудренные слова. Песня, нескрываемо обращенная с клубной сцены к ней: «Но не бойся, тебя не обидим мы». Да еще тот единственный поцелуй. Однако же, как все в той же Матвеевой песне поется, «на селе, на деревне не спрятаться». И любовь Матвея, и ответное чувство Тони – ни для кого в Пенькове не секрет. Поэтому и приходится девушке выслушать в свой адрес от председателя те прямые и неприятные, незаслуженные слова. А Ларисе останется лишь страдать, по-деревенски открыто и грубовато, с обидными в Тонин адрес словами и со злыми частушками, отчаянно пропетыми все с той же клубной сцены.
Не обойдется, конечно, и без «злодейки»-самогонщицы и сплетницы Алевтины (Валентина Телегина), умело разжигающей в Ларисе ненависть к разлучнице, и, в конце концов, подсунувшей ядовитую травку, чтобы «змею извести». Но Лариса отступит в последнюю минуту от страшного своего намерения. А Матвей, недолго думая, учинит над Алевтиной самосуд, отправив ее «на зимовку» в погреб. За что, соответственно, и получит срок.
Финал картины возвращает нас к поезду, в котором едет вернувшийся Матвей. От станции он идет пешком к родному своему Пенькову, подойдя, он увидит новые белые фермы, новые детские ясли. Тоню, требующую у председателя на этот раз стадион. «Возрождение села» идет полным ходом. Вот и повзрослевший Матвей вернулся в преобразившееся Пеньково. Матвей проходит сквозь это новое, не останавливаясь, к старой своей избе. Потому что все главное для него сосредоточено здесь. Малыш, ковыляющий за деревянной лошадкой. Жена, вышедшая на крыльцо с детскими башмачками в руке и опустившаяся на ступеньки, обессилев от счастливых слез. Матвей присаживается с нею рядом, прижимая к себе сынишку… Теперь он уже наверняка знает, что здесь сердцевина всей его жизни, ее сокровенный смысл.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.