ПИСЬМО ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ
ПИСЬМО ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ
Ожидая возвращения послов, Хмельницкий укреплял войско и принимал меры к распространению восстания. Однако он никогда не забывал, что не добьется окончательного успеха без братского русского народа. На этот путь становились все предшественники Хмельницкого, руководители крестьянско-казацких восстаний в 1625, 1630 и 1637–1638 годах, которые всячески стремились связаться с российским правительством. Хмельницкий видел дальше своих единомышленников и первый понял, что война против ига папской Польши — это и война за воссоединение Украины с Россией. Это диктовалось не перипетиями военных действий, а общностью истории, потребностями судеб народа в будущем.
Для русского царя непросто взять сейчас Украину под свою руку. Это значит вовлечь страну в войну с Речью Посполитой, к которой Русское государство не готово. Как доносили Хмельницкому, там сейчас неспокойно. Простолюдины в Москве и других городах высказывают недовольство властью. Поговаривают даже о восстании. Как бы не обвинили его в том, что подает дурной пример. И все же русское правительство не может остаться нейтральным.
Русский народ всегда с глубоким сочувствием относился к борющейся Украине. Когда под Киевом задержали русского посланца к Адаму Киселю, гетман приказал немедля препроводить его в Мошны, недалеко от Белой Церкви, где он располагался тогда с семьей.
Был жаркий июнь. Высокое бледно-голубое небо с раннего утра до позднего вечера было чистым, без единого облачка. Хмельницкий был с детьми в саду, наслаждаясь прохладой и семейными радостями.
Нечасто выпадала гетману в последнее время такая минута. А тут еще хан отпустил домой Тимоша. Это было добрым знаком усиления доверия к нему Ислам-Гирея.
Правда, по рассказам сына, да и казаков, оставшихся с ним, жилось там ему не с медом. В первое время, не доверяя Хмельницкому и боясь, что казаки могут выкрасть сына, хан даже пытался запрятать его далеко в горах, подальше от любопытных глаз.
История донесла до нас свидетельства об этом. Дело в том, что жившие в Крыму караимы в конце своих молитвенных книг отмечали события особой важности, происшедшие в том или ином году. В одной из таких молитвенных книг, хранившихся в караимской национальной библиотеке «Карай Битикличи» в Евпатории и принадлежащей некоему Каракашу из Бахчисарая, была выявлена запись на татарском языке о сыне Богдана Хмельницкого Тимоше.
«После того, — говорится в ней, — как живший около базара в доме Аветик-оглы глава казаков гетман Богдан Ихмелиски (Хмельницкий. — В. З.) вернулся к Днепру, его величество Ислам-Гирей хан послал к нам через Сююн-агу приказ, чтобы мы содержали в нашей крепости сына его Темоша в качестве аманнта (заложника). Когда мы, ударив челом, сказали, что не можем принять Тимоша, Сююн-ага, рассердившись, сказал: «Вы, не боясь, приказ высокосановского хана бросаете на землю и противитесь ему, — так знайте же, что к Балта-Таймезу[67] дотронется топор!» — так сказавши, он разгневался и отъехал.
На сердце общины пало великое уныние. Потом старый Эрби, вместе с Ходжашем и Тохтамышем[68], сев на коней, догнали у Салачика[69] Сююн-агу и сказали: «Сююн-ага, ты ведь знаешь, что мы всегда послушны приказу хана-отца, но мы ведь с этими казаками кайлы (кровная месть. — В. З.), и мы боимся, чтобы наша молодежь, сцепившись с этим сыном гяура[70], не произвела кровопролития». После того как они это пояснили, у Сююн-аги отлегло на сердце, и гнев его прошел. Он сказал: «Доложу отцу-хану, ждите!»
Три дня и три ночи мы ждали, и с Качи-Сарая его величество через диван-чауша[71] послал нам радостную весть: «Если жители крепости питают кровную месть, то пусть казак Темиш остается в армянском квартале». Община паша весьма обрадовалась. Старый Эрби прочел молитвы всевышнему: хвала богу, с головы нашей спала великая скорбь и жестокое горе. Вражеский же сын — проклятый Темиш остался в доме Аветика. Писано в 5408 г. (1648 год н. э.)».
Когда Тимофей рассказал Хмельницкому, как его возили в крепость Кырк-Ер, но старейшины караимской общины крепости отказались его принять, гетман сразу понял причину этого. К нему уже не раз доходили угрозы этой общины о кровной мести. Дело в том, что на него была возложена общиной ответственность за смерть старшины Ильяша Караимовича, убитого казаками при переходе плывших по Днепру на помощь Стефану Потоцкому реестровых казаков на сторону восставших перед битвой под Желтыми Водами.
Сторонник польской шляхты старшина реестровых казаков Ильяш Караимович был выходцем из Крыма из рода Узунов, который и проживал в крепости Кырк-Ер. Он не порывал связи со своими сородичами и соплеменниками. И когда к ним дошла весть о смерти своего сородича, они поклялись совершить кровную месть и сообщили об этом Хмельницкому. Однако караимские старейшины крепости хорошо понимали, что значит для Ислам-Гирея анамат Тимофей, и постарались оградить себя от беды. Тем более что Сююн-ага пригрозил самой страшной угрозой, что к Балта-Таймезу дотронется топор.
Дело в том, что это старинное кладбище, расположенное близ крепости в долине, носящей название Иосафатовой, сплошь заросло вековыми дубами, рубить которые у караимов, унаследовавших от своих предков хазар верование древопочитания, считалось за великий грех. В переводе с татарского «балта-таймез» и означало «топор не коснется».
Все это было известно Хмельницкому, и он был рад, что сын вернулся из Крыма, избежав несчастья.
Прибежал казачок и доложил, что прибыли казаки с задержанным русским, просят принять их.
Когда он вошел в горницу, там уже были казаки от полковника Алексея Тимушкина, посланного им в Киев, и среди них мужчина с открытым лицом, статность которого подчеркивала ладно сидевшая на нем легкая одежда. Все поднялись. Он поздоровался и разрешил сесть. Потом обратился к русскому:
— Расскажи, какой ты человек и куда послан?
Видя, что перед ним сам Хмельницкий, человек подтянулся и слегка глуховатым от волнения голосом отвечал:
— Я есть стародубец Григорий Климов. Посылали меня мая в 26 день из Севска воеводы, стольник Замятня Леонтьев да Иван Кобыльский, с грамотами к Адаму Киселю. И как отъехал я от Киева версту, тут меня взяли запорожские казаки. Я им сказывал, что я московский человек, а послан из Севска к Адаму Киселю от воевод с письмами.
— А что это за письма? — Хмельницкий внимательно посмотрел на Климова. С минуту поколебавшись, тот добыл из-под кафтана свертки и протянул их Хмельницкому.
Хмельницкий взял протянутые письма, распечатал и стал молча читать. По его суровому сосредоточенному лицу трудно было понять, как он относится к прочитанному.
До нас не дошло содержание этих писем, но, зная содержание других, которые пограничные воеводы по указанию русского правительства послали в конце мая — начале июня 1648 года к Адаму Киселю и Иеремии Вишневецкому, в частности сохранившегося письма хотмыжского воеводы Семена Волховского Адаму Киселю, легко предположить, что русское правительство выражало в них беспокойство по поводу появления на Украине татар и предлагало совместно выступить против них. Русское правительство тогда еще не было осведомлено о полной растерянности польских властей в связи с восстанием на Украине. Да и о Хмельницком в России знали лишь из писем царю польских властей и того же Киселя, в которых он именовался не иначе как «разбойник», «простой холоп», «мятежник». Правда, в «отписках» (сообщениях) в Разрядный приказ воеводы Т. Бутурлин, З. Леонтьев, И. Кобыльский, Н. Плещеев сообщали о фактах, в частности о начале восстания, о разгроме польских войск запорожскими казаками во главе с гетманом Богданом Хмельницким, о сложившейся в связи с этим обстановке на Украине. Но хотя все эти отписки читали царю Алексею Михайловичу, он своего отношения к ним не высказывал, о чем свидетельствуют некоторые сохранившиеся на отписных листках пометы. На отписке от 30 мая 1648 года путивльского воеводы Н. Плещеева в Разрядный приказ о разгроме польского войска под Желтыми Водами и Корсунем и об изгнании шляхты из Левобережной Украины лаконичная помета: «Июня в 7 день государю и боярам чтеца, и те вести ведомы». Лишь на отписке от 7 июня 1648 года в Посольский приказ севских воевод З. Леонтьева и И. Кобыльского о борьбе украинского народа против польской шляхты и о его желании объединиться с русским народом помета более пространная: «Июня в 13 день с Иваном Ивановым сыном Кобыльским… Государь слушал и бояре. Указал государь послать свою государеву грамоту в Севск к воеводам, велеть за рубеж послать нарочного, кого пригоже, и велеть проведать подлинно о всяких вестях против сей отписки; а проведывать велел тайным делом». Очевидно, русское правительство еще не считало возможным проявлять открыто свое отношение к происходящему, но желало знать из первых рук о событиях на Украине. Указание «проведать подлинные вести» получил и Григорий Климов. Сейчас он сидел в горнице и ждал решения казацкого гетмана. А тот, окончив читать письма, посмотрел дружелюбно на Климова и, усмехаясь в свой слегка поседевший ус, проговорил:
— Пошто тебе к Адаму ехать, я тебе дам к царскому величеству от себя грамоту.
Встав из-за стола, он подошел к окну и, всматриваясь в широко раскинувшееся перед домом поле, продолжал говорить:
— Мне пишут князь Ерема Вишневецкий да Адам Кисель. Просят, чтобы татар не пускал воевать к ним, и предлагают мне мир. И я по их просьбе велел крымскому царевичу с войском отступить к Желтым Водам. А сам я с небольшими ратными силами в город Мошны отошел, а завтра буду держать путь к Черкассам. Собирайся, пойдем вместе. Там и уладим все.
Через два дня они встретились уже в Черкассах. Хмельницкий еще дружелюбнее беседовал с Климовым и передал ему два письма — царю Алексею Михайловичу и воеводе Леонтьеву.
— Да скажи на словах воеводам в Севске, — говорил в конце встречи Хмельницкий, — а воеводы бы к царскому величеству отписали, что мы очистили польские и литовские города по Днепр. А короля у нас не стало. И будет государя милость и жалование нам будет, так будем великому государю служить. Да скажи, что нынче ему, государю, на Польшу и на Литву наступать пора: подошло бы государево войско к Смоленску, а мы государю будем с другой стороны помогать.
Хмельницкий подошел к Климову, обнял его и, провожая к выходу, сказал:
— Хоть казак из тебя неплохой был бы, и за себя постоять сможешь, если что, но чтобы не было заминки какой, проводить тебя до путивльского рубежа даю двадцать казаков да проезжий лист. По листу этому тебе везде дадут еду и подводы без задержки. А теперь иди.
Воевода севский Замятия Федорович Леонтьев, расспросив вернувшегося Климова, удивился такому повороту дела. Хмельницкий писал ему:
«Вельможный пане Замятия Федорович, стольник и воевода севский, наместник кашинский!
Доброго здоровья вашей вельможности, поклон свой нижайший отдаем.
Никак иначе не понимаем, только по воле провидения божьего это должно было произойти, что послов Вашей вельможности, хоть и не к нам посланных, с благодарностью приняв, с честью отпускаем. А просим бога и тебя, чтобы был добрым другом войску Запорожскому, нам, слугам твоим, и царю, его милости, Алексею Михайловичу, светилу русскому, милостиво причиною послужил, чтобы о нас, слугах своих, ведал, а мы, как издавна предки наши из войска Запорожского царю, его милости, всяческую доброжелательность чинили, и теперь на том стоим. Грамоты Вашей вельможности к пану Киселю послов Ваших сами ему отошлем. И на дальнейшее просим, чтобы Ваша вельможность к нам, слугам твоим, войску Запорожскому доброжелателен быть изволил. Дано в Черкассах дня 8 июня 1648. Вельможности Вашей всякого добра желающий и служить радый.
Богдан Хмельницкий, гетман Войска его королевской милости Запорожского собственноручно».
Воевода задумался, потом еще раз пробежал глазами письмо и тут же послал за вторым воеводой Кобыльским. Вскоре тот приехал, и они вместе прочли письмо Хмельницкого царю, после чего решение их было скорым: стародубцу Григорию Климову немедленно скакать в Москву к царю с письмом и их отпиской.
Москва в это лето была неспокойной, впрочем, как и все предыдущие годы царствования Алексея Михайловича, начавшегося после смерти его отца Михаила Федоровича в 1645 году. Как и отец, Алексей Михайлович вступил на престол в шестнадцать лет. И его, как и отца, длинным рядом обсели временщики, сильные люди, помогавшие царям-недорослям править страной. При Михаиле это были Салтыковы, князь Репнин, при его сыне Алексее руководящее положение заняла боярская группировка, к которой принадлежали родственники царя — Милославские и бывший воспитатель царя Б. И. Морозов. Они-то и давали направление всему царствованию. Для восстановления государственного единства русских земель и обеспечения их обороны нужны были войска и средства, а казна была опустошена, источники ее пополнения вконец подорваны. Дворянство требовало укрепления и расширения своих прав на землю, обеспечения поместий рабочей силой и ограничения произвола боярства и правительственных учреждений. Еще в 1637 году правительство Михаила Федоровича издало указ об увеличении срока урочных лет до 9 лет, а в 1641 году увеличило его до 10 для беглых крестьян и до 15 для вывезенных другими феодалами.
Новое правительство пошло по пути усиления налогового гнета. Пуще нечистой силы боялся люд сборщика податей, появлявшегося в сопровождении стрельцов. Скрываясь от них, крестьяне иногда целыми деревнями уходили в леса. Чтобы окончательно не разорить население, правительство увеличило косвенные налоги, значительно повысило цену на соль, продажа которой была государственной монополией. От этого страдали малоимущие, но казна по-прежнему пустовала. Тогда правительство лишило жалованья служилых людей, в том числе казенных кузнецов и плотников, стрельцов, подьячих и других. Крестьяне и горожане выражали протест против угнетения феодалов, обедневший посадский люд выступал против посадской верхушки. 1 нюня 1648 года народное недовольство вылилось в мощное восстание.
В этот день Алексей Михайлович возвращался в Москву с богомолья из Троицко-Сергиевой лавры. У заставы его встречали бояре и толпы народа. Царю поднесли хлеб да соль и обратились с челобитной, в которой обличались «простого народа мучители и кровопийцы и наши губители».
Царь челобитную не принял. Не по чину делалось. Когда челобитчики стали молить государя принять грамоту в собственные руки, их разогнали плетьми, а некоторых арестовали.
В пятницу второго июня, когда царь с боярами вышел на Красное крыльцо, чтобы идти в Успенский собор, толпа, стоявшая у крыльца, снова потребовала наказать управляющего Москвой Л. С. Плещеева и освободить заключенных. Видя взволнованную толпу, царь вынужден был согласиться.
Но восстание усиливалось. На стороне восставших оказались стрельцы, сами испытавшие всяческие притеснения.
На следующий день народ вместе со стрельцами ворвался в царские палаты, требуя выдать Морозова и Плещеева. Чтобы отвлечь народ от Кремля, Морозов приказал своим слугам поджечь Москву. Начался пожар. Но восставшие не поддались панике. Царь вынужден был выдать Плещеева, которого разгневанная толпа тут же разорвала. Под сильным конвоем стрельцов Морозова отправили в ссылку. В главных московских приказах были сменены судьи, недоимщиков выпустили из тюрем.
Правительству удалось привлечь на свою сторону стрельцов, выдав им повышенное жалованье. С их помощью и было подавлено восстание. Но волнение перекинулось на другие города — Козлов, Владимир, Воронеж, Елец, Болхов, Чугуев. От природы тихий и нерешительный, царь Алексей Михайлович растерялся.
19 нюня 1648 года в Москву с отпиской севских воевод Замятии Федоровича Леонтьева и Ивана Семеновича Кобыльского, с письмами Богдана Хмельницкого прибыл стародубец Григорий Климов.
По Москве уже стучали топоры, восстанавливались сгоревшие дома. На Красной площади еще виднелась засохшая кровь, и люди обходили эти места стороной, но в их поведении, в их разговорах еще чувствовалось возбуждение.
В Посольском приказе Климова встретил думный дьяк Алмаз Иванов. Взяв отписку и письма, выслушав устный рассказ, Иванов приказал ждать, а сам отправился к князю Якову Куденетовичу Черкасскому, который теперь стоял во главе приказов, подчинявшихся раньше Морозову.
На следующий день поутру в думе царь Алексей Михайлович слушал письмо гетмана Хмельницкого. Читали без толмача.
«Наияснейший, вельможный и преславный царю московский, а нам вельце милостивый пане и добродею!»
Это было первое официальное обращение Богдана Хмельницкого к русскому правительству, в котором гетман не только излагал события, свершившиеся в последнее время, свои просьбы к русскому царю, но и раскрывал свою политическую программу — установление и укрепление политических связей Украины и России во время освободительной войны и в конечном итоге их воссоединение. В письме прямо ставился вопрос о том, что Украина хочет быть под властью русского царя, что в тех конкретных условиях и означало воссоединение с Россией.
«Желали мы себе самодержца государя такого в своей земле, яко ваша царская вельможность православный християнский царь… В чем заверяем ваше царское величество, если бы была на то воля божья и твоя царская, сейчас, немедля, на панство то наступать, а мы со всем войском Запорожским услужить вашей царской вельможности готовы, которому с нижайшими услугами своими полностью отдаемся…».
Хмельницкий хорошо понимал, что принятие Украины в состав России должно было повлечь за собой войну между Речью Посполитой и Российским государством, поэтому предлагал русскому правительству начать наступление против общего врага — Речи Посполитой, нанести одновременный согласованный удар по врагу с двух сторон, предупредив выступление панов против Украины.
Крепко задумались бояре, выслушав письмо Хмельницкого. Оно было необычным и по форме, и по содержанию. Каждый из воевод следил, чтобы в обращениях к царю не было пропущено ни одного титула. Если же, упаси боже, это правило нарушалось, то принимались соответствующие меры, даже по отношению к другим государствам. А письмо гетмана начиналось совсем необычно. Такое письмо следовало бы отослать назад, не читая, да потребовать ответа за обиду, нанесенную самодержцу. Но содержание письма и то, что написано было автором необычным, заставляло не обращать внимания на форму. Царь ждал совета. Заседаниями думы руководил царский родственник Никита Иванович Романов. Но он смотрел на Якова Куденетовича Черкасского, который теперь стал как бы премьером нового правительства. Но и тот молчал, отводя глаза на сидевших тут же бояр Бориса Петровича Шереметева, поставленного у раздачи денег, Василия Борисовича Шереметева, поставленного во главе Владимирского приказа, М. М. Темкина-Ростовского — во главе Разбойного приказа, М. Н. Пронского — главу Пушкарского и других. А те также молчали.
Давая совет царю, что ответить на письмо гетмана, приходилось учитывать многое. Дело в том, что в апреле сначала от белгородского воеводы Тимофея Федоровича Бутурлина, а потом и от других воевод прибыли в Москву гонцы с вестью, что казачий полковник Богдан Хмельницкий договорился с крымским ханом пойти вместе войною то ли на ляхов, то ли на Московское государство. «И крымский-де царь послал к ним, черкасам, на помочь Тугай-мурзу Ширина, а с ним пошло… татар 6000». Татар и раньше бивали. Но Хмель увлек с собой чернь. Как бы и своя не подняла головы и не затеяла смуты. Поэтому на рубеж с бурлившей Украиной послали полки, чтобы, пока весть о Хмеле до народа не дошла, «от литовского рубежа по всем дорогам и по малым стежкам и по приметным по всем местам учинить… заставы и сторожи крепкие и велеть беречь накрепко, чтоб… никто не проехал и пеш не прошел и не прокрался никаким обычаи».
Порубежные русские воеводы писали правительству, что боятся украинских повстанцев, которые пользуются сочувствием русских крестьян и горожан, и принимают меры для укрепления пограничных городов. «И по тем, государь, вестям, — писал путивльский воевода Никифор Юрьевич Плещеев, — опасаюся я, холоп твой, от тех самовольников всякого дурна, живу в Путивле с великим береженьем, неоплошно, чтоб от тех воров, от литовских людей, от самовольников, городу Путивлю какое дурно не учинилось».
Приходилось думать и о том, что Россия еще не залечила ран, нанесенных польско-шведской интервенцией в начале XVII века и Смоленской войной 1632–1634 годов. Кроме того, Польшу поддержат Франция и другие государства. А как быть с русско-польским договором, заключенным в мае 1634 года об оказании взаимной помощи в случае нападения Крымского ханства? На основании этого договора польское правительство требует выступления России против Украины, считая, что участие татар в Желтоводской и Корсунской битвах не что иное, как их нападение на территорию Речи Посполитой.
Для русского правительства создалось затруднительное положение. Конечно, не в его интересах помогать Речи Посполитой в войне против братского украинского народа. Но обстоятельства требовали осторожности.
Хорошо поразмыслив, пришли к заключению, что прежде чем дать ответ на письмо, следует хорошо изучить обстановку на Украине и вокруг нее. Уже 22 июня 1648 года по указанию государя порубежным воеводам были направлены грамоты: «…тотчас послать в литовскую сторону, кого пригоже, знающих людей… в разные места… и велети разведать подлинно тайным делом, коими мерами польского Владислава короля не стало, и в котором городе, и кого на его место на королевство чают, брата ль его Казимира королевича, или кого из иного государства берут, и коль скоро. И что у них ныне в Польше и в Литве делается, и в которых местах у них черкасы и татары, сложась, воюют, и много ль их в собранье, и кто к черкасам пристает, и за что у них та ссора с поляками учинилась, и чем ту ссору чают унять. И кто ныне в Польше и в Литве коронные гетманы учинены, и белорусцы к черкасцам не пристают ли… и в которых городах, и есть ли против тех черкас и татар в Польше и и Литве собранья, и в которых местах; да и про всякие вести, что у них делается… разведать всякими мерами подлинно».
И пошли по Украине, Польше, Белоруссии, аж до самого Крыма, «знающие тайные люди», чтобы выведать про все доподлинно и донести своему государю.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.