Африка: новые разногласия сверхдержав. Вашингтон практикует „политику увязок"

Африка: новые разногласия сверхдержав. Вашингтон практикует „политику увязок"

С начала 1978 года в советско-американских отношениях возник новый крупный очаг разногласий, как результат их соперничества, по существу, в локальном конфликте, разразившемся на Африканском Роге между Эфиопией и Сомали.

В течение ряда лет Сомали претендовала на Огаден, провинцию Эфиопии, в которой жило около 2 млн. сомалийских номадов. После свержения императора Эфиопии Хайле Селассия в 1974 году и прихода к власти в 1977 году режима подполковника Менгисту, провозгласившего себя сторонником промарксистских взглядов, Сомали, воспользовавшись нестабильностью в Эфиопии, оккупировала Огаден.

В январе 1978 года Москва предложила администрации Картера организовать совместное советско-американское посредничество по урегулированию конфликта. Однако Вашингтон уклонился от этого. Как написал Бжезинский в своих мемуарах, такое совместное посредничество „узаконило бы советское присутствие в районе Африканского Рога и не отвечало американским интересам".

По существу, был потерян шанс для совместного содействия стабилизации обстановки в этом районе. Отклонил Вашингтон и советское предложение о возобновлении переговоров о взаимном сокращении военной активности в Индийском океане.

Следует сказать, что первоначально СССР поддерживал дружественные отношения с Сомали. Еще в 1974 году был подписан советско-сомалийский договор о дружбе и сотрудничестве. СССР снабжал Сомали оружием, получив взамен право пользования сомалийским портом Бербера на Индийском океане. В то же время США были традиционным союзником Эфиопии.

Попытки Кастро, а также Москвы организовать совместный „прогрессивный фронт" или федерацию в составе Сомали, Эфиопии и Южного Йемена окончились неудачей из-за упорного нежелания Сомали возвратить оккупированный ею Огаден. Дальнейшее продвижение сомалийских войск было остановлено в результате советско-кубинского вмешательства на стороне Эфиопии. Развитие внутренних событий в Сомали и Эфиопии привело парадоксальным образом к изменению позиций обеих сверхдержав. СССР стал поддерживать Эфиопию. Вашингтон обратил свои взоры на Сомали, тем более что в конце 1977 года Сомали разорвала договор с СССР. Последний, однако, в следующем году подписал аналогичный договор с Эфиопией. В Аддис-Абебу были переброшены около 2000 кубинских и 1000 советских военных. Войска Сомали были вынуждены отступить, но продолжали еще удерживать значительную часть Огадена. Следует сказать, что в феврале 1978 года я по поручению Москвы заверил Вэнса, что войска Эфиопии не будут пересекать границу с Сомали после того, как они вернут себе провинцию Огаден. Это был как бы успокоительный жест в сторону Вашингтона.

С глобальной точки зрения события на Африканском Роге представляли собой, конечно, локальный конфликт. Так они и рассматривались в Москве. Тем не менее советско-кубинское военное вмешательство в этом регионе, размещение там второго (помимо Анголы) кубинского экспедиционного корпуса в Африке при советской транспортной и иной материальной поддержке — к тому же всего через два года после Анголы — все это произвело немалое впечатление на Западе, особенно в США. Там заговорили о новых широких стратегических планах СССР. В результате этот вопрос стал чуть ли не главным в отношениях администрации Картера с Москвой на протяжении всего года, что вызывало серьезные разногласия не только с СССР, но и внутри самой же администрации.

Весьма интересны в этой связи высказывания госсекретаря Вэнса, изложенные им впоследствии в его мемуарах. „Наша способность и умение проводить сбалансированную политику в отношении Советского Союза, — писал он, — были подвергнуты наиболее трудному испытанию в „третьем мире". Внутри администрации мы достигли согласия по вопросам НАТО и ОСВ, но советская и кубинская активность в Африке, на Африканском Роге, в начале 1978 года вызвала резкие разногласия между нами". Вэнс поясняет, что разногласия были главным образом между ним и Бжезинским.,» Я, — отмечал Вэнс, — не считал, что советские действия в Африке были частью какого-то грандиозного советского плана, скорее, это была попытка использовать подвернувшиеся возможности. Это не означало, что советские действия были маловажными, но я считал, что мы, исходя из реальной оценки, Должны рассматривать их как конфликт, имеющий „локальные корни".

„Однако, — продолжал он, — политическое давление, как внутри, так и вне администрации, росло вместе с требованиями противодействовать советской и кубинской помощи Эфиопии путем задействования других аспектов советско-американских глобальных отношений". В такую увязку предлагалось включить замедление переговоров по ОСВ и по другим вопросам разоружения, ограничить экономические отношения, а также обмен визитами на достаточно высоком уровне. Вэнс выступал против теории „увязок", считая, что они принесут отношениям с СССР гораздо больше вреда, чем пользы. Политика конфронтации не является выигрышной стратегией, к такому выводу приходил госсекретарь.

Однако практическая политика администрации Картера на деле все больше отражала политику тех сил, с которыми полемизировал Вэнс.

Я, как посол, был достаточно хорошо знаком с настроениями кремлевского руководства по поводу событий на Африканском Роге. Могу уверенно сказать, что Вэнс был прав в том смысле, что никаких грандиозных глобальных планов в Кремле в связи с этими африканскими событиями "не было. Не столкнувшись с большими международными осложнениями после вмешательства в дела Анголы, Москва, не очень раздумывая, зашагала дальше по этому, по существу, интервенционистскому пути (Эфиопия, Йемен, ряд африканских и ближневосточных стран и в завершение Афганистан).

Конечно, каждая из этих ситуаций имела свою специфику. Однако в основе было, по существу, одно: примитивно понимаемые „интернациональный долг и участие в антиимпериалистической борьбе", хотя, речь подчас шла уже не о национально-освободительном движении, а о вмешательстве во внутренние дела ряда стран, участии в борьбе за власть там различных политических сил и группировок.

Это был уже явный оппортунизм во внешней политике, вызванный во многом тем, что в Кремле путали партийные и государственные интересы страны во имя идеологических соображений.

Надо признать попутно, что наше участие в таких конфликтах порой кое-кому в Кремле льстило — дескать, мы теперь, как и США, мировая держава. Но это, как говорится, было уже не от большого ума.

Вернемся к хронологическому изложению развития наших отношений с США в 1978 году.

На встрече с Вэнсом (19 января), когда был поднят вопрос о положении на Африканском Роге, я сообщил ему позицию Москвы. А она сводилась к отклонению американского тезиса „о советской вовлеченности" в конфликт в этом районе. Что касается мирного урегулирования, то необходимой предпосылкой к этому, по мнению СССР, должно быть непросто прекращение военных действий, как предлагали США, а немедленный вывод сомалийских войск из Эфиопии, о чем американская сторона почему-то умалчивала.

Дальнейший разговор с Вэнсом на эту тему не дал результатов.

Тем временем в США росло стремление связать „поведение русских" в этом районе с прогрессом переговоров с ними по другим вопросам, в частности по ОСВ. На одной из пресс-конференций Картер прямо заявил, что действия самих русских приводят к увязке этих двух моментов 17 марта он выступил с речью о „важной переоценке" администрацией военной стратегии США в связи со „зловещей склонностью СССР" использовать свою военную мощь для вмешательства в местные конфликты.

На основе анализа общей позиции администрации и шумной реакции в США на события в этом регионе посольство послало в Москву оценку американского подхода к этому вопросу, стремясь привлечь к нему внимание советского руководства.

В кругах администрации, особенно в самом Белом доме, говорилось в этой оценке, нервозно воспринимают укрепление советских позиций в Эфиопии. События на Африканском Роге рассматриваются сейчас в Вашингтоне на порядок-другой выше, чем они реально этого заслуживают, т е. как тревога уже в отношении выхода СССР на широкий стратегический простор в районе Африки и Ближнего Востока с угрозой интересам США и их друзей: Египта, Саудовской Аравии, Ирана и т. п. Весьма эмоциональным моментом для американцев, отмечалось в докладе, остается также вовлеченность в эти дела Кубы.

Администрация Картера, пытаясь оказать на нас открытое давление в связи с эфиопско-сомалийским конфликтом, дает разного рода противникам развития советско-американских отношений материал для крикливых нападок. Иными словами, в США вызревает ныне нечто вроде ситуации „второй Анголы" в смысле долгосрочного препятствия на пути развития наших отношений. Здешние „эксперты" уже требуют, чтобы администрация увязала вопрос „о проникновении СССР на Африканский Рог" со всеми другими проблемами в отношениях с СССР. В целом это может иметь серьезные негативные последствия для советско-американских отношений, предупреждало посольство.

Мы советовали провести стратегический анализ сложившейся обстановки с точки зрения ее долгосрочного влияния на наши отношения с США. Однако Москва (особенно международный отдел ЦК партии с курировавшим его Сусловым) рассматривала все это в основном как очередные пропагандистские нападки враждебных нам сил в США. Подобный грубый просчет в оценках наносил нам немалый вред в отношениях с Вашингтоном, став постоянным источником напряженности и подрыва разрядки в 70-е годы.

При очередной встрече в конце января Вэнс заявил, что в Красном море происходит концентрация советских боевых кораблей. „Подобные действия подрывают мои собственные позиции внутри администрации и тех, кто хочет предотвратить негативное влияние событий на Африканском Роге на советско-американские отношения, — подчеркнул он. — Скажу прямо, среди людей, близких к президенту, есть такие, кто считает последние советские действия личным вызовом президенту и как бы испытанием его твердости, и поэтому, указывают они, он должен показать русским свой характер".

„Важно показать определенным кругам в США, — подчеркнул Вэнс, — что СССР и США не конфликтуют из-за Африки, а могут сотрудничать, чтобы потушить конфликт в этом районе".

Я постарался объяснить Вэнсу, беспокойство которого мне было понятно, что никто в Москве не стремится „испытать характер президента". В такой плоскости вопрос никогда не стоял и не стоит. К сожалению, сам конфликт в этом районе вызывает вовлеченность наших обеих стран, которую, однако, надо бы использовать для достижения урегулирования. Но как сделать это?

На этот вопрос ни у Вэнса, ни у меня самого не было конкретного ответа. Оглядываясь назад, можно теперь только удивляться, сколько энергии и усилий было потрачено, по существу, впустую обеими странами в борьбе и спорах вокруг африканских дел. Через двадцать лет об этих спорах никто даже не вспоминает.

Месяц спустя на эту же тему беседовал со мной Бжезинский. Суть всех его высказываний сводилась к одному: растущее беспокойство по поводу расширения иностранного военного влияния в Африке, т. е. советского и кубинского. Он неоднократно возвращался к вопросу о том, что военное присутствие в Эфиопии СССР и Кубы представляет угрозу интересам Запада с точки зрения безопасности нефтяных коммуникаций между Ближним Востоком и США, а также Западной Европой, которые могут быть „перерезаны". Сам Бжезинский, видимо, верил в такую „стратегическую угрозу".

В ответ на это заявление я спросил собеседника, как он себе практически представляет образ действий СССР с целью „перерезать нефтяные коммуникации" Запада. Захват или потопление американских танкеров? Но ведь это было бы прямым актом войны. Неужели в Белом доме сейчас мыслят такими категориями?

Бжезинский признал, что в Белом доме тоже не очень верят в подобный сценарий, но что, дескать, такие упрощенные концепции широко бытуют в конгрессе и средствах массовой информации США, и с этим надо считаться.

Тем временем президент Картер решил напрямую связаться с Кастро. Президент компании „Кока-кола" Остин доверительно рассказал мне (1 марта), что по поручению Картера он недавно вылетал на Кубу с негласной миссией к кубинскому руководителю. Ему было поручено передать Кастро, что президент Картер испытывает озабоченность по поводу того, что действия кубинцев за рубежом, особенно в Африке, не дают ему возможности продолжать процесс нормализации отношений между США и Кубой. Основным препятствием нормализации отношений, по мнению Картера, являлась военная активность кубинцев в Африке, и особенно сейчас в Эфиопии. Президент призвал Кастро внимательно отнестись к его пожеланиям о нормализации связей с Кубой и принять меры к тому, чтобы снять озабоченность США по поводу кубинской вовлеченности в районе Африканского Рога.

Остин не стал раскрывать подробно содержание полученного им ответа от Кастро, но заметил лишь, что кубинский лидер просил его передать Картеру, что ни один кубинский солдат не пересечет сомалийскую границу.

Советско-кубинское присутствие в Эфиопии служило поводом для пропагандистских нападок в США на „агрессивную политику русских". В Москве, впрочем, не придавали этому большого значения, так как считали, что события в далекой Эфиопии не оказывали (или не должны оказывать) решающего влияния на советско-американские отношения.

Советское руководство, которое находилось во власти некоторой эйфории „сверхдержавное", конечно же, ошибалось в своих оценках.

Косвенно подтвердил это посетивший меня американский посол в Москве Тун, который перед возвращением из отпуска встречался с должностными лицами администрации, включая президента.

Тун сказал, что в результате всех этих бесед у него сложилось впечатление, что советско-американские отношения заметно ухудшились. Из беседы с президентом он сделал вывод, что Картер хочет завершения соглашения по ОСВ. Однако есть три области советско-американских отношений, которые сильно беспокоят президента и которые будут сдерживать развитие этих отношений на ближайший период: события на Африканском Роге, Ближний Восток и дело Щаранского.

Картер, давая напутствие послу, уполномочил его при встречах, в Москве с советскими лидерами подчеркивать, что президент по-прежнему готов в любой момент встретиться с Брежневым для обсуждения складывающегося сложного положения в наших отношениях и нахождения путей решения стоящих проблем. (Я также по своей инициативе поднимал в Москве вопрос о целесообразности проведения такой встречи, чтобы остановить продолжающееся ухудшение наших отношений, однако Громыко упорно стоял на своем: такая встреча может иметь место только тогда, когда соглашение по ОСВ будет готово для подписания.)

В Москве, конечно, не могли не отметить в начале года, что администрация Картера замедлила темп переговоров и обмена мнениями по разоруженческим проблемам и по ближневосточному урегулированию.

Поэтому в конце февраля Брежнев направил президенту личное письмо, в котором обращал внимание Картера на отсутствие движения в решении наиболее актуальных вопросов советско-американских отношений.

В середине марта Гарриман рассказал мне о своей беседе с Картером. Последний высказал свое неудовлетворение нынешним состоянием советско-американских отношений и тем, что он „никак не может пробить дорогу к искреннему диалогу с русскими". По словам президента, он надеется, что это можно сделать через личную встречу с Брежневым, однако эта встреча все откладывается.

Гарриман отметил, что Вэнсу приходится то и дело поправлять разные „эскапады Бжезинского". Но у Вэнса „не хватает характера" вмешиваться каждый раз и отстаивать свою точку зрения.

В беседе со мной в середине марта Бжезинский оценивал наши отношения в тот период как довольно натянутые. Он считал, что, возможно, пройдет еще какой-то период ухудшения, прежде чем они смогут выровняться. Утверждал, что внутриполитическая обстановка в США вынуждает администрацию занять более жесткую позицию в отношении СССР. Картер по-прежнему убежден, что лучшим выходом для прекращения скатывания наших отношений на негативные рельсы была бы его личная встреча с Брежневым. Как преодолеть сейчас тупик? Может быть, послать в Москву специального представителя президента для бесед с Брежневым?

Я ответил, что главное — с чем приедет этот представитель.

Беседуя с Бжезинским, я мысленно невольно сравнивал нынешнего помощника президента с его предшественником Киссинджером в том, что касается обсуждения ключевых вопросов советско-американских отношений. Бжезинский в основном критиковал наши позиции и красноречиво защищал свои, но он мало что делал, чтобы взаимно искать компромиссы. В этом смысле конфиденциальный канал Бжезинский советский посол практически бездействовал, в частности по вопросам ОСВ. Киссинджер же вносил гораздо больше конструктивизма в преодоление разногласий, хотя он также отдавал немалую дань тактике „увязок" разных вопросов с целью оказания на нас давления.

Что же касается Вэнса, то в беседах он придерживался иной тональности. На встрече, которая состоялась 16 марта, Вэнс, ссылаясь на президента, сообщил, что Картер полон решимости довести до скорейшего заключения соглашения по ОСВ и сделать все возможное, чтобы вернуть советско-американские отношения на более конструктивный путь. По словам госсекретаря, Картер говорил это ему с глазу на глаз, и никто другой при разговоре не присутствовал.

От себя лично Вэнс добавил, что, по его мнению, администрация "отдрейфовала" от неплохих отношений, существовавших при Никсоне, и что теперь надо стремиться встать на прежние рельсы. Госсекретарь сказал Далее, что президент просит Брежнева принять его, Вэнса, в Москве для бесед с ним и Громыко 21 или 22 апреля.

Вэнс будет уполномочен президентом обсудить в первую очередь состояние переговоров по ОСВ и постараться развязать некоторые узлы. Он будет готов обсудить положение на Ближнем Востоке, в Африке и любые другие проблемы (я настоятельно рекомендовал Брежневу и Громыко принять Вэнса).

От моих бесед с Вэнсом и Бжезинским складывалось впечатление, что президент одновременно выслушивал разные точки зрения своих главных советников и время от времени соглашался то с одним, то с другим.

Через день я сообщил Вэнсу: в Москве согласны с его визитом 20–21 апреля. Обсуждение вопросов будет затем продолжено, как предлагал госсекретарь, при встрече Громыко с Картером и Вэнсом в конце мая, когда будет проходить сессия ООН по разоружению.

Несколько позже Вэнс сообщил мне, что США недавно негласно связывались с Кастро, чтобы выяснить дальнейшие африканские планы Гаваны. Кастро категорически отказался дать американцам какие-либо обещания, заявив, что намерен везде поддерживать революцию и национально-освободительное движение.

По словам госсекретаря, независимо от желания Москвы и Вашингтона африканские события, особенно в контексте действий кубинцев, являются ныне, по оценке президента Картера, основным фактором, мешающим улучшению советско-американских отношений. Они способствуют росту в стране и конгрессе сильной оппозиции договоренностям с СССР по разным вопросам, включая ОСВ (советское политическое руководство продолжало удивительным образом игнорировать эти настроения в США).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.