„Сугубо личное послание" Брежнева Никсону

„Сугубо личное послание" Брежнева Никсону

После визита Киссинджера в Москву в течение апреля шли интенсивные переговоры между госсекретарем и мной, а затем (29 апреля в Женеве) и с Громыко по вопросам ограничения стратегических вооружений. Переговоры были сложными. Спор в основном шел вокруг количественных уровней и типов ракет с разделяющимися головными частями.

В Москве тем временем с настороженностью следили за ухудшением внутриполитического положения Никсона. Советское руководство стало впервые реально осознавать, что „уотергейтский" скандал принимает для Никсона серьезный оборот. Это было видно по тому, как он все больше отвлекался от внешнеполитических дел.

Поэтому Брежнев решил подбодрить Никсона, учитывая его скорый визит в Москву. 28 мая я встретился с президентом Никсоном в Белом доме для передачи „только ему в руки" устного персонального послания Брежнева (фактически я его зачитал по тексту телеграммы из Москвы). Разговор был наедине, без переводчиков. В начале послания высказывалось мнение, что результаты новой встречи на высшем уровне, судя по всему, обещают быть, как и предыдущие встречи, впечатляющими. Затем Брежнев, переходя к основной теме, выразил желание поделиться с Никсоном некоторыми возникающими у него и его коллег мыслями, „главным образом в человеческом плане". От его имени далее было сказано следующее: „Мы внимательно следим за развитием известных событий в США. И хотя, прямо скажем, многое из происходящего для нас не очень понятно, нам все же ясно, что есть силы — и, как видно, немалые, — которые основательно ополчились против Вас.

Ясно и то, что во всем этом присутствуют, как нам кажется, не только внутренние моменты, но вовлекается и область внешней политики. Однако, как мы видим дело на расстоянии, эта область оказалась как раз наиболее твердым орешком для тех, кому хотелось бы свести на нет или основательно подорвать все то ценное и важное, что нашло свое выражение прежде всего в известных советско-американских соглашениях и договоренностях.

Все это, разумеется, весьма примечательно. В целом идея разрядки в мире близка не только советским людям, но и большинству американцев. То, что при всем внимании, которое Вам приходится сейчас уделять внутренним делам, вы по-прежнему держите в поле своего зрения и внешнеполитические дела, в том числе вопросы советско-американских отношений, представляется нам совершенно правильным.

Только так и может поступить государственный деятель, убежденный в правильности избранного им пути и хорошо знающий слабую сторону тех, кто в своих узких целях или по своей близорукости выступает против его курса политики. В таких случаях действительно нужна выдержка и твердость духа.

Ведь наверняка кое-кто — да и не только в США — рассчитывает: быть может, Ричард Никсон не выдержит, надломится. Но как мы с удовольствием отмечаем, Вы не собираетесь доставлять им такое удовольствие. Мы говорим все это, исходя из сложившихся между нами добрых отношений и веря в успех предстоящей нашей новой встречи. Тем временем мы ждем прибытия в Москву Вашего госсекретаря в конце мая для завершения подготовки нашей июньской встречи, как это было условлено".

Таково было это необычное в истории наших отношений с американскими президентами обращение советского руководства. По существу, это был жест моральной поддержки президента Никсона в трудную для него минуту. И этот жест был сделан из Москвы!

Я сказал далее президенту, что Генеральный секретарь, рассматривает это обращение как строго конфиденциальное и что о нем в Москве знает весьма ограниченный круг лиц. Оно так и осталось неизвестным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.