Приватный обед с президентом

Приватный обед с президентом

17 марта в Москве и Вашингтоне было опубликовано официальное сообщение о том, что президент Никсон посетит СССР с визитом 22 мая 1972 года.

Спустя несколько дней я должен был встретиться с Киссинджером за обедом в Белом доме. Однако когда я пришел, то выяснилось, что сам президент хочет поговорить со мной. Таким образом мы обедали уже втроем.

Никсон сказал в начале беседы, что в ближайшие два месяца он будет вплотную заниматься подготовкой к московскому саммиту, чтобы обеспечить его успех. Подчеркнул, что удовлетворен тем обменом письмами, который установился между ним и Брежневым.

Показав на сидевшего рядом Киссинджера (молчавшего во время нашего разговора), он сказал: „Вот известный Вам Генри, которому я целиком и полностью доверяю. Все, что он говорит, — исходит непосредственно от меня. В администрации больше нет человека, который мог бы говорить так авторитетно от моего имени. Верно, Билл (Роджерс) является моим старым другом и обладает необходимыми полномочиями госсекретаря. Но он связан с большим бюрократическим аппаратом, за которым невозможно уследить и который не может держать в секрете сугубо конфиденциальные вещи. Вот почему я действую в таких делах только через Киссинджера".

Никсон сказал, что лично он считает наиболее важными и наиболее сложными для обсуждения с советскими руководителями два вопроса: соглашение по ограничению стратегических вооружений и Ближний Восток. По последнему вопросу они еще выскажут свои соображения (через Киссинджера). По первому же ход его рассуждений сводился к следующему: вопрос этот — вольно или невольно — стал сейчас, во всяком случае в общественном мнении США, своеобразным барометром будущего состояния наших отношений. Будет соглашение — все воспримут как добрый знак, что эти отношения строятся на фундаментально новой основе. Не будет согласия — будут считать, что встреча фактически не удалась, тем более, что второй важный вопрос (Ближний Восток) может быть предметом только негласной договоренности.

Настал момент принятия политических решений, сказал Никсон. Я готов пойти на паритет в этой области, хотя это и не особенно популярно в определенных, весьма влиятельных кругах США. Так давайте все же попробуем подойти к ситуации прежде всего с политических позиций, не забывая, конечно, интересов обороны обеих стран. Это надо делать сейчас, иначе скоро может быть слишком поздно в том смысле, что в этом году могут быть приняты обеими сторонами далеко идущие решения в области строительства новых стратегических систем, которые и определят гонку вооружений на все 70-е годы. Я призываю советское руководство совместно приложить усилия, чтобы достичь важного компромиссного решения и обеспечить общий конструктивный исход встречи.

После беседы с Никсоном Киссинджер сказал, что если на встрече в Москве не удастся договориться о „замораживании" стратегических подлодок, то им придется дополнительно ассигновать на эти цели 2 млрд. долларов на текущий финансовый год. Они считают необходимым „честно и прямо" сказать нам об этом уже сейчас, чтобы после встречи в верхах у нас не возникло недовольства. Короче, Киссинджер настойчиво вел подготовку к своим беседам в Москве по вопросу о подводных лодках.

Высказанные президентом мысли произвели благоприятное впечатление в Москве, особенно его слова о готовности согласиться на паритет с Советским Союзом в области стратегических вооружений.

27 марта Никсону было передано письмо Брежнева, посвященное вопросам, подлежащим обсуждению на встрече в Москве (Европа, Западный Берлин, Ближний Восток, Вьетнам). Наиболее подробно в нем рассматривалась проблема сокращения стратегических вооружений, при этом выражалась надежда на позитивные результаты с учетом того, что позиции сторон относительно договора об ограничении систем ПРО и „замораживания" строительства шахтных пусковых установок межконтинентальных ракет наземного базирования сейчас очень сблизились. Предложение США о „замораживании" подводных лодок, говорилось в письме, дополнительно изучается советской стороной. Киссинджер, которому было вручено это письмо, сказал, что президент все больше проникается сознанием того, что его встреча с советскими руководителями по своему значению будет самым главным событием всей его внешнеполитической деятельности.

Через день — очередная встреча с Киссинджером. Он поднял, в частности, „деликатный вопрос": президент получил приглашение заехать в Польшу после Ирана (куда Никсон поедет из СССР). Учитывая, что „Восточная Европа является сферой особых интересов СССР", он хотел бы в доверительном плане посоветоваться на этот счет с Брежневым, памятуя, что визиты в Москву и в Варшаву будут следовать друг за другом. Брежнев не имел каких-либо возражений на этот счет.

3 апреля я встретился с Киссинджером по его настоятельной просьбе. Он попросил от имени президента передать советскому руководству, что войска ДРВ начали широкие военные действия через демилитаризованную зону и продвинулись уже на 10–15 миль южнее этой зоны. Ханой грубо нарушил договоренность 1968 года, на основании которой были приостановлены американские бомбардировки территории ДРВ и начаты переговоры в Париже (предусматривалось, что войска ДРВ не пересекут линию ДМЗ). Северовьетнамское командование начинает сейчас азартную игру, бросая в наступление фактически все свои регулярные войска.

Президент будет вынужден поэтому предпринять в ближайшие дни свои контрмеры, сказал Киссинджер. Он при этом выразил надежду, что эти вынужденные ответные военные шаги не будут расценены в Москве как намеренно направленные против интересов СССР и что все это не окажет негативного воздействия на советско-американские отношения в других областях. „Президент очень сожалеет, что все это происходит сейчас, в период подготовки к московской встрече. Видимо, придется пройти еще через один кризис, созданный ни нами, ни вами. Но очень хотелось бы надеяться, что этот кризис не отразится серьезно на начавшемся процессе заметного улучшения наших отношений и не помешает конструктивному исходу встречи в Москве", — подчеркнул помощник президента.

В Белом доме после торжественной церемонии подписания Договора о запрещении бактериологического оружия (10 апреля) ко мне подошел Никсон. В разговоре один на один он коснулся обострения обстановки в Индокитае и сказал: „Нам нужно пройти этот новый кризис с наименьшими потерями для советско-американских отношений и весьма важно, чтобы оба наши правительства не теряли контроль над событиями, особенно в области двусторонних отношений".

Чувствовалось что Белый дом готовился к каким-то новым „драматическим" акциям против ДРВ, хотя президент и не захотел их пока уточнять. Через несколько дней (в воскресенье) я был в Белом доме на просмотре кинохроники, посвященной двум поездкам Киссинджера в Китай (подарки Чжоу Эньлая). На просмотре были лишь отец и мать Киссинджера, симпатичные люди, специально приехавшие из Нью-Йорка (где они жили), он сам и я с женой.

В целом этот вечер в Белом доме оставил в памяти какое-то странное, иррациональное впечатление: хорошая обстановка, приятные собеседники, впечатляющая кинолента — на фоне развертывавшихся кровавых битв за тысячи миль в джунглях далекого Вьетнама.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.