Глава 15 ЭТИ НЕОПЫТНЫЕ АМЕРИКАНЦЫ
Глава 15
ЭТИ НЕОПЫТНЫЕ АМЕРИКАНЦЫ
Оперативная сводка. Весна 1942 года
Средний тоннаж потопленных судов продолжал расти. В январе средний ежедневный показатель на действующую лодку составил 209 тонн, в феврале — 378 тонн, в марте — 409, а в апреле вырос до 412 тонн.
Командование подводным флотом выступало за то, чтобы подводная война у американских берегов продолжалась до тех пор, пока она будет приносить хорошие результаты. С той оговоркой, что ситуация может измениться в любой день. Несмотря на огромные усилия американцев, считалось, что пока их противолодочная оборона не представляет серьезной опасности. Американская воздушная разведка считалась крайне слабой, эсминцы и корветы ходили слишком быстро, чтобы обнаруживать лодки и точно сбрасывать глубинные бомбы. Это доказал опыт подводной лодки «U-71». Команды американских кораблей были плохо подготовлены и лишены боевого опыта. Но сколько будет сохраняться такое положение?
* * *
Пусть лейтенант Флаксенберг, командир подводной лодки «U-71», своими словами расскажет историю своего пятого боевого похода, состоявшегося весной 1942 года.
«Когда мы 23 февраля выходили в море, стоял неприятный холод — даже на Атлантическом побережье. В устье Луары плескалось грязное море, покрытое плотными пятнами тумана. В такую погоду непросто было выйти из Сен-Назера. Наш противовоздушный эскорт скоро развернулся и ушел, но я уговорил свой корабль прикрытия довести меня до выхода за заграждения.
После этого мы остались одни.
Днем мы шли через Бискайский залив в подводном положении, а ночью всплывали и шли полным ходом, чтобы миновать опасную зону без приключений и как можно скорее. Нас уже не беспокоила привычка британских самолетов освобождаться над заливом от не использованных в охоте за подводными лодками бомб, тем более что на комфортной глубине, на которой мы держались, они нас не слишком беспокоили.
На третий день погода стала невероятно прекрасной. Светило солнце, видимость была великолепной. Мы пришли в море, к которому стремились. Согласно полученным мной приказам, я должен был действовать у мыса Хаттерас, если позволят запасы топлива, а если нет, то восточнее.
Я шел „самым экономичным ходом“, который был жутко медленным. Но это не имело значения, времени у нас хватало… Кстати, расход топлива зависел и от погоды — а это уже кому как повезет. Пока что везение нам сопутствовало.
Но недолго. Этот прекрасный денек оказался последним из таких, что мы видели за долгое время. Мы шли по „Большому кругу“ — самому короткому пути, но он считался в Северной Атлантике печально известным своей мерзкой погодой в это время года. Так что, как я уже заметил, наше погодное счастье оказалось недолгим.
Утро следующего дня было еще прекрасным, и я мог позволить себе объявлять учебно-боевые тревоги, как я всегда делал по пути на позицию, потому что каждый раз обнаруживал, что четверть команды была довольно неопытной.
На следующий день ветер поменялся и начал дуть с северо-запада, запада, юго-запада — в общем, нам в лицо. Ну и мне пришлось, конечно, принять южнее…
Нас швыряло с борта на борт, вверх и вниз на огромных пятнадцатиметровых волнах. Корабль вынужден был в буквальном смысле слова карабкаться на горы, чтобы потом съезжать с них с головокружительной скоростью.
На мостике можно было выжить лишь в таком штормовом одеянии, которое немногим отличалось от водолазного, но и в нем мы быстро промокали до нитки. Но мы ничем не могли помешать холодной воде заливаться за шиворот. Люк в боевую рубку приходилось держать все время закрытым — со всеми последствиями для атмосферы в лодке.
Носовой отсек был настоящей разбойничьей пещерой. Запасные торпеды занимали все свободное пространство. Встать в полный рост там было невозможно. Пищу моряки принимали, присев за столом, который представлял собой доски, положенные на пару торпед.
Тарелки, кружки, ножи и вилки падали и исчезали в трюмах грязной воды. Нелегкая была жизнь. Но хуже всего жилось в дизельном отсеке с его гулом и запахами горючего.
А еще морская болезнь. У меня на борту был молодой курсант, он был бледен и изможден и практически ничего не ел в течение двух недель. Большую часть времени он лежал, лишенный сил и эмоций, на койке. Я ничем не мог ему помочь, раз его желудок не собирался помогать мне. Но это меня беспокоило, конечно.
И вот в такой обстановке кок корабля показывал удивительное мастерство и проявлял пунктуальность в приготовлении пищи. К восьмому дню свежие продукты, за исключением лимонов, которые снабжали нас витаминами, у нас заканчивались, и в еде преобладали консервированные продукты, которые было гораздо легче готовить.
Предвидя долгий поход, я ввел систему планирования рациона на несколько дней.
После еды мы валялись на койках, принимая меры, чтобы не скатиться при качке. Моряки называли это „детсадом“. Заснуть не можешь, читать не хочется. Дремлешь понемногу. И остается очень много времени на размышления о себе — а в этом мало хорошего.
Горючее оставалось решающим фактором. Если мы не могли идти в надводном положении — а идти быстрым ходом ценой повышенного расхода топлива было тоже сомнительным преимуществом, — то шли в подводном положении, пока батареи не истощались или воздух в лодке не насыщался угольной кислотой и мы вынуждены были всплывать. Кассеты с поташом я, конечно, берег до района боевых действий.
Идти в подводном положении и на соответствующей глубине — в этом было по крайней мере одно преимущество: лодка шла ровно и спокойно. И команда сразу оживала. В центральном посту разворачивались шахматные битвы, в старшинской кают-компании на столе появлялись карты, радисты начинали разгадывать кроссворды, залезая в словари и географические атласы, в первом кто-нибудь начинал бренчать на пианино, начинали переходить из рук в руки потрепанные и испачканные в масле, зачитанные буквально до дыр иллюстрированные газеты и журналы.
Я пытался читать французскую новеллу, следуя школьному методу — вполголоса. Команда смотрела на меня с подозрением и задавалась вопросом, не рехнулся ли их командир за две недели пребывания в море.
Под поверхностью моря все было тихо и мирно. Здесь мы более или менее могли полагаться на себя. И никакие штормы, никакой хитрый противник и никакая штаб-квартира с ее непрестанными радиограммами не могли нас здесь достать…
Мы находились в море уже третью неделю. Люди из-за недостаточного питания выглядели бледными.[26] Чем ближе мы подходили к Ньюфаундлендской банке, тем хуже становилась погода. Барометр прыгал как ненормальный, с каждым днем становилось все холоднее. Подводная лодка, шедшая к северу от нас, уже сообщила об айсбергах. Не хватало, чтобы мы воткнулись в один из них в темноте, в туманную ночь или в подводном положении. Электрообогреватели потребляли слишком много энергии. Физические упражнения, как универсальное средство против холода, на лодке не слишком-то годились, поэтому единственным средством было одеваться как можно теплее.
В этом смысле мой старпом был чемпионом. Как-то он умудрился напялить на себя пятеро кальсон и брюк, а учитывая, что и верхнюю часть туловища он защитил не хуже, то через люк на мостик он продирался с трудом. Но вот ноги у бедняги все время мерзли.
На финише этих всепогодных гонок мы попали в такой шторм, какого мне до тех пор видеть не доводилось. Ночь была чернее дегтя. Страшный штормовой ветер сопровождался дождем и градом, лодка ложилась подветренным бортом боевой рубки на воду, словно парусная яхта. Все вздохнули с облегчением, когда мы погрузились в более спокойные воды, чтобы прийти в себя. Есть все-таки свои преимущества в службе на подводных лодках!
Наконец мы прошли 55-й меридиан. Я доложил в штаб, что у меня по-прежнему большой запас топлива, и мне приказали действовать у американского побережья между мысом Тиер и мысом Хаттерас.
Но пока что мы еще туда не пришли.
Погода улучшилась. Стало теплее. Мы попали в Гольфстрим.
Мой старпом отметил день рождения. А поскольку он заведовал кухней, мы устроили два праздника — в полдень и вечером. Кок умудрился даже сварганить торт. Чтобы иметь возможность в мире и покое порадоваться радостям жизни, я погрузился. И опять порадовался тому, что служу на подводной лодке.
Неожиданно вскоре, во второй половине дня 17 марта, мы увидели свой первый пароход. Мы находились в акватории, где проходили британские суда, которые шли из Южной Америки в пункт формирования конвоев у берегов канадской провинции Новая Шотландия. Но я не рассчитывал встретить какое-то из этих судов здесь. Когда же увидел это первое судно, я находился в безнадежной для атаки позиции, далеко у него за кормой. Я собрался следовать своим курсом на запад, когда судно стало совершать зигзаг и повернуло в мою сторону. С учетом его нового курса мне нужно было только погрузиться и пойти навстречу ему. Я находился на приличной дистанции, и при волне оно не должно было заметить моего перископа. Потом понял, что это танкер примерно в 10 000 тонн и, конечно, вооруженный. Я подумал, что на него нужно две торпеды, и стал ждать, когда судно подойдет на дистанцию выстрела.
Торпеды вышли из торпедного аппарата.
— Время! — доложил штурман.
И почти тут же раздалось два сильных взрыва. Обе торпеды попали в цель. Пламя и столбы дыма поднялись в воздух на сотни метров. Поскольку не было прямой угрозы нападения с воздуха, мы всплыли на поверхность. По одному команде разрешалось подняться на верхнюю палубу подышать воздухом.
Танкер оставался на ходу. Руль, очевидно, заклинило влево, и он совершал медленную циркуляцию. Он был похож на смертельно раненное огромное чудовище.
Горючее — вероятно, нефть — вылилось в воду, и танкер двигался в море огня.
Никто из команды не остался в живых. Их смерть, слава богу, была милосердно скорой.
После того как прошел час, а танкер не выказывал никакого намерения идти на дно, я выпустил по нему третью торпеду, и этого хватило. Обрушилась передняя мачта, мостик, пламя охватило танкер от носа до кормы, он стал медленно крениться на правый борт. Я не стал дожидаться, пока он пойдет ко дну. Это могло занять часы.
Мы продолжили путь на запад. Дым на горизонте был виден до тех пор, пока его не застелила темнота. На вершине столба дыма образовался султанчик, и это напомнило мне Везувий.
В течение следующих нескольких дней погода сделала боевые действия невозможными. Не сильно улучшилась она и на третий день, когда мы увидели второе судно. Трудно было ожидать, что торпеды пойдут как следует. Но постараться надо было. Однако судно находилось в неудобной позиции для выстрела, и возможность для атаки была упущена из-за штормящего моря. Внезапно я увидел флаг на корме. Уж не нейтральное ли? Чтобы удостовериться, я всплыл на поверхность. Нет, это был, несомненно, американец, и невооруженный.
Судно шло себе как ни в чем не бывало. Оно должно было заметить меня, но ничем этого не выдавало.
„Осторожно! — сказал я сам себе. — Корабль-ловушка“.
Наконец с судна заметили нас и попытались уйти по-настоящему, искусными маневрами. Пришлось идти полным ходом. Я открыл огонь из пулеметов. Это помогло. С судна стали спускать спасательную шлюпку, она со всплеском упала в море. Но капитан не собирался сдаваться. Он отчаянно вызывал помощь по радио.
Судно называлось „Оукмэн“, водоизмещением 5766 тонн, направлялось в Нью-Йорк. Оно, кажется, пошло чуть медленнее, и я бросился вдогонку. Я подумал, что чего нам сейчас не хватает, так это чтобы появились американские самолеты.
Первая торпеда прошла мимо. В такую погоду это было неудивительно.
Снова открыл огонь. Спустили еще одну шлюпку, на этот раз пустую. С верхней палубы в нее спрыгнули двое.
Вторая торпеда вспорола поверхность моря. Но попала она впереди мостика. В месте попадания вода окрасилась в ярко-красный цвет. Что же это у них за груз такой?
Продолжая двигаться, „Оукмэн“ ускорил свою смерть. Нос стал зарываться все глубже и скоро погрузился в воду. Корма на мгновение вертикально замерла над водой — при этом винты продолжали работать, — и скрылась.
На следующий день мы получили ожидаемые приветствия с материка: самолет, прилетевший с берега, заставил нас совершить срочное погружение, но бомб не сбросил.
Теперь, подумал я, можно и разгуляться. Надо держаться поближе к берегу и передислоцироваться подальше на юг, где, согласно последним сообщениям, возникли наилучшие возможности для ведения боевых действий.
Среди ночи меня разбудил старпом. От волнения он принял планету Юпитер за красную сигнальную вспышку. Вопреки прогнозам погоды по Атлантике на данный месяц, предсказывавшим в этих местах шторма, на несколько дней здесь установилась прекрасная погода. Море сделалось зеркальным, а небо — голубым и безоблачным. Целый день ярко сияло солнце. За горизонтом на берегах Вирджинии люди, должно быть, загорали на пляжах. Война казалась им делом далеким.
Но днем мы вынуждены были отлеживаться под водой, потому что американские летчики становились все более опытными, их бомбы несли большую опасность. Температура в лодке росла. В машинных отсеках температура зашкаливала за 40°.
На следующее утро, 24 марта, когда мы лежали на грунте в американских водах, гидрофоны зафиксировали шумы винтов. Мы подвсплыли на перископную глубину.
Вне досягаемости моих торпед и слишком далеко, чтобы я смог занять атакующую позицию, курсом на север шел тяжело груженный танкер, охраняемый эсминцем. Эсминец был новенький, чистенький, он невольно напомнил мне американских спортсменов на Берлинской олимпиаде 1936 года. Эсминец словно знал, что он такой красивый. Раз он на огромной скорости промчался прямо над нами — если бы там знали об этом! Как эскортный корабль он, впрочем, был не слишком эффективен.
Следующая ночь нам тоже ничего не принесла. Далеко вокруг царили мир и спокойствие. Огни на берегу сияли так же ярко, как в мирное время. Я увидел два патрульных судна, спешивших по своим делам. Занял позицию — под водой, конечно, — на судоходной трассе.
Вот записи из моего вахтенного журнала:
„13.26 (по причинам радиообмена у нас было принято германское летнее время). Танкер, идущий курсом юго-запад, тяжело груженный. Принимаю решение атаковать.
Скорость танкера оцениваю в 12 узлов. Атака из подводного положения произведена с дистанции 700 метров.
13.26. Увидел второй танкер.
14.59. Выстрелил двумя торпедами, установленными на глубину 2 метра. Первая попала по центру судна, вторая между мачтой и трубой. Исключительно сильный взрыв. Предположительно из-за мелководья. Видны два высоких столба пламени. Водоизмещение танкера примерно 7000 тонн. Тип неизвестен. Невооружен. Танкер застопорил ход, сильный крен, сильное пламя. Я ушел мористее.
15.05. Летающая лодка „мартин“ делает круги над торпедированным танкером.
15.12. Эсминец, класс „Андерсон“, 010°, приближается на полном ходу к горящему танкеру. Летающая лодка слева по борту от эсминца. Сбросила две бомбы не очень далеко от меня. Погрузился на 40 метров.
16.00. Эсминец сбросил наугад несколько глубинных бомб. Застопорил ход, чтобы прослушать море гидрофонами. После этого ушел на юг — предположительно для охраны второго танкера, замеченного в 13.26.
16.30. Эсминец вернулся, сбросил еще несколько глубинных бомб, потом на полном ходу ушел на север.
Последнее обозрение места операции. Торпедированное судно сильно горит, верхней палубы нет. Плотная завеса дыма. Груз — нефть или легкие масла“.
В течение ночи я перенес сферу действия дальше на север. Один раз у меня сердце остановилось: в ярко фосфоресцирующей воде я увидел следы двух торпед, тянущихся двумя полосками света к носу нашей лодки. Ничто, казалось, не может спасти нас. К счастью, две торпеды оказались парой дельфинов, которые не нашли ничего лучше, как напугать нас до смерти.
Днем, чтобы экономить топливо, большую часть времени я проводил на грунте, всплывая только на короткий период для вентиляции лодки. И тут же какие-нибудь бдительные самолеты снова загоняли нас под воду, сбрасывая пару бомб. Ночью я подходил ближе к берегу.
Всю ночь мы оставались на мостике, всматриваясь в темноту. Первый прилив усталости отгоняли чашкой хорошего крепкого кофе. Второй прогоняли сигаретой, тщательно прикрываемой, чтобы ее не было видно со стороны. И наконец, хорошо помогала держаться на ногах чашка горячего бульона.
Находясь близ берега, мы видели огни города. Это должен был быть Уилмингтон, а на другой стороне была радиостанция на острове Карритек. Счастливые ребята! Чего мы не видели, так это судов.
Не успел я спуститься в лодку и получить сообщение о британской высадке в Сен-Назере, как снова показался эсминец. Вахтенный офицер сразу изменил курс, и эсминец, силуэт которого был ясно виден, медленно пересек наш курс. У нас была хорошая позиция для выстрела, но я не мог рисковать промахнуться: если бы промахнулся, то мы оказались бы в крайне тяжелом положении на мелководье. Тщательно все взвесив, я отказался от атаки. Позднее выяснилось, что торпеда, которая предназначалась для выстрела, оказалась недоброкачественной.
Для довершения картины можно сказать, что к эсминцу присоединились два корабля противолодочной обороны.
Объяснением этому весьма необычному стечению кораблей был сигнал, который мы получили на следующий день. По-видимому, в предыдущий день другая лодка вблизи этого места потопила патрульный корабль, вот они и забегали. Вот откуда многочисленные взрывы глубинных и авиационных бомб. Нам они не вредили, но портили отдых.
30 марта я развернулся на восток, так как запасы топлива истощались. После того как мы вышли из зоны холодной воды у американских берегов и попали в Гольфстрим, температура воды за четверть часа поднялась на семь градусов. То мы сидели в шерстяных фуфайках и шарфах, а через четверть часа — уже в рубашках и коротких штанах!
С берега дул холодный западный ветер, и от теплой воды поднимался плотный пар. Казалось, мы попали в огромную баню.
Едва видимость улучшилась, снова взялись за работу самолеты. В последний день марта, при отличной для атаки погоде, появился танкер, он сам шел мне в руки. По крайней мере, мне так казалось. Я немедленно погрузился. Через перископ увидел, что танкер энергично делает зигзаги, причем через небольшие интервалы. Я сделал все, чтобы выйти на позицию для выстрела. Пот струился по моему лицу. Наконец после двухчасовых выкрутасов я решил выпустить пару торпед с весьма большой дистанции и неудобного угла. Вопреки моим ожиданиям, обе поразили цель, попав в корму. Я увидел два широких, но не очень высоких столба воды и услышал два глухих взрыва. Торпеды все-таки сильно повредили танкер, водоизмещение которого я оценил приблизительно в 8000 тонн. Танкер замер на месте с сильным креном, и затем, спустя пять минут после поражения, погрузился кормой под воду и исчез. Я уже несколько минут как убрал перископ, когда радист, парень с живым воображением, доложил, что над нами что-то горит. Но треск был не чем иным, как звуком лопающихся переборок.
Когда мы всплыли, на месте танкера не увидели ничего, кроме гигантского масляного пятна.
* * *
Мы сидели за обычным вечерним скатом — лучшим занятием для успокоения нервов и изгнания из головы жутких зрелищ, свидетелем которых мы были, — когда во второй раз за день заметили цель. Район, что и говорить, оказался весьма уловистым!
Над морем опустилась темнота. Луна спряталась за толстым слоем облаков, и я очень желал, чтобы она там и оставалась. Начиналась наша первая атака из надводного положения. Я быстро произвел необходимые вычисления.
Первая торпеда прошла мимо. Некондиционная! Я очень надеялся, что судно-шеститысячник, под грузом и вооруженное, ничего не заметило. Так оно и случилось. Я это определил по тому, что оно произвело менее значительное изменение курса, чем до этого. Постепенно я стал подбираться ближе, стремясь занять удобную позицию для повторной атаки, что было делом долгим и кропотливым. К тому же нас подгоняло время: в любой момент могла выглянуть из-за облаков луна.
На этот раз я подошел близко. Даже без бинокля мы могли видеть палубу судна, и один клялся, что видит орудие, готовое к действию. Если он был прав, то они могли бы быстро развернуться и за считаные секунды уничтожить нас. Но ничего такого не происходило: судно спокойно продолжало свой путь. Вторая моя торпеда тоже сбилась с курса. Мы подождали-подождали — ничего.
Выстрелил в третий раз — и на сей раз попал. Последней готовой к стрельбе торпедой. Дальше все пошло по заведенному образцу. Судно остановилось и накренилось. Команда спустила шлюпки, быстро и без суеты, что указывало на ее опыт в конвойных делах. Судно исчезло навсегда.
Десять минут спустя, когда мы случайно проходили над местом, где затонуло судно, раздался сильный подводный взрыв. Лодку подбросило, нас тоже.
„Достали нас!“ — подумалось мне. Хотя как и чем, мне в голову, признаюсь, не приходило.
— Надеть спасательные жилеты! По местам стоять, к борьбе за живучесть готовиться! — крикнул я, хотя сам не знаю, что это нам дало бы, если нас действительно достали.
Но тут начали поступать доклады. Ущерб, слава богу, оказался минимальным.
Так в чем же было дело? А в том, что торпедированное судно медленно погружалось, и в тот момент, когда мы проходили над ним, взорвались его котлы.
У нас оставалось еще две торпеды на верхней палубе. Но мы были вынуждены дожидаться лучшей погоды, чтобы перегрузить их в лодку. В первую же хорошую ночь мы занялись этой трудоемкой работой. Но удача, которая пока что держалась рядом, на этот раз оставила нас. Первая торпеда была бракованной, и, предположительно, с ней ничего нельзя было сделать в условиях лодки. А когда стали грузить вторую торпеду, у нас сломалось торпедопогрузочное устройство, и до рассвета мы занимались тем, что возвращали торпеду обратно в контейнер на верхней палубе.
Ну и, конечно, еще один пароход выбрал именно это утро, чтобы попасть в поле моего зрения. Первую торпеду мы проверили, и, насколько могли судить, никакой надежды исправить ее не было. Но я все равно подумал, что надо попытаться. Целью оказалось тяжело груженное судно водоизмещением 6000 тонн, как всегда вооруженное.
Условия для атаки и позиция были прекрасными, когда торпеда покинула торпедный аппарат. Но она не попала. Через гидрофон мы услышали, что она отклонилась вправо. С парохода ничего не заметили. Он шел, делая зигзаги, в мою сторону. Мне ничего не оставалось, кроме как дать ему уйти. В такую погоду не мог стоять вопрос об артиллерийской атаке.
Пасха. Мы уже почти шесть недель находились в море.
По внутренней трансляции объявили:
— Подводная лодка возвращается на базу!
Это объявление было встречено радостными возгласами.
Поскольку уже наступил апрель и айсберги заходили дальше на юг, я принял южнее против нашего маршрута к берегам Америки. При хорошей погоде и попутном ветре мы быстро продвигались к дому.
Теперь я разрешил, чтобы вдобавок к вахтенным на мостик поднимались по паре человек. Наконец-то можно было и уставшие ноги вытянуть. Я даже позволил себе позагорать и здорово обгорел!
Близилась к концу провизия, и приходилось задумываться над рационом. В основном каждый день шла консервированная тушенка.
В воде было много морской растительности, нанесенной Гольфстримом из Саргассова моря, и медуз с белыми венчиками. Когда их захватывала струя, они переворачивались и были похожи на большие светящиеся голубые стеклянные шары. Летающие рыбы, дельфины и киты отвлекали наше внимание от самолетов, столбов дыма и торпед.
Время пребывания в подводном положении тянулось непривычно долго, учитывая, что мы уже настроились на возвращение домой, но после этого мы шли полным ходом буквально на последних каплях топлива через эти опасные прибрежные воды, усеянные минами, а кое-где и патрулируемые вражескими подводными лодками.
20 апреля „U-71“ вошла в Ла-Рошель. За восемь недель пребывания в море лодка без дозаправки покрыла дистанцию в 7906 миль — 7065 в надводном положении и 841 — в подводном. Не понеся в походе потерь и получив лишь незначительные повреждения, она потопила пять судов — три танкера и два грузовых — общим водоизмещением 35 200 тонн».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.