VI. В предвоенной мгле
VI. В предвоенной мгле
Но недаром говорят, что сибиряки народ упрямый. Несмотря ни на что, твердо придерживался своей линии.
А. И. Покрышкин. Познать себя в бою
Командира полка, к которому явился представиться младший летчик Покрышкин, в штабе не оказалось. «Командир летает, представитесь ему после приземления», — сказал начальник штаба. Новичок немедленно отправился на аэродром. Увиденное стало для Александра Ивановича одним из сильнейших впечатлений предвоенных лет, настоящим откровением. Как вспоминал он:
«Самолеты взлетали и садились одиночно и звеньями четко, с большой плотностью на взлетной полосе. Это уже был более высокий класс летного мастерства по отношению к полетам курсантов в Каче.
Особенно меня поразил взлет одного истребителя И-16. После взлета и выдерживания над землей он круто взмыл вверх, резко, что называется на одном крыле, с заваливанием на спину вошел в левый разворот. У меня аж сердце сжало. Все, конец. И-16 машина строгая, не терпит перетягивания ручки управления и срывается в штопор. На такой малой высоте это неминуемая катастрофа. Но летчик так уверенно, без потери высоты и срыва в штопор развернулся на 90° и перешел в набор высоты, что я от изумления стоял завороженным.
- Ну, что разинул рот? Удивлен? — спросил стоящий рядом летчик.
- Вот это взлет! Кто взлетел?
- Кто? Командир полка Иванов. Летает как бог, — с гордостью подтвердил летчик.
Я с завистью подумал — вот как надо летать. А я-то считал себя летчиком. Да, есть чему поучиться у такого мастера».
Это был летный почерк аса, тот внезапный, резкий маневр, который приносит победу в воздушном бою. И который так не любили в летных школах осторожные или вынужденные быть осторожными инструкторы. И Покрышкина на Каче они «очистили» от увлечения резким энергичным пилотажем. Наставления требовали летать, как сетовали будущие герои с досадой, — плавненько, тихо, «тарелочкой». Как бы чего не случилось...
Теперь Покрышкин был счастлив. И хотя 26-летний летчик умел не показывать посторонним обуревающие его чувства, все-таки, когда он подходил для доклада к майору Виктору Петровичу Иванову, тот почувствовал его состояние.
Разгоряченный пилотажем Иванов с любопытством осматривал подтянутого пилота — далеко не юнец, сила в каждом движении спортивной фигуры, ясные глаза смотрят в упор... Странное несоответствие возраста и должности — младший летчик. И почему у летчика петлицы воентехника?
— Много видел летчиков на своем веку, но техника-истребителя встречаю впервые, — усмехнулся Иванов.
После кратких объяснений Покрышкина командир, продолжая пристально вглядываться в необычного новичка большими карими глазами, завершил беседу:
— Что ж, неплохо быть и техником, и летчиком вместе. Устраивайся.
Встреча с Ивановым стала для Покрышкина даром судьбы, даром безусловно выстраданным... Они были почти ровесники, Виктор Петрович родился 31 января 1912 года. Но его военная карьера складывалась без каких-либо задержек. В 1928-м по разверстке Осоавиахима Иванов поступил во 2-ю объединенную военную школу летчиков и авиатехников в Вольске, через год после окончания был направлен в летную школу в Борисоглебск и уже в июне 1931 года, в 19, а не в 26 лет, как Покрышкин, стал младшим летчиком 33-й легкобомбардировочной эскадрильи в Ленинградском военном округе. Два с половиной года командир звена Иванов служил на Дальнем Востоке. В 1936-м после учебы в Одесской школе высшего пилотажа становится инструктором по технике пилотирования и теории полета, затем командиром эскадрильи. С ноября 1939 года — помощник командира 55-го полка. Утвержден командиром в апреле 1940 года, но фактически командовал полком с начала его формирования, поскольку первый командир В. С. Артемьев вскоре после назначения убыл на учебу в Москву.
Безоговорочный авторитет 27-летнего командира определялся его умом, спокойным уравновешенным характером, добрыми человеческими качествами. Главным для летчиков было, конечно, исключительное летное мастерство. Иванов — истребитель школы Валерия Чкалова и Анатолия Серова, пилотировал в сомкнутых пятерках на авиационных праздниках в Москве на Тушинском аэродроме, обучал полетам на И-16 испанских летчиков-республиканцев. Понимал психологию летчика, умел учить.
Александр Иванович вспоминал: «В ближайший летный день я вылетел на проверку техники пилотирования с Ивановым на двухместном УТИ-4. Выполнил хорошо все заданные фигуры, так, как учили в Каче. После взял на себя управление Иванов и показал такой пилотаж, что у меня голова болталась от борта к борту кабины. Какой же это был пилотаж! Мечта летчика. Какой же я слабак в летном деле.
Еще до посадки твердо решил все перенять у него и быть таким же мастером пилотажа. Все было закономерно. Каждый летчик овладевает летным искусством, взяв себе за образец мастера в этом деле. Мне повезло. Для меня примером был командир полка Иванов».
Более того, Виктор Петрович сразу угадал в начинающем «технике-истребителе» громадный потенциал, да и просто стал его другом. Когда они оставались вдвоем, их разговор утрачивал жесткие рамки армейской субординации. Они понимали друг друга... Иванов «не давал в обиду» прямого и бескомпромиссного подчиненного. Знал командир и о «пятне» в личном деле Покрышкина — сын «лишенца». Был такой девятый пункт в анкете... Сам Виктор Петрович тоже не обладал абсолютно безупречной по тем временам биографией. Отец его работал «специалистом-мануфактуристом» у торговцев на станции Себряково Царицынской губернии, затем, когда губерния стала уже Сталинградской областью, продолжал работу по специальности в советских учреждениях. В 1918 году, как указано в личном деле сына, был «сослан белыми на 12 лет каторги в г. Новочеркасск в тюрьму за призыв к вооруженному восстанию. Освобожден в 1920 г.». Один из братьев Виктора Петровича был арестован в мае 1938-го (ЦАМО. Личное дело В. П. Иванова. Д. 0317139. Л. 2–19).
...Они сошлись характерами, два летчика, — «твердолобый» сибиряк и чуть более мягкий южнорусский степняк. Дружба свяжет их до конца дней, будет иметь не только военное, но и довольно драматическое послевоенное продолжение...
Кировоград, где формировался 55-й истребительный авиаполк, — провинциальный украинский городок, бывшая крепость Елизаветград — недолго с 1924 года носивший малопочтенное название Зиновьевск, а затем снова переименованный, уже после гибели С. М. Кирова. Особых достопримечательностей здесь не имелось. Домики в садах, недалеко от вокзала окраина, где располагались аэродром и все службы полка. Летчики квартировали у местных жителей.
В один из таких домиков, где уже разместились двое пилотов-холостяков, и постучался новый младший летчик. За дверью послышался легкий суетливый шум. Войдя в горницу, Покрышкин сразу понял — прятали бутылки под стол, за которым сидели с хозяевами квартиранты. Покрышкин представился летчиком. Один из однополчан, глядя на петлицы техника, испытывающе переспросил: «Неужели летчик?» Чтобы «войти в коллектив», Александру пришлось выдержать «экзамен» — выпить граненый стакан водки. Как это ни удивительно — то был его первый в жизни стакан.
Старший из летчиков, Панкратов, хлопнул по спине, второй, Миронов, подставил тарелку с закуской...
Авиаполк Рабоче-Крестьянской Красной армии, как он предстает из воспоминаний ветеранов разных частей, был одной дружной семьей. Братские отношения, уважение к опытным, сильным и смелым, летная гордость. Трусость и карьеризм, даже при неудачном начальстве, вытеснялись из этой среды. Как говорил Александр Иванович — воздух роднит. Общий риск, взаимовыручка в полетах и боях сплачивали крепче уставов и партсобраний. Несмотря на усилия командиров и политработников, передавались традиции излишней лихости, не всегда удачных розыгрышей, иногда бравады в делах питейных. Заметен был у некоторых удальцов и истребительский шик в обмундировании: галифе с большим напуском, болтающийся у сапог планшет, сбитые набекрень фуражки.
Летчики быстро присмотрелись к Покрышкину, порасспросив и уяснив все несоответствия в его биографии, звании и должности. Новичок был уверен в себе, скромен, общителен, с юмором, хотя немногословен и подробностей о себе рассказывать не любил. В полетах показал себя смелым, в знании матчасти стоял на голову выше всех, даже техники нередко обращались к нему за помощью, в которой он никогда не отказывал. Свой парень! — было решено однополчанами.
55-й полк формировался согласно приказу от 5 сентября 1939 года как сторожевая воздушная застава на южном рубеже Союза. Поначалу полк входил в Киевский Особый военный округ, в 1-ю скоростную бомбардировочную бригаду. В январе 1940-го передан 42-й истребительной бригаде Одесского военного округа. Зимой того же года самолеты эскадрильи, в которой служил Покрышкин, уже грузили на железнодорожные платформы для отправки на фронт советско-финской войны. «Вот и наступил наш черед... Повидать бы мать, сестру, братьев», — прощался с мирной жизнью Александр Иванович. Но последовал отбой, война на Карельском перешейке завершилась.
Ожидались бои и весной этого последнего предвоенного года, после требования Советского правительства к Румынии отдать оторванную от Российской империи в смутный 1918 год Бессарабию, а также Северную Буковину. Но Румыния не решилась противиться, и в июне 1940 года группировка советских войск под командованием генерала армии Г. К. Жукова отодвинула на запад государственную границу. 55-й полк в составе 20-й смешанной авиационной дивизии в парадном строю перелетел на аэродром в молдавском городе Бельцы — тихом, одноэтажном, утопавшем в садах и сирени.
Бессарабия встретила советских людей рекламами и афишами, базарами, маклерами, готовыми купить и продать что угодно. Александр с друзьями Панкратовым и Мироновым даже стали владельцами старенького гоночного авто «испано-сюиза», на котором подкатывали утром к штабу.
...Тот предвоенный год для Покрышкина — год становления как летчика-истребителя. Боевые тревоги, каждодневные систематические полеты под руководством В. П. Иванова «укрепили крылья», превратили начинающего пилота в аса. Летать полку, правда, приходилось на устаревших и просто изношенных И-16 и И-15 бис. Новая техника, о которой ходило столько разговоров, задерживалась в конструкторских бюро и на заводах.... И это в то время, когда новейшие «мессершмитты» германских люфтваффе уже разгромили ВВС Польши и Франции, схватились со «спитфайрами» и «харрикейнами» в битве за Англию.
К осени Покрышкин пилотировал так же, как Иванов и второй его учитель — командир эскадрильи старший лейтенант Анатолий Селиверстович Соколов. О нем известно немного, как и о большинстве погибших в первые месяцы войны... Родился Соколов в 1914 году на Варварке в Москворецком районе столицы, за бои на Халхин-Голе награжден орденом Красного Знамени. Был сбит, горел. С большим уважением и теплотой писал об этом незаурядном летчике Покрышкин.
Александр Иванович любил аэродром в час ранней утренней прохлады, когда четко слышны бодрые голоса летчиков и техников, острее ощутимы ароматы степных трав и запах бензина. Здесь, считал Покрышкин, летчик становится уже наполовину неземным...
Обескуражили первые стрельбы по конусу — восьмиметровому полотняному мешку, который поднимал в воздух самолет-буксировщик и вел за фалу длиной 300 метров. Александр в уединении, ночью изучает теорию стрельбы, делает расчеты и схемы. Уже в третьей стрельбе Покрышкин удивляет всех, добившись 29 попаданий из 60 патронов, заряженных в крыльевой пулемет, в то время как на оценку «отлично» требовалось 12 пробоин. Вскоре он регулярно попадает в конус до 40 раз и считается летчиком-снайпером. Таких в полку было немного. Остальные имели в три раза меньше, поскольку поразить мишень непросто. Следовало точно выбрать момент открытия огня, удерживая конус в прицеле и не упуская из виду самолет-буксировщик, с которым можно было столкнуться и в который тоже можно было попасть (такое случалось). Точность Покрышкина вызывала недовольство у некоторых командиров, так как он вел стрельбу с близкого расстояния, нагоняя страх на летчиков-буксировщиков. Но Покрышкин был упрям — все делать так, как это будет на войне...
Не все поначалу ладилось у будущего аса в стрельбе по наземным целям. Этому не учили в летных школах. Как вспоминает свои первые попытки в этом упражнении Г. А. Речкалов, тогда молодой пилот 55-го полка, а впоследствии дважды Герой Советского Союза: «Оказывается, дьявольски трудная штука — попасть в цель. То самолет качнет, то рулями сработаешь резко. Сетка (прицела — А. Т.) мечется как угорелая. А тут еще земля наваливается со страшной силой. Кажется, еще мгновение — и останется от тебя мокрое место».
Вспоминал свою неудачную попытку и Александр Иванович:
«Наблюдая на полигоне, как стреляет по наземной мишени Соколов и с какой высокой результативностью, я попытался тоже стрелять с углом пикирования 70°. Однако после перевода в пикирование я никак не мог поймать мишень в перекрестие прицела. Самолет несется к земле, а я прицелиться не могу. Вывел я самолет на очень малой высоте. У мишени мне выложили запрет на стрельбу — крест из белых полотнищ.
Разозленный неудачей, я пошел на посадку. При планировании после четвертого разворота я почувствовал по поведению самолета, что у меня не выпущены шасси. Решил схитрить: дал газ мотору и пошел на второй круг. Внизу у Посадочного «Т» стоял Соколов и хлопал руками по ногам — предупреждал о невыпуске шасси. После посадки Соколов с сердитым видом поднялся на крыло.
- Вот, бери красный карандаш и напиши на приборной доске: выпустить шасси. Две недели летай с этой надписью!
Этот урок оставил след на всю мою летную жизнь. Даже в самой сложной обстановке в полете я не забывал вовремя выпускать шасси».
Постоянно сосредоточенный на поиске новых маневров, Покрышкин обращает внимание на психологическую привычку летчиков к левому боевому развороту. Применив неожиданный для соперника правый разворот, Александр в учебном бою побеждает своего командира звена Назарова и включает этот нестандартный ход в свой арсенал. Каждый бой Покрышкина уже тогда имеет свой выстроенный в одно мгновение план.
Соколов призывал пилотировать с перегрузками, «чтобы темнело в глазах». Тогда «в настоящем бою сможешь энергичным маневром уйти от противника, даже находясь под прицелом. Создашь высокую перегрузку на маневре, которую не выдержит враг, — добьешься победы». И Покрышкин в учебных боях пилотирует так, что даже у него, при всей его закалке, однажды после посадки от перегрузок пошла носом кровь...
Тренируясь в стиле Соколова, Покрышкин вырабатывает резкий удар в атаке, придумывает один за другим новые приемы. Зло, напористо и хитро ведет учебный бой со своим учителем и заходит ему в хвост. После посадки Соколов сказал одобрительно: «Драться ты будешь».
Подтверждение необходимости резких маневров с перегрузкой Покрышкин находит, читая специальную литературу, изучая особенности реакции летчика, вычисляя время на действие управлением самолета. Секунда, за которую самолет меняет положение, при скорости истребителей тех лет в 500 км/час оказалась равной примерно 140 метрам. Опередив врага резким маневром, можно уйти от неминуемого удара.
Резкие «крючки» на максимальной скорости особенно раздражали заместителя командира полка майора Г. В. Жизневского. Это было время учебы Покрышкина на курсах командиров звеньев в первые месяцы 1941 года. Александр Иванович вспоминал:
«Как летчик невысокого класса, он не мог нам дать что-то новое. Его педантичное следование инструкциям сдерживало наше совершенствование. С первого же дня на курсах у меня с ним возник конфликт. Первый разворот после взлета я выполнил в стиле Иванова. В зоне также выполнил пилотаж с резким перекладыванием самолета из одной фигуры в другую. Это явно Жизневскому не понравилось, и я получил нотацию:
- Что вы делаете с самолетом? Вы что, убиться хотите? У самой земли загибаете такие «крючки»? Вы были уже почти в штопоре. А в зоне вы издевались над самолетом. Инженер! Проверьте хорошо самолет на деформацию. А вас, товарищ Покрышкин, отстраняю от полетов на три дня. Будете стоять у «Т» с флажками.
- Товарищ начальник курсов! С самолетом ничего не случилось. Пилотировал я с учетом предельных перегрузок, так потребуется на войне.
- Вот когда будет война, тогда и летайте по-своему. А сейчас летать так, как я укажу.
Жизневский был из плеяды летчиков, пилотировавших самолет спокойненько, как мы называли, «по-академически». Настороженно он относился ко всяким новшествам. Летал без «огонька» и у других не терпел его. Мы знали: он не одобрял технику пилотирования Иванова и Соколова».
Но Покрышкин не мог отмалчиваться, когда был уверен в своей правоте. Возражал старшим командирам, пытался переубедить равных по званию. В характерах русских народных полководцев есть объединяющее свойство — прямота характера, независимость суждений. В этом наш герой был сходен со знаменитым адмиралом, упрямцем-дальневосточником С. О. Макаровым, который говорил: «Пассивное повиновение — это почти то же, что пассивное сопротивление».
Узаконенное построение звена истребителей из трех самолетов большинству летчиков полка казалось единственно возможным. К этому привыкли. Лишь отдельным остро мыслящим летчикам становилось все более очевидным, что такой треугольник сковывает действия, двое ведомых часто мешают друг другу.
Командир звена Степан Назаров, ведомыми которого были Покрышкин и Константин Миронов, был самоуверен, красив, известен в полку как танцор и весельчак. Давалось ему все легко. На новом И-16 он отрывался от ведомых, летавших на «ишачках» с почти выработавшими ресурс моторами. Ругал их за отставание. Покрышкин с ним спорил. Однажды на посадке по вине Назарова ведомые чуть не столкнулись, Миронов подломил шасси. Командир полка снял Назарова с должности.
С новым командиром звена Л. В. Тетериным отношения у ведомых сложились неплохие. Но был командир возрастом постарше, обременен семьей, старался избегать, как он считал, лишнего риска... Сам Покрышкин считал тогда — надо оставаться одному, поскольку семья заставляет пилота осторожничать. А настоящий истребитель, как прочитал он у французского аса Первой мировой войны Ренэ Фонка, должен быть храбрым — иногда до безрассудства!
Все свободное время будущего трижды Героя отдано либо чтению, либо спорту. По утрам — пробежка и зарядка вместе с другом Костей, которого Александр приобщил к своим занятиям. Вечером — любимая гимнастика на снарядах: турник, брусья, кольца, «рейнское колесо», батут. Одно за другим — сальто, перевороты, «солнце», соскоки. Шлифовка координации движений и готовность к перегрузкам... Блестящая спортивная форма.
Казарменную дисциплину на курсах командиров звеньев летчики называли непомерной. Когда вечером Покрышкин просил разрешения у Жизневского на тренировку в зале Тираспольского спортклуба, начальник отпускал не сразу:
— Знаю я ваши тренировки. По-моему, вас туда больше тянут девчата-спортсменки. Нет бы как все — заняться самоподготовкой или сходить в кино...
Но вскоре, оценив спортивную подготовку старшего лейтенанта, Жизневский назначил его нештатным физруком курсов.
Впрочем, Покрышкин, далекий от высокомерия, любил и «летный банчок», как называли пилоты общение в своем кругу, где серьезный разговор о технике, полетах и происшествиях свободно чередуется с анекдотами, шуткой и «подначкой». Вот он сидит в уютном ресторанчике «Лондон» с товарищем, инструктором курсов Дмитрием Кривцуном из 4-го истребительного полка, который квартировал в Кишиневе. Вырвавшихся ненадолго из-под опеки Жизневского курсантов принимают комэск Афанасий Карманов, Николай Ковалев, Анатолий Морозов, Борис Колесников... Оживление, молдавское вино. Музыканты из джаза исполняют на популярный мотив песенку о знакомцах-летчиках:
«Толя, Коля, Кармен, Боб, как ваше здоровьице...» Александр, в этом кругу — просто Сашка, дважды заказывает песенку в честь товарищей. Он знает, что Кишиневский полк воевал на Карельском перешейке. Карманов, как его звали товарищи — Кармен, лучший в полку летчик, бывший испытатель, спас Морозова, сбитого в бою. Карманов сел рядом и вывез друга в кабине своего самолета. За этот подвиг и другие отличия был награжден лишь орденом Красной Звезды, поскольку не всегда ладил с начальством.
Шла речь и о командире 20-й смешанной авиадивизии, в которую входили 4-й и 55-й полки, генерал-майоре А. С. Осипенко. 30-летний комдив воевал в Испании, был удостоен звания Героя Советского Союза, затем стремительно поднялся по служебной лестнице, как поговаривали, прежде всего благодаря славе первой жены — летчицы Полины Осипенко. Стараясь показать, что свой пост заслужил личными качествами, Александр Степанович, сам почти прекратив летать, отталкивал от себя грубостью, пренебрежением к мнению подчиненных. Примеров тому, увы, немало в воспоминаниях А. И. Покрышкина и его сослуживцев — Г. А. Речкалова, Б. И. Колесникова, И. А. Почки и других. Прилетая в 4-й полк, Осипенко ругал тех, кто служил здесь, и ставил в пример 55-й полк. И наоборот. Каждый прилет комдива становился «событием». Он требовал при обращении к себе называть не только звание генерал-майор, но и — Герой Советского Союза. Придирался к мелочам, налагал за них строгие взыскания. Тем, кто его не заметил, — пять суток «для развития зрения», кто не услышал — столько же «для развития слуха». Несколько позднее, в мае-июне 1941-го, когда летчики, выбиваясь из сил, аврально осваивали поступивший наконец в полк новый истребитель МиГ-3, Осипенко обнаруживал у летного состава недостаточную строевую подготовку, мусор на аэродроме. И заставлял, прервав полеты, маршировать или цепью прочесывать летное поле в поисках окурков! Однажды Покрышкин и другие летчики заявили: «Мы должны к защите Родины готовиться, а не собирать окурки». Поразмыслив, Осипенко отменил приказ и уехал. Обычно же следовали разносы в духе: «Как руку держите?! Не умеете подходить к генералу!»
Тем временем такие старшие командиры, как Жизневский, проводили занятия с летчиками по тактике, где доказывали, что наш биплан «чайка» — И-153 имеет преимущество над «мессершмиттом» в скорострельности и секундном залпе в 370 граммов, что является основным фактором для победы в бою. Как вспоминал Г. А. Речкалов:
«А ведь тогда большинство из нас именно так и представляло победу в бою: длинная очередь по противнику, лобовая атака — вот и все тактические приемы... А групповой воздушный бой? Я, например, отвечал Жизневскому на этот вопрос так:
- Групповой воздушный бой проводится двумя группами. Скоростные истребители И-16 ведут бой на вертикалях в верхнем ярусе. Мы же на «чайках», как более маневренные, деремся внизу на виражах или боевых разворотах».
Читая журнал «Вестник воздушного флота», летчики говорили между собой, что о боях немцев с англичанами пишут мало, о самолетах не сообщается ничего, кроме летно-технических данных, схемы боев непонятны и неправдоподобны. Но, как писал Г. А. Речкалов: «Молодежь жаждала подвигов. Я не был исключением и, как многие мои товарищи, верил в легкость побед. Была ничем пока не подкрепленная уверенность в себе, в своем самолете... В одном все были единодушны: если придется воевать, то только на чужой территории».
Однако Иванов, Соколов, Покрышкин были старше и видели дальше в той предвоенной мгле, которую и сейчас, спустя более шестидесяти лет, историки далеко еще не прояснили... Александр Иванович вспоминал:
«Европа была в огне. Гитлеровские армии танковыми клиньями и авиационными армадами сокрушали одно государство за другим.
Самоуверенный и наглый немецкий фашизм считал, что нет силы, которая могла противостоять ему. Это победное опьянение и толкало его к нападению на Советский Союз. Над нашей Родиной нависла смертельная опасность...»
Покрышкина, вернувшегося после первомайских праздников 1941 года с курсов командиров звеньев, начальник штаба, уважаемый в полку А. Н. Матвеев с улыбкой спросил:
— Ну как, пофокусничал на курсах? Жизневский жаловался на тебя. Говорил, что ты не летчик, а отпетый воздушный хулиган.
— Да! — с горечью вырывается у Покрышкина. — Ну если для него настоящий пилотаж только фокусы, то как он собирается с фашистами воевать? Судя по сообщениям в печати, они расколотили французскую авиацию. А французы — пилотяги давно известные!..
За четыре месяца учебы на курсах, считал Александр Иванович, было получено немало полезного в области теоретических дисциплин, но много давалось и того, что уже было известно, и просто «разной муры». Ведь опыт воздушных боев советских летчиков в Испании, Монголии, Китае был засекречен! А инструкции и наставления составляли те, кто сам не воевал...
Двукрылая «чайка», скорость которой не превышала 430 км/час, раздражала, «хотелось отломать ей верхнее крыло и сделать из биплана моноплан».
Командир полка поздравил летчиков, вернувшихся с курсов. Все они были назначены командирами звеньев. Все, кроме Покрышкина... У Александра Ивановича, как вспоминал он, «защемило сердце». Значит, отзывы Жизневского сыграли свою роль. Что ж, к несправедливости Покрышкину не привыкать...
Но Иванов, внимательно посмотрев на него, неожиданно для всех заключил: «О его «крючках» я знаю. Может, эти «крючки» помогут ему быстрее освоить МиГ-3. Пилотировать на нем посложнее, чем на И-16. Покрышкин назначен заместителем командира первой эскадрильи». После этого Виктор Петрович пригласил летчиков к осмотру только что доставленных в полк МиГов.
— Ну, Сашка, повезло тебе: мы думали, за твои «крючки» останешься ты старшим летчиком, а оказалось — все наоборот, — вздохнул с облегчением верный друг Костя Миронов.
— Повезло — не то слово! — ощутив прилив сил и уверенности, улыбнулся новый замкомэска. — У Суворова есть такое изречение: сегодня повезло, завтра повезло, а когда же умение? Иванов — настоящий истребитель и понимает, как надо готовиться к войне. Летая полегонечку размазанными фигурами пилотажа, не только не защитишь Родину, но в первых же боях станешь жертвой и увеличишь счет какому-нибудь фрицу.
Долгожданный МиГ сразу понравился Покрышкину «стремительными и грозными формами». Вместе с этим Александр Иванович проницательно определил и его слабые места.
« — Ну как, нравится машина? — задал вопрос Иванов.
- Да, скоростные данные хорошие, а вот оружие, по-моему, слабовато. Да и вес большой, — заметил я.
- Слабовато вооружение? Три крупнокалиберных пулемета БС и два «шкаса». Посчитай силу огня. Разве этого мало?
- Пушку бы ему, чтобы броню пробивать. По описанию все фашистские самолеты бронированы и бензобаки у них с протектором. «Мессершмитт» имеет две пушки и два пулемета. Их так просто не собьешь.
- Конечно, чтобы их сбивать, надо уметь, — отпарировал Иванов. — Вот на МиГах и будем их сбивать. А может, если хотите, на «ишачках» будете воевать?
Мы, перебивая друг друга, одобрительно заговорили в пользу МиГа.
- Ну, хорошо. Давайте быстрее переучивайтесь. Время не терпит. Война нависает над нашей страной».
Переучивание на МиГ-3 шло непросто. МиГ был сложнее «ишачков» и тем более «чаек» на взлете и посадке, тяжел на виражах, при неточном управлении на небольшой скорости срывался в штопор без предупреждения. Сроки переучивания были сжаты. Здесь, у самой границы, такие командиры, как Иванов, не имели никаких иллюзий в отношении намерений немцев...
Инспектор полка по технике пилотирования Курилов открыто выражал недовольство МиГом. Многие летчики соглашались с инспектором. Умолкли такие разговоры только после того, как сам Иванов показал высший пилотаж на новом истребителе, раскрыв его лучшие качества. В 4-м полку в Кишиневе командование срочно вызвало из Москвы летчика-испытателя П. М. Стефановского, которому также пришлось в полете «выжимать из машины все», чтобы рассеять недоверие и опаску.
Первым после командования полка освоил МиГ Покрышкин со своими ведомыми Леонидом Дьяченко и Петром Довбней. Самолет пришелся ему по душе — на вертикальных фигурах МиГ значительно превосходил своих предшественников. А то, что он имел слабости — что ж, русский крестьянин и воин испокон веков вынуждены были творчески применяться к тем суровым обстоятельствам, в которые ставила их жизнь, обращая нередко и недостатки в достоинства... Забегая вперед, можно сказать, что и следующие машины Покрышкина идеальными не были.
...Постижение МиГов началось. Наблюдая, как комэск Соколов пытается жестами подсказать правильные действия летчику в полете, Покрышкин невольно засмеялся.
— Чему смеешься?
— Смешно вы командуете летчиками.
— Скоро сам будешь руководить полетами. Вот тогда тебе будет не до смеху.
— Не обижайтесь, товарищ командир. Вижу, как трудно руководить полетами, не имея радиостанций на самолетах. Еще сложнее будет управлять в воздушном бою без радиосредств.
— Это верно. О чем только думают вверху конструкторы? В какое тяжелое положение они нас ставят. Но это мы с тобой не исправим. А вот научить летать на МиГе, и летать здорово — это наше дело...
В одном из первых полетов на МиГе Александр Иванович, энергично выводя самолет из крутого пикирования, обнаружил конструктивный дефект — обрыв заслонки радиатора, сделанной из тонкого листа дюралюминия. Руководитель заводской бригады вынужден признать наличие опасного дефекта, заслонки начинают заменять во всех полках. Несомненно, Покрышкин, проявив в этом эпизоде талант летчика-испытателя и твердую волю, спас не одну жизнь...
Виктор Петрович Иванов уже полностью уверовал в незаурядные качества своего замкомэска. Он поручает ему решить задачу, от которой зависит жизнь или смерть полка. В мае-июне большая часть летчиков и самолетов части была дальновидно перемещена на секретный полевой аэродром Семеновка — подальше от границы, недалеко от Котовска. Сюда требовалось немедленно перегнать МиГи, которые поступили в разобранном виде в самолетных ящиках и собирались на основном аэродроме в Бельцах. Уже начался июнь 1941-го...
— А как же, товарищ командир, с освоением стрельб и воздушного боя? Мы же не провели еще ни одной стрельбы и ни одного боя? — спрашивает Покрышкин.
— Ничего, потом отстреляетесь и подеретесь. А сейчас надо побыстрее перегнать самолеты. Нашлись какие-то умники и загнали в Бельцы, к самой границе, целый эшелон самолетов. Не успеем перегнать — сожгут их в ящиках.
Облет собранных МиГов поручен только Покрышкину. Каждый день он со своими ведомыми перегоняет в Семеновку собранные истребители. Перегоняет, вопреки указаниям, на бреющем полете. Только в таком рискованном полете, считает Покрышкин, можно обрести чувство слияния с самолетом: «Желание как можно ниже пролететь над землей продиктовано стремлением быть в предельном напряжении. Тренировать свое внимание, быстроту ориентации. А еще — испытываешь потребность со всей глубиной почувствовать полет, словно бы через самого себя пропустить встречный поток красочной земли».
Так командование Одесского военного округа спасло свои ВВС от первого удара люфтваффе...
...Только сейчас наступает время для исследования взлетов и падений советской авиации 1930-х годов. Тайное становится явным. Но кипевшие тогда страсти до сих пор кого-то могут обжечь.
Руководство Советского Союза и лично И. В. Сталин, что общепризнано, в своих планах отводили авиации одно из первых мест. Рекордные перелеты стали предметом гордости и мерилом высших достижений. Даже такой сверхкритически настроенный автор, как немецкий генерал В. Швабедиссен в книге «Сталинские соколы. Анализ действий советской авиации в 1941–1945 гг.», признавал успехи авиапромышленности СССР, хотя добыть подробную информацию немцы не смогли из-за «высокоэффективной системы контрразведки, действовавшей в Советской России». Военно-воздушный атташе Германии в СССР подполковник (впоследствии — генерал-лейтенант) Г. Ашенбреннер, жестко ограниченный в передвижениях, все же сумел собрать данные о советской авиационной мощи, предупредив о ней главный штаб люфтваффе. Но в Берлине своему атташе не верили. Рейхсмаршал Геринг отказывался его принимать. В апреле 1941 года Ашенбреннер организовал поездку в Советский Союз десяти инженеров люфтваффе. Они посетили в Москве «Экспериментальный институт аэронавтики» (видимо, ЦАГИ), завод, производивший истребители, завод в Филях, моторные заводы в Рыбинске и Перми. Итоги были подведены в сводном отчете:
«1. Заводы практически полностью независимы от внешних поставщиков. 2. Работа прекрасно организована, все продумано до мелочей. 3. Оборудование современное, в хорошем состоянии. 4. Высокий уровень квалификации, трудолюбие и бережливость советских рабочих».
Геринг отказался верить и этому отчету. Гитлер отреагировал нервно: «Теперь стало видно, как далеко зашли эти люди! Нужно начинать немедленно!»
Но этому подъему перед самой войной предшествовал провал 1938–1939 годов, оказавшийся неожиданным для Сталина. Видимо, советский вождь, поглощенный политической борьбой, в какой-то мере упустил из поля зрения авиацию, свое излюбленное детище.
Вдруг к 1939 году выяснилось, что еще недавно лучшие в мире поликарповские И-15 и И-16, составлявшие основу истребительной авиации, заметно уступают немецкому «мессершмитту», английским и американским новейшим образцам. У нас же новые истребители еще не разработаны и не испытаны. Явно наметилось отставание в моторостроении. Покупать лицензии на иностранные моторы не позволяла обстановка в мире. Кризисная ситуация сложилась и в отношении других типов самолетов. Замедлились темпы строительства и реконструкции авиапредприятий.
В то время, когда из штаба ВВС и наркомата авиапромышленности шли вполне оптимистические доклады об успехах, о победах наших асов в Испании, на Халхин-Голе, в Китае, «военно-авиационный спурт» Германии был просмотрен, что поставило нас в положение отстающих. Будущий командующий ВВС А. А. Новиков писал: «Во многом в недостаточно оперативной перестройке работы авиапромышленности было повинно тогдашнее руководство наркомата, возглавляемого М. М. Кагановичем... Новый состав наркомата во главе с А. И. Шахуриным, человеком энергичным, много сделал для улучшения работы предприятий, но полностью исправить положение не смог — не хватило времени».
О М. М. Кагановиче, брате могущественного члена Политбюро, писал в своих мемуарах «Цель жизни» и авиаконструктор А. С. Яковлев:
«Сталин дал Кагановичу довольно нелестную деловую характеристику.
- Какой он нарком? Что он понимает в авиации? Сколько лет живет в России, а по-русски как следует говорить не научился?
Тут мне вспомнился такой эпизод. Незадолго до того М. М. Каганович при обсуждении вопросов по ильюшинскому самолету выразился так: «У этого самолета надо переделать «мордочку».
Сталин прервал его: «У самолета не мордочка, а нос, а еще правильнее — носовая часть фюзеляжа... Пусть нам лучше товарищ Ильюшин сам доложит».
Тревожные доклады отдельных авиаторов ложились под сукно. Еще в 1937 году воевавший в Испании С. П. Денисов (в 1940 году он стал дважды Героем Советского Союза), писал наверх докладную о недостатках наших истребителей: отсутствие радиосвязи, слабые скорость и вооружение. Писал он и о порочности деления истребителей на маневренные и скоростные.
Возмущался «благодушием» руководства наркомата авиапромышленности и командования ВВС известный испытатель П. М. Стефановский. Его гневная речь на приеме в Кремле прозвучала таким диссонансом, что Сталин поначалу счел Стефановского злобным критиканом.
Трагедией нашей истребительной авиации стала прежде всего трагедия Н. Н. Поликарпова. Первый по таланту, он предвидел, что главным для истребителя будущей войны будет превосходство в скорости и вертикальном маневре, в то время как другие стремились прежде всего к хорошей горизонтальной маневренности (это и предписывали сверху технические требования). Созданные в КБ Поликарпова И-180 и И-185, как и предыдущие его творения, вновь могли стать лучшими в мире...
А. И. Покрышкин знал о положении дел в высших московских авиасферах из дружеских бесед со Степаном Супруном. В книге «Познать себя в бою» Александр Иванович вспоминал об одной из встреч с Супруном: «Он рассказывал, как проходит испытание истребитель И-180 конструкции Николая Николаевича Поликарпова. Скорость его достигала шестисот восьмидесяти километров в час. Он был вооружен двумя или тремя пушками. Это был самолет-мечта. В одном из испытательных полетов на этом истребителе разбился кумир нашей авиации Валерий Чкалов. Нашлись влиятельные люди, которые «зарезали» доводку И-180, хотя по скорости и вооружению ему не было равного в мире истребителя. Мечта летчиков была погребена в обломках разбившейся машины».
Уже после войны Покрышкин не раз говорил, что если бы истребитель Поликарпова поступил в наши полки в начале войны, «потери были бы неизмеримо меньше, и мы бы не докатились до Москвы, Волги и Кавказа...».
Поликарпов прославился как «король истребителей», но не избежал тюрьмы — был арестован 24 октября 1929 года как участник «контрреволюционной вредительской организации в авиапромышленности», в марте 1931-го приговорен к десяти годам лагерей, но вскоре амнистирован. Первый экземпляр истребителя И-5, созданного в ЦКБ-39 ОГПУ, назывался ВТ-11 («Внутренняя тюрьма. 11-й вариант»).
Сын священника, ученик эмигранта И. И. Сикорского, Поликарпов так и остался в советской авиационной среде беспартийным чужаком, несмотря на звание Героя Социалистического Труда, полученное в 1940 году, и депутатство в Верховном Совете СССР. Разработки его достались другим, как, например, полный эскизный проект И-200 (будущих МиГ-1 и МиГ-3). А. С. Лавочкину для Ла-5 была передана носовая часть фюзеляжа И-185 с двигателем и оружием.
Умер Николай Николаевич в 1944-м, всего лишь пятидесятидвухлетним. Скульптор — автор памятника конструктору на Новодевичьем кладбище, видимо, был посвящен в его тайну. Бронзовый Икар падает вниз со сломанными крыльями...
Когда-нибудь на основе раскрытых архивов проявится логика в кровавой сумятице, захватившей в то время и советскую авиацию. М. М. Громов говорил: «Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали доносы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого». Репрессии шли волна за волной. А. Н. Туполев в 1937 году был арестован как руководитель «русско-фашистской партии» и французский шпион, несколько лет работал в заключении, так же как С. П. Королев, В. М. Мясищев, В. М. Петляков, Р. Л. Бартини... Покончил с собой нарком М. М. Каганович...
И все-таки в кратчайшие сроки (ЦК партии получал ежедневные сводки о ходе испытаний), к началу войны в СССР было создано новое поколение боевых самолетов. В первой половине 1941 года авиапромышленность выпустила 1946 истребителей МиГ-3, 335 Як-1 и 322 ЛаГГ-3. МиГ-3 запускали в серию даже до проведения государственных испытаний.
...21 марта 1938 года Л. З. Мехлис докладывает Сталину, Ежову и Ворошилову о том, что «авиация меньше всего очищена от вражеских сил», требует снятия заместителя начальника ВВС Я. В. Смушкевича и других, дело передать в НКВД... Трудно понять настроения в армии, в военной авиации той поры, не зная о такой фигуре, как Мехлис. С декабря 1937-го по сентябрь 1940-го и с июня 1941-го по июнь 1942 года он — начальник Политического управления РККА, армейский комиссар 1-го ранга. Энергичный и жестокий Мехлис был, согласно одному из мнений, «дубинкой страха» у Сталина. Мехлис мог действовать, минуя даже наркома обороны К. Е. Ворошилова, а подчас, такое создается впечатление, он проявлял лишь внешнее раболепие по отношению к самому вождю. Слишком много Мехлис, заведуя секретным отделом ЦК, знал о сталинской борьбе за власть.
Конторщик из Одессы, комиссар дивизии в Гражданскую войну, где уже тогда показал себя сторонником «культа шомпольной расправы самих красноармейцев над провинившимися товарищами», Мехлис любое возражение в свой адрес рассматривал как вредительство, в каждом, кто ему пришелся не по нраву, видел контрреволюционера. Обрушивался на таких военачальников, как Г. К. Жуков, И. С. Конев, А. В. Хрулев, А. В. Горбатов, позднее — на И. Е. Петрова, Ф. И. Толбухина и других. Столь же безжалостным и некомпетентным был и его друг — зам. наркома обороны и начальник управления по командному и начальствующему составу РККА Е. А. Щаденко. Они обескровили Разведуправление Генштаба, всю внешнюю разведку...
Совершенно секретная директива от 17 апреля 1938 года предписывала политработникам — от полка до округа — два раза в год — к 1 июня и 1 декабря — писать непосредственно Мехлису детальные политические характеристики на командиров, начиная от полка и выше! Причем тайно, от руки, не оставляя копий... (См.: Ю. Рубцов. Alter ego Сталина. М., 1999.)
С 1938 по 1940 год в армии почти втрое выросло число самоубийств. «Страшной армейской болезнью» сам Мехлис называл то, что временно исполняющих должность (вридов) стало больше, чем утвержденных командиров. В штабах просто боялись утверждать возможного «врага народа», уклонялись от самостоятельных решений...
Г. А. Речкалов пишет о том, что и в 55-м полку были «стукачи», при приближении которых разговоры умолкали.
Опираясь на подобранные кадры малограмотных политработников (6,2% имели высшее образование, 71,5% — ниже среднего), Мехлис добился того, что в ноябре 1939 года в военных училищах был упразднен курс истории СССР. Достаточно было истории ВКП(б) и спецкурса «о методах борьбы со шпионско-вредительской, диверсионной и террористической деятельностью разведок капиталистических стран и их троцкистско-бухаринской агентуры».
Перед войной Мехлис даже сам хотел стать наркомом обороны, считая себя на голову выше всех советских генералов и маршалов. Так, в 1940 году начальник тыла Красной армии генерал Хрулев предлагал разместить мобилизационные запасы в Поволжье, но Мехлис настаивал на их накапливании в приграничных районах. «В любом возражении против этого, — вспоминал Хрулев, — Л. З. Мехлис видел вредительство... И. В. Сталин поддался уговорам Мехлиса и принял его точку зрения. Впоследствии нам пришлось за это жестоко расплачиваться». На оставленной советскими войсками к 10 июля 1941 года территории было более 200 складов центрального и окружного подчинения, то есть более 50% складов приграничных округов.
Военная авиация активно «очищалась» от вражеских сил. Трудно судить о работе в тех условиях генерал-лейтенантов Я. В. Смушкевича и П. В. Рычагова, возглавлявших ВВС перед войной...
Я. В. Смушкевич — дважды Герой Советского Союза за Испанию и Халхин-Гол. В Испании Смушкевича, старшего военного советника при командующем ВВС республиканских войск, знали как генерала Дугласа. Наши летчики получили за бои на Пиренеях Звезды и ордена. Специальные группы из «испанцев» ездили по частям, передавая боевой опыт. Но немецкий ас, позднее генерал А. Галланд, командовавший эскадрильей легиона «Кондор» и сделавший в Испании около 300 боевых вылетов, позднее писал: «Советские ВВС, единственные, применявшиеся красными в Испании, продемонстрировали фундаментальные недостатки в командовании, организации, подготовке и технической оснащенности. Они не смогли излечить эти болезни, несмотря на свою агрессивность, летные навыки, смекалку и безжалостные методы управления».
О том, что опыт воздушных боев в Испании не был изучен и доведен до частей ВВС, что сравнительная оценка нашего и немецкого оперативного искусства не была сделана, много лет спустя говорили и А. И. Покрышкин, и А. А. Новиков, который с августа 1940 года командовал ВВС Ленинградского военного округа.
П. В. Рычагов, Герой Советского Союза за сбитые в Испании шесть самолетов, затем командовал советскими летчиками в Китае, группировкой из 150 самолетов на Хасане, участвовал в советско-финской войне. С августа 1940 года — начальник Главного управления ВВС. В апреле 1941-го направлен на учебу в Академию Генерального штаба. Арестован 23 июня...
Отличный пилот Рычагов не справился с высокой должностью, в отличие от также назначенных после Испании на высшие должности, минуя ряд служебных ступеней, начальника артиллерии Н. Н. Воронова и наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова.
Так, летчик Гражданского воздушного флота А. Е. Голованов в январе 1941 года направил Сталину (по инициативе Я. В. Смушкевича) письмо о необходимости формирования «умеющих летать в любых условиях» соединений дальних бомбардировщиков. После приема у Сталина, вспоминал Голованов:
«...генерал Рычагов повернулся ко мне и с сердцем выпалил:
- Много вас тут ходит со всякими предложениями! То Коккинаки, то Голованов, обязательно еще кто-нибудь появится. Откажитесь, пока не поздно, от вашей затеи. Все равно у вас ничего не выйдет.
...К сожалению, как мне пришлось убедиться в дальнейшем, Рычагов был не единственным человеком, который, имея свое мнение, может быть, и правильное, молчал и согласно кивал головой или даже говорил «правильно». А сам был в корне не согласен...»
А. И. Покрышкин в неопубликованной рукописи так определил одну из тяжелых предвоенных ошибок: «Самолет «чайку» внедрял в авиачасти главком ВВС, любитель боя на виражах...»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.