Замыкая круг

Замыкая круг

Когда я была в Калифорнии, Эллен объяснила мне свою беременность очень просто. Сексуальное влечение, и ничего более. Мужчина, Панос Келалис, был обыкновенный плейбой, и у нее не было с ним будущего. К тому же он собирался вернуться домой, на Кипр, так что отдать ребенка на воспитание другим людям казалось ей лучшим выходом.

Эллен рассказывала о том, как она без всяких сантиментов вынашивала свою беременность. Скрывала ее от своих родных. Как сбежала во Флориду, где устроилась работать операционной медсестрой, чтобы ни один пациент не видел ее беременной и не задавал потом лишних вопросов.

На время родов ее усыпили, чтобы у нее не осталось никаких воспоминаний обо мне. Вопреки советам социальных работников в органах опеки, Эллен попросила, чтобы ей дали взглянуть на меня, — она знала, что мой вид не вызовет у нее никаких эмоций.

И она ничего не почувствовала.

«У-у-у какая бездушная!» — подумала я, когда услышала об этом впервые.

«У-у-у какая сильная!» — думаю я сейчас.

Эллен признала, что, будучи медсестрой, могла бы прибегнуть к аборту — она наверняка нашла бы коллег, которые обо всем позаботились бы. Позже она так и поступила со второй нежелательной беременностью.

— Даже не знаю, почему я в первый раз не подумала об этом, — сказала она.

Я сказала Эллен, что понимаю все ее решения.

И то, что она дала мне жизнь.

И то, что отдала меня на удочерение.

Если бы я забеременела от человека, с которым меня ровным счетом ничего не связывало бы, и мне пришлось бы поехать вслед за ним туда, где мне совсем не хотелось бы жить… ну, скажем, в какой-нибудь сонный городишко в Северной Дакоте… нет, я бы тоже не поехала.

А значит, я бы тоже решилась на какой-нибудь шаг вроде этого.

Решиться-то решилась бы, но Эллен сделала одну вещь, на которую у меня не хватило бы духу: она ничего не сказала моему отцу.

Панос так и не узнал, что у него есть дочь.

Я бы сказала отцу. Сказала бы потому, что это честно по отношению к нему и к ребенку. Такому глубокому чувству чести научили меня замечательные люди, которые меня вырастили. Мои мама и папа.

Много лет подряд папа работал волонтером в яслях для младенцев, больных СПИДом. Он жертвовал им медикаменты из своей аптеки и каждую среду приезжал в ясли сам, чтобы подержать этих детей на руках, покачать их. Он два года работал миссионером в Эфиопии. Там он открыл кукольную миссию, для которой собственноручно сшил на машинке восемьсот кукол, чтобы с их помощью познакомить детей с историей Иисуса Христа.

С тех пор как я заболела, меня все время огорчает папина холодность. Он замечательный человек, добрый, заботливый, но он ни разу не поговорил со мной о моем БАС. Когда недавно я сказала ему, что записалась в хоспис, он сказал: «А-а-а». И сменил тему.

Я знаю, что ему больно. Я слышала, как он сказал однажды, когда думал, что меня нет рядом: «Я не пл?чу только потому, что, раз начав, уже не смогу остановиться».

Я думала об этом, когда планировала эту часть моей книги. Думала о том, почему папа не смог сказать эти же слова мне.

Но и о том, что его дела говорят яснее слов.

О том, что наши дела всегда говорят больше, чем мы можем предположить.

Я вспомнила, что папа, хоть ночью его разбуди, мог наизусть отбарабанить все мои десять тематических статей без запинки, но мне ни разу не сказал о них ни слова. Десять-пятнадцать лет спустя он помнил все их названия. Помнил подробности. Мог рассказать о том, как я собирала информацию. Какими методами пользовалась.

В этот последний год моей жизни мне захотелось восстановить мои отношения с папой и мамой. Соединить разрыв, который возник, пока я разыскивала своих кровных родителей, хотя это и не уменьшило моей любви к родителям настоящим.

Теперь я поняла, что этого не будет. Мы не сможем словами открыть путь к взаимопониманию. Это просто не в их природе.

А природу не обманешь, как каждый день напоминает мне БАС.

Вот почему я цепляюсь за мелочи. К примеру, слова друга, который говорил с мамой и папой на следующий день после того, как была опубликована статья о моем диагнозе и об этой книге.

В газете шла речь и о том друге, поэтому моя мама пошла отнести ему эту статью. У мамы было пятнадцать копий газеты, они аккуратной стопкой лежали на ее столе.

«Передайте это вашей маме», — сказала она ему.

Не кому-нибудь — маме.

Потому что мама — это тот человек, который нас любит. Любит всегда. Гордится нами, даже если хранит эти чувства надежно запертыми, как в сейфе.

За этот год я побывала в разных местах с людьми, которых люблю. Но никуда не ездила с мамой.

Вместо этого я пролетела три тысячи миль аж до самой Калифорнии, чтобы найти мир и душевный покой в обществе человека, до которого все эти годы было рукой подать.