VII

VII

Федор Шаляпин нанял в Петербурге извозчика. Возницу крайне заинтересовала импозантная фигура великого артиста.

— Барин, а ты кто есть? Помещик?

— Нет.

— Купец?

— Нет.

— Может, ты генерал?

— Тоже нет… Я артист.

— А что же это такое — артист? — удивился извозчик.

— Ну, я пою, — пояснил Шаляпин.

— Это и я, когда пьяный, пою, — отозвался возница.

— А когда я пьяный, — задумчиво сказал Шаляпин, — Васильев поет…

(Он назвал фамилию своего дублера в труппе Мариинского театра.)

В Большом театре один сезон служил тенор Викторов, обладатель сильного голоса, но человек с неважным слухом. Его уволили. При обсуждении состава труппы на следующий сезон кто-то заметил:

— Придется все-таки взять Викторова. Мы не можем обойтись без амплуа героического тенора.

На это отозвался главный дирижер театра, В. И. Сук:

— К этому героическому тенору возьмите себе и героического дирижера, а я с ним работать не буду.

В Москве открылся «театр музыкальной драмы». Побывавши там на спектакле В. И. Сук сказал:

— Когда расходятся муж с женой, то что — семейная драма. А когда расходится оркестр с хором, то — музыкальная драма.

Известный журналист В. М. Дорошевич невзлюбил какого-то скрипача. Сочиняя рецензию о концерте, где скрипач этот должен был выступать, Дорошевич (сам на концерте не бывший) отметил:

«По обыкновению плохо играл И. Н.».

Скрипач прислал в редакцию письмо о том, что в этом концерте он участие не принимал.

В виде опровержения Дорошевич напечатал: «В нашей рецензии было ошибочно указано, что плохо играл И. Н. На сей раз играл не И. Н., а другая бездарность».

Среди музыкантов бытовало множество рассказов о знаменитом одессите Столярском, который был в свое время лучшим преподавателем игры на скрипке. Он считался одним из самых уважаемых лиц в Одессе, а музыкальная школа, где он был директором, носила его имя.

Столярский был по какому-то случаю в Москве, а в это время в Одессе решалась судьба одаренного ребенка. И вот туда пошла телеграмма:

«Поступите его в школу имени меня».

Столярский с женой сидели в ресторане. К ним очень долго не подходил официант. Наконец, он приблизился со словами:

— Знаю, знаю… Вы сейчас скажете: дайте меню…

— Почему только меню? — удивился Столярский и, указав на жену, добавил. — И ей тоже…

Столярского пригласили посетить флагманский корабль Черноморского флота — линкор «Червонна Украина». Старика водили по всему судну, угостили обедом в кают-кампании, а затем на адмиральском катере доставили к пирсу. Там Столярского ждала машина. От катера к автомобилю его почтительно вел один из офицеров. И уже усаживаясь на сидение, старик сказал провожающему:

— Я сейчас приеду домой, и жена меня спросит, где я был?.. Так что я ей должен сказать? Какой это был пароход? Грузовой или пассажирский?..

Когда Святослав Рихтер учился в Московской консерватории, всем был ясен масштаб его дарования. А потому было важно, чтобы имя его появилось на «золотой доске», где значатся самые одаренные выпускники. Но вот беда, великий пианист никак не мог сдать экзамен по марксизму-ленинизму. Он этот предмет не воспринимал. И тогда в консерватории была предпринята попытка преодолеть препятствие. Экзаменаторам загодя объяснили, что этот студент необычный и что ему надо задать самый простой вопрос.

Рихтера спрашивают:

— Кто были Карл Маркс и Фридрих Энгельс?

Пианист на минуту задумался и сказал:

— Первые социалисты-утописты.

В сороковые и пятидесятые годы вообще все деятели искусств обязаны были сдавать экзамены по марксизму-ленинизму. Преподаватель спросил известного дирижера Небольсина:

— Каковы условия захвата власти пролетариатом?

Музыкант учтиво посмотрел на экзаменатора и переспросил:

— Пардон, кем?

В пятидесятых годах в труппе Белорусского национального театра играла актриса по фамилии Ржецкая. Она единственная во всей республике имела звание «народной СССР». А ее дочь была замужем за местным композитором, по национальности евреем, который носил фамилию — Вагнер. В качестве зятя знаменитой актрисы он был прикреплен к больнице для местного начальства, так называемой «минской кремлевке». Как-то пришлось композитору лежать в этой лечебнице. Палата была двухместная, и соседом его был типичный советский начальник средней руки. Этот последний не без удивления смотрел на музыканта, ибо тот своей внешностью и манерами выделялся на фоне прочих больных, принадлежащих к минской номенклатуре. И вот сосед спросил Вагнера:

— А ты кто по профессии?

— Композитор.

— А фамилия у тебя какая?

— Вагнер, — отвечал музыкант.

Это не произвело никакого впечатления. Но тут, как нарочно, из репродуктора послышался женский голос, который анонсировал:

— Композитор Вагнер. Увертюра из оперы «Тангейзер»…

И сейчас же грянули мощные аккорды…

Тут сосед повернулся к музыканту и с неподдельным восхищением сказал:

— Ну, ты даешь!..

В хрущевские времена состоялся очередной съезд композиторов. После его окончания, как водится, правительственный прием. Проводила это «мероприятие» министр культуры Е. А. Фурцева. Она объявила присутствующим:

— Скоро к нам придет Никита Сергеевич, но он пробудет тут недолго. Я хочу вам дать совет: если он с кем-нибудь из вас заговорит, вы старайтесь называть свои популярные песни. Потому что Никита Сергеевич фамилий не помнит, а песни он знает, и таким образом ему будет понятно, с кем именно он разговаривает… И Хрущев появился на приеме. Он был весел, любезен, композиторы наперебой называли свои песни, и все шло превосходно. Но вот настала пора Хрущеву покидать прием. Случилось так, что с самым последним он простился с Евгением Жарковским. Пожимая ему руку, Никита Сергеевич произнес:

— До свидания.

— Прощайте, скалистые горы, — отвечал ему Жарковский.

(Такое наименование носила самая популярная песня этого композитора.)

В семидесятых, помнится, годах, после долгих десятилетий эмиграции Россию посетил И. Ф. Стравинский. Было устроено нечто вроде пресс-конференции, и один из газетчиков задал композитору такой вопрос:

— У нас в России много прекрасных певчих птиц. Скажите, Игорь Федорович, какую из русских птиц вы больше всего любите?

— Из русских птиц? — переспросил композитор. — Вот такую, с двумя головами…

И он руками изобразил силуэт двуглавого орла.

В большом зале Московской консерватории был вечер Арама Хачатуряна. В антракте к нему за кулисы зашел дирижер Натан Рахлин. Он поздравил композитора и сказал:

— А во втором отделении ты, наверное, будешь играть на скрипке…

— Но я не умею играть на скрипке! — воскликнул Хачатурян.

— Но ведь в первом отделении ты — дирижировал, — сказал Рахлин.

В те годы, когда Мстислав Растропович еще жил в Советском Союзе, существовал такой порядок. Если советский гражданин, находясь за рубежом, зарабатывал какую-то сумму денег, то 80 процентов от нее он обязан был отдавать в свое посольство.

Будучи с гастролями в Западной Германии, Растропович в качестве гонорара за одно из выступлений получил дорогую и изящную хрустальную вазу. С этим предметом он немедленно отправился в Советское посольство. В вестибюле музыкант изо всех сил швырнул вазу на пол, затем собрал в пакет примерно 20 процентов осколков.

— А это все — вам. Забирайте! — сказал он изумленным дипломатам и с этими словами удалился.

Музыкальный критик Соллертинский когда-то отозвался о балете «Кавказский пленник» таким образом:

— Смотреть бы рад, прислушиваться тошно…

Композитор по фамилии Слонов написал множество вальсов. Он сам как-то заявил о себе:

— Я — король советского вальса.

— Да, — согласился Никита Богословский, — ты вообще композитор только на три четверти…

Тот же Богословский сочинил забавную эпиграмму на другого своего коллегу — композитора по фамилии Бак.

У попа была собака,

Он ее любил.

Она спела песню Бака,

Он ее убил.