ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

*

Когда я еще раз приехала в Ленинград – в ноябре, – меня хорошо приняли в

Пушкинском Доме, и В. А. Мануйлов, уже известный лермонтовед, приходил ко мне в Дом ученых на улице Халтурина, где я остановилась. Мы говорили о своих делах, и я опять приходила на Фонтанку, как будто попадая в другую страну.

Лева уже был отправлен в лагерь всего на пять лет, это считалось очень легким приговором, и объясняли его тем, что Ежова уже убрали, а на его место пришел

“добрый и справедливый” Берия.

Анна Андреевна читала мне также лежа стихи из будущего

“Реквиема”. С тех пор я помнила “красную ослепшую стену”, и “бледного от страха управдома”, и

“Распятие”, о котором Анна Андреевна сказала мне после возвращения Левы, что эти стихи ему читать не надо было.

В 1939 году я впервые увидела у Анны Андреевны Владимира Георгиевича

Гаршина. Он пришел часов в семь вечера, принес пачку чая и какую-то еду. Анна

Андреевна сидела с ногами в глубоком кресле и немножко поеживалась, а он заботливо расспрашивал ее о здоровье. Воцарилась атмосфера уюта, как это бывает в беде, когда крайняя подавленность немного рассеивается под влиянием человеческой душевной теплоты. Когда он ушел, Анна

Андреевна сказала, что так он всегда заходит к ней, возвращаясь домой с работы, что живет он на улице

Рубинштейна.

Сейчас (1991) я проверила это и убедилась, что Гаршин действительно жил на этой улице, в доме, стоящем на углу Фонтанки, а больница, где он работал, помещалась на

Петроградской стороне. Вероятно, он сходил с трамвая на Невском, переходил

Фонтанку по Аничкову мосту, после чего ему оставалось только повернуть направо, чтобы дойти до своего дома. Но он сворачивал налево и шел к

Шереметевскому дворцу, где во дворе жила Анна Андреевна. Этот маршрут, превратившийся в ритуал, отражен в “Поэме без героя”:

Гость из будущего! Неужели

Он придет ко мне в самом деле,

Повернув налево с моста?

Скажут, что в образе “гостя из будущего” выведен совсем другой человек. Имя его известно, оно указывается в комментариях, в мемуарах и научных исследованиях. Но одно другому не мешает. “Поэма…” не документальная хроника и не докладная записка топтуна, следящего за всеми посетителями Ахматовой. В художественных произведениях мы привыкли встречать синтетические образы, составленные из черт разных прототипов. На одно такое “заимствование” из воспоминаний своего детства мне указала сама Анна Андреевна, говоря однажды в 40-х годах о

“Поэме…”. В частности, она остановилась на эпизоде самоубийства влюбленного корнета. Речь шла о стихе “Уж на лестнице пахнет духами”. Оказывается, в Царском, в доме Шухардиной, в одном подъезде с Горенками жила некая дама – франтиха и модница. Когда она выходила из дому, на общей лестнице долго сохранялся запах ее духов. О подобном запахе Ахматова упомянула и в прозаической полемической заметке, написанной уже в 60-х годах: “Ни в одном петербургском доме на лестнице не пахло ничем, кроме духов проходящих дам и сигар проходящих господ”. Эти две приметы укоренились в воображении девочки-подростка как знак заманчивой жизни взрослых, а следовательно, и ее будущей жизни приливами и отливами счастья и страдания. Вторая примета присутствует и в строфе, из которой я привела выше три заключительных стиха.

Перечтем ее начало:

Звук шагов, тех, которых нету/,

/По сияющему паркету

И сигары синий дымок,

И во всех зеркалах отразился

Человек, что не появился

И явиться сюда не мог.

Подозреваю, что “сигары синий дымок” сопрягается с образом Б. В.

Анрепа – героя лирики Ахматовой шестнадцатого года. В реальной жизни он приехал в

Петербург лишь в конце 1914-го и для “петербургской повести”

Ахматовой “Девятьсот тринадцатый год” (так называется первая часть “Поэмы без героя”) тоже является “гостем из будущего”.

Вторым прототипом “гостя из будущего”, как уже сказано мной, я считаю

В. Г. Гаршина. Надо сказать, что приведенные только что строки появились в известных нам машинописных экземплярах “Поэмы без героя” только в варианте

1945 – 1946 годов. Между тем после разрыва с Гаршиным летом 1944 года Анна

Андреевна тщательно изгоняла из “Поэмы…” все прямые посвящения ему, вплоть до того, где даже не было названо его имя. Имею в виду третью часть триптиха -

“Эпилог”. В ташкентской редакции (1942) он был посвящен “Городу и другу”, в позднейших – только “Городу”. Однако Гаршин не исчез оттуда.

Вспомним, что он присутствует, но в другом качестве, сравним первоначальный текст с окончательным.

Было:

Ты мой грозный и мой последний

Светлый слушатель темных бредней,

Упованье, прощенье, честь,

Предо мной ты горишь, как пламя,

Надо мной ты стоишь, как знамя,

И целуешь меня, как лесть.

Положи мне руку на темя,

Пусть теперь остановится время

На тобою данных часах…

Стало:

Ты не первый и не последний

Темный слушатель светлых бредней,

Мне какую готовишь месть?

Ты не выпьешь, только пригубишь

Эту горечь из самой глуби -

Это нашей разлуки весть.

Не клади мне руку на темя -

Пусть навек остановится время

На тобою данных часах…

В этой редакции, оставшейся без изменений до самого конца работы

Ахматовой над “Поэмой…”, изображена вся сущность ее взаимоотношений с

Гаршиным. Подробнее я остановлюсь на этом во второй части настоящей книги, посвященной послевоенному времени. Там я расскажу в специальной главе о “Поэме без героя”, об истории ее переработки и многое другое, связанное с этим триптихом. Сейчас же для нас важна строка “Ты не первый и не последний…”.

Третий прототип образа “гостя из будущего” – сэр Исайя Берлин.

История его знакомства с Анной Андреевной известна из мемуаров современников и воспоминаний самого героя. Замечу прямо, что лучше всего обстановка первой встречи отражена в поэзии Ахматовой, но не в

“Поэме…”, а в стихотворении “Ты выдумал меня. Такой на свете нет…” из цикла “Шиповник цветет”, обращенного непосредственно к И. Берлину (естественно, без указания его имени). Там читаем:

Мы встретились с тобой в невероятный год,

Когда уже иссякли мира силы,

Все было в трауре, все никло от невзгод

И были свежи лишь могилы.

Без фонарей как смоль был черен невский вал,

Глухая ночь вокруг стеной стояла…

Так вот когда тебя мой голос вызывал!

Что делала – сама еще не понимала.

И ты пришел ко мне, как бы звездой ведом,

По осени трагической ступая,

В тот навсегда опустошенный дом,

Откуда унеслась стихов сожженных стая.

Из воспоминаний И. Берлина мы точно знаем, когда это было: в конце ноября 1945 года. То есть сразу после окончания войны.

Автор, давно уже обосновавшийся в Англии, увидел Ленинград, откуда был увезен подростком. Утром в день приезда он еще не знал, жива ли Ахматова, автор “Четок” и “Белой стаи”, “Подорожника” и “Anno Domini”. А уже в три часа того же дня его проводили к ней на Фонтанку. Ну какое значение могло иметь для этой напряженной встречи, в какую сторону он свернул с

Аничкова моста? Никакого. И если в своем эссе И. Берлин очень точно описал свой маршрут, то, вероятно, это было сделано под влиянием стихотворных строк Ахматовой. Впоследствии Анна Андреевна сама сделала его героем строфы

“Звук шагов, тех, которых нету…”, прибавив к ней ряд опознавательных стихов. Она сделала это при существенной переработке “Поэмы…” в 1954 году, дописав также содержащийся в ней образ “паладина” “Коломбины десятых годов”, использовав для этого мотивы лирики А. Блока. Теперь Ахматову под влиянием разных соображений и обстоятельств влекло к более точным указаниям на прототипы. В позднейшей своей “Прозе о поэме” Анна Андреевна прозрачно намекнула на реального прототипа “гостя из будущего” – И. Берлина. Об этом читателю еще предстоит узнать в последующих моих воспоминаниях о встречах с Ахматовой в 40 -

60-е годы.

Что же касается моего знакомства с В. Г. Гаршиным в 1939 году, мое эмоциональное впечатление о его драматичной и повторяющейся дороге к дому Анны Андреевны, отраженной в стихе “Повернув налево с моста…”, остается в силе.

Но вернемся к событиям этого года, влиявшим на мою жизнь. 1939-й еще не кончился.

*