Глава 13 Страшные семь лет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 13

Страшные семь лет

Разграбление Рима

До своего последнего часа Микеланджело не мог забыть тот ад, в который неосторожный папа Климент VII вверг все те земли, которые мы сейчас называем Италией. В начале 1525 года король Франции Франциск I из династии Валуа вступил в Ломбардию и осадил Павию. 24 февраля под этим городом случилось неудачное для французов сражение с войсками императора Карла V, во время которого Франциск был ранен и взят в плен. Его отвезли сначала в замок Пиццигеттоне, а затем в Мадрид. Переговоры о выкупе короля тянулись долго. Лишь 14 января 1526 года Франциск подписал договор, по которому он обязался уступить Карлу V Бургундию, Артуа, Фландрию и Неаполь. Однако этот мир не продержался и полугода. Освободившись из плена, Франциск отказался выполнять договор. Тогда Карл V потребовал, чтобы Франциск вернулся в тюрьму, а тот в ответ провозгласил создание Священной Лиги для освобождения Италии. К Лиге присоединились Англия, Генуя и. папа Климент VII. Более того, последний тут же освободил короля Франции от клятвы, «данной под принуждением». А еще он создал так называемую Коньякскую Лигу, куда, помимо Папского государства, вошли Венеция, Флоренция и Милан. Задачей этой Лиги было отодвинуть агрессивного императора Священной Римской империи от Милана и Неаполя.

Возмущенный этим, Карл V решил сурово покарать понтифика, воспользовавшись десятью тысячами ландскнехтов кондотьера Георга фон Фрундсберга. Император выдал ему небольшой аванс, посулив в качестве основного вознаграждения все богатства Рима. Наемникам была обещана возможность вдоволь насладиться победой. Коннетабль Шарль де Бурбон161, которого французский король сделал правителем в Милане, встретился с Фрундсбергом, а потом к ним присоединились еще двенадцать тысяч испанцев и итальянцев.

Лишь в 1555 году, то есть за девять лет до смерти, Микеланджело смог рассказать об этих роковых событиях своему биографу Джорджо Вазари:

– То, что ты услышишь, Джорджо, я узнал от своего друга Балдуччи, который выкупил в Риме банк Якопо Галли. Слушай внимательно, и ты многое поймешь.

Микеланджело был бледен. Он долго молчал, а потом тяжело вздохнул:

– Это было в 1527 году, когда ты был еще почти ребенком. Представь себе огромное войско солдат-наемников, обрушившееся, словно саранча, на Ватикан.

Он посмотрел на своего собеседника, который от страха даже перестал записывать:

– Коннетабль де Бурбон пал одним из первых при штурме городских стен. Пуля попала ему прямо в живот, и ему представилась возможность подержать в руках собственные кишки. Живой он, возможно, удержал бы свои войска.

Микеланджело задумался, как бы сомневаясь в чем-то. И вдруг его голос стал полным презрения:

– В соборе Святого Петра папа плакал и топал ногами от ярости. Потребовалось тринадцать кардиналов, чтобы оттащить его, завернутого в плащ, по тайным коридорам в замок Святого Ангела, ощетинившийся пушками. Крепость была переполнена людьми: тысячи беженцев укрылись там. Каждый был командиром, а это значит – никто. Кардинал Орсини, может быть. Но худшие – это не всегда те, кто осаждают.

Внутри замка, несмотря ни на что, царили неистовство и оргии.

Микеланджело провел рукой по глазам. Его речь стала отрывистой, пресекающейся долгим молчанием:

– Немецкие ландскнехты взяли Рим 4 мая 1527 года и подвергли город разграблению. Солдаты разрубали надвое детей, насиловали женщин, даже монашек, творили безобразия с распятиями. В Санто-Спирито они прибивали гвоздями больных к их кроватям.

Джорджо Вазари слушал, и лицо его изменилось, словно по нему ударили кулаком. Перо упало, запачкав чернилами дорогой ковер, но он и не подумал его поднимать. Микеланджело, такой маленький, такой сморщенный, походил теперь на Моисея, осуждавшего людей, поклонявшихся золотому тельцу. Он продолжал:

– Солдаты пытали, выкалывали глаза, вырывали ногти, резали богатых и бедных на куски, а потом бросали их в Тибр. Площадь Камподеи-Фьори превратилась в рынок, где продавались ворованные вещи – от церковных принадлежностей до драгоценностей, извлеченных из развороченных сундуков.

Микеланджело вновь остановил свой рассказ, машинально теребя рукава, словно пытаясь вернуть себе связь с реальностью:

– Церкви стали конюшнями, часовни – отхожими местами. На картинах выкалывали глаза Христу и Богоматери, по улицам гоняли ослов, облаченных в одежды священников. Самыми отвратительными, как поведал мне Балдуччи, были швабы: все в лохмотьях, пьяные от крови и скверного вина, они кричали: «Да здравствует папа Лютер!»162

Микеланджело посмотрел куда-то вдаль, поверх головы Джорджо Вазари, как будто пытаясь увидеть нечто, намного превосходившее его воображение и недоступное для понимания:

– И как только Господь мог допустить это истребление, да еще усугубленное эпидемией чумы? Почти целый год! Все продолжалось, пока папа не унизился до того, чтобы подписать с императором мир на самых ужасных условиях: сорок тысяч дукатов, у него просто больше не было, Парма, Плезанс, Пьяченца, Модена, Чивитавеккья и даже замок Святого Ангела – все это досталось победителям. Освобожденный в декабре, он бежал в Орвието, будто какой-нибудь жалкий воришка.

Микеланджело метал громы и молнии в Климента VII, который в его воспоминаниях выступал весь увешанный золотом и драгоценными камнями, словно переодетый в маскарадный костюм мальчишка. Как будто папа имел цель поиграть какое-то время роль короля в заведомо проигранной шахматной партии!

Скульптор медленно встал и покинул притихшего Вазари. Уходя, он показал ему на чернильное пятно на ковре: недопустимо так относиться к хорошим вещам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.