Глава IV. Обучение в окопах

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава IV. Обучение в окопах

Понедельник, 9 апреля 1945 года

Нас будят в шесть утра. Достаю сумку с туалетными принадлежностями и вместе с Гейнцем спускаюсь к заливным лугам. Раздеваемся и, сделав несколько шагов, в одних трусах заходим в ледяную воду. Над лугами стелется легкий туман. Прозрачная холодная вода смывает усталость с наших тел. Мы быстро возвращаемся обратно в блиндаж, где воздух буквально можно резать ножом. Большинство наших товарищей уже оделись и стоят, дрожа, неумытые и непричесанные. Немного позже блиндаж приводят в порядок. Вместе с Позембой отправляюсь на командный пункт за горячим кофе, который нам наливают прямо в котелки. После этого садимся завтракать на открытом воздухе. Штрошн, Гейнц и я садимся на кучу песка. Едим, наслаждаясь редкими лучами солнца, светящего с той стороны, где находится мельница.

В нашем блиндаже нет электрического света, отсутствует и печка. Придется где-то искать провод и патрон для лампочки, потому что свечей у нас осталось всего несколько штук. Я вызываюсь найти провод.

Между тем время идет, и нам нужно отправляться на командный пункт, где наконец собирается вся наша рота. Лейтенант пересчитывает нас, затем делит на восемь отделений по десять человек в каждом. Идем на луга, где начинается боевая подготовка.

Теории уделяется очень мало внимания, нам нужно знать лишь то, как необходимо обращаться с оружием. Начинаем с винтовки № 42, нам показывают, как она разбирается. Каждому из нас нужно собрать и снова разобрать ее. Через час отделения меняются, и мы отправляемся к унтер-офицеру, который разбирает пулемет № 42 и объясняет нам его устройство. Через час мы приступаем к изучению панцерфауста.

Затем нам устраивают короткий перерыв, после которого штабс-фельдфебель приступает к своему любимому занятию — проводит с нами занятие строевой подготовки. Разделяемся на взводы и начинаем маршировать, зачерпывая в сапоги воду. Отрабатываем повороты в сторону и кругом. Одно задание тут же сменяется другим. При этом мы поднимаем фонтан брызг. Штабс-фельдфебель нами недоволен и заставляет пройти еще дальше на луга, где вода еще глубже. Неожиданно он командует: «Лечь!» Мы испытываем короткое замешательство, затем неохотно ложимся в холодную воду. «Встать! Бегом!» Мы вскакиваем и начинаем бежать. «Лечь!» У нас нет времени на раздумья, мы снова падаем в воду, поднимая брызги. «Ползком!» Мы подчиняемся приказу. Штабс-фельдфебель доволен. Он закуривает сигарету и улыбается, стоя рядом с нашим унтером. Мы измучены упражнениями и тяжело дышим.

Встать! Лечь! Бегом! Ползком! Мы больше не можем думать о чем-то другом, кроме этих команд. Мы превратились в машины, автоматически отвечающие на малейшее прикосновение рычага управления. Мы — безропотные марионетки. Но приказ есть приказ, и ослушаться его мы не смеем. Тем временем к нам незаметно приближается командир роты, который обрушивает поток брани на нашего штабс-фельдфебеля. Тот, ошарашенный появлением старшего по званию, забывает приказать нам встать, и мы продолжаем лежать лицом в воде.

После этого мы бегом возвращаемся в блиндаж. Развешиваем на ветвях деревьев мокрую одежду и стараемся согреться при помощи физических упражнений. Неужели мы действительно ждали, что всему, кроме строевой подготовки, нас будут учить на фронте? Программа подготовки по-прежнему следует расписанию, соответствующему мирному времени, но старший нашего отделения против такой практики и говорит, что штабс-фельдфебель, который направлен сюда из частей военной полиции, всегда ведет себя подобным образом.

Направляемся строем на кухню, расположенную на командном пункте, и получаем в котелки по половнику горячей бобовой похлебки, которая немного восстанавливает наш моральный дух, но плохо утоляет терзающий нас голод.

В обеденный перерыв вместе с Блачеком отправляюсь на орденское подворье на поиски электрического провода. В деревне, в которой все еще остались местные жители, расположилась рота связи. Обмениваем на сигареты небольшой моток провода и отрываем большой кусок провода от автомобильной радиостанции. То-то связисты поломают голову, думая, куда он делся! Затем медленно бредем по территории замка, где какие-то гражданские подзывают нас и угощают хлебом, намазанным жиром. Удивившись, благодарим их. Несмотря на близость фронта, эти люди все еще живут в своих домах, обрабатывают принадлежащие им участки земли. Старики греются на солнышке, а дети шумно играют на дороге и быстро убегают прочь, завидев приближающуюся автомашину. Крестьяне неторопливо занимаются своими делами, обрабатывая поля. Лишь изредка кто-нибудь из них смотрит на восток, чтобы убедиться, какое расстояние до линии фронта.

Обратно мы возвращаемся через старое кладбище, посредине которого выкопана траншея. На куче песка валяются осколки костей, видны холмики свежевыкопанных могил.

В три часа наше отделение назначают в караул. Мне, к счастью, поручается проложить электрический провод. Соединив два куска, подвожу провод от источника питания до нашего блиндажа. Закрепляю один конец при помощи изоляционной ленты. Остается найти патрон и электрическую лампочку.

В блиндаж заглядывает лейтенант. Спрашивает, что я думаю о войне. Я отвечаю, что Гитлер снова восстановит порядок. Затем сажусь на крышу нашего жилища и наблюдаю за тем, что происходит на полях. Время от времени до моего слуха доносятся громкие команды. Где-то далеко слышен звук авиационных моторов. Сижу и мечтаю.

В шесть часов возвращается наше отделение. Следующий час посвящаем хозяйственным делам взвода и чистке оружия. Впрочем, для чистки у нас имеется всего две винтовки. Привожу в порядок свою все еще сырую форму и, ежась от холода, натягиваю штаны. Мои товарищи приносят кирпичи и раствор и начинают складывать печь.

Одеваюсь и, получив разрешение унтер-офицера, отправляюсь в деревню за лампочкой. Иду по полям, чтобы немного срезать путь. Шагаю по узкой тропинке, посыпанной гравием и песком, по обе стороны которой протянулось залитое водой пространство. Под моими ногами эта жалкая насыпь местами проваливается, и приходится идти по воде. Несмотря на это, радуюсь, что сэкономил полчаса пути и существенно сократил расстояние.

На деревенской улице оживленно — крестьяне возвращаются с полей, ведя за собой волов. В деревне разместились наши артиллеристы. Их окружают любопытные ребятишки. На стенах домов видны лозунги геббельсовской пропаганды, намалеванные белой краской. Рядом — реклама небьющегося армированного стекла.

В деревенской лавке приобретаю моток изоляционной ленты. На двери соседнего дома вывеска — «Командный пункт окружного руководителя». Два партийных функционера сидят за столом. Перед ними бутылка. Во дворе двое солдат заигрывают с местными девушками. Завожу разговор с какой-то деревенской красоткой. Она находит для меня электрическую лампочку и сует в руку несколько сигарет.

Вспоминаю о Гизеле. Сожалею о том, что соблазнил ее, однако прихожу к мысли, что война уничтожила все запреты, а я еще так молод!

Возвращаюсь, проходя мимо задних дворов крестьянских хозяйств. Быки мычат, позвякивая цепями. Звонит церковный колокол и напоминает мне о том, что наступил вечер.

В блиндаже мои товарищи уже приступили к ужину. Гейнц сохранил для меня мой паек, состоящий из полбуханки хлеба, масла, колбасы и пятнадцати сигарет. Кроме того, каждому выдали по полбутылки вина. Это — фронтовой паек № 1. Меняю сигареты на вино, чтобы приготовить глинтвейн на уже сложенной печке.

В блиндаже стало уютно. Горит печь, товарищи лежат на койках, о чем-то переговариваясь. Подсоединяю патрон к проводу, и в помещении становится светло.

С командного пункта возвращается наш унтер-офицер. Он приносит несколько панцерфаустов, а также коробки с боеприпасами. Завтра он с нашими предшественниками возвращается во Франкфурт. Он сообщает, что русские уже заняли Вену, а американцы — Ганновер и Геттинген, что бои идут в Тюрингском лесу.

Мои товарищи начинают говорить о войне. Байер жалуется, что у него ревматизм и плохо действует правая нога. Он не сможет пройти триумфальным маршем через Бранденбургские ворота, поскольку не в состоянии идти гусиным шагом. В печке горит огонь. На столе лежит принесенное унтер-офицером оружие. Уточнен график караула. В блиндаже гасят свет, и наружу выходит караульный.

Вторник, 10 апреля 1945 года

С утра снова боевая подготовка, начинаем с пулемета. Бывший командир моего отделения отправляется в роту, которая до этого занимала наши позиции. К сожалению, лейтенант, который показался нам разумным малым, также покидает нас, на этот раз вместе со штабс-фельдфебелем. Из батальона нам присылают лейтенанта Фрике, он будет командиром нашей роты. На глазу у него черная повязка, на груди Железный крест 1 — го класса. Мы снова поделены на отделения по десять человек в каждом. Наконец мы сможем поудобнее устроиться в блиндаже. Нашего унтер-офицера зовут Гельмут фон Ленцке. С виду он кажется приличным человеком.

Мои товарищи, приданные другому отделению, забирают свои вещи и уходят. После этого мы залезаем в траншею и учимся заряжать пулемет. Над нашими головами на большой высоте пролетают бомбардировщики люфтваффе, взявшие курс на восток. У нас все еще есть самолеты. Это дает нам надежду на лучшее будущее. Мне в голову приходит мысль: они бомбят немецкие города, при этом уничтожая немцев. Но эта мысль посещает меня ненадолго, больше думаю о надежде. Тем временем русские неуверенно начинают обстрел из зенитных орудий.

Постепенно приходит навык обращения с оружием, практика гораздо интереснее скучной теории. Нам раздают по две гранаты, которые мы цепляем к поясным ремням. Запалов у гранат нет. Вместе с новым унтер-офицером, в котором нет ничего военного, отправляемся на обед. У него красивая голова, аристократические черты лица. Он похож не на солдата, а на ученого.

Забираемся в траншеи и учимся распознавать цель. У меня получается плохо. Хотелось бы не учиться военному делу, а наслаждаться солнечным светом. Но ведь мы солдаты и должны воевать за наш народ и нашу страну. За какую страну? Сегодня от нее осталась лишь полоска земли между Одером и Эльбой.

Когда вечером мы возвращаемся на командный пункт, наши старые товарищи по казарме сидят на железнодорожной насыпи в ожидании нового назначения. Мы рады снова встретить друг друга. Альфонс и Эрих заключают нас в железные объятия. Унтер-офицер Эккерт прибыл из Рулебена вместе с ними, он назначен на продовольственный склад. Садимся рядом с товарищами и слушаем их рассказы. Они покинули казармы в понедельник, а в воскресенье стали свидетелями казни еще пятнадцати дезертиров. Несчастных расстреливали группами по трое. Следующей тройке приходилось укладывать расстрелянных в гробы. Тела последней тройки хоронили обычные солдаты. «Это делается для того, чтобы приучить вас к смерти!» — пояснил офицер. На грузовике в тот раз отвезли пятнадцать гробов.

Позднее нам раздают пайки. Я получаю двадцать сигарет, бритвенные лезвия и писчую бумагу. Отдаю лезвия товарищам, так как мне самому они не нужны. Некоторым нашим солдатам приходится спать в сене на командном пункте. Нам добавляют еще четырех человек, чтобы нас было не меньше, чем раньше.

Оказавшись в блиндаже, они рассказывают нам, что недавно был большой воздушный налет на Берлин и что казармы сейчас практически пусты. В бой бросили всех, даже венгров и русских. Теперь даже школьники, начиная с 12-летнего возраста, ежедневно обучаются обращению с оружием. Сформированы отряды юнгфолька[37] для борьбы с вражескими танками, они вооружены старыми французскими и бельгийскими винтовками. Многие немецкие девушки добровольно отправились на фронт, даже те, кому всего четырнадцать лет.

Сегодня ночью мне выходить в караул. Унтер-офицер приказывает потушить свет. Надеваю шинель и выключаю лампочку. Медленно выхожу наружу, навстречу холодной ясной ночи. В полдвенадцатого возвращаюсь в блиндаж и закрываю дверь. Слышу мирное дыхание спящих. Кто-то храпит. Сажусь возле печки и впадаю в дрему. Просыпаюсь от толчка. Это один из товарищей выходит наружу, чтобы оправиться. Полвторого ночи. Я быстро включаю свет и бужу солдата, который должен заступить в караул после меня.

Среда, 11 апреля 1945 года

Просыпаемся от разрывов артиллерийских снарядов. За замком в воздух вздымаются клубы дыма. Мне становится тревожно.

После обеда появляется вестовой. Мы должны явиться на командный пункт в полной боевой выкладке. Ворча, собираем имущество. Нам так и не удается обжиться на новом месте. Забираю электрическую лампочку, Вегнер сматывает и уносит провод. Теперь можно идти.

На командном пункте выстраиваемся по росту. Численность нашей роты выросла до 150 человек. Среди нас ходит слух о том, что мы возвращаемся в Берлин. Когда появляется лейтенант, мы с нетерпением ожидаем его приказаний. Его слова вызывают у нас разочарование. Вместо того чтобы вернуться обратно, мы выдвигаемся вперед, на фронт. Нас переводят на новые позиции. Мы займем позицию № 22. Унтер-офицер фон Летцке остается с нами, но отделение наших старых товарищей занимает нашу позицию.

Идем вдоль железнодорожной насыпи к новому месту. Мимо проезжает вагонетка с несколькими офицерами. Ее приводят в движение два солдата. В комтуре загружается мука. Неподалеку находится полевая кухня.

Наша новая позиция находится в восточной части замка. На косогоре ниже кузницы вырыты траншеи и блиндажи. Окопы протянулись между дорогой и внешней стеной цитадели. Глинистое дно окопов полно воды. Около стены расположена уборная. Наш блиндаж находится прямо посередине траншей. Его крыша тщательно замаскирована. Внутри довольно просторно для двадцати пяти человек. Обстановка состоит из стола и печки без трубы. Я быстро занимаю койку возле двери, заполучив, таким образом, неплохое местечко. Каски и противогазы висят снаружи, чтобы не загромождать жилище.

Вместе с Гейнцем отправляюсь осматривать замок. Нам нужно где-нибудь найти трубу для печки. В доме прямо за нашей позицией располагается полевой госпиталь. Впереди находится кузница, откуда доносится лязганье металла. Есть здесь и колонка, где можно набирать воду. На орденском подворье имеются внушительных размеров сараи и коровник. Строение, напоминающее фольварк с широкой подъездной дорожкой, служит резиденцией командира дивизии. В подвале устроена новая кухня. Неподалеку бродят несколько облезлых котов.

Мимо нас проезжает кабриолет, запряженный четверкой лошадей. Вытягиваемся по стойке «смирно» и отдаем воинское приветствие. Генерал с моноклем в глазу небрежно кивает нам. Затем подзывает нас и спускается на землю. Неприятным голосом генерал спрашивает, почему плохо приветствуем его. Мы объясняем, что еще не научились правильно делать это. Когда он узнает, что мы — призывники 1928 года рождения, то называет нас последней надеждой Германии. Мы должны своими телами закрыть дорогу ордам наступающих большевистских варваров.

«Так точно!» — отвечаем мы. После этого генерал удаляется. Мы же медленно идем дальше. В стойлах мычат коровы в ожидании дойки. В свинарнике резвятся свиньи и поросята. Мы видим побитое временем древнее строение. Это амбар. Читаем дату — 1530 год. Когда-то здесь была церковь, но службы в ней не проводятся с 1920-х годов[38].

Полный картошки котел стоит перед входом в наш блиндаж. При помощи нескольких товарищей затаскиваем его внутрь. За время нашего отсутствия новое жилище расчистили и привели в полный порядок.

Унтер-офицер проходит вместе с нами по траншеям и указывает нам наши отдельные позиции, которые мы должны занять, если дело примет серьезный оборот. Мне указано место возле дороги. У нас по-прежнему нет оружия, лишь по две гранаты без запалов.

Пора идти на командный пункт за обедом. На этот раз расстояние больше, чем на прежнем месте. Пожалуй, у нас не будет возможности вернуться в блиндаж во время обеденного перерыва. Штрошн вместе с Вегнером остаются варить картошку.

На командном пункте дует сильный ветер. Эрих, бывший корабельный кок, занялся кухней и приготовил для нас прекрасный обед. Он говорит, что сварил суп из целого поросенка. Об этом свидетельствуют крупные капли жира и куски мяса, плавающие на поверхности супа.

Днем мы снова на полях, учимся обращаться с винтовкой и пулеметом. Чувствую, что кое-какие навыки уже приобрел. Около пяти часов возвращаемся в блиндаж и целый час посвящаем чистке мундиров и оружия. Вычищаю оружие нашего унтер-офицера, затем принимаюсь стирать свои носки. Один из них штопаю, потому что в нем образовалась дырка размером с кулак. Поскольку на мне сапоги, этого никто не видит. Кипячу воду на печке. Затем мы с Штрошном моемся. Это жизненно необходимо, потому что мы спим одетыми.

Наш ужин состоит преимущественно из вареной картошки. Я толку в котелке свою порцию и посыпаю ее солью. Было бы неплохо добавить к этому жареной гусятины. Зульфатерн, захвативший с собой свою гражданскую одежду, часть ее выменял на продукты. Он делится с нами салом и жиром. Затем уходит и снова возвращается с полным ведром еще теплого молока. Он советует мне сменять крестьянам мои часы, за них я многое смогу получить.

Немного позже сажусь писать письма Гизеле и матери. Оба письма я отправлю утром. Затем мы с товарищами разговариваем о наступлении, которое должно переломить ход боевых действий в нашу пользу. Унтер-офицер молчит, затем неожиданно взрывается: «Неужели вы на самом деле верите, что мы еще можем победить?». Мы верим в это. Даже я верю. Штрошн делает скептическую гримасу и улыбается.

Засыпаем поздно. Когда гасим свет, в печке еще остаются угли, все еще освещающие наше жилище. В блиндаже устанавливается приятное тепло. Перешептываюсь о чем-то с Гейнцем и вскоре засыпаю. Снаружи доносится приглушенный рокот авиационных двигателей.

Четверг, 12 апреля 1945 года

Просыпаюсь в пять утра, потому что мы с Гейнцем заступаем в караул. Натягиваю сапоги и шинель и выскальзываю на свежий утренний воздух. Вешаю на себя сумку с противогазом и надеваю каску. Беру также и винтовку, которая едва ли не больше моего роста. Медленно обходим вверенную нам территорию. На небе гаснут последние звезды. Проходим вдоль ограды и оказываемся на дороге. Мост охраняет фольксштурмовец с итальянской винтовкой. У него всего три патрона. На обочине видим несколько деревьев, стоящих в воде. Их ветви опалены артиллерийским обстрелом и скорбно вскинуты в небо. Из утреннего тумана появляются несколько повозок. Лошадьми управляет 15-летний паренек в эсэсовской форме. Он из Литцена. Его вместе с 60-летним отцом заставили надеть эту форму. Отца вчера убили выстрелом в голову, но мать парня еще не знает об этом.

Время тянется медленно. В шесть часов будим унтер-офицера, который поднимает наших спящих товарищей. Мы быстро умываемся под колонкой, готовимся к наступающему дню. Отправляюсь вместе с Гейнцем за кофе на кухню в штаб дивизии, чтобы не тащиться до командного пункта роты.

На кухне видим армейскую листовку со сводкой последних событий. «Генерал Лаш сдал Кенигсберскую крепость русским. Несмотря на это, верные фюреру части гарнизона продолжили сопротивление. За сдачу в плен врагу генерал Лаш приговорен к казни через повешение. Его семья арестована. Бои на Западном фронте ведутся под Нюрнбергом».

В восемь часов отправляемся на командный пункт роты. По графику нас ожидает часовая лекция. Лейтенант рассказывает нам о новом чудо-оружии, которое скоро тысячами прибудет на фронт. Винтовки, которые стреляют из-за угла! Сначала мы смеемся, затем становимся серьезными. Разве это не может быть первым из чудес? После лекции лейтенант сообщает, что высшим военным руководством одобрена новая награда за сбитый с земли вражеский самолет.

Позиции № 23 и № 24 часто подвергаются вражескому артобстрелу, однако большую часть времени здесь спокойно. Нам даже удается удить рыбу в соседних прудах. Между прудами и передовой расположена небольшая роща. По слухам, оттуда по ночам уже доносятся голоса русских. На этой позиции у нас имеется всего две винтовки.

Некоторое время спустя начинаются занятия по стрелковой подготовке. На другом краю заливного луга установлены картонные мишени для стрельбы боевыми патронами. Стреляю слишком торопливо и попадаю мимо. Возможно, виной промаха является и винтовка. Наш повар прилагает все усилия, чтобы обрадовать нас своими кулинарными изысками. Одновременно с этим нам удалось подкопить пайки, так что у нас возникают некоторые излишки — сигареты, вино, крем для бритья, писчая бумага и брючные пуговицы. Последние мне особенно пригодились, потому что я ухитрился где-то потерять целых шесть пуговиц. Они очень практичны, потому что их не надо пришивать.

Днем мы с нашим унтер-офицером учимся занимать места в окопе. Он говорит, что мы должны хорошенько изучить систему траншей и отведенные нам стрелковые ячейки. Это нужно уметь сделать при любых обстоятельствах.

Мы освобождаемся довольно рано и отправляемся варить нашу вечную картошку. Вечером унтер-офицер сообщает нам о смерти Рузвельта. Мы обсуждаем возможные последствия его смерти и вероятность немедленного выхода Америки из войны. Итак, глава враждебной нам страны мертв. Неужели это доброе предзнаменование? Мы продолжаем разговор. Ганс, как обычно, жалуется на ревматизм и неспособность принять участие в победоносном марше через Бранденбургские ворота. Гадаем, когда начнется большое наступление, которое переломит ход войны. Когда нам удастся прорвать линию фронта, то мы быстро начнем наступать, поскольку русские также исчерпали почти все свои силы.

Сегодня нам с Гейнцем предстоит нести караул с десяти до двенадцати. Мы заранее готовимся к нему. После приказа погасить свет наши товарищи ложатся спать. Гасим свет, берем винтовки и выходим в темноту.

Медленно обходим орденское подворье. Видим свет, горящий там, где расположен полевой госпиталь. На западе небо освещают лучи прожекторов. В небе повисают зеленые и красные огни сигнальных ракет. Берлин снова бомбят.

Какое-то время стоим на дороге. Проходят долгие минуты. Или, может быть, часы? Услышав рокот танкового мотора и лязг гусениц, мы испуганно вздрагиваем. Неужели русские? Быстро прижимаемся к стене и вслушиваемся в темноту. Мимо нас проезжает бронированная громадина танка. По гигантской пушке узнаем родной, немецкий танк «Тигр»[39]. Медленно выходим на дорогу, все так же, не теряя бдительности. Танк останавливается, из него показывается танкист и направляет бронемашину ближе к стене.

Вступаем в разговор с танкистами, которые сообщают нам, что русские, судя по всему, готовятся к наступлению. Сотни немецких танков спрятаны в лесу и готовы к контратаке. На нашем участке фронта, кроме русских, находятся и войска Зейдлица, одетые в немецкую форму с наградами и красными повязками на рукаве. Это же надо — немцы против немцев![40]

На часах почти полночь. Возвращаемся к блиндажу и садимся на скамью у входа. Затем захожу внутрь и бужу солдата, который должен сменить нас. Ждем снаружи.

С позиций русских к нам летит самолет. Он напоминает огромную хищную птицу, готовую в любую секунду наброситься на жертву. Звук двигателей похож на стрекот швейной машинки. Нарушая ночную тишину, он слышен на большом расстоянии. Это старые русские бипланы, летающие на малой высоте и уничтожающие любую вспышку света внизу точным броском бомб. Эти самолеты также используются для подавления артиллерийских расчетов и получили в наших войсках прозвище «птицы смерти»[41].

Наружу, наконец, выходит наша смена. Мы передаем винтовки и ныряем в теплый блиндаж, предварительно повесив каски и противогазы у входа. Быстро скидываем шинели, сапоги и падаем на койки.

Пятница, 13 апреля 1945 года

День начинается как обычно. Умываемся холодной водой из колонки, смывая вчерашнюю усталость. В половине восьмого отделение уходит, а я остаюсь вместе с Гейнцем в карауле. Я присматриваю за картошкой, тогда как его задача — набрать дров. Крестьянки доят кров — сытых и красивых домашних животных. Набираюсь смелости и прошу у женщин немного молока. Те, с шутками и прибаутками, наливают мне полный котелок.

Мы убираем наше жилище и устанавливаем на печку трубу, которую Вегнер благоразумно захватил с собой. Выхожу из блиндажа, сажусь и, греясь на солнце, пишу письмо Гизеле. Утренние часы тянутся удивительно медленно. Варим на печи несколько порций картофеля, потому что к вечеру мы всерьез проголодаемся.

В полдень возвращаются наши товарищи, прихватив с собой обед. Днем мы снова будем проходить боевую подготовку в траншеях.

В два часа дня появляется вестовой. Мы должны в полной выкладке немедленно выдвигаться на командный пункт. Наша передышка получилась очень короткой. Набиваем карманы картофелем. Я вывинчиваю лампочку, Вегнер забирает печную трубу, и мы отправляемся в путь.

На командном пункте собирается вся наша рота. Наши позиции займут другие подразделения. Нам придется подождать нового назначения. Оказывается, что наше новое жилище — сеновал, на который ведет шаткая трухлявая лестница. Мы с Гейнцем и Штрошном занимаем лучшие места. Сена здесь в избытке, так что новое место обитания представляется вполне сносным. Расстилаю шинель, сажусь на нее и приступаю к трапезе. Когда раздают пайки, нельзя быть уверенным в том, что их делят справедливо, как это делал раньше унтер-офицер. Наконец инициативу берет на себя Поземба и раздает нам пайки. Во избежание споров раздающий берет поочередно паек и спрашивает, кому он достанется. Я получаю, как мне кажется, маленькую порцию, но ничего не поделаешь, такова судьба. В пять часов возвращается Вегнер и сообщает, что вечером, в восемь, в деревне показывают кино. Все, кто желает посмотреть фильм, должны выйти в семь. Желающих набирается человек двадцать. Перед церковью мы разбредаемся в разные стороны. Штрошн, Гейнц и я гуляем по деревенской улице. Девушки хихикают нам вслед, и я заливаюсь краской смущения.

В половине восьмого церковный колокол возвещает вечернюю молитву. Мы отправляемся в пивную, где состоится показ фильма. Войти может тот, у кого есть билет, а билеты имеются только у артиллеристов. Я подхожу к стоящему у входа унтер-офицеру и нахально заявляю, что уже был внутри и отдал свой билет. Прежде чем тот успевает как-то отреагировать на мои слова, я быстро захожу внутрь помещения. На моей шинели все еще остаются артиллерийские погоны, и я радуюсь, что не успел снять их.

Зал забит почти до отказа. Сажусь за стол, чтобы никто не вызнал меня. Штрошну также удается проникнуть в зал. Он замечает меня и садится рядом. В дверях видим удрученные лица наших товарищей. Унтер проходит по рядам и смотрит на солдатские погоны. Штрошн поспешно ныряет под стол. Незадолго до начала сеанса разрешают войти остальным и занять свободные места. На противоположную стену натягивают простыню. Сейчас начнется фильм, но прежде по кругу передают тарелку, на которую присутствующие кладут деньги — плату за показ. Мы передаем ее дальше, ничего не заплатив. С какой стати мы будем платить за артиллеристов?

Атмосфера в зале напоминает рождественскую. Какой фильм нам покажут? Сможем ли мы просмотреть его полностью, без перерывов? Наконец свет гаснет, и тьму пронзает луч кинопроектора. Показывают «Венскую кровь», и фильм, несмотря на сложную окружающую обстановку, захватывает нас. Присутствующие в благоговейном молчании смотрят старую киноленту с бессмертной музыкой Штрауса.

Когда в зале снова зажигается свет, иллюзия мирной жизни, навеянная фильмом, куда-то исчезает. Мы выходим на улицу и отправляемся обратно. Над нашими головами простирается огромное звездное небо.

Осторожно забираемся по ветхой лестнице на сеновал и, расталкивая спящих, занимаем свои места. Ложусь на солому и накрываюсь шинелью. Перед моим мысленным взглядом снова проходят эпизоды чудесного фильма. В прорехах крыши видно звездное небо. Закрываю глаза и засыпаю.

Суббота, 14 апреля 1945 года

Проснувшись, чувствую, что что-то не так. Хочу вскочить с койки и только сейчас понимаю, где нахожусь. Утренний свет проникает в полуоткрытую дверь. Медленно встаю и осторожно пробираюсь между спящими товарищами к шаткой лестнице, по которой спускаюсь вниз. При этом стараюсь не уронить туалетные принадлежности. Во дворе возле водонапорной колонки стоит большая деревянная бочка. Медленно наполняю ее водой. Быстро раздеваюсь и прыгаю в нее прежде, чем успеваю пожалеть о таком решении. Вода оказывается очень холодной, почти ледяной. Быстро вытираюсь насухо, делаю несколько дыхательных упражнений и натягиваю на себя форму.

Снова забираюсь на сеновал и опускаюсь на шинель. Неторопливо жую оставшийся со вчерашнего дня хлеб. Слышу, как на командном пункте повар начинает греметь кастрюлями и сковородками. В шесть часов приходит унтер-офицер и поднимает нас.

В восемь часов мы все на командном пункте, где постепенно собирается вся наша рота. После этого мы отправляемся на поля заниматься стрелковой подготовкой.

В самом начале долгожданного перерыва появляется лейтенант в обществе какого-то капитана с нашивками за уничтожение танков. Капитан становится на насыпь, о чем-то переговаривается с лейтенантом, после чего обращается к нам: «Гитлер отдал приказ о создании противотанковой дивизии, состоящей исключительно из призывников самого последнего набора. Добровольцы получат специальную нашивку». Пышными пафосными фразами он описывает то, как солдаты его дивизии заезжали на мотоциклах в тыл к русским и при помощи панцерфаустов уничтожали десятки вражеских танков. За каждый уничтоженный танк полагается награда — специальная нашивка истребителя танков. За четыре танка — Рыцарский крест. Капитан долго, как мне кажется, бесконечно, рассказывает нам об этом[42].

Затем он наконец замолкает и вызывает добровольцев. Рядом с ним на насыпь забираются все, кроме Штрошна и еще восьми человек, которые остаются внизу. Когда капитан начинает записывать фамилии, добровольцев на несколько человек становится меньше, они тоже спускаются вниз.

Я уже начинаю сомневаться в своем решении, но мне кажется трусостью идти на попятную. Впрочем, это неважно. Стоит лейтенанту строго посмотреть на меня, как я тут же теряю мужество.

Капитан уходит, и занятия стрелковой подготовкой возобновляются. Спустя какое-то время мы возвращаемся к нашему жилищу.

Мы с Гейнцем и Штрошном идем на станцию, где два локомотива перемещают 305-мм орудие на железнодорожной платформе. Ствол гигантской пушки опущен и затянут камуфляжной сеткой. На соседнем пути стоят два вагона, предназначенные для обслуги и боеприпасов[43].

Днем нам придется перейти на другие позиции. Наше отделение расформировывают, и вместе с Вегнером я попадаю в отделение пожилых солдат. К счастью, мы попадаем под начало унтер-офицера фон Летцке. Нам достается позиция № 10. Она находится справа на дороге между деревней и станцией. Нам не удается найти соломы, и поэтому мы вынуждены спать на голых досках. В блиндажах нет ни дверей, ни окон. Они выкопаны прямо в насыпи, и поэтому мы находим широкую доску, которую временно используем в качестве двери. Кладем вещи на пол и возвращаемся на командный пункт. Решив, что все нужное у нас есть, отправляемся обратно. Хочется надеяться, что со стариками мы пробудем недолго, потому что с ними будет трудно находить общий язык.

Вечером возникает серьезная ссора по поводу распределения пайков. Мы, молодые, получаем самые маленькие порции. Кроме того, нас назначают первыми в караул. Пока мы собираемся в караул в тесном пространстве блиндажа, надеваем шинели, ремни и каски, мои гранаты падают на пол, вызвав нешуточный переполох. Засовываю гранаты в карманы шинели и выхожу наружу.

Траншеи еще не готовы. Отправляемся на станцию. Там, в вагоне рядом с орудием, горит свет и работает радио. Воздух очень холодный. Достаем сигареты и осторожно закуриваем. Спрашиваем у часовых время. Уже наступила полночь.

Возвращаемся обратно к блиндажу и прислоняем винтовки к стене. Внутри нашего жилища стоит тяжелый запах, как в конюшне. Пахнет потом, кожей и пищей.

Безуспешно пытаемся разбудить тех, кто должен сменить нас в карауле. Ладно, пусть спят. Мы осоловело заваливаемся на наши лежаки. Мое место занято, и мне приходится втискиваться между двумя спящими. Подкладываю под голову ранец и засыпаю.

Воскресенье, 15 апреля 1945 года

Когда мы просыпаемся, то слышим над головой раскаты грома. Погода облачная. На полях все еще лежит туман. Сегодня воскресенье.

Воды у нас нет, и мы пробуждаемся неумытыми и плохо выспавшимися. Горячий кофе нас немного взбадривает. Садимся у обочины и смотрим в сторону деревни. Сквозь тучи пробивается солнце и освещает черепичные крыши домов. Вскоре начинается дождь. Со стороны коровников слышен звон ведер и обрывки разговоров. На деревенской улице под звон колокола появляются первые верующие, направляющиеся в церковь. Мирную жизнь от войны, точнее, от линии фронта, отделяет всего четыре километра. В любое мгновение над деревней может вспыхнуть огонь войны, однако крестьяне продолжают неспешно заниматься своими привычными делами. Они пашут землю, их жены убирают дворы, по вечерам болтают с соседками на деревенской улице. Вижу, как они спокойно и с чувством собственного достоинства направляются в церковь. Война и мир, жизнь и смерть — все это находится так близко!

Утром нам приходится чистить картошку на дворе командного пункта. Затем я занимаюсь колкой дров. Тессманн ловит в свинарнике поросенка, исчезает с ним в саду и вскоре возвращается на кухню с его безжизненной тушкой.

Из деревни доносится звук колокола, возвещающий об окончании вечерней службы. К нам подходит лейтенант и помогает чистить картофель. Он сообщает о том, что через несколько дней начнется наше наступление, приуроченное ко дню рождения Гитлера[44]. По телефону якобы звонил генерал и сказал, что получил телеграмму от фюрера. В ней говорится о скором прибытии пятисот танков и одной тысячи длинноствольных пушек[45]. Должны быть подготовлены траншеи для специальных дивизий с новым оружием, которые прибудут к нам в качестве подкрепления. Мы переглядываемся. В наши сердца снова вселяется надежда. Лейтенант продолжает рассказ и повествует нам о том, что англичане предложили Германии мир. Пушки на западе замолчат, и мы вместе с англичанами вступим в бой против большевиков.

В одиннадцать часов отправляемся на поля. На кухне на подсобных работах остаются лишь несколько человек. Ложимся на краю поля и учимся стрелять из панцерфаустов. Объявляется перерыв. Лежим, греемся на солнце.

За замком в воздух взвиваются клубы дыма. Это русские ведут заградительный огонь. Стариков с позиции № 24 с нами нет. Вестовой уходит и вскоре возвращается с поклажей. Приносят солдата, которого убили, когда начался обстрел. Он сидел возле блиндажа, и его изрешетило осколками. Наша первая потеря! Убитому было шестьдесят лет. Дома у него осталась жена и двое дочерей. Бедняга вот уже никогда не узнает о переломе войны в нашу пользу.

Расходимся и садимся на железнодорожной насыпи. Лейтенант приказывает отделению, в котором служил убитый, отнести мертвеца на кладбище. Погружаемся в тягостное молчание.

Обед, каким бы хорошим он ни был, кажется невкусным. Эрих предлагает добавку, но только Зоргац, который готов есть все что угодно и в любое время суток, съедает вторую и третью порции. У него, похоже, резиновый желудок — чем больше он ест, тем крупнее становится. Покончив с едой, он берет еще полный котелок еды, про запас.

Обед заканчивается, когда из батальона приходит вестовой. Нам нужно приступать к рытью траншей, потому что сегодня вечером прибудет подкрепление. Строем идем по деревне. Проходим мимо кладбища. Затем сворачиваем налево. Опасаясь летающих на низкой высоте самолетов противника, идем через поле цепью. Приближаемся к траншеям, где уже лежат кирки и лопаты. Нас разделяют на группы, и я попадаю в ту, которая углубляет траншеи. Другие роют блиндажи. Над нами практически постоянно пролетают самолеты, и поэтому мы часто бросаемся на землю, зарывая нос в песок.

Спустя какое-то время вместе с Гейнцем, Штрошном и унтер-офицером Веертсом идем через поля и зеленые луга к далекому сараю, где набираем соломы. Там резвятся маленькие, двух недель от роду поросята. Когда я пытаюсь схватить одного из них, он издает пронзительный визг. Крестьянин в воскресном костюме, вернувшийся с прогулки по полям, дает нам соломы, и мы возвращаемся с тяжелой поклажей. Над нашими головами пролетает самолет. Его двигатели монотонно гудят, серебристые крылья сверкают на солнце.

Стены блиндажа уже завершены, и сейчас их посыпают песком. Заносим внутрь солому и выходим. Снова принимаемся за работу.

В шесть часов собираем лопаты и возвращаемся на командный пункт. Здесь мы закидываем за спину ранцы и строимся. Заведующий оружейным складом раздает нам запалы к гранатам, и мы строем уходим.

Все так же строем идем по деревне к мельнице, где нам предстоит пробыть до утра, когда мы вернемся на передовую. Складываем вещи в большой сарай и снова делимся на отделения. Я попадаю в третье отделение вместе с Гейнцем и Штрошном. Наш командир — унтер-офицер Веертс.

Берем у крестьянина солому и устраиваем место ночлега в сарае.

На мельнице расположился взвод зенитчиков. Поднимаюсь по лестнице на самый верх мельницы и смотрю на восток. Земля по ту сторону холма вся изборождена воронками. Именно здесь проходит фронт. Посреди воронок протянулись траншеи, русские и немецкие. Штабс-фельдфебель дает нам свой бинокль и сообщает, что это позиции русских. Там же расположились и части Зейдлица, немцы в военной форме, воюющие против нас. В подавленном настроении спускаемся вниз.

Прибывает повозка с ужином, точнее — сухим пайком. С жадностью поглощаю свою порцию. Вскоре темнеет, и я забираюсь в солому. Сегодня ночью мы с Гейнцем снова заступаем в караул. Наша очередь — с полуночи до часа ночи.

Ночью меня будят. Быстро натягиваю сапоги и шинель. Выхожу из сарая. На улице очень холодно, и нам приходится поднять воротники. Небо над нашими головами чистое, ясное. Луна нежным серебристым светом освещает окружающий мир. Ходим вокруг мельницы, ускоряя шаг, чтобы согреться. Где-то неподалеку скрипнула дверь. На фронте тихо. В небе на этот раз никаких сигнальных огней. В час ночи Гейнц будит нашу смену. Быстро ныряем в сарай. Стаскиваю с ног сапоги и ставлю их рядом. В соломе тепло и уютно.