Глава 30 Проигранное пари

Глава 30

Проигранное пари

В ночь на 28 октября 1962 года Иванов гнал свою машину по опустевшему шоссе в Лондон, злой как никогда и униженный до последней крайности. Свою ярость он срывал на шести цилиндрах «Хамбер Супер Снайпа», выжимая из них максимум возможного, вдавив в пол педаль газа.

Радио каждые четверть часа передавало сообщение о том, что советские корабли, шедшие на Кубу, повернули вспять, а Хрущев выступил с заявлением, в котором дал согласие на вывод советских ракет с острова. Иванов выключил радиоприемник, чтобы не слышать этого.

— Наши корабли шли и всегда будут идти туда, куда захотят, — победительно говорил он еще пару часов назад в Кливдене. И самоуверенно добавил: — Держу пари с любым из присутствующих, что советские суда ни за что не изменят своего курса.

Гости кливденского имения Асторов в тот вечер не знали, как обернется дело. Весь мир замер в напряженном ожидании. Войны, казалось, было не избежать. Но опасность все же отступила, сделав события октября 1962 года достоянием истории.

Карибский кризис возник не сразу. После провала американской операции вторжения в заливе Свиней весной 1961 года обстановка вокруг Кубы все более обострялась. ЦРУ и Пентагон разработали план под кодовым названием «Мангуста», который был направлен на подрыв и свержение режима Фиделя Кастро.

В апреле 1962 года во время очередного доклада в Кремле министра обороны СССР Малиновского Хрущев неожиданно перебил маршала:

— Родион Яковлевич, а что, если запустить в штаны американцам нашего ежа?

Малиновский не нашелся что ответить. Все ждали, когда Хрущев пояснит свою мысль.

— Нельзя ли поставить наши ракетные системы на Кубу? Мы пока сильно отстаем от США по боеголовкам — раз в пятнадцать, кажется. Быстро это отставание не ликвидируешь. В то же время ракеты у самого порога США резко изменили бы ситуацию.

Министр обороны заметил, что в таком случае речь идет не столько о военном, сколько о политическом решении.

На заседании Президиума ЦК КПСС 24 мая 1962 года «политическое решение» было принято. Инициативу Хрущева единодушно поддержало высшее политическое руководство Советского Союза. Было признано целесообразным создать мощный ракетно-ядерный плацдарм у самых дверей Соединенных Штатов — на Кубе.

Операция получила кодовое наименование «Анадырь».

Реализация этого плана началась безотлагательно в обстановке максимальной секретности. В общей сложности на Кубу должен был быть переброшен 50-тысячный военный контингент. В его составе была 51-я ракетная дивизия, в которую входило пять полков с установками ракет средней дальности действия: три с 24 ракетами «Р-14» дальностью до 1700 км и два полка с 16 ракетами «Р-12» дальностью до 3500 км. Каждая из ракет оснащалась ядерной боеголовкой мощностью в одну мегатонну.

Не менее значительной была ядерная нагрузка подводного флота, выдвигавшегося, согласно операции «Анадырь», к берегам Флориды. Семь из одиннадцати подводных лодок, направленных туда, несли каждая по три ракеты «Р-13» мощностью в одну мегатонну каждая.

Ядерную составляющую имели даже два дивизиона ФКР — фронтовых крылатых ракет — с дальностью действия до 160 км и боеголовками до двенадцати килотонн каждая.

Не менее внушительно выглядели авиация и надводный флот, направлявшиеся к Кубе. Они включали в себя сорок два легких бомбардировщика «Ил-28», звено истребителей «МиГ-21», а также два крейсера, четыре эсминца и двенадцать катеров типа «Комар» с ракетами «Р-15». Плюс два танковых батальона, оснащенных самыми современными на то время танками «Т-55», и несколько батарей ПВО.

В случае возможного конфликта это была внушительная сила. И главное — почти вся территория США находилась в зоне достижения советских ядерных ракет.

Хрущев надеялся, что Кеннеди проглотит, как он говорил, «горькую пилюлю», когда узнает о советских ракетах. Ведь сами американцы уже разместили свои аналогичные по дальности ракеты в Англии, Италии и Турции, а турецкая территория не дальше от границ Советского Союза, чем Куба от США. Хрущев не без основания полагал, что Советский Союз имеет такое же право, как и Соединенные Штаты, разместить свои ракеты в другой стране с согласия ее правительства, особенно если речь идет о защите этого государства от иностранного вторжения.

В июне в Москву прибыл с визитом министр обороны Кубы Рауль Кастро. Вместе с маршалом Малиновским они парафировали секретный договор о размещении на Кубе советских ракет.

К октябрю 1962 года большая часть советской группировки уже была на Кубе. Причем последние ядерные боеголовки были доставлены на остров уже в разгар Карибского кризиса — 24 октября. Пять советских сухогрузов — «Александровск», «Альметьевск», «Николаев», «Дубна» и «Дивногорск» — доставили дополнительно к уже размещенным двадцать четыре ядерные боеголовки для ракет «Р-12» и «Р-14», а также сорок четыре боеголовки для крылатых ракет ФКР. Так, на Кубе оказался целый ядерный арсенал.

Хрущев понимал, что играет с огнем. Его мучили сомнения. Он потребовал от Лубянки точного прогноза дальнейшего развития событий. Мнение лучших аналитиков советской разведки Хрущева не устраивало. И тогда консультантом Кремля снова стал уникальный парапсихолог Вольф Григорьевич Мессинг. Он уже много лет сотрудничал с КГБ и ГРУ. Вопрос, поставленный придворному пророку, требовал однозначного ответа: «Будет ли война?».

Два десятилетия до того великий прорицатель уже держал ответ перед кремлевскими правителями. Когда гитлеровская Германия напала на Советский Союз, его вызвал к себе сам Сталин и спросил:

— Кто и когда победит в войне?

Ответ Вольфа Мессинга, как показала дальнейшая история, был предельно точен:

— Война закончится в мае 45-го победой СССР, — сказал он.

В дни Карибского кризиса кремлевский прорицатель был снова верен себе и дал не менее точный прогноз:

— Войны не будет, — заключил он.

Хрущев немного успокоился.

Операция «Анадырь» держалась в такой глубокой тайне, что даже руководители министерств и ведомств страны, послы СССР и резиденты советской разведки за рубежом, в том числе и в США, были в полном неведении.

— Я понятия никакого не имел о доставке наших ядерных ракет на Кубу, — вспоминал позднее Иванов. — Да что я?! Насколько мне известно, об этой операции не знал никто в советском посольстве в Лондоне: ни резидент ГРУ, ни резидент КГБ, ни сам посол.

И без того напряженная ситуация резко изменилась 14 октября. Американские самолеты-разведчики «У-2» засекли и сфотографировали на Кубе стартовые площадки советских ракет.

Через три дня грянул Карибский кризис. В понедельник вечером 22 октября Джон Кеннеди выступил по телевидению с обращением к народу. Он объявил об установлении «карантина на все виды наступательного оружия, перевозимого на Кубу». Президент заявил, что для прекращения наращивания на Кубе советского ракетно-ядерного потенциала он вводит блокаду острова, что уже отдан приказ военно-морским силам США останавливать все суда, направляющиеся на Кубу и досматривать их, а в случае обнаружения оружия отправлять их обратно.

Кеннеди подчеркнул, что вооруженные силы страны приведены в состояние боевой готовности. Он сообщил также, что США внесли в Совет Безопасности ООН проект резолюции, требующей, чтобы СССР демонтировал пусковые установки своих ракет и вывез их с Кубы. Президент отметил в заключение, что блокада — это лишь первый шаг и что он отдал распоряжение Пентагону проводить дальнейшие военные приготовления.

В соответствии с заявлением американского президента вокруг Кубы было образовано кольцо блокады, которое составили около ста боевых кораблей, несколько авианосцев и подводных лодок ВМФ США. Кроме того, Пентагон начал спешно готовить армию вторжения на Кубу — более трехсот тысяч пехотинцев и десантников, усиленных ударной авиацией и флотом.

Вслед за заявлением о блокаде Кубы президент США направил личное письмо Хрущеву. «Я должен Вам заявить, что мы полны решимости устранить угрозу безопасности нашему полушарию, — подчеркнул он в своем послании. — Выражаю надежду, что советское правительство воздержится от любых акций, могущих лишь углубить этот опасный кризис».

Фактически Кеннеди требовал от Хрущева вывезти советские ракеты с Кубы без каких-либо условий. В противном случае США были готовы начать войну.

Хрущев не предвидел столь внезапной и резкой реакции со стороны президента США. Расчет советского лидера на то, что Кеннеди «проглотит горькую пилюлю», не оправдался. Вашингтон не захотел мириться с советскими ракетами у себя под боком.

Накануне своего выступления по телевидению Джон Кеннеди направил в Лондон с секретной миссией человека из созданной им «кризисной группы». Это был бывший государственный секретарь Дин Ачесон. Он прилетел в Лондон вместе с бывшим резидентом американской разведки в Лондоне Шерманом Кентом и сотрудником Белого дома по связям с ЦРУ Честером Купером. Их сопровождали трое охранников с внушительным атташе-кейсом. В нем были фотографии советских ракетных установок на Кубе, сделанные с «У-2» неделю назад.

Послу США в Лондоне сэру Дэвиду Брюсу надлежало на следующий день проинформировать премьер-министра Англии Гарольда Макмиллана о полученной ЦРУ информации относительно военных приготовлений русских. Честеру Куперу, в свою очередь, предстояла встреча с шефом британской разведки «МИ-6» Диком Уайтом на ту же тему.

Президента США не могла не беспокоить возможная реакция Англии на события вокруг Кубы. Год назад во время Берлинского кризиса Макмиллан советовал Кеннеди проявить максимальную сдержанность в отношении русских. Если британский премьер и теперь будет сторонником полумер, — полагал американский президент, — то Хрущев сможет воспринять это как признак излишней осторожности и неготовности к решительным мерам в отстаивании своих интересов. Кеннеди не хотел этого.

Накануне в Вашингтоне английский посол Дэвид Ормсби-Гор, давний друг президента США и доверенное лицо английского премьер-министра, за обедом в Белом доме заверил Кеннеди, что Макмиллан поддержит жесткую линию США в отношении русских. Но американский президент хотел это знать наверняка от самого премьер-министра.

Утром 22 октября Гарольд Макмиллан принял Дэвида Брюса и Честера Купера в своем кабинете на Даунинг-стрит, 10. Он внимательно изучил личное послание президента США и фотоснимки советских ракетных установок на Кубе, привезенные в Лондон Дином Ачесоном. Позднее Купер вспоминал о той встрече: «Реакция Макмиллана на представленные фотографии была любопытной. Внимательно изучив их, он сказал, скорее для себя, чем для нас, указав пальцем на ракетные установки русских: ”Теперь американцы поймут, с чем нам в Англии приходится жить уже не один год”. Затем, смущенный этим замечанием, которое могло быть неверно истолковано, он поспешил заверить нас, что наличие ракет на Кубе его очень беспокоит и что он, естественно, окажет Соединенным Штатам всю необходимую помощь и поддержку».

Тем не менее в своем ответном послании президенту США Макмиллан снова отметил тот факт, что «европейцы уже долгие годы живут в непосредственной близости от ядерного оружия противника и привыкли к этому». Он подчеркнул, что Великобритания окажет максимальную поддержку Совету Безопасности ООН в разрешении возникшего кризиса. В то же время английский премьер выразил несогласие с предложением руководства НАТО привести вооруженные силы Великобритании в состояние повышенной боевой готовности.

Позиция Лондона была предельно ясна. Англия оставалась союзником США, но не стремилась быть вовлеченной в конфликт с русскими.

В тот же день премьер-министр собрал заседание британского правительства. Он проинформировал членов кабинета о последних событиях и переговорах с американцами. На следующий день, пригласив к себе лидеров оппозиции Хью Гейтскелла, Джорджа Брауна и Гарольда Вильсона, Макмиллан познакомил и их с конфиденциальными документами, полученными из Вашингтона.

Лейбористам они явно не понравились.

— Кто сказал, что эти ракеты — наступательные? — недовольно заметил Гейтскелл. — Я не думаю, что наша партия поддержит жесткие меры американцев.

Вечером Макмиллану по скремблеру, то есть американской «вертушке», позвонил Кеннеди. Говорил в основном президент США. Английский премьер высказывался редко и односложно. Он главным образом слушал, так что Кеннеди был в целом удовлетворен состоявшимся разговором, но тоже понял, что той безоговорочной поддержки от Лондона, какой хотелось, США ждать не приходится.

Переговоры в Лондоне провели и руководители разведок США и Великобритании. В лондонской штаб-квартире «МИ-6» на Бродвее, 54 долго беседовали Дик Уайт и Честер Купер. Темой, естественно, был Карибский кризис.

Ход напряженной дискуссии был прерван помощником «Си» (шефа разведки Великобритании). Войдя в кабинет, он положил на стол срочную шифровку от московского резидента СИС. Неожиданная новость ошеломила переговорщиков. Из шифровки следовало, что советская контрразведка арестовала ценнейшего из послевоенных агентов «МИ-6» и ЦРУ — полковника Олега Пеньковского.

Как выяснится позже, КГБ медлил с арестом несколько месяцев, чтобы установить все контакты предателя. Но 22 октября шеф второго главка КГБ генерал Грибанов отдал долгожданный приказ.

Пеньковский успел предоставить в распоряжение Вашингтона и Лондона поистине бесценную информацию о советском ракетно-ядерном щите. Из этой информации следовало, что пяти тысячам американских ядерных боеголовок Советский Союз в ту пору мог противопоставить лишь триста. Преимущество США было подавляющим. Россказни Хрущева и его людей во время их поездок за рубеж о том, что в СССР «ракеты делают как сосиски», оказались враньем. Пеньковский помог руководству США вскрыть слабые стороны советской обороны, уверовать в свое военное превосходство над СССР и безбоязненно действовать в ходе Карибского кризиса с позиции силы.

Как станет ясно из рассекреченных затем архивных материалов, Пеньковский получил от ЦРУ и «МИ-6» два кодированных телефонных сигнала, которые он должен был использовать при необходимости срочного уведомления своих хозяев. Один означал непосредственную угрозу ареста, другой — угрозу войны вследствие подготовки советского ядерного удара. Пеньковский накануне провала почувствовал угрозу неминуемого ареста. Но вместо того, чтобы передать соответствующий сигнал, он сделал в московскую резидентуру ЦРУ другой телефонный звонок, сообщая американцам об угрозе ядерного нападения на США со стороны СССР.

Если верить воспоминаниям бывших сотрудников ЦРУ, то на стол Ди-Си-Ай Джона Алекса Маккоуна в Лэнгли легла лишь шифровка об аресте в Москве их агента Олега Пеньковского. Кто-то из замов директора ЦРУ взял на себя ответственность утаить от высшего руководства последний сигнал провалившегося агента. Этот человек в Лэнгли, очевидно, понял, что Пеньковский, видимо, решил, что если уж ему погибать, то лучше погибать со всем миром, и не стал распространять запущенную Пеньковским в эфир ложную тревогу. Нетрудно представить себе реакцию американских ястребов в окружении президента Кеннеди, если бы шифровка из Москвы не застряла в одном из кабинетов Лэнгли, а дошла по назначению.

Во вторник 23 октября Хрущев направил ответное личное письмо американскому президенту. Меры, объявленные Вашингтоном, характеризовались в нем как агрессивные. Советский лидер называл их вмешательством во внутренние дела СССР и Кубы, нарушением права суверенного государства на оборону от агрессора. В заключение Хрущевым выражалась надежда на отмену Соединенными Штатами объявленных мер во избежание «катастрофических последствий для всего мира».

В тот же день вышло официальное заявление советского правительства по этому вопросу, распространенное информационными агентствами по всему миру. В нем повторялись аргументы, изложенные Хрущевым в его конфиденциальном послании президенту США.

Понятно, что всю неделю, предшествовавшую Карибскому кризису, в советском посольстве в Лондоне нарастала напряженность. Дипломаты и разведчики были готовы действовать, понимая, что промедление в сложившейся ситуации «смерти подобно».

— Я без конца тормошил начальство беспокойными и назойливыми вопросами, — вспоминал Иванов. — Что делать, как действовать, что предпринять?! Ведь ждать дольше было нельзя. Но инструкций из Москвы по поводу введенного Соединенными Штатами «карантина» не поступало. Вообще не было никаких указаний и ориентировок.

И резидент ГРУ Анатолий Павлов, и исполняющий обязанности резидента КГБ Николай Литвинов, и временный поверенный в делах СССР в Великобритании Виталий Логинов оказались в те дни в непростом положении. После заявления советского правительства дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Сотрудники посольства получили «добро» на работу, срочность и важность которой были беспрецедентны. Ведь судьба мира в те октябрьские дни буквально висела на волоске.

В среду 23 октября Логинов встретился с министром иностранных дел Великобритании лордом Хьюмом. Главный мотив встречи прослеживался без труда — не допустить ядерной войны вследствие Карибского кризиса. Он был понят английской стороной как пожелание русских их британским коллегам оказать соответствующее давление на своих заокеанских партнеров и склонить их к мирным переговорам. Кроме общих слов и ничего не значащих заверений от лорда Хьюма Виталий Логинов на этой встрече не услышал ничего.

В среду утром Иванов позвонил доктору Уарду и они встретились в его квартире на Уимпол Мьюз. Стивен был чрезвычайно взволнован и обеспокоен сложившейся ситуацией вокруг Кубы. После беседы с Ивановым у него утвердилось мнение, что Советский Союз и США со всеми их ядерными ракетами взяли курс на лобовое столкновение, и только чудо может спасти их самих и весь мир от уничтожения.

Советский разведчик, дабы склонить Уарда к сотрудничеству с ним, как мог, подогревал опасения своего английского друга.

— В тот день я сказал Уарду, что на карту поставлена судьба мира, — вспоминал позднее Евгений Иванов. — Видимо, я выглядел не на шутку озабоченным. Стивен, как мне показалось, осознал всю важность момента и предложил мне свою помощь.

План, разработанный Ивановым и Уардом во время их встречи 23 октября, был весьма амбициозен. Он включал сбор из доступных источников информации об английской и американской позиции по кубинскому вопросу. Кроме того, он подразумевал пропаганду идеи о необходимости согласия Уайт-холла на проведение в Лондоне мирной конференции на высшем уровне по разрешению возникшего кризиса. При этом основой для возможной договоренности должно было стать утверждение принципа равной безопасности для СССР, США, Кубы и Западной Европы.

Надо сказать, что никто ни Иванова, ни Уарда не уполномочивал вести такого рода переговоры. На согласование и одобрение начальством этой инициативы у Иванова не было времени. Советский разведчик и его помощник действовали на собственный страх и риск. Они были убеждены, что их инициатива пойдет на пользу делу.

— На самом деле Карибский кризис меня не смущал, — рассказывал Иванов. — Я был уверен, что дело неизбежно закончится миром. Вашингтон не рискнет развязывать ядерную войну, даже имея военное превосходство над нами. Ракетный шантаж, задуманный Хрущевым, мне нравился. Это была неплохая идея — запугать американцев нашими ракетами на Кубе и в обмен на их демонтаж избавиться от «Юпитеров» возле наших границ и получить гарантии безопасности для кубинцев.

Доктор Уард был рад взять на себя роль посредника в урегулировании острого международного кризиса и немедленно приступил к своей миссии. Первым делом он связался по телефону с британским МИДом и направил предложения советской стороны о необходимости проведения мирной конференции помощнику государственного секретаря сэру Гарольду Кассия.

Вслед за этим Иванов связался со своим бывшим партнером по совместной работе в дни Берлинского кризиса сэром Годфри Николсоном. Тот немедленно дал согласие на встречу с ним. Отчет о состоявшейся беседе с Ивановым сэр Годфри немедленно направил сэру Хью Стивенсону, руководителю Объединенного комитета по разведке.

В тот же день Уард связался по телефону с лордом Астором, который охотно согласился принять участие в мирной инициативе Евгения Иванова и безотлагательно переговорить с влиятельными людьми из британского МИДа.

В своих записках Стивен Уард позднее напишет о тех беспокойных днях: «Нашей главной целью был премьер-министр страны. Через лорда Астора наше предложение о созыве мирной конференции должен был поддержать Гарольд Макмиллан».

Личным другом английского премьера по совместной учебе в Итоне и Оксфорде был лорд Эрран. Уард его хорошо знал и тоже позвонил ему. Тот согласился принять Иванова у себя дома в Пимлико-хаус, неподалеку от Лондона.

После двухчасовой беседы с советским разведчиком лорд Эрран подготовил меморандум, немедленно попавший на рабочий стол премьер-министра страны. К пятнице 26 октября и Гарольд Макмиллан, и сэр Алек Дуглас Хьюм имели исчерпывающую информацию об инициативе Иванова.

— Что вы говорили своим высокопоставленным собеседникам в дни Карибского кризиса? — спросил я.

— Я говорил об опасности разрастания конфликта, — рассказывал Иванов. — Старался дать понять своим оппонентам, что американское вторжение на Кубу может привести к ответным действиям со стороны Советского Союза в Европе. Утверждал, что британский, французский и американский гарнизоны в Западном Берлине будут смяты советскими войсками за несколько часов, что натовский флот в норвежских фиордах будет блокирован… В общем, пытался припугнуть англичан. Мы со Стивом даже установили время, к которому ждали официального ответа от Великобритании, — 16 часов 30 минут 27 октября.

Доктор Уард тем временем пытался убедить своих многочисленных высокопоставленных друзей, что Иванов действует по прямому указанию из Москвы. Он убеждал их, что ответ английской стороны будет известен в Кремле через 20 минут после его получения в Лондоне. Он утверждал, что Хрущев немедленно примет предложение Англии о проведении мирной конференции и предпримет необходимые шаги для снижения конфронтации вокруг Кубы.

До конца недели инициатива Иванова была передана в ходе конфиденциальных встреч ряду влиятельных британских политиков, в частности председателю партии тори и лидеру консервативного большинства в парламенте страны Иану Маклеоду, а также одному из руководителей оппозиции, будущему лидеру лейбористов Гарольду Вильсону.

Для «обработки» нужных людей доктор Уард поднял по тревоге свою команду девушек. Они немедленно взялись за дело. Полученные ими от клиентов сведения по заданной теме немедленно переправлялись Иванову.

Стив успевал, казалось, повсюду. Несмотря на огромную занятость посла Соединенных Штатов в те дни, доктору Уарду удалось добиться встреч и с сэром Дэвидом Брюсом, и с его помощником Алфредом Уэллсом. Ответы собеседников Стива по карибскому вопросу доводились до сведения Иванова. В качестве посыльных, доставлявших информацию в советское посольство, Стив снова использовал своих девушек.

Мариэлла Новотна написала позднее в своих неопубликованных мемуарах, что устроила по поручению Уарда в дни Карибского кризиса секс-вечеринку для членов британского парламента. Ее участникам было предложено изображать парламентские слушания по ситуации на Кубе, пока Мариэлла и другие девушки обслуживали клиентов.

«Стоя рядом с камином у вороха разбросанной одежды, — писала Новотна, — достопочтенный джентльмен, представлявший партию тори, держал слово перед другими парламентариями по карибскому вопросу. Тем временем Сюзи, сидя на ковре, занималась с ним оральным сексом. Оратор был так увлечен своей речью, что почти не реагировал на усилия девушки. После оргазма он прервался лишь на мгновение, чтобы наполнить бокал и, осушив его, продолжил свое выступление».

Действия тандема Иванов-Уард в дни Карибского кризиса не могли не быть замечены британскими спецслужбами. Для многих специалистов из Леконфилд-хаус и Бродвея, 54 становилось все более очевидным, что доктор Уард работает на русских. Кое-кто даже утверждал, что он — завербованный Ивановым агент.

Что касается реакции британского МИДа на предложения Иванова о созыве мирной конференции в Лондоне, то, пока события вокруг Кубы развивались мирно, без открытых военных действий с той или другой стороны, английские дипломаты не спешили приветствовать инициативу советского разведчика.

Министр иностранных дел Великобритании лорд Хьюм в своих воспоминаниях характеризовал дипломатические маневры Иванова как «классический советский прием». «Я думаю, — писал он, — что Советский Союз ставил перед собой две цели. Во-первых, вбить клин между США и Англией. Во-вторых, испытать наше тщеславие и решимость».

На самом деле Иванов в дни Карибского кризиса вовсе не ставил перед собой задачи подорвать атлантическое единство Лондона и Вашингтона. Не стремился он и подыграть англичанам в их стремлении выступить в качестве миротворцев.

— Вопросы мира и войны тогда решались в Москве и Вашингтоне, — рассказывал Иванов, — а не в Лондоне. Я это прекрасно понимал. Мое предложение о мирной конференции готовилось на случай, если Карибский кризис перерастет в вооруженный конфликт. Обмен ядерными ударами я исключал из сценария возможного развития событий. Но военное столкновение было вполне реально. Вот на случай такого конфликта и готовилось предложение о мирной конференции в Лондоне.

В Москве вся информация по Карибскому кризису стекалась на Лубянку. Специальная группа во главе с председателем КГБ Семичастным круглосуточно получала и обрабатывала разведывательные сведения, поступавшие в Центр по каналам МИДа, ГРУ и КГБ.

— Я просматривал все, — рассказывал мне позднее Владимир Ефимович, — и отбирал самое главное из потока сообщений. Важнейшие материалы попадали в синюю папку и докладывались ежедневно Хрущеву. Костяк этих материалов, естественно, составляли шифровки резидентов КГБ и ГРУ, а также наших послов в США и на Кубе.

— Какое из донесений вам тогда запомнилось более всего? — поинтересовался я у бывшего председателя КГБ.

— То, что поступило в пятницу 26 октября, — ответил мне Семичастный. — Это была шифровка ГРУ. В ней говорилось, что в американских вооруженных силах введен второй уровень боевой готовности. Первый, как известно, означал войну. Сообщалось также, что всем госпиталям страны отдан приказ готовиться к приему раненых. Кроме того, командующий нашей группировкой на Кубе генерал Плиев докладывал, что, по его данным, военно-воздушные силы США нанесут упреждающий удар по острову 27 октября. Эти сообщения не могли не врезаться в память. От них веяло войной.

В течение всех дней кризиса Хрущев и Политбюро заседали в Москве практически непрерывно. Американские журналисты писали, что и в Белом доме, и в Кремле окна светятся ночи напролет. Узнав об этом из обзоров прессы, Хрущев перенес заседания Политбюро из Кремля за город, на дачу в Ново-Огарево, куда американским репортерам было не добраться.

А в кливденском особняке 27 октября собрался триумвират: три лорда — Астор, Эрран и Пакенхам. Позднее к ним присоединился также сэр Годфри Николсон. Перемежая беседу за столом закуской и выпивкой, все присутствующие с нервным интересом поглядывали на экран телевизора: ждали вечерний выпуск новостей.

Обстановка вокруг Кубы была накалена до предела. Американские средства ПВО заступили на боевое дежурство по всему восточному побережью США. В воздухе круглосуточно барражировали стратегические бомбардировщики американских ВВС с термоядерными бомбами на борту. Вокруг Кубы сжалось кольцо военно-морской армады Соединенных Штатов Америки. Вооруженные силы Советского Союза и других стран Варшавского пакта также были приведены в состояние боевой готовности.

Накануне Иванов объехал на машине своего болгарского коллеги Николая Ивановича Кливлева основные базы американских и британских ВВС на острове. Летчики беспечно попивали пиво в барах и флиртовали с местными девушками. Ничего тревожного, никакой повышенной боеготовности советский разведчик не обнаружил, о чем и сообщил резиденту.

Абсолютно мирная обстановка на Британских островах явно не увязывалась в представлении советского военного разведчика с тем, что творилось на тот момент по другую сторону Атлантики, вокруг Кубы и в резко осложнившихся советско-американских отношениях.

Карибская авантюра Хрущева, похоже, мало кому доставляла удовольствие. Военные сетовали на то, что к их советам руководство страны не прислушивается. ГРУ и Генштаб предупреждали Хрущева, что было бы наивным полагать, что транспортировка громоздких ракетных установок на Кубу может остаться незамеченной для американской разведки.

Дипломаты возмущались тем, что договоренность Хрущева с Кастро о поставках ракетного оружия на Кубу держалась в секрете не только от чужих, но и от своих. Каково же было им юлить и выкручиваться, уходя от прямого ответа на вопрос о присутствии советских ракет на Кубе, снимки стартовых площадок которых американский представитель в ООН Эдлай Стивенсон представил в качестве вещественного доказательства на заседании Совета Безопасности.

Партийные аппаратчики возмущались диктаторскими замашками Хрущева, не желавшего даже ставить их в известность о своих сомнительных и весьма рискованных планах. Их беспокоили перспективы нараставшего разлада с Мао и милитаризация Германии. Конфронтация с Соединенными Штатами в этих условиях казалась абсолютно неуместной и совсем небезопасной.

Впрочем, далеко не все были недовольны авантюрной политикой Никиты Сергеевича. Некоторые бесшабашные головы были искренне ею увлечены. В их числе в ту пору оказался и Евгений Иванов. Крылатая фраза Хрущева «испугали ежа голой задницей» была тогда его любимым лозунгом. Как и советскому лидеру, нашему военному разведчику все было нипочем.

— Главное, — утверждал Иванов, — это уверенность в собственных силах и нахальство. Пусть американцам будет неповадно окружать нас военными базами. Мы поставим ядерные ракеты прямо у них под брюхом. Знай наших! Никакая система раннего предупреждения не спасет их от удара ракет, подлетное время которых будет всего три-четыре минуты. Пусть-ка они после этого воспротивятся вывести свои ядерные ракеты из Турции.

Иванов явно рассчитывал на успех операции «Анадырь».

— Премьер-министр Гарольд Макмиллан мог бы сделать важный шаг к достижению мира, выступи он с инициативой о созыве лондонской мирной конференции для разрешения Карибского кризиса, — пытался убедить он англичан. — Хрущев будет готов принять ваше предложение. Мир в опасности. В ваших руках возможность его спасти.

В ответ на это ему вежливо обещали подумать. Но согласия на свою инициативу от англичан он так и не получил. Впрочем, не он один. Тогдашний временный поверенный в делах СССР в Лондоне Виталий Логинов дважды пытался склонить сэра Алека Дугласа Хьюма к все той же посреднической миссии.

Эта миссия могла быть востребованной лишь в случае вооруженного конфликта между СССР и США, но его, к счастью, удалось избежать. Англичане не хотели устраивать никаких демаршей без ведома и согласия Вашингтона. А Белый дом и без каких бы то ни было посреднических усилий в Лондоне вел трудный непрерывный диалог с Кремлем, который принес, в конце концов, результаты.

Официальный диалог шел через советского посла в Вашингтоне Анатолия Добрынина, а неофициальный — через резидента КГБ в Вашингтоне генерала Александра Феклисова. Войдя в контакт с братом американского президента Робертом Кеннеди и установив с ним доверительные отношения, вашингтонская резидентура через специально установленный канал прямой связи обеспечила непосредственный выход премьера Хрущева на президента США.

О действии этой «горячей линии» Иванову рассказали, когда он уже вернулся в Москву. Тогда же от своих друзей из Генштаба он узнал и о том, насколько близки мы были к началу военных действий друг против друга. Даже когда Кеннеди получил от Хрущева послание, в котором советский премьер соглашался вывести с острова все ракеты, если Соединенные Штаты Америки дадут гарантии невмешательства во внутренние дела Кубы, и, казалось, мирное разрешение конфликта было обеспечено, война чуть было не взорвала эти хрупкие шансы на мир.

Утром 27 октября советской ракетой «земля-воздух» над Кубой был сбит американский разведывательный самолет «У-2». Пилотировавший его майор Андерсон стал первой жертвой блокады. Этот случай всколыхнул Пентагон. Генералы требовали от президента США нанести по «комми» ответный удар. Джон Кеннеди с огромным трудом сдерживал их натиск.

По «горячей линии» Феклисова-Кеннеди в Кремль 27 октября было передано полное тревоги послание американского президента. «На меня, — писал он, — оказывается сильное давление. Так может начаться война». Хрущев был всерьез напуган. Он немедленно в ночь на 28-е приказал советским кораблям взять курс на родину. Ракеты и ядерные боеголовки к ним также возвращались домой. Часы войны были повернуты вспять и начали отсчитывать первые минуты мира.

В ту ночь на 28-е вместо того, чтобы радоваться благополучному разрешению конфликта, Иванов был вне себя от ярости. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным. Так обмануться в руководителе собственной страны! Хрущев уступил американцам! Испугался! Приказал нашим ребятам отступить! Эти горькие мысли не давали ему покоя.

На чем свет стоит он клял не только своих, но и правительство Гарольда Макмиллана, которое, сделав ставку на силу Вашингтона, тоже выиграло игру. Евгений Михайлович был уверен, что Советский Союз оказался в проигрыше и американцам, и англичанам. Такое унижение Иванову было трудно перенести.

Вернувшись из Кливдена в Лондон уже под утро, он заехал в посольство. Никто из его работников в ту памятную ночь не ложился спать. Утром военный атташат в полном составе был еще на ногах. Ребята в предельном напряжении проработали круглые сутки, не покидая своих служебных кабинетов.

Увидев Иванова, генерал Павлов уставшим голосом проговорил:

— Отправляйся отдыхать. Женя. Никаких докладов от тебя мне сегодня уже не нужно. Сам знаешь, чем дело обернулось.

Дома он выпил стакан водки, чтобы притупить чувства, и повалился спать.

Надо сказать, что не только для Евгения Иванова, но и для многих других офицеров Советской Армии октябрь 1962 года стал символом проклятья. Он выпукло и ярко показал нашу слабость перед военной мощью Соединенных Штатов. Вот почему именно с Карибского кризиса берет свое начало широкомасштабная программа наращивания советских ядерных и ракетных вооружений.

Карибский кризис обошелся Никите Сергеевичу Хрущеву потерей кремлевского трона. Очень скоро Леониду Ильичу Брежневу без особого труда удастся сколотить группу заговорщиков и, убрав самодовольного первого секретаря на октябрьском пленуме ЦК КПСС со всех руководящих постов, взять бразды правления страной в свои руки.

Военно-промышленный комплекс и партократия, новым лидером которой стал Брежнев, немедленно возьмут курс на достижение стратегического паритета между СССР и США. Радужные планы Хрущева догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла будут положены под сукно. Гонка вооружений получит невиданный новый импульс.

Десять лет спустя, добившись, наконец, военно-стратегического паритета с США, амбициозная советская партократия продолжит изнурительную гонку — теперь уже за достижение военного превосходства над Соединенными Штатами. Это ввергнет в конце 80-х годов измотанную постоянными лишениями страну в жесточайший экономический кризис. Он приведет к крушению коммунистических режимов в Европе, к мучительной агонии тоталитарной системы и, в конце концов, к распаду некогда могущественного Советского Союза…

Под утро 28 октября Иванов, наконец, заснул у себя на квартире. Умотавшись за неделю, он спал и не знал еще, что, хотя минувшей ночью успешно разрешился один серьезный кризис, к сожалению, возник и другой.

Поздним вечером 27-го в лондонском Сохо, в «Клубе полуночников», произошла стычка между двумя темнокожими любовниками Кристины Килер. Ее новый ухажер из Вест-Индии Джон Эджекомб затеял драку с бывшим поклонником девушки Алоисом Гордоном по прозвищу «Счастливчик». Джонни ножом рассек Счастливчику лицо. В больнице ему наложат семнадцать швов. После кровавой драки в баре возникнет паника. Чтобы не быть схваченной полицией, Кристина успеет сбежать с места происшествия на такси.

Потом она позвонит Стивену Уарду по телефону и скажет, что ей придется на время уехать из Лондона, что она позвонит ему, когда будет в безопасности.

После той ночи спасенный от войны мир все же не станет безопасным ни для Кристины Килер, ни для доктора Уарда, ни для Евгения Иванова, ни для многих их английских друзей и знакомых. Он круто и бесповоротно изменит их судьбу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.