Однажды в Америке
Однажды в Америке
Меня бесило, когда Задорнов называл американцев тупыми. Конечно, они не тупые. Они – правильные. Их правильность для них настолько же естественна, как для нас наша извечная неправильность. Это противоречие и создает порой непонимание в сфере жизненно важных вопросов. Хотя…
Дело происходило в Нью-Йорке лет пятнадцать назад. Подчеркиваю, это важно. Америка, может, и стала с тех пор поцеломудренней, но уж найти выпить на Манхэттене среди ночи сегодня не проблема. Так было не всегда.
Я задержался в городе на неделю – уже не помню, по какой причине. На то, чтобы повидать друзей, хватило двух дней, еще два ушли на шатание по музеям и мюзиклам. А потом я заскучал. И вечером шестого дня совершенно случайно встретил прямо посреди Бродвея свою старую знакомую. Пропала лет пять назад, а сама, оказывается, вот где! Мы обрадовались встрече, пошли в какой-то ресторанчик, хорошо выпили и говорили, говорили, пока нас деликатно не попросили вон по той причине, что настала ночь и ресторанчик закрывался. Мы категорически не наговорились, на улице было холодно. Подруга предложила поехать к ней (жила она в Бруклине) с целью продолжить общение. Мы сели в ее машину, и она вспомнила, что дома у нее совершенно нечего выпить. А наш уровень общения к тому моменту никак не допускал снижения градуса. И я сказал: «Давай остановимся, и я что-нибудь достану». Она посмотрела на меня с сожалением, как на больного ребенка, и объяснила, что в час ночи на Манхэттене достать ничего нельзя. Closed. Illegal.
Как это нельзя? А вот так. Здесь вам не совок. Но я вошел в раж. Вопрос начал принимать принципиальный характер. По моему настоянию мы затормозили у открытого бара – уже у самого Бруклинского моста. В баре толпился народ, за стойкой возвышалась средних лет блондинка выдающихся форм – wholesome lady по-американски. Я включил все свое обаяние и рассказал ей историю нашей дружбы, расставания и нечаянной встречи. Будущее наше счастье оказывалось в руках блондинки и имело форму бутылки водки. Когда я окончил речь, вокруг было тихо, многие плакали. Но блондинка посмотрела на меня с уже знакомым сожалением и произнесла:
– It’s illegal.
Никогда еще мой мозг не работал с такой лихорадочной скоростью.
– Позвольте, – сказал я, – мы ведь можем выпить водки у вас?
– Да, сэр, – с достоинством ответила королева.
– И целую бутылку?
– Да, сэр.
– Ну так давайте ее сюда!
– No, it’s illegal.
Что теперь? Оказывается, она должна разлить бутылку на порции – получилось двенадцать с половиной стопариков по сорок граммов, точно отмеряла, собака. Но я уже понял, что делать.
– Вы знаете, у нас в России не принято пить водку из этих наперстков. Мы ведь можем все это перелить в два больших стакана?
– Да, сэр, – сказала барменша, ничуть не удивившись, и дала мне два высоких стакана для колы.
– А вот теперь смотрите, – сказал я, закончив процедуру переливания и рассчитавшись, – вот сейчас я возьму в руки эти два стакана и быстро побегу с ними в сторону двери. Ваши действия?
В глазах блондинки отобразилась работа мысли, это продолжалось несколько секунд. Потом она взглянула мне прямо в душу и сказала:
– Двадцать долларов.
Возможно, это была стоимость двух пустых стаканов.
Мы ехали через Бруклинский мост, я бережно держал в руках два заветных стакана, налитых с поверхностным натяжением.
Подруга потрясенно молчала.
А вы говорите – illegal. Legal!
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
ОДНАЖДЫ
ОДНАЖДЫ — Человек ли ты?— Так, Господи.— Страх держи в душе.— Почему, Господи?— Человек ли ты?— Так, Господи.— Страх держи в душе, человек.— Не служишь ли врагу Моему?— Нет, Господи.— И впредь не служи.— Суесловием не грешишь ли?— Грешен, Господи.— Иди и не греши больше.—
Однажды вечером
Однажды вечером В узких вазах томленье умирающих лилий. Запад был медно-красный. Вечер был голубой. О Леконте де Лиле мы с тобой говорили, О холодном поэте мы грустили с тобой. Мы не раз открывали шелковистые томы И читали спокойно и шептали: не тот! Но тогда нам
Однажды
Однажды Однажды Гоголь вышел из кареты На свежий воздух. Думать было лень. Но он во мгле увидел силуэты Полузабытых тощих деревень. Он пожалел безрадостное племя, Оплакал детства светлые года, Не смог представить будущее время — И произнес: — Как скучно,
II. «Но однажды в час урочный…»
II. «Но однажды в час урочный…» Но однажды в час урочный, Вдруг нарушив мирный ток, В гимне дивном звук неточный Взвился глух и одинок… Ах, неладное случилось, Небывалое пришло, Чудом темным опустилось И глаза заволокло. И у трона на ступени, Странно вдруг отяжелев, Он
Однажды
Однажды Еду на машине, взятой в аренду, из Норвегии в Швецию через Тронгейм. Границы нет, что хорошо, потому что мне нужно было избежать таможенного контроля.В ту пору многие страны уже перешли на правостороннее движение. И вот я еду и, естественно, не замечаю маленького
«ОДНАЖДЫ ЛЕТОМ»
«ОДНАЖДЫ ЛЕТОМ» Сценарий И. Ильфа и Е. Петрова «Однажды летом!», написанный ими в конце 20-х годов, после выхода «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», представлял собой для актера нечто весьма заманчивое. А мне еще предстояло быть занятым в будущем фильме не только в
ОДНАЖДЫ И НАВСЕГДА
ОДНАЖДЫ И НАВСЕГДА Ее лицо мне нравилось... Оно Задумчивою грустию дышало; Всегда казалось мне: ей суждено Страданий в жизни испытать немало... И что ж? мне было больно и смешно; Ведь в наши дни спасительно страданье... Она была так детски весела, Хотя и знала, что на
ОДНАЖДЫ НА РАССВЕТЕ
ОДНАЖДЫ НА РАССВЕТЕ По приказу Ставки войска на нашем участке фронта перешли к обороне. После тяжелых наступательных боев надо было привести их в порядок, подтянуть тылы, нуждались в восстановлении дороги. На отдельных участках по-прежнему приходилось отражать
Однажды утром
Однажды утром Самым важным для немцев в конце декабря 1944 года было отрезать, быстро окружить и уничтожить войска союзников на Западном фронте. Уже через неделю стало понятно, что битва на уничтожение не удалась немецкому командованию.60 часов было достаточно
Однажды…
Однажды… Улица в Витебске. 1914. Бумага, тушь.Однажды, когда я в очередной раз уехал доставать для школы хлеб, краски и деньги, мои учителя подняли бунт, в который втянули и учеников.Да простит их Господь!И вот те, кого я пригрел, кому дал работу и кусок хлеба, постановили
Однажды…
Однажды… Итак, все то, что я могла написать о моей жизни, я написала, однако должна сознаться, что почти половина осталась ненаписанной.Целые годы совсем мною пропущены, многие люди и события, имевшие большое влияние на мою судьбу, останутся неизвестными.Я не могу назвать
ОДНАЖДЫ…
ОДНАЖДЫ… <…>[2](гру)зовика с посылками для заключенных, были вывешены по блокам списки и… в них оказались мое и майора Г. Г. имена. Откуда? Кто вспомнил о нас? Кто нам, «политическим прокаженным», решился послать этот знак памяти и внимания? Мы оба терялись в догадках и,