20 Греческий лабиринт

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

20

Греческий лабиринт

О, как хитро плетем мы сеть, когда стараемся обманом овладеть!

Вальтер Скотт. Мармион

Сразу после смерти Александра отношения между Джеки и Онассисом улучшились, поскольку она всем сердцем сопереживала мужу. Спустя сорок восемь часов после трагедии Джеки позвонила Пьеру Сэлинджеру в Париж, где тот работал. Сэлинджер вспоминал: «Она сказала: “Слушай, мне необходима помощь, приезжай немедленно”. Я спросил, что стряслось. И она ответила: “Сын Ари погиб в авиакатастрофе, Ари в ужасном состоянии. Мы собираемся в круиз по Аталантике, и ты мне очень нужен, поскольку можешь его расшевелить”». Кроме того, Джеки позвала свою давнюю подругу Соланж де ла Брюйер: «Ари был в ужасном состоянии. Джеки позвонила и сказала: “Единственный способ помочь – увезти его на яхте, ведь он любит море, а то он слишком много пьет. Хочешь с нами в круиз? От Дакара до Гваделупы?” Судя по голосу, Джеки вправду нуждалась во мне, и, несмотря на занятость, я все бросила и поехала… В результате мы вылетели вчетвером – я, Сэлинджеры и Феликс Мирандо, закадычный друг Бобби».

Нелегкий круиз продолжался одиннадцать дней. Джеки взяла с собой массу книг и читала, Онассис же, как вспоминала Соланж, «был очень плох. Все время пил, много пил. Он ведь потерял сына. Бродил по палубе, что-то бубнил себе под нос – больно было смотреть». Друзья пытались расшевелить его – разговорами или партией-другой в покер. Ночи напролет Ари обсуждал с Сэлинджером американскую историю и политику. Жена Сэлинджера, Николь, писала: «Нас позвали подбодрить Онассиса, и, пожалуй, мы справились. Он воспрянул. Разумеется, его постиг тяжелый удар. Такая утрата… Но путешествие отвлекло его, и общение с Пьером пошло ему на пользу… Они часами гуляли по палубе, о чем-то говорили и спорили. По-моему, пригласить Пьера было хорошей идеей». Как-то раз гости ужинали на берегу, так как Джеки дала понять, что им с Ари нужно побыть вдвоем, а вернувшись, они застали пару за романтическим ужином. По словам Соланж, «сцена была очень трогательная. Но позднее все опять изменилось…».

После круиза Джеки и Онассис вернулись на Скорпиос, куда приехали Кристина и Марина Додеро. Марина вспоминала: «Три дня мы провели все вместе. Да, Джеки могла нравиться или не нравиться, но она производила большое впечатление». Затем Онассис повез девушек в Париж. «Каждый вечер мы ходили к “Максиму”, заказывали одно и то же, и Аристо танцевал с нами по очереди».

Убитый горем Онассис перестал нападать на Джеки, но напряжение снова усилилось, когда на Пасху 1973 года Джеки организовала круиз по Карибскому морю, пригласив Ли с детьми и еще нескольких друзей – жену Алана Лернера, Карен, и Джея Меллона, друга Питера Бирда и Ли. «Постоянно возникали всякие конфликты, – вспоминал Джей. – Один хотел одно, другой – другое. Потом мы подошли к Харбор-Айленду в Багамах. Дамы хотели сойти на берег, пройтись по магазинам и осмотреть городок, а яхта стала на якорь метрах в четырехстах от берега, потому что ближе нельзя, слишком мелко. Ари сказал: “Нет, мы на берег не пойдем, останемся на борту”. Джеки настаивала, а потом вдруг – правда-правда! – ушла, переоделась в купальник, прыгнула за борт и добралась до берега вплавь… Да, Ари считал, что потерял лицо перед пятьюдесятью греческими матросами. Он вообще только и знай приказывал: “Сейчас делаем то, а сейчас это”. Если Джеки возражала, он твердо говорил “нет”. [Старался] занимать главенствующую позицию, чтобы у окружающих не было повода сказать: “Американка крутит Ари, как ей вздумается”. Он привык быть боссом, а тут столкнулся с женщиной, которая тоже всю жизнь сама принимала решения, вдобавок была американкой, куда более независимой, чем гречанки… Да, они постоянно ссорились».

«Онассис порой вел себя просто ужасно, но Джеки не жаловалась, – рассказывала Карен Лернер. – Он звал ее Мамочкой. Один раз Джеки приготовила ему подарок – своими руками сделала альбом с рисунками, стихами и цитатами об Одиссее, то есть о нем самом. Как мне потом сообщили, Ари только сказал: “Мило, Мамочка”. И тут же сунул подарок под стол».

Несмотря на молчаливые протесты, Джеки на людях продолжала притворяться, что все в порядке. Она не могла публично признать, что брак трещит по швам, и потому готова была многое стерпеть, делая вид, что все в порядке. Накануне того пасхального круиза 1973 года Джеки и Карен Лернер обедали с Райтсманами. Джеки расспрашивала Райтсманов о нью-йоркском враче, к которому собирался Ари. Карен вспоминала: «Через день-другой к нам присоединился Ари. Он несколько раз прилетал с “Кристины” в Нью-Йорк и в общей сложности провел с нами около недели. За обедом он рассказывал скабрезные анекдоты, вправду сальные… а Джеки только качала головой и говорила: “Ох, Ари!”»

В дурном расположении духа Онассис мог публично выказать Джеки свою неприязнь. Эйлин Меле, светская обозревательница, описывала неприятную сцену в доме Гиннессов во Флориде, куда Ари, Джеки и ее дети приехали с «Кристины» на обед. Глория Гиннесс, которая постоянно значилась в списке самых модных женщин мира, вышла к гостям в образе «очаровательной цыганки», а ее муж – в безупречном морском блейзере с галстуком. Онассис, как всегда, выглядел небрежным, чем никого не удивил, но Джеки явно смотрелась не лучшим образом: «…без макияжа, в простеньком хлопчатобумажном платье, которое ей не шло, и такой же косынке. Онассис прямо при всех напустился на нее: “На кого ты похожа! Как можно появляться на людях в таком виде?! Ты посмотри на Глорию и Эйлин! В чем дело?!” На мгновение лицо Джеки исказилось от обиды, но она тотчас справилась с собой, широко улыбнулась: “Да, они очаровательны!” – а потом спокойно спросила Гиннесса, не покатает ли он Джона на вертолете после обеда. За обедом Ари шумел, выпил много красного вина и заснул прямо на пляже, свернувшись калачиком».

Тем временем брак Радзивиллов тоже распадался. Ли влюбилась в Питера Бирда и к началу 1973 года решила бросить Стаса и Англию, вернуться в Штаты, к новой жизни. В марте Стас, страдающий от ухода Ли и предательства друга, подал на развод. «Ну почему Принцесса уходит?» – твердил он. В тот же год умер его давний партнер Феликс Фенстон, и бизнес Стаса приказал долго жить. Учитывая, что Радзивиллы жили на широкую ногу, ни в чем себе не отказывали, Стасу грозило банкротство, а тут еще и развод. Это было для него начало конца. В 1974-м ему пришлось продать загородный дом. Детей поделили: Тина переехала к матери в Америку, а Энтони остался со Стасом. Джеки очень любила Стаса и стояла на его стороне. Как писал биограф Ли, Джеки особо не выбирала слова, когда высказывала свое мнение о поведении сестры.

Положение самой Джеки становилось все более шатким. Муж, человек очень суеверный, начал прислушиваться к сплетням в своем окружении, источником которых были Кристина и ее главный союзник, Коста Грацос: Джеки, мол, приносит несчастье. Даже сотрудники онассисовской авиакомпании Olympic Airways стали поговаривать, что Джеки стала причиной смерти Александра, «проклятием». Если верить секретарше Онассиса, Кристина говорила ей: «Я всегда знала, что Джеки – проклятие. Пока она не вошла в нашу семью, все было хорошо. А теперь погибли братья Курис, умерли тетя Евгения и мой брат, авиакомпания идет ко дну, да и папа тоже. Она была рядом со своим американским мужем, когда его убили… Проклятие стало частью нашей семьи, и скоро эта женщина всех нас сведет в могилу…» Кристина часто повторяла эти слова отцу, сначала он обрывал ее, а потом перестал.

Коста Грацос, снова ближайший помощник Онассиса и заклятый враг Джеки, говорил о ней в совершенно нецензурных греческих выражениях, самый мягкий перевод которых – «черная вдова». Сам Ари тоже стал насмешливо называть ее за глаза Вдовой, а в лицо – Мамочкой, из-за того что она обожала своих детей. После потери сына никто и ничто не могло утешить его. Он верил, что смерть Александра – расплата за грехи, сюда примешивалось и чувство вины, что он был плохим отцом. Вел он себя все более странно; на Скорпиосе вечер за вечером брал с собой на могилу бутылку узо и два стакана – один для себя, второй для Александра, пил, плакал и разговаривал с сыном. А не то приглашал Джеки или Артемиду с мужем пообедать возле могилы.

В глубине души Онассис не ненавидел Джеки. В пьяном угаре он вымещал на ней злость, но не за то, что случилось, а за то, чего случиться не могло. Он хотел, чтобы она стала настоящей греческой женой, готовой сделать для него что угодно по первому требованию, как Каллас. Его злило, что Джеки предана своим детям в ущерб его желаниям. Он злился на ее кеннедевскую жизнь, на напоминания о первом муже, годовщины смерти и т.?д., вероятно, еще и потому, что Джеки вечером за бокалом шампанского на борту «Кристины» снова и снова рассказывала подругам об убийстве Кеннеди, рисуя в воздухе дугу, чтобы обозначить траекторию, по какой летел фрагмент его черепа.

Хотя Онассис и его приближенные охотно именовали Джеки Золотоискательницей, он – при его-то огромном состоянии – не был щедр, если не считать подарков в первые годы совместной жизни. Джеки отвергла предложение Мейера подготовить брачный контракт. Выйдя за Онассиса, она потеряла доступ к трастам Кеннеди и оттого финансово полностью зависела от мужа; ее собственностью были только два миллиона долларов в ценных бумагах, полученные в качестве свадебного подарка, – сумма для него незначительная. Дорогие ювелирные украшения Онассис дарил Джеки из хвастовства, в расчете поднять свою репутацию. Никакой недвижимости у Джеки не было, кроме квартиры в Нью-Йорке, – Онассис отказался купить ей загородный дом, о чем она долго его просила. Он взял под контроль ее расходы, ежемесячно оплачивал счета за одежду и прочее, а потом жаловался на расточительность, каковой полагал и то, что Джеки, как все богатые и не очень богатые женщины, продает ненужную одежду, чтобы скопить денег, свободных от его контроля. Ведь для Онассиса деньги, словно волосы Самсона, были источником силы, к которому он никого не допускал. Он любил хвастать, что умрет в одной рубашке, поскольку все деньги распределены между офшорными компаниями и фиктивными держателями акций – таким способом он уклонялся от уплаты налогов и всю эту сложную схему держал в голове.

Смерть витала вокруг него задолго до того, как гибель Александра нанесла ему последний роковой удар. Он много пил, из-за чего не мог толком вести дела и тем более ни на что не годился как муж – старый, больной человек. Для себя он твердо решил, что Джеки, коль скоро она не покорилась ему при жизни, ничего не выиграет и от его смерти, не получит даже того, что по греческим законам причитается ей по праву.

Для достижения этой цели Онассис предпринял два шага. Во-первых, собственноручно составил завещание, как положено в Греции. Оно явилось последним среди тех, какие его адвокат Стелио Пападимитриу готовил в минувшем году, и не отличалось щедростью, учитывая богатство Онассиса и то, что они с Джеки были женаты уже пять лет и все это время Онассис постоянно изменял ей с Каллас, а Джеки ни разу не отплатила той же монетой. По условиям завещания Джеки получала пожизненное обеспечение в размере 100 тысяч долларов в год, а Джон и Каролина – по 25 тысяч ежегодно до достижения ими совершеннолетия в возрасте 21 года, после чего означенные суммы добавлялись к содержанию Джеки. Кроме того, Джеки доставались 25 процентов стоимости «Кристины» и Скорпиоса в доле с дочерью Онассиса, если она возьмет на себя пропорциональную часть весьма значительных расходов на содержание яхты и острова. Если Джеки решит оспорить завещание, она немедля теряет право на ежегодное содержание, а душеприказчикам и наследникам предписывается бороться с нею до конца «любыми законными способами». По словам Пападимитриу, Онассис в последние два года неоднократно просил его подготовить исковые документы на развод, и Джеки об этом знала. Однако она не знала ни о существовании, ни об условиях завещания, пусть пока и не подписанного, ни, что еще важнее, о тех шагах, какие Онассис предпринимал, чтобы лишить ее законных 12,5 процента своего совокупного состояния и придать силу отказному соглашению, легковерно подписанному женой.

Взяв с собой неподписанное завещание, Онассис отправился на празднование Нового года к Джеки в Акапулько, где она двадцать лет назад проводила медовый месяц с Джоном. Поездку Джеки задумала как романтическую, но получился сущий кошмар. Когда супруги возвращались на личном самолете из Акапулько после скандала из-за планов Джеки построить там дом, когда она в порыве гнева высказала мужу нелицеприятную правду, Онассис подписал-таки завещание. Пункт 14 документа особо подчеркивал: «Все предыдущие мои завещания аннулируются настоящим, которое я собственноручно составил от начала и до конца и, находясь в здравом уме и твердой памяти, подписываю в самолете на пути из Акапулько (Мексика) в Нью-Йорк в четверг третьего января 1974 года в четыре часа пополудни».

14 января Онассис написал Кристине, что подписал завещание, и попросил выполнить его условия. Типично для Онассиса – он посоветовал дочери не публиковать текст последней воли во избежание проблем с фискальными органами, а если Кристина все же решится обнародовать текст завещания, пусть сначала проконсультируется с его советниками, имена которых он также назвал в письме.

В июне того же года Онассис приступил ко второму этапу, к лишению Джеки законных прав. По его настоянию правительство «полковников» приняло специальный закон, который юристы Джеки метко окрестили «законом Онассиса». Официально он назывался «Урегулирование некоторых правовых вопросов для греков, проживающих за границей». Онассис преследовал одну-единственную цель – придать законную силу отказу от имущественных притязаний, подписанному Джеки в 1972 году. Это позволяло ему оставить ей наследство по своему усмотрению. Закон от июня 1974 года признавал юридическую силу всех соглашений, каковые заключены за рубежом в частном или нотариальном порядке (то есть и договор от ноября 1972 года) между будущими или настоящими супругами, один из которых грек (то есть Онассис), а второй – иностранец (то есть Джеки) и оба они на момент подписания соглашения проживают за границей (то есть в Нью-Йорке), и в соответствии с каковыми супруг-иностранец отказывается от прав на наследование имущества греческой стороны. Онассис надеялся, что по новому закону Джеки не сможет оспорить условия его январского завещания.

Удары неумолимой судьбы сыпались на Онассиса один за другим. Четвертая арабо-израильская война и принятое осенью 1973 года решение арабских «нефтяных шейхов» поднять цены на нефть нанесли тяжелый урон его танкерному бизнесу, точно так же, как начавшаяся серьезная рецессия подорвала операции с недвижимостью, которыми занимался Стас Радзивилл. Дела Olympic Airways тоже шли хуже некуда, как и дела семейные. В августе Кристина, вместо того чтобы поехать на Скорпиос, приняла в Лондоне слишком большую дозу снотворного, но ее вовремя отвезли в больницу. Тина сразу вылетела к дочери; Онассису рассказали о случившемся, только когда Кристина уже поправилась. А без малого два месяца спустя Тину нашли мертвой в парижском доме Ниархоса, без признаков насильственной смерти. По результатам вскрытия, на котором настояла подозрительная Кристина, смерть наступила в результате «острого отека легких». Возможно, не последнюю роль сыграло то, что Тина была несчастлива в браке, а потому слишком много курила и пила. Лучшая подруга Кристины говорила: «Жизнь с мистером Ниархосом не задалась, под конец Тина очень страдала».

Через несколько недель после смерти Тины здоровье Онассиса резко ухудшилось, и его положили в одну из нью-йоркских больниц, где диагностировали тяжелую миастению, неизлечимое заболевание, по-видимому вызванное стрессом, алкоголем и хронической усталостью. Каллас в это время гастролировала по Японии. «Он боится лечь в больницу, – сказала она своему аккомпаниатору Джону Сазерленду, – так как думает, что уже никогда оттуда не выйдет. Ему нужно знать, что я думаю о нем, а я не могу ни позвонить, ни послать телеграмму, ведь наутро это попадет во все газеты. Мы прекрасно понимаем друг друга… Он может обсудить со мной свои деловые проблемы и знает, что у меня всегда найдется его любимое шампанское». По словам Сазерленда, не обошлось и без упоминания о «Золотоискательнице»: «Эта женщина его не понимает, она ему не пара. Делать мужчину счастливым – тяжелый труд, а она слишком много времени проводит вдали от дома и постоянно пытается изменить его привычный образ жизни, все переделать. Отнимает у него прошлое. Я такого никогда себе не позволяла…» Вскоре после этого, 11 ноября 1974 года, Каллас дала свой последний концерт.

Карьера Онассиса тоже подходила к концу. В тот день, когда выписался из больницы – лицо отечное от лечения гормонами, веки за темными очками подклеены пластырем, чтобы не падали, – он узнал, что ликвидность авиакомпании упала настолько, что невозможно придерживаться прежнего расписания рейсов. О том, что строительство нефтеперерабатывающего завода в Нью-Гемпшире не состоится, ему уже сообщили. В Греции хунту сменило демократическое правительство, которое возглавил его старый знакомый Константин Караманлис. Вопреки запрету врача в декабре Онассис вылетел в Афины, чтобы договориться с новым правительством о поддержке авиакомпании, словно не понимая, что ему, как приспешнику хунты, окажут холодный прием. Так и вышло. Один из его помощников вспоминал: «Он совершенно потерял чутье. Выдохся. Раньше его имя звучало в Афинах как заклинание, а теперь привычный мир перевернулся с ног на голову». 15 января 1975 года авиакомпанию, без малого два десятка лет принадлежавшую Онассису, пришлось снова продать греческому провительству. Это явилось тяжелейшим ударом по самооценке Онассиса, которому казалось, что он только и делает, что проигрывает.

Отношения Джеки с мужем испортились настолько, что на сей раз она не сопровождала Онассиса в Афины, поехала с Джоном кататься на лыжах, то бишь заняла ту же позицию, как некогда по отношению к политическим кампаниям Кеннеди, хотя ее присутствие в Греции, вероятно, помогло бы Онассису. Но ей, похоже, было все равно. Она вернулась, только когда получила из Глифады сообщение Кристины, что 3 февраля 1975 года Онассис слег с сильными болями в брюшной полости. Кристина позвонила также парижскому гастроэнтерологу профессору Жану Кароли и нью-йоркскому кардиологу доктору Изидору Розенфелду, который вместе с Джеки вылетел в Афины. Специалисты резко разошлись во мнениях касательно характера и места проведения лечения. Кароли настаивал на удалении желчного пузыря в парижском Американском госпитале, Розенфелд считал, что пациент слишком слаб для большой полостной операции, и рекомендовал перевезти его в Нью-Йорк. Кристина, которая сейчас принимала все решения о лечении отца, посоветовалась с теткой и остановила выбор на Кароли и Париже.

6 февраля Кристина и Джеки самолетом отправились с Онассисом в Париж. Он не смог даже дойти до машины, чтобы ехать в аэропорт, его отнесли к Cadillac на руках. В Париже он все же постарался дойти до квартиры сам, мимо толпы журналистов. Кристина и Джеки поддерживали его с обеих сторон.

Хотя Джеки и Кристина появились на публике вместе, они по-прежнему не ладили. Джеки осталась с мужем в парижской квартире, Кристина поехала ночевать в отель. На следующий день под вспышки фотокамер они перевезли Онассиса в больницу, где ему 10 февраля удалили желчный пузырь.

После операции он ужасно ослабел и пять недель провел на искусственной вентиляции легких и капельницах, медленно умирая. Джеки летала из Нью-Йорка в Париж и обратно. Артемида, у которой в Греции тяжело болел муж, разрывалась между Афинами и Парижем. Прилетели во Францию и сводные сестры Онассиса – Меропа и Каллироя. Кристина, чтобы порадовать отца, даже согласилась выйти за его старого друга Петра Гуландриса, и в минуту просветления Онассис благословил их помолвку.

К Джеки в Париже присоединилась Каролина, которая тогда под началом Карен Лернер участвовала в съемках для NBC документального фильма об Аднане Кашогги. «Я брала у Кашогги интервью неподалеку от отеля Plaza Athen?e, – вспоминала Карен. – Джеки познакомилась с Кашогги, и желтая пресса немедля принялась писать, что у нее с ним роман… Кристина пригласила нас поужинать – Каролину, меня, Джеки. Пришла и съемочная группа – звукорежиссер, оператор, ведь Каролина-то была у нас электриком!» Карен не почувствовала в Кристине враждебности к Джеки: «Что ни говори, Кристина умела вести себя как подобает».

Лишь одну женщину не допускали к постели больного – Марию Каллас. Греческая мораль запрещала. Артемида, никогда не дружившая с Марией, опасалась, что пресса конечно же напишет о визите и расценит его как публичное оскорбление для Джеки. Правда, Каллас ежедневно получала отчет о состоянии Онассиса от своего друга, мать которого лечилась в том же отделении. Лишь однажды оперной диве удалось тайком проскользнуть в больницу. 10 марта, более не в силах вынести сложившуюся ситуацию, она улетела в Палм-Бич.

Джеки понимала, что Онассис уже не поправится, но врачи заверили, что состояние больного стабильно и в ближайшие дни он не умрет. Поэтому она решила слетать в Нью-Йорк. 16 марта была назначена премьера упомянутого документального фильма, и она хотела в тот же вечер устроить в своей квартире небольшой званый ужин. Из Нью-Йорка она позвонила Артемиде, и та сообщила, что состояние Ари без изменений.

Кристина не отходила от постели отца. Наконец-то он принадлежал ей, и только ей. Один из источников сообщает, что Кристина якобы запретила докторам говорить кому-либо, что Онассис умирает. Поэтому Джеки все еще находилась в Нью-Йорке, когда позвонила Артемида и велела срочно возвращаться в Париж, а следующим утром – Джеки как раз собиралась в аэропорт – сообщила, что Ари скончался. Аристотель Онассис умер 15 марта 1975 года; из всей семьи рядом с ним находилась только дочь, которая затем предприняла попытку вскрыть себе вены, но ее спас бдительный доктор.

Карен Лернер гостила в те дни у Джеки. Она вспоминала: «Утром 15 марта Джеки пришла и сказала, что Ари умер. Ее осуждали за то, что она не у смертного одра, а в Нью-Йорке, но Джеки очень хотелось порадовать Каролину и устроить вечеринку по случаю выхода нашего фильма; она пригласила продюсера NBC, редактора и директора отдела документальных фильмов, всего человек восемь или девять. Джеки сказала: “Я улетаю в Париж, а ты остаешься за хозяйку. Хочу, чтобы все прошло так, как намечено. Это ради Каролины”».

То, что Джеки не было рядом, когда муж умер, произвело крайне негативное впечатление и стало лишним козырем в руках ее врагов из лагеря Онассиса. Правда, сестры Аристотеля в их число не входили. Артемида оставалась самой верной сторонницей Джеки, и разговоры о том, что сестры мужа отвернулись от Джеки, не соответствуют действительности. Тем не менее Джеки больше чем когда-либо считали чужаком. В аэропорту неподалеку от Скорпиоса Джеки, одетая в черную водолазку, черную кожаную юбку и кожаное пальто, вместе с тремя сестрами мужа и Тедди Кеннеди ждала прибытия Кристины, которая отныне возглавляла семью и империю Онассиса и сопровождала гроб с телом отца. Когда Джеки шагнула вперед поздороваться с падчерицей, фотографы защелкали затворами камер. Лицо Джеки наполовину закрывали огромные темные очки, ставшие ее фирменным знаком, на губах застыла холодная улыбка. Эта улыбка и чересчур модная одежда вызвали недовольство во всем мире. Джеки предстала холодной, бесчувственной, жесткой, совершенно не той горюющей вдовой, как на похоронах Джона Кеннеди. Она уже не была первой скрипкой, эта роль принадлежала Кристине.

На похоронах Онассиса, как и в больнице возле умирающего Александра, Джеки не к месту проявила жестокость. В сопровождении Тедди Кеннеди она села в первую машину, вместе с убитой горем Кристиной; кортеж направлялся в рыбацкую деревушку Нидри, откуда гроб морем доставят на Скорпиос. Внезапно машина остановилась, из нее выскочила Кристина и пересела в автомобиль к теткам. Как она после похорон объяснила Марине Додеро, причиной ее странного поведения стало вот что: Тедди наклонился к ней и спросил: «Ну, так что там насчет денег?» Вряд ли он сделал это по собственной инициативе, без предварительной договоренности с Джеки.

Пасмурным и по-зимнему ветреным днем гроб с телом Онассиса опустили в склеп, рядом с гробом сына. Из пяти присутствующих родственников только Джеки не плакала, когда хоронили человека, с которым она прожила в браке почти семь лет. Среди церковной паствы снова поползли слухи о проклятии. Джеки было горько думать, во что превратилась их семейная жизнь… Несмотря на жестокое обращение, она никогда не критиковала мужа и по-своему любила его. А в день похорон поклялась Кристине, что всегда будет носить фамилию Онассис. В 1975-м она еще дважды возвращалась на Скорпиос, но фактически ее жизнь в Греции закончилась.

Через месяц после похорон, 18 апреля, в New York Times появилась статья о том, что Онассис планировал развестись с Джеки, а Кристина «относилась к миссис Онассис крайне враждебно». Джеки очень расстроилась, позвонила Кристине и попросила публично опровергнуть слухи. Та согласилась ради поддержания мира с мачехой, хотя написанное в статье и было правдой – ее отец действительно подготовил все бумаги на развод, а сама Кристина относилась к Джеки враждебно. Источник, близкий к Кристине, сообщил: «Речь определенно шла о разводе. Все бумаги были готовы, но делу не успели дать ход, потому после смерти Онассиса и возникли трудности в переговорах между Кристиной и Джеки… Скажем так, развод состоялся де-факто, но не был оформлен де-юре…» Неприязнь Кристины к мачехе, по сути, только усиливалась. Она считала, что Джеки использовала ее отца и обращалась с ним плохо, и ничто не могло ее переубедить. Тем не менее на публике Джеки и Кристина делали вид, что все нормально, и в июле Кристина по настоянию Артемиды даже пригласила Джеки на Скорпиос на свою свадьбу с Александром Андреадисом (вскоре после смерти отца Кристина расторгла помолвку с Гуландрисом, которого считала скорее близким другом, чем потенциальным мужем). Джеки приехала с Джоном-младшим и поздравила падчерицу, но за кулисами продолжались переговоры о наследстве.

Смерть отца изменила Кристину. Часть ее неврозов канула в прошлое. Один из мужей описывал Кристину как «очень милую, отзывчивую девушку с деловой хваткой, приятную в общении, по-гречески дружелюбную. Настоящая дочь своего отца, но при этом обладающая женской интуицией… Трудно представить себе, каково быть наследницей огромного состояния, но при этом потерять отца, брата, мать…». Кристина унаследовала от отца не только огромное состояние, но и чутье, жесткость и отсутствие сентиментальности в том, что касалось бизнеса, вдобавок его лукавство и скрытность, а также твердую решимость урезать до минимума долю Джеки от отцовского состояния.

Кристина и ее адвокаты отрицали наличие завещания и пытались откупиться от Джеки двумя-тремя миллионами долларов. В конце концов в мае было достигнуто соглашение, где, в частности, говорилось: «Дочь и жена настоящим подтверждают, что отец и муж скончался, не оставив завещания». Один из адвокатов Джеки вспоминает: «Мне показалось очень странным, что Онассис не оставил завещания. Мы вели интенсивные переговоры четыре-пять недель и достигли соглашения, по которому ей [Джеки] доставалась одна восьмая всего имущества, только вот поди найди это имущество. Все было оформлено на подставные фирмы, офшоры и фиктивных лиц…» Адвокаты Кристины ссылались на то, что Джеки подписала отказ, который имеет законную силу, на что адвокаты Джеки возражали, «отказ не более чем мошенничество и по американским законам не имеет силы» и т.?д. Грозили вчинить иск о мошенничестве и аннулировать этот отказ. Адвокаты Джеки рыскали по Европе в поисках собственности Онассиса, но, как он и предсказывал, никаких следов огромного состояния найти не удавалось. Тем не менее адвокаты настаивали на новом соглашении.

Совещания юристов, представлявших интересы сторон, проходили в штаб-квартире Онассиса в Монте-Карло. По словам Пападимитриу, «Кристина была зла как черт, считала, что, требуя большей доли, Джеки ведет себя неприлично. Коста Грацос, подзадоривая Кристину, уговаривал не уступать требованиям Джеки, но лично я думал, что Джеки по праву положен кусок пирога, и мне пришлось сражаться с Кристиной, которая не хотела делиться…».

Друзья Кристины горячо ее поддерживали. «Вообще-то это был алчный дележ прямо на могиле отца», как сказал один из них. Они твердили ей, что сдаваться нельзя. «Мы часто виделись с Кристиной, когда она осиротела, – вспоминал Таки Теодоракопулос. – Она не делилась с нами информацией, но мы все ей говорили: “Не иди на поводу у этой женщины, деньги твои, так держать”. Она [Джеки] была замужем за Онассисом семь лет, он и так потратил на нее много денег. В конце он был очень на нее зол… они почти не разговаривали, и он собирался развестись с ней. Когда он умирал в больнице, она, конечно, летала туда-сюда, но не по велению сердца, а чтобы выглядеть хорошей в глазах людей. Потому мы и говорили Кристине: “Пошли ее ко всем чертям”. Не знаю, что произошло, почему она уступила. Наверное, не хотела публичной драки». По словам Пападимитриу, это он убедил Кристину пойти на уступки: «В результате мы сошлись на приемлемой сумме, которая была куда меньше той, какую Джеки получила бы по суду…»

По новому соглашению Джеки получала больше 20 миллионов долларов, из которых часть уходила на налоги на наследство, а 500 тысяч – на адвокатов. Стороны подписали документ 7 мая 1975 года. Однако на этом история не закончилась. Спустя месяц, к удивлению адвокатов Джеки, внезапно всплыло и было признано законным завещание Онассиса. Кое-кто подозревал интригу и контры Кристины с кем-то из онассисовского окружения, что и привело к «всплытию» завещания. Адвокаты Джеки тут же позвонили юристам Кристины, намереваясь выяснить, в чем дело, на что им ответили: «Вы подписали соглашение, вопрос закрыт».

Но адвокаты Джеки отступать не собирались… Переговоры затянулись еще на два года, и наконец 5 октября 1977 года было достигнуто окончательное соглашение, по условиям которого Джеки получала еще и ежегодное содержание, хотя в 1972 году подписала отказ от всех претензий. Каролина и Джон получали по 25 тысяч долларов в год, а по достижении ими совершеннолетия эти суммы приплюсовывались к содержанию Джеки, причем все выплаты индексировались в соответствии с уровнем инфляции. Взамен Джеки отказалась от своей доли в Скорпиосе и «Кристине», а также от места в совете директоров фонда Онассиса, которое обеспечивало ей процент от прибыли, пенсию и медцинскую страховку.

Кристина в разговорах с друзьями называла Джеки не иначе, как «жадной», хотя адвокаты обеих сторон никакой жадности в требованиях Джеки не усматривали. Она вышла за Онассиса, не выдвигая никаких условий, даже отказалась заключать брачный контракт. Два миллиона в ценных бумагах, подаренные мужем на свадьбу, компенсировали деньги из фондов Кеннеди, доступ к которым Джеки потеряла, выйдя замуж, к тому же два миллиона – сущая капля в море, учитывая размеры состояния Онассиса, которое, по некоторым данным, составляло более 500 миллионов долларов. Этот брак обеспечил Джеки относительную защищенность и свободу, но отнюдь не финансовую независимость. Он же руководствовался куда более циничными соображениями. Для Онассиса Джеки стала трофеем в троянской войне, которую он много лет вел с Ниархосом, тогда как для Джеки брак был надежным прибежищем, бегством из опасной Америки в средиземноморскую фантазию о счастье, но, что важнее, в лице Аристотеля она видела фигуру идеального отца-любовника, который защитит ее и удовлетворит физически. Увы, обоих ждало разочарование. Онассис хотел получить жену-девочку, похожую на Тину, но такую же страстную и уступчивую, как Каллас, однако обнаружил, что под внешней хрупкостью скрывается сильный и независимый характер. Джеки же, хотя на людях неизменно делала вид, что все хорошо, чувствовала себя очень одинокой… в первую очередь она думала о своих детях, а Онассис, который о собственных детях не заботился, пока не стало слишком поздно, не хотел делить жену ни с кем.

Когда после смерти Аристотеля Джеки прилетела в Орли, она дала маленькую пресс-конференцию, во время которой произнесла короткую эпитафию собственному браку: «Аристотель Онассис спас меня, когда в моей жизни сгустились тучи. Он много для меня значил. Он открыл мне мир, где царили любовь и счастье. Мы пережили вместе много прекрасных минут, которые я никогда не забуду, и я всегда буду ему благодарна».

В эмоциональном плане Джеки дорого заплатила за свой второй брак, зато он дал ей силы и средства начать новую жизнь и вернуться домой – в Нью-Йорк.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.