ЧАСТЬ IV Борьба
ЧАСТЬ IV
Борьба
Война, обреченная на поражение
Бежать, бежать, бежать… Бежать куда глаза глядят. Бежать одетой, бежать голой. Главное — взять детей. Или сначала их не брать? Он ведь измывается над ними в основном на моих глазах — чтобы мне досадить. Ехать к кому-нибудь из друзей? Ехать в Аткарск к маме и папе? Ехать за границу? Где взять денег? Как вызволить свои документы? На что жить дальше?
Как в старинном романсе: черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покоя. Сколько ночей я провела без сна! Проклятые вопросы, которые я без конца себе задавала, почти материализовавшись, роились над моей головой. Ответов не было.
Наверное, кажется: как же так, звезда российской эстрады, знаменитость, не самая бедная женщина, не может убежать от мужа? Определенно она мазохистка, которая получает удовольствие от побоев и унижений.
Или я играла несколько странную роль безответной жертвы, которая хоть и страдает, но не хочет спастись — упорно и целеустремленно идет на свою голгофу?
Нет, я боролась. Сейчас, спустя годы, я понимаю: боролась больше сама с собой, со своей любовью к Шуйскому. Наверное, в моем подсознании жила вера в то, что все наладится. Почему? Во-первых, я уже писала: Шуйский умел быть и был разным. Во-вторых, сама ситуация была непонятна нормальному человеку, которым я себя все же смею считать: живут два человека — молодых, здоровых, привлекательных. У них есть определенные способности, известность, профессиональный опыт. В работе они дополняют друг друга. Они не бедны. У них есть дом. У них здоровые, симпатичные дети. Что, кажется, еще нужно для счастья? Много ли на свете людей, которым так повезло? Зачем одному из них мучить другого? Не знаете? Вот и я не знаю. Не знала тогда. Не знаю и по сей день. Я так и не смогла объяснить это мужу, не могла в течение почти десяти лет.
Я множество раз пыталась выяснить ответы на эти вопросы у Шуйского. Он говорил: «Я тебя воспитываю. Другого отношения ты не понимаешь». Как будто он пробовал по-другому.
Что держало Шуйского около меня? Иногда мне кажется, человек, который так обращается со своими близкими, не может нравиться сам себе. Любил ли он нас? Не знаю: любящий думает о счастье своих любимых больше, чем о своем собственном.
Вероятно, ему не хотелось меня терять, потому что он имел репутацию человека неуравновешенного, вспыльчивого, агрессивного, амбициозного. Я была чем-то вроде его алиби — приличная женщина с незапятнанной репутацией, мать его троих детей.
У меня хранится то, что сейчас называется имиджевой статьей из одного женского журнала. На фотографиях я — коротко стриженная, моложавая мать семейства. А вот и Шуйский — в пиджаке, при галстуке сидит за столом перед расписной чашкой с чаем. Анюта — любительница животных — держит в руках змею (супруга всегда тянуло на брутальных тварей!), а Тёма — варана. (Странно, что Шуйский не предложил сфотографировать мальчика с его «любимым» стаффордширом!) Сене шесть месяцев, он лежит в коляске. Полная идиллия. Я, как заводная балалайка, рассказываю в статье, какой мой Саша замечательный отец: якобы я оставила с Шуйским детей на три дня. Приезжаю — все в ажуре: дети как ангелы, супруг — эдакий мирный Пьер Безухов… Чего только не скажешь от страха! Я Тёму не то что на три дня, на час с отцом не решилась бы оставить! Супруг иногда «оставался» с детьми: брал их с собой на переговоры. Шел в ресторан, садился за столик с деловым партнером, а детишки бегали кругом по залу…
После развода я слышала много упреков: мол, все беды из-за тебя. Если б он был так плох, как ты говоришь, у вас не было бы троих детей. Такое вот обывательское рассуждение. Я ни минуты не жалею о том, что родила всех троих. Да, мне было нелегко. Да, еще тяжелее было оттого, что многие не подозревали о том, что я живу в аду. Но дети сегодня целиком вознаграждают меня своей любовью за те мучения, которые я претерпела.
В чем состояла моя борьба? Я с детства привыкла быть занята. Я всегда терпеливо работала для того, чтобы сбывались мои мечты. Я думала: мой муж может стать другим. Над этим тоже следует потрудиться. У меня получится: у меня всегда получается, если я очень постараюсь.
Теперь я признаю: во всех битвах я терпела оглушительное поражение. Я собирала все силы, но меня раз за разом ждало фиаско. Почему? Есть замечательная китайская пословица: «Супруги — как два вола в одной упряжке. Когда один перестает тянуть, другому становится очень тяжело». Работа над отношениями — труд двоих, а не одного. Что бы один из супругов ни делал, его усилия бессмысленны, если второй бездействует. А особенно если второй тянет в другую сторону, поглядывая с усмешкой на тщетные усилия своего партнера.
Я боролась зря. В такой ситуации надо или смириться, или уйти, улететь, убежать, порвать все безжалостно.
Почему только последний побег от Шуйского увенчался успехом? Думаю, не из-за того, что он был лучше подготовлен и спланирован. Просто в тот момент я полностью утратила веру в Шуйского, в возможность его исправления. Я психологически как бы оторвала его от себя.
Чем еще держал меня Шуйский? Практически с первых дней нашей с ним совместной жизни он внушал мне чувство вины. Перед кем? Ясное дело: перед ним, моим повелителем.
Не следует путать это неприятное ощущение со страхом остаться без делового и талантливого продюсера, гениального композитора, который один смог сдвинуть с места мою карьеру певицы. Работа Шуйского на самом деле не была проста. Он и правда нес ответственность за мой успех, за материальное положение семьи. Он участвовал в сложных переговорах. Я уже тогда хорошо представляла себе, что такое шоу-бизнес, как трудно в нем крутиться. Шуйский все преподносил так: он трудится на износ, из последних сил. А я его здесь не поддержала, там недоработала, тут не послушалась. Я была кругом виновата. Это чувство вины также в какой-то степени держало меня около него. Шуйский — гений зомбирования людей. И я не единственная его жертва. Например, известный бард Олег Митяев и Нина Филимоновна, вдова другого барда, Юрия Визбора, умные и проницательные люди, заключили контракт с Шуйским. И потом сильно жалели о своем выборе…
Мой батюшка — священник, которого я, придя к вере, сделала своим духовным отцом, — говорил мне:
— Ты же выходила замуж за него сознательно. Тебя никто не заставлял. Вот и неси свой крест, девочка. Ты сильнее; если тебя рядом не будет, он погибнет.
Вера
Когда я пришла к Церкви? Когда поняла: мне никто в мире помочь не может. Родители против Шуйского бессильны. У меня нет влиятельных знакомых. У меня нет друзей-мужчин. Нет братьев. Нет сильных людей: нет того, кто элементарно мог бы по-мужски ему врезать. У меня нет ни копейки денег. Я не могу вырваться. Я не могу сбежать. И куда? Что я буду делать? Он меня везде найдет. Он меня казнит. В моей борьбе мне нужна была моральная поддержка. Вера очень укрепила меня. Я и Шуйского пыталась приобщить к Церкви.
Моя мечта сбылась: Шуйский смог избавиться от алкогольной и наркотической зависимости. Только вот своего поведения он не изменил. Я опять стала жертвой иллюзии: бьют жен только алкоголики и наркоманы. Но я не отступила, а, наоборот, вступила в новый круг борьбы.
К батюшке, своему духовному отцу, я поначалу ходила сама, без Шуйского. Супруг к религии был абсолютно равнодушен. Я втайне от него постилась, потому что Шуйский не давал мне ни поститься, ни молиться. Я его уговаривала пойти со мной в храм. Мне казалось: это поможет мужу одуматься.
И вдруг он соглашается. Преподносилось все так: это моя блажь, которой он, по своей доброте душевной, потакает. Наверное, он понял: Церковь — замечательный рычаг воздействия на меня. С батюшкой он первый раз говорил в таком тоне: мол, почему я должен к вам ходить?
Потом крен сменился. Мы стали дружить с батюшкой (он был теперь духовным отцом и Шуйского тоже), помогать Церкви. Как только Шуйский стал поддерживать Церковь, батюшка изменил свое отношение к нашему супружеству. Я ни в коем случае не хочу обвинять священника: не имею на это права. Но как-то так получилось: если раньше, до прихода Шуйского к Церкви, мне давали благословение на развод, то теперь предлагали работать над отношениями с мужем…
В какой-то момент батюшка сказал: все ваши беды оттого, что вы не венчаны. И мы повенчались. Очень тихо, без всякой помпы, по-будничному. Формально инициатива исходила от меня. Это же мне батюшка сказал!
И вот мы едем и церковь на машине. Я читаю молитву. А муж бесится: делает вид, что не хочет венчаться, что я его насильно тяну в церковь и только мне нужен этот обряд. Я попросила его:
— Саш, пожалуйста, не надо так.
Он выхватывает у меня из рук молитвослов и вышвыривает его в окно.
Приехали.
Батюшка говорит:
— Венчание — это таинство. Это обоюдный духовный процесс. Это не лекарство, а повод для начала духовной работы обоих супругов.
Я надеялась на то, что после этого произойдет чудо.
Мы немножко отметили радостное событие: устроили маленькое чаепитие с батюшкой и матушкой.
На выходе из церкви Шуйский меня послал таким отборным матом! Я думаю: боже, как же можно?!.
Так началась наша жизнь в освященном браке. Я приняла решение венчаться во многом из-за детей: батюшка говорил, дети должны жить в освященном Церковью браке…
Предыдущий этап борьбы связан с работой психиатров, психотерапевтов и наркологов. Их у нас было несколько, и они тоже не смогли помочь. Не совсем так: с их помощью Шуйский избавился от химических зависимостей, но личность его они изменить не смогли. Впрочем, Церковь тоже не помогла ему.
Первый побег.
Я не оставляла попыток воздействовать на Шуйского. С ним еще как-то можно разговаривать, застав его в нормальном состоянии. Но во время приступов бешенства лучше было скрыться с глаз долой. Иначе несдобровать. Первый раз я убежала 7 ноября 1994 года.
Убежала к психиатру-наркологу, у которой Шуйский тогда наблюдался. Она жила в Москве, на Кутузовском проспекте.
Мизансцена выглядела так. Праздник. У врача гости. Накрыт стол. И тут являюсь я в полубезумном состоянии. Врач на меня взгляд бросила, оставила всю компанию и говорит:
— Проходите.
Мы с ней ушли в другую комнату и стали разговаривать.
Тогда у нас в Крёкшино жили мои родители. Я не боялась их оставить с Шуйским, потому что знала: как только я уйду, он затихнет. Врач мне сказала:
— Можно, конечно, прислать в Крёкшино наряд санитаров. И что они увидят? Перед их глазами предстанет милейший, обаятельный мужчина, который сидит дома и пьет чай с тортиком.
Оказалось, она и вправду знала, как все будет. Мама мне потом рассказала:
— Как только Шуйский понял, что тебя нет, он вмиг переменился, перестал буйствовать и заявил: «А что, чайку попьем?»
Тортик у нас имелся — праздник все-таки, 7 ноября.
Я попросила своих знакомых позвонить в Крёкшино, узнать, что там, — я волновалась за родителей и детей. Шуйский сам взял трубку — веселый такой, хороший. Источник раздражения исчез. Он пил-таки чай с тортом. Я еще раз убедилась: все эти «приступы» — не психическое расстройство, а результат распущенности на фоне определенных человеческих качеств.
Шуйский знал, как возвращать в лоно семьи меня, девочку, выросшую в ласке и любви. Пара нежных слов, рассказ о том, как он меня любит, как он исправится, какая у нас будет замечательная жизнь. Актерище, надо отдать ему должное, он гениальный. Еще и умен чрезвычайно: всегда знал, что мне сказать, чтоб я растаяла… (Шуйский — человек редкостного обаяния, жертвами этого обаяния не раз становились весьма неглупые и проницательные люди) И все. Я снова его. Потом можно денек-другой потерпеть, не измываться, устроить романтический ужин при свечах. А там — все по новой. Сколько раз я, взрослая женщина, бегала по этому кругу, как дрессированная лошадка по манежу цирка.
Ура! Я — директор компании!
Работа. Сцена. Она всегда, с самых молодых лет, с тех далеких дней, когда я была знаменитостью районного масштаба, была моей отдушиной.
Даже в самые ранние годы, когда, например, другие девочки пользовались большим успехом у противоположного пола, чем я, я мысленно говорила себе: зато у меня завтра репетиция. А на следующей неделе — выступление. Вам неведомо это счастье!
Помню счастливые ночи моей юности. Я в полусне ворочаюсь с боку на бок и сама спрашиваю себя: чему ты так радуешься? Как чему?! Завтра мне на запись в студию!
Все мои любови пришли ко мне через музыку.
Шуйский старался лишить меня и этой отрады: своим поведением теперь и во время записи альбомов держал меня в страхе.
Впрочем, радости от выступлений на сцене, удовольствия от всего, что связано с творческим процессом создания нового музыкального произведения, он также пытался меня лишить.
* * *
Очередной раз я попалась на удочку Шуйского, когда он сделал меня директором звукозаписывающей компании.
В один прекрасный день он вернулся домой и с порога объявил:
— Лера, я учреждаю новую звукозаписывающую компанию. И делаю тебе предложение стать ее директором!
Ого! Я — директор компании. О таком и мечтать не смела!
И вот я директор компании. Не какой-нибудь там учредитель-соучредитель и не какое-нибудь там подставное лицо, а самый настоящий, действующий директор компании с правом подписи и всеми вытекающими из этого последствиями.
Нет, мой муж не так уж и плох, шут возьми. Обижал-обижал, унижал-унижал. А теперь вот взял и одумался! Он понимает: гастролировать мне сейчас нелегко: на руках маленькие дети. Новые альбомы появляются не так часто, как хотелось бы… Что поделать? Такое уж время нелегкое.
Офисная работа — то, что мне сейчас нужно!
Я с энтузиазмом бросилась в этот новый для меня вид деятельности. Мне всегда интересно новое. Люди мне доверяли. У меня были друзья, с которыми я могла и хотела строить деловые отношения. Я сформировала замечательную команду.
Все как у взрослых. Встаю в семь утра, разбираюсь с детьми. В восемь — на рабочем месте. Прихожу самая первая — я же директор. К половине девятого все подтягиваются. Начинаем трудиться на полную катушку. Полный рабочий день. Мое ежедневное присутствие было необходимо: фирма организовывалась — дела, переговоры, заключение контрактов с артистами…
И вдруг я понимаю: он опять серьезно меня подставил и работать мне все равно не даст. Просто Шуйскому было удобно все организовать таким образом. Он сразу стал вмешиваться, давать указания: это делай так, а то делай эдак. И тогда мои друзья, с которыми я начинала дело, говорят:
— Лера, извини, но мы так работать не будем.
Для чего Шуйский создал новую фирму?
Компания «Рек-рекордс», соучредителями которой были Шуйский, Александр Горожанкин, Иван Демидов (известный телеведущий) и Андрей Л-в, была на грани развала. Шуйский очень быстро оценил ситуацию и стал потихоньку выводить все ценные активы — переписывать их на себя. Почуял, что пахнет жареным, и сразу взял под свое крылышко самое лучшее: популярного барда Олега Митяева, меня и кого-то еще. Всех нас он перевел в новую фирму. А все, что осталось, — разбитое корыто — торжественно передал в руки Андрею Л-ву.
Шуйский оставил своего бывшего партнера Л-ва со всеми долгами, а сам, такой белый и пушистый, ушел в другую компанию. В этот момент, по сценарию Шуйского, должна была «выстрелить» я: как оскорбленная в самых святых чувствах артистка, прийти к Л-ву и предъявить ему претензии:
— Л-в, ты почему такой негодяй?!
Тут Шуйский просчитался. У нас с Андреем, с его семьей были очень хорошие отношения. Они не раз меня спасали. Но об этом рассказ впереди.
Если бы тогда я знала, что с моей помощью будут заключаться аферистичсские сделки! Как глава компании, все документы я заверяла своей подписью, в том числе и контракты с замечательным бардом Олегом Митяевым и вдовой легендарного Юрия Визбора. Шуйский, как я уже говорила, не имел юридического образования, но здорово разбирался в авторском праве. Он составил эти контракты так, что ни я, ни другие подписывающие стороны подвоха не заметили. Все это всплыло позже, когда я уже жила в Аткарске, вдали от московской суеты, счастливая и свободная, и свидетельство о разводе было уже у меня в руках. По удивительному совпадению, в суде интересы Олега Митяева и наследников Юрия Визбора представлял тот же самый адвокат, который занимался и моими процессуальными вопросами. Фактически отвечать в суде за подписанные контракты предстояло мне. Я, конечно же, была на стороне справедливости и дала письменное показание в суде, что, оформляя контракт, ничего не знала о подвохе в нем. И, как директор компании, теперь я готова подтвердить неправомерность такого соглашения. Мы все оказались обмануты. Суд был выигран. Мои показания сыграли положительную роль…
Мои спасители
Во времена моей жизни с Шуйским Л-в был единственным, кому я доверяла, из всех деловых людей нашего шоу-бизнеса. Он отец троих детей, верующий человек. У Л-ых всегда находилось для меня место.
Я не могла предать Андрея. И вот мы с ним собрались и стали придумывать, что бы такое сказать Шуйскому, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Мы изобрели некую версию, которая всех устраивала, помогала решить вопрос с Шуйским, выступавшим в качестве заказчика этой авантюры.
По замыслу Шуйского, я должна была вытребовать у Л-ва свой альбом. Мы с Андреем все отрепетировали. Я приходила к Шуйскому и говорила:
— Представляешь, Саш, Андрей говорит то-то и то-то…
Мы с Л-вым реакцию моего супруга тоже пытались просчитать. В общем, бред. Это безумие длилось примерно месяц.
Это был 1998 год. Я была беременна третьим ребенком, Арсением, Сеней. Всю беременность я плохо себя чувствовала, особенно вначале испытывала разные недомогания.
Шуйский вообще не понимал, что такое плохое состояние здоровья жены. Я всегда завидовала беременным, которые могут просить то апельсинов, то пирожных, то соленых огурцов. И родные кидаются исполнять их просьбы…
Когда ситуация с моим липовым директорством стала ясна окончательно, я в очередной раз взмолилась:
— Саша, освободи меня: я больше не могу. Я беременная, плохо себя чувствую, освободи меня от работы — мне надо заняться здоровьем, моим и будущего ребенка.
Но не тут-то было! Он каким-то чутьем своим, спинным мозгом, почуял неладное в моих делах с Л-вым. Шуйский заявил:
— Говори, что вы там замыслили.
Я, как Зоя Космодемьянская:
— Саш, мне нечего тебе сказать — я рассказала все как есть.
Я никогда в жизни никого не предаю, особенно тех, кто мне помогал! Я своих друзей не «сдавала» Шуйскому, даже если, требуя предательства, он меня бил.
— Вставай на колени!
— Пожалуйста, Саш.
Опустилась на колени. Мне в такой позе находиться было тяжело — все-таки беременная, спина устает. Я, держась рукой за край стола, стала читать молитву. Он отцепил мою руку, стал пытаться меня отшвырнуть в сторону. Покорность, с которой я два часа стояла на коленях, видимо, взбесила его еще больше, чем сопротивление. А я думаю: все равно это закончится. Он уедет по делам.
Ничего от меня не добившись, Шуйский отправился на работу.
А я опять сбежала. Села на Павелецком вокзале в мой любимый поезд Москва — Саратов и уехала в Аткарск, к маме и папе. С собой взяла Тёму, потому что этого своего мальчика я дома оставить никак не могла: сын по-прежнему был для Шуйского источником раздражения.
К Ане Шуйский с самого начала иначе относился. Правда, любовь к дочери он выказывал странно:
— Если Аню заберешь, я тебя…
Анюта осталась с Машей. Когда она рядом, можно за ребенка не волноваться. Я понимала, что другого выхода у меня нет.
Я прожила с сыном в Аткарске до августа. Взяла с собой факс: проклятая моя ответственная натура! Я ведь, как-никак, директор. Шуйскому я официально заявила, что не могу ходить на работу по состоянию здоровья, взяла больничный. Но трудиться на благо семьи продолжать готова: будем решать вопросы по телефону и факсу. Шуйский стал забрасывать меня факсами. Конечно, не сам, а через подставное лицо — девочку, которая была моим заместителем. Она разыгрывала роль возмущенного сотрудника, замученного ответственными дедами в отсутствие лентяя-начальника. Этот спектакль в эпистолярном жанре длился три месяца.
Шуйский ни разу не позвонил мне, своей беременной жене!
Правда, я прекрасно понимала, чьих рук дело эти все послания: мне ли не знать стиль изложения моего супруга?! Тогда я еще, видимо, была в состоянии включиться в игру. Переписка была весьма пламенная — жаль, послания, которые я отправляла в ответ, не сохранились!..
Бездомная, безработная, беременная
Незадолго до родов мне пришлось вернуться и Москву. Надо было оформить обменную карту беременной — бумагу, без которой женщину не возьмут рожать ни в один сколько-нибудь приличный роддом. Документ этот можно оформить только в женской консультации по месту прописки.
Прихожу в женскую консультацию к участковому доктору. Она меня спрашивает:
— Где-то я вас видела: вы у нас раньше не лечились?
— Нет, не лечилась.
— А откуда я вас знаю?
И смех, и грех.
Вы бы видели ее лицо после того, как ей кто-то объяснил, кто я и что я собираюсь рожать в Москве на общих основаниях! Конечно, можно было воспользовался услугами аткарского роддома, но так рисковать не хотелось. Денег на платные роды у меня, естественно, не было. В консультации я заявила:
— Буду рожать там, куда отвезут.
Несмотря на все эти хлопоты, я нашла время посетить моего духовного отца. Через батюшку-то Шуйский и узнал, что я в столице. (Я жила у замечательной женщины, ставшей моей подругой, — продюсера, работающей по сей день в жанре классической музыки, Татьяны Винницкой. Она совершенно Шуйского не боялась. Говорила:
— Только пусть попробует сунуться.)
Шуйский стал обзванивать всех знакомых, чтобы отыскать меня.
Батюшка стал меня уговаривать позвонить мужу. Я позвонила.
Шуйский был в покаянном состоянии духа. Не знаю, что на него подействовало: то ли беседы с батюшкой, то ли разлука.
— Лера, я ничего от тебя не хочу. Я хочу быть, как отец, спокоен, что ты родишь в нормальном месте. Приезжай домой. Если не хочешь, можешь со мной не общаться.
Он спрашивает:
— Ты приедешь поздравить меня с днем рождения?
Я отвечаю:
— Саш, я не могу сейчас приехать — я не получила у батюшки на это благословения. Без благословения я не поеду.
Я не явилась поздравить с днем рождения законного супруга. Но Шуйский и не собирался скучать — не тот кадр. Он отправился в ресторан с какой-то девицей, которая приехала аж из самого Питера.
Шуйский взял Аню (у няни был выходной день) и отправился с ней и новой пассией в ресторан. Откушав хорошенько в сим заведении, они отправились домой.
На следующий день, 26 августа, я явилась домой. (Перед этим мне удалось дозвониться до батюшки и получить его благословение.)
Была такая радостная встреча! Я была так счастлива видеть снова Анютку и няню Машу! Мы с Анькой не могли оторваться друг от друга — столько времени не виделись, так много хотелось рассказать друг другу! Дома так хорошо, чисто! Анютка очень ждала появления братика. Но все равно, помню, удивлялась:
— Мама, а почему у тебя уже такой животик большой?..
Я приехала с вещами, начала их разбирать. Шуйский отсутствовал: уехал куда-то по делам.
Беседую с дочкой:
— Анюта, а где ты вчера была?
— Мы с папой в ресторан ходили. С нами была одна тетя. Я только не помню, как ее звали.
Я как заведенная продолжаю разбирать вещи.
— А они с папой спали в вашей спальне! — продолжила дочь.
— Как они спали в нашей спальне?
Я так и застыла на месте.
— Как-как? Как вы с папой спите! Мама, она такая большая была, что никуда не помещалась!
Нормально. Звонит, умоляет прийти, а сам такое вытворяет, еще и при ребенке!
Я звоню Шуйскому (он в тот момент присутствовал на каком-то важном совещании) и говорю:
— Я все поняла, кроме одного: почему ты выбрал такую большую девушку, которая никуда не помещалась?
К Анютке у него никаких претензий быть не могло: девочка большая — сам знал, на что шел. Я провела ревизию домашнего хозяйства. Соковыжималка грязная — месье и мадам, видите ли, пили соки. Спросила у няни, на сколько персон был накрыт стол. Няня ответила.
Я тут же опять стала собирать вещи: благо, я не все еще разобрала. Собралась и опять уехала к подруге — пожила у нее еще с неделю.
Шуйский стал мне туда названивать, как обычно, с мольбами:
— Ты ничего не понимаешь, ты меня не знаешь…
В общем, ничего нового не сообщил, я все это сто раз слышала. Но в тот момент время работало не на меня. Мне скоро рожать. Родить мне хотелось нормально, в больнице, где есть хорошие врачи, так как у меня не все со здоровьем было благополучно.
И, если честно, я готова согласиться с тем, что измена подогревает чувства. Видимо, чувства тогда еще были. Я опять вернулась к Шуйскому.
Но тут следует понять, в каком я была положении. На последних месяцах беременности, измотанная, без денег, без поддержки мужского плеча. Знаете, как этого хочется женщине, когда она ждет ребенка? Хочется, чтобы рядом был не какой-нибудь там мужчина, а отец малыша. Это инстинкт. Это физиология. Издевательства слегка подзабылись. По чужим людям скитаться было уже просто неудобно. Анютка по мне истосковалась.
Я вернулась к Шуйскому с надеждой, с верой в оздоровление нашего брака. Это был и его шанс вернуть семью. Шанс, которым он не воспользовался. Возвращение стало агонией моей любви к мужу. Больше мое чувство к нему не возродилось.
Сначала все было хорошо. Я вдруг осознала: нет вещи более приятной и полезной, чем виноватый муж. Это просто какой-то ангел Божий, а не Шуйский! Целых две недели отец семейства нечто невообразимое бренчал на гитаре — без слуха и голоса. Тем не менее я была тронута. Очень романтично исполнял романсы на собственные стихи при луне! Говорил, что я самая замечательная на свете…
После двух недель счастья начались недели кошмара. К тому моменту мы успели заключить с ЦКБ контракт на роды…
Я пришла туда на консультацию. Врач сказал мне: срочно надо ложиться на сохранение — у вас давление скачет. Если так дело пойдет дальше, могут случиться преждевременные роды. Сохранение беременности в тот контракт не входило, и за него, понятно, никто не платил.
— Саш, мне сказали — надо срочно ложиться в больницу.
— У меня денег нет.
Я — в районную женскую консультацию:
— Вы мне можете порекомендовать более-менее приличный роддом, куда я могла бы лечь на сохранение?
Я получила направление в обычный роддом, позвонила знакомым, и они меня туда отвезли. Приехали мы вечером, когда ужин в больнице уже закончился. А кто меня будет кормить, если пищеблок закрыт? План приема больных на тот день закончился, меня и так взяли из милости, на ночь глядя.
К соседкам по палате обращаться было неудобно: боялась, что меня узнают.
В роддоме было два отделения: коммерческое и общее, бесплатное. За меня Шуйский ни копейки не заплатил, поэтому я попала в обычную палату, где кроме меня лежали еще четыре беременные женщины.
Есть хотелось все больше и больше: ведь голодна была не только я, но и мой будущий ребенок. Мобильного телефона у меня не было. Я позвонила из автомата бухгалтеру Оле Герасимовой (сейчас она работает у Олега Митяева), с которой я работала у Шуйского в офисе во время его авантюры с моим директорством, и попросила принести мне что-нибудь поесть. Оля с ее мужем Ярославом, добрые люди, сразу же приехали и принесли мне еды, кружку, какую-то одежду для больницы.
Супруг не ожидал от меня такой храбрости. Ему и в голову не могло прийти, что я, с его точки зрения такая цаца, решусь лечь в больницу на общих основаниях. Думал, буду умолять его заплатить за сохранение беременности в ЦКБ, дав ему еще одну возможность поизгаляться.
А я уже была готова ехать куда угодно, терпеть что угодно. В том роддоме душ и туалет — одни на несколько палат. Ну и что! Мы и не такое видали. Главное — я опять сбежала из кошмара, в который он очередной раз меня вовлек. Я готова была лежать в больнице сколь угодно долго — только бы держали и не выгоняли…
Дело в том, что после двух недель счастья с доморощенными серенадами под гитару все, естественно, началось в обычном режиме. Шуйский не бил меня, но страшно пытал морально.
Шуйский распсиховался из-за какого-то конфликта, который у него произошел с другим продюсером, Игорем Матвиенко. Толком не знаю из-за чего: вроде была проблема, связанная с неким контрактом… Он мне говорит:
— Давай ты иди и решай вопрос с Матвиенко!
А я как раз лежала в роддоме. (Там, кстати, я провела целый месяц.) Врачи мне сказали:
— В принципе, вас можно уже выписывать. Остался всего месяц. Вам лучше провести его в домашней обстановке. Главное — покой и гармоничная атмосфера. И тогда все пройдет нормально.
А я — уже профессионал в области стратегии поведения с Шуйским — спрашиваю у врача:
— Можно мне выписаться через два дня, а домой я на выходные просто съезжу, а потом все-таки вернусь в роддом?
— Пожалуйста, только паспорт в залог оставьте, если собираетесь вернуться.
Я оставила паспорт в больнице и отправилась домой на разведку.
Как умна я была, как дальновидна, как опытна! Эх, Марк Ефимович, Марк Ефимович, знали бы вы, как далеко продвинулась ваша примерная ученица в тонком деле конспирации! Какой там Штирлиц! Куда до меня самой Мате Хари!
* * *
В воскресенье я приехала домой. И что там меня ожидало? Естественно, глобальная разборка. Шуйский метался, как тигр по клетке. Видимо, он крепко разволновался из-за конфликта с Игорем Матвиенко. Почему наш выдающийся стратег предложил мне пойти и разобраться с конкурентом? Вполне объяснимо: Шуйский надеялся скорее всего на то, что продюсера разжалобит вид его очень беременной супруги и дело решится в пользу «нашей команды».
— Иди решай! Легла она тут в больницу, вместо того чтобы делом заниматься!
— Хорошо, Саш.
Надо соглашаться! Надо на все, что он предложит, легко соглашаться! Только не спорить! Только не спорить!
— И как ты будешь решать?
— Решу. Придумаю что-нибудь.
Ничего я, естественно, не собиралась придумывать. Тут ничего не придумаешь! Но сегодня главное — погасить конфликт, а то мне несдобровать.
— Саш, мне завтра надо поехать в роддом, чтобы забрать паспорт. Кроме меня, его никому не отдадут. Мне нужно быть там рано утром. Врач поставит отметку о моей выписке… Мне нельзя людей подводить: они меня противозаконно отпустили!
Приезжаю я в роддом и говорю:
— Выписывайте меня немедленно!
— Как? Вы же хотели остаться? Мы готовы еще вас подержать!
— Выписывайте немедленно!
Домой я возвращаться не собиралась. Позвонила Андрею Л-ву:
— Андрюша, я могу сейчас приехать из больницы к вам и пробыть у вас какое-то время?
— Конечно.
Вот что значит настоящий друг.
Сейчас, когда я памятью возвращаюсь в этот период своей истории, я понимаю: к моменту рождения третьего ребенка я изменилась. Я была уже не той перепуганной женщиной, впадавшей в состояние оторопи от издевательств мужа. Страх по-прежнему оставался компонентом моей жизни. Но он стал рациональней, что ли. Я перестала быть зайчиком, который дрожит от каждого шороха. Я могла себе сказать: тут мне реально есть чего бояться. А здесь можно проскочить без малейших потерь.
Я стала стратегом. У меня появился хоть смутный, но все же план выхода из положения, которое совсем недавно представлялось безвыходным. Я больше не могла любить Шуйского таким, какой он есть. Я поняла, что любила совсем другого человека — образ-фантом, который я создала в своем сознании. Этот принц-мечта никакого отношения не имел к Шуйскому, существовавшему в реальности.
Мой муж также изменился. Нет, он не вышел и не собирался выходить из той жестокой и упоительной для него игры, в которую он меня вовлек. Она превратилась для него в рутину. Исчезли былые острота и новизна. Я стала привычным явлением, мальчиком для битья на каждый день, который никуда не денется. Неудивительно: сколько раз я прощала непростительное, сколько раз я клялась, что ухожу навсегда, и возвращалась, сколько раз я была обманута, но это меня как будто ничему не научило! Прав был Шуйский, так думая обо мне.
Переменам в себе я обязана тем, кто не боялся поддерживать меня в те трудные дни. Я поняла: есть люди, на чью помощь я могу рассчитывать. Прошу заметить: и Оля Герасимова, и Андрей Л-в в своей профессиональной деятельности в то время были зависимы от Шуйского. И это не остановило их, когда мне потребовались помощь и поддержка. На моем трудном пути не раз встречались люди, которые, несмотря на власть Шуйского, на те возможности мстить, которыми он обладал, не боялись спасать меня и моих детей.
Уверенный в себе, мой супруг ни о чем не подозревал. Я сказала водителю:
— Мы едем к Л-вым.
Он без слов меня туда отвез. Саша, водитель, всегда мне помогал и никогда не выдавал меня Шуйскому.
Я не хотела его подставлять под удар, поэтому предложила:
— Саша, ты скажешь Шуйскому: я тебе приказала остановиться в определенном месте. Ты послушался. А дальше я вышла из машины и скрылась в неизвестном направлении.
Водитель привез меня к Л-вым, и я отпустила машину.
* * *
Целый месяц, до самых родов, я жила у Л-вых.
Неудобно было ужасно.
Скоро рожать. А денег у меня ни гроша. За роды заплатить нечем. Пеленки-распашонки купить не на что! Чего там, питаюсь на чужие деньги! Я, известная певица, жена знаменитого продюсера, живу на милости чужих людей.
И тут я вспоминаю: существует контракт на мое имя, заключенный с ЦКБ. Ура!
Поехала в ЦКБ и смогла договориться с Еленой Николаевной Зарубиной, главным врачом, об аннулировании контракта и возвращении мне всех внесенных за мои будущие роды денег. Я сказала Елене Николаевне честно:
— У меня патовая ситуация — с мужем я сейчас развожусь. Денег у меня нет абсолютно. Этот контракт, оформленный с вашим учреждением на мое имя, — единственные средства, которыми я могу располагать. Мне нужно его аннулировать.
Она пошла вместе со мной в коммерческий отдел. Тут следует напомнить: между двумя событиями — заключением контракта с роддомом ЦКБ и моим визитом туда, чтобы его ликвидировать и вернуть деньги, — случился дефолт. Мы внесли что-то около полутора тысяч долларов в рублевом эквиваленте, а получила я примерно пятьсот. Но и им я обрадовалась! Составила целую смету, как их потратить. Пятьдесят долларов, помню, я ассигновала на пеленки и распашонки. И главное — теперь я точно не умру от голода.
Посчитала я, посчитала и, спокойная и умиротворенная, легла спать. Ночью просыпаюсь, как от толчка. Господи! Да у меня же в Крёкшино море детских вещей осталось! Я и Тёмкину коляску еще никому из «наследников» — детей друзей — не отдала! Опять радость! Только всего-то: надо съездить в Крёкшино и все это богатство забрать.
Я звоню няне и говорю:
— Машечка, милая, пожалуйста, возьмите детей и погуляйте с ними подольше. Мне надо детские вещи из дому забрать. А то новорожденного вообще не во что будет одеть и некуда положить!
А на улице осень, уже сыро, холодно. И вот Маша моя принялась расхаживать вдоль платформы у станции с Аней и Тёмой, а я, как воровка, спешно бросилась к нашему с Шуйским семейному очагу.
Я, как Штирлиц, пришедший на явочную квартиру, созвонилась с Машей, убедилась: в Багдаде все спокойно, шейх и повелитель отсутствует. Шел последний месяц моей, третьей по счету, беременности.
Сколько я за час вынесла из дому и кладовки — масштабы «ограбления» не снились Али-бабе и сорока разбойникам в счастливых снах! Когда няня зашла в кладовку, она просто ахнула! Она до сих пор не может понять, как я все это умудрилась вытащить на своем пузе.
Водитель ждал меня поблизости в машине. К дому я его просила близко не подъезжать. Я не хотела, чтобы кто-то нас видел.
Выволокла я все эти детские вещи и, обливаясь слезами, поехала к Л-вым. Анютку с Тёмкой я уже месяц как не видела. Очень тяжко мне было. Приходилось успокаивать себя тем, что, пока они с Машей, за них можно, по крайней мере, не бояться. А тоска… От нее никуда не денешься. Но лучше ли будет Ане и Тёме, если я буду таскать их за собой по чужим людям?
Машина отъехала. Две маленькие фигурки исчезли за поворотом дороги…
Мы приехали к Л-вым. У них самих трое детей, а тут еще я — на сносях, со своими вещами. После того как я в их узеньком коридорчике поставила свою коляску, по нему стало возможно передвигаться только боком.
Стыд такой! Я каждую минуту осознавала, как я мешаю этим добрым людям. Они, конечно, ни словом, ни взглядом не дали мне понять, что я их притесняю. Но мне от этого нисколько не становилось легче.
Я старалась помогать им по дому чем могла. Готовила, убирала, гладила, с детьми уроки делала. Андрей с женой все время говорили:
— Да сядь ты, ради бога…
Но я не могла: просто не знала, как мне еще их отблагодарить…
Где был Шуйский, счастливый муж и добропорядочный отец семейства? Искал ли он свою беременную жену? В принципе, при его средствах и влиянии, у него была возможность отыскать меня где угодно. Но вряд ли он стал бы себя утруждать подобными хлопотами. Он понимал: дети у него в руках, меня, своенравную и непокорную нахалку, он опустил, как сейчас говорит молодежь, ниже плинтуса. Ему в тот момент дышалось намного легче, чем мне. А что еще надо молодому, состоятельному и привлекательному мужчине в самом расцвете лет? Я только руки ему развязала.
Жизнь на Клязьме
С родами мне повезло. Напомню: контракт с роддомом при ЦКБ я аннулировала, приобретя таким образом «подъемные» деньги. Но мир не без добрых людей: в этой простой истине на протяжении всего своего нелегкого пути я убеждалась не раз. Елена Николаевна Зарубина позвонила в другой, очень хороший, родильный дом (популярный среди моих коллег) и попросила принять меня туда на общих основаниях — бесплатно. Зарубина добавила:
— Только, пожалуйста, положите ее в приличную палату.
Я часто размышляю о тех, кто нам бескорыстно делает добро. Кто эти люди? Я заметила: часто помощь, как и беда, приходит совсем не оттуда, откуда ты ее ждешь. Мой муж, отец моих детей, мой, выражаясь банально, начальник остался совершенно равнодушен в трудный час. А абсолютно чужие люди мне помогали. Кто заставлял Елену Николаевну Зарубину помочь мне в организации родов? Ведь я должна была сказать ей спасибо только за то, что она вернула мне деньги, заплаченные за контракт, очень выгодный для организации, которой она руководила! Жизнь сложнее и непредсказуемее, чем самый что ни на есть лихо закрученный сюжет авантюрного романа.
Моего младшего сына, Арсения, Сеню, я родила бесплатно. После родов нас с сыночком поместили, опять же бесплатно, в коммерческую палату.
Из роддома меня встречали Л-вы. Сеньку мы первый раз купали дома у Андрея. Мы это купание, конечно, засняли — такой торжественный момент. А фотографии я долго у Л-вых не забирала: вдруг их найдет Шуйский и начнет допытываться, где имела место сия сцена. И тогда, я боялась, Андрею могло не поздоровиться.
* * *
Что делать? Куда бежать? Где жить? Сесть опять на голову родителям? Невозможно. Шататься с грудным ребенком по друзьям-подругам? Я и так уже замучила Л-вых своими проблемами. Вернуться к Шуйскому? На это у меня сил не было. Особенно если вспомнить, как «радостно» он принял нашего сына Тёму. Может, это нечто фрейдистское: он своих сыновей воспринимает как молодых самцов, которые конкурируют с ним в борьбе за внимание самки? Лучше не углубляться в дебри психоанализа, а думать, куда нам с Сеней деваться, хотя бы на первое время.
Лена, жена Андрея Л-ва, очень верующий человек. Как-то через церковь она узнала: на станции Клязьма живет женщина с тремя детьми. У нее тоже недавно родился младший. К ней, сказала Лена, можно поехать — она готова предоставить мне угол бесплатно.
Надо отметить, я эту женщину вообще никогда не видела.
Оля Герасимова и ее муж Ярослав погрузили наши с Сеней вещи на свою машину, и мы тронулись в путь на станцию Клязьма.
И вот я на Клязьме. Вхожу в незнакомый дом.
Хозяйкой его оказалась очень добрая, глубоко верующая и приветливая женщина по имени Татьяна. Как оказалось, у нее не просто трое детей, но все они такого же возраста, как и мои. Ее старшим тоже было тогда пять и четыре!
На дворе стоял ноябрь. Комната, которую освободила для меня Татьяна, находилась на втором этаже, куда вела крутая холодная лестница. Удобств наверху никаких. Как я буду купать мальчика? Мыть его внизу и носить запеленатого, распаренного на второй этаж по холодной лестнице? Мыть у себя наверху? Но тогда придется таскать воду на второй этаж. Я купала Сеню то там, то там — в зависимости от температуры за бортом и времени суток. Воду грела в ведре большим кипятильником…
У нас с Татьяной оказались похожие судьбы. От мужа ее — бездельника, наркомана и алкоголика — толку не было никакого. Кроме того, он был абсолютно больным человеком с разрушенной психикой. Денег, понятное дело, в дом не приносил. Татьяне, как и мне, в жизни очень помогла вера…
Как-то раз нас с Сеней приехала навестить няня Маша. Она посмотрела на мою жизнь и разрыдалась.
Самое поразительное — мне было хорошо! Физическая работа меня никогда не пугала. Мама я тогда была уже опытная. Мы с Сенькой жили на природе. Шуйский даже поблизости не мелькал. Я ходила к батюшке в тамошнюю церковь.
И еще: мне все время помогали люди. Мне с Клязьмы ведь было не вырваться: никакой машины у меня тогда не было. Друзья ко мне иногда приезжали — привозили детские вещи. Помню, Ваня Охлобыстин передал тепленький конверт для младенца…
Конечно, часто навещать меня никому не удавалось — у всех своя жизнь, свои проблемы и печали, но, когда могли, приезжали.
Ярослав совершил настоящий подвиг. Он, если надо куда-то по делам, отвозил нас вместе с Арсением.
Я подала на развод. На консультацию к адвокату меня с трехнедельным Сенькой привез Ярослав. Пока я была на приеме у юриста, Ярослав сидел с моим сыном, даже менял ему памперсы.
Он же возил меня оформлять на Сеню документы: свидетельство о рождении, регистрацию по месту жительства и т. п. Низкий ему поклон.
* * *
Одно меня мучило, не отпуская: судьба моих двух старших детей. Они были с Машей. Но Шуйский… Неизвестно, какой кульбит он выкинет в следующую минуту. Пока дети доступнее для него, чем для меня, мне покоя не видать! Детей надо было как-то забрать. Притом срочно.
Мы с няней разработали целый план.
Я Машу запираю в доме снаружи, предварительно забрав Аню и Тёму. Имитирую бандитский наезд. Приходит Шуйский. Няня вся в слезах. Ей, как профессиональной актрисе, сыграть такую сцену проще простого. Рассказывает ему, как я, обезумевшая тигрица, вместе с шайкой разбойников ворвалась в дом, устроила скандал. Стала собирать вещи сына и дочери. Потом попросила ее на минутку зайти в одну из комнат. И хлоп — она в ловушке.
У Ярослава был друг — здоровенный такой мужик. Он разыграл роль бандита. Сказал мне:
— Ты, Лера, не беспокойся… Во сколько твой-то домой явится? Что с ним сделать?
— Ничего с ним делать не надо, ради бога… Это спектакль, чтобы Шуйский ничего не сделал с няней.
— А то я могу… Один мой щелбан — и он свалится!
Обошлось без насилия.
Деток я забрала. Шуйский вернулся — няня лежит в трансе: детей выкрали, она ничего сделать не смогла — лежит умирает…
Но я опять ошиблась. Думала: Шуйский встанет на дыбы, пустится вдогонку, подключит к поиску сбежавшей семьи все частные агентства и государственные правоохранительные органы.
О ужас! Мать-злодейка вырвала любимых детей из теплых объятий любящего отца! И что же? А ничего.
Все отлично! Впереди Новый год — главный праздник страны. Шуйский теперь — парень молодой-свободный. Можно компании у себя собирать, отмечать торжество. Провожал он 1998 год бурно.
Погрустнел Шуйский несколько позже, когда понял: я всерьез решила разводиться, когда начались переговоры с моими адвокатами… Я сразу стала все «деловые» переговоры с Шуйским вести через адвоката.
* * *
Теперь в Татьянином доме на станции Клязьма существовали девять человек: я, Татьяна, ее муж, ее трое детей и мои трое детей. Так прожили полгода. Мы с Таней очень подружились. Она очень хорошая, просто редкая женщина, человек добрейшей души. Я в этой книге хочу ее поблагодарить за все, что она для нас сделала.
На что я жила тогда? Кто-то из друзей предложил дать концерт. У меня даже костюма приличного для сцены не было! Но ничего. Поехала — отработала за смешные деньги. Но это в тот момент было серьезное подспорье.
Когда начались разные «предразводные» юридические действия, я поняла, какой тяжелой и затяжной может стать моя война с Шуйским!
Я была абсолютно нищим, бесправным существом. Но когда зашла речь о разводе, выяснилось: Шуйскому очень даже есть что со мной делить.
Зная о феноменальной способности Шуйского психологически меня уничтожать, я, как и говорила выше, имела с ним дело только через юристов. К сожалению, моя стратегия опять потерпела фиаско. Через полгода, которые я с моими малышами провела на Клязьме, супруг морально полностью меня вымотал. Как? А вот так: заочно, через посредников — уметь надо! А ведь до самого бракоразводного процесса было далеко…
Но я поняла: Шуйский сделает все, чтобы не отдать мне детей, ибо у него имеются для этого средства. У него был еще азарт, запал: конфликты только тонизировали его! А я? Я, хоть и приобрела некое подобие душевного равновесия, в какой-то момент совершенно устала. Трое маленьких детей все-таки.
В тот период меня поддерживали книги духовного содержания. Положу старших детей спать, покормлю, помою, укачаю Сеню и лежу — читаю. В то время я открыла для себя книги дьякона и миссионера Кураева… Сравнительно недавно мне посчастливилось с ним познакомиться — это произошло на одной церемонии в храме Христа Спасителя. Я подошла к отцу Андрею и сказала:
— Спасибо вам за ваши труды. Ваши книги помогли мне в один очень трудный период жизни…
Он необыкновенно умный человек — очень интересно рассказывает о Боге, религии, вере. Я организовала его лекцию в школе, где учатся мои дети… Отец Андрей умеет просто говорить о сложном: так, что даже школьники могут понять…
Мне нужно было работать. Денег не хватало.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.